Текст книги "Кровь не вода"

В Париже

Париж. Конец января 1940 года. Кафе «Ренессанс». Вот уже почти час Карл Беркович находится в до боли знакомом месте. Он не замечает почти ничего, уйдя мыслями в прошлое.

Сюда, в столицу Франции, он приехал с родителями в далеком 1901-м, первом году двадцатого века. Ему было тогда десять лет. Его отец, Фридрих Беркович, получил приглашение Сорбоннского университета читать курс лекций по истории древней Греции. Его мать, Наталия Сикорская, была родом из хорошо известной в Петербурге семьи Сикорских, предки которых попали в Россию из Германии еще в петровские времена. Красивая и образованная, она мечтала жить в столице мира, поэтому Фридрих Беркович принял приглашение французского университета, несмотря на то, что ему было грустно расставаться с университетом в Петербурге, где он считался у студентов любимым профессором.

Карлуша, как его называли родители, после блестящего окончания школы стал студентом Сорбоннского университета. Парижская молодежь, как и вся молодежь Европы, увлекалась тогда идеями социал-демократов и сочувствовала русским революционерам.

Карлу Берковичу исполнился двадцать один год, когда он познакомился в кафе «Ренессанс» с Платоном Зарубиным, который в свои двадцать пять уже являлся опытным революционером. Судьба связала этих людей на всю их жизнь. Это происходило так давно. И вот сегодня он снова в кафе своей юности.

«Странно, но кафе почти не изменилось, – подумал Беркович. – А как изменились времена, люди!» Неужели ему еще раз предстоит пережить мировую войну? Эта мысль как-то быстро исчезла, и он снова погрузился в события, которые привели его в Париж.

Все оказалось гораздо хуже, чем они с Платоном предполагали. Гордеев исчез. В конспиративной квартире его видели последний раз 14 января 1940 года, когда он принес для передачи в Центр свою короткую радиограмму. Из донесения Гордеева известно, что он вместе с Ларисой поселился в доме Скворцова недалеко от Парижа. Беркович вздрогнул: какую ошибку они допустили, не запросив точного месторасположения дома Скворцова! Что? Гордеев специально упустил это? Только за одно это… Провал операции налицо. Как найти дом Скворцова, его племянницу?..

Он понимал, что русские эмигранты здесь помочь не могли, ведь Скворцов скрывался под немецкой фамилией и вообще не поддерживал связи с людьми из России. Чтобы отвлечься, Беркович стал перебирать в памяти всех, кого он знал в Париже. И вдруг – как же он не подумал об этом раньше? – Пьер Сокольский, агент по недвижимости! Он прекрасно знал многие русские семьи, владеющие домами и квартирами в Париже и его окрестностях. Карл раньше не раз бывал в его конторе по поручению отца, чтобы получить список продаваемых домов.

А жив ли он? Беркович подключил к поискам своих людей, и – нашли! Хотя сам Пьер Сокольский скончался, но его дочь продолжала дело и указала шесть адресов русских владельцев недвижимости под Парижем. Один из них оказался домом Скворцова. Да, там жили некоторое время американцы Роберт и Ивон Робинсоны, но они отплыли в Соединенные Штаты 15 января.

«На следующий день после своей радиограммы», – подумал Беркович. Сомнений, что они отправились в Америку, не было. Ведь муж племянницы Скворцова проводил их до борта парохода. Узнать больше ничего не удалось.

Дальше оставаться в Париже не имело смысла. Беркович хорошо понимал, что ожидает в Москве его и Зарубина. Где-то глубоко-глубоко в сознании промелькнуло: «А может быть, остаться и исчезнуть, как сделал Гордеев?» Но ему от одной такой мысли стало стыдно. Он тихо сказал сам себе:

– Ну что ты, Карлуша!

Нет, невозможно представить себе, что найдутся силы, которые могут задержать его здесь. Бросить Зарубина… Беркович во всем винил себя. Следовало послать более опытного и проверенного человека. У них было три кандидата, и Сталин выбрал самого молодого, видимо, из-за каких-то своих соображений. Но теперь нет никакого смысла казнить себя. Все стало ясным: операция провалилась, последствия хорошо известны.

Через день Карл Беркович ехал в поезде, возвращаясь в Советский Союз. У него не было никаких сомнений, что его ждала гибель.

Эрика

Представитель промышленных кругов Германии Рихард Штайнхоф начинал свою карьеру в постели дочери крупного немецкого фабриканта фон Бекенбауэра, голубоглазой арийки Эрики. Познакомились они случайно, когда приехавший из Эстонии в Берлин в поисках работы молодой и симпатичный Рихард отправился на танцплощадку в летний парк Баумгартен. Эрика была со своими подругами. Она не пропускала ни одного танца. Молодые парни стояли чуть ли не в очереди, чтобы потанцевать с ней. Эрика понимала, что она неотразима. Рихард, уже опытный ловелас, в свои двадцать семь лет хорошо знал такой тип девушек. Они нравились ему. И не было случая, чтобы он не понравился им. Начал он с того, что пригласил на очередной танец не Эрику, а одну из ее подруг, робко стоявшую почти в безнадежном ожидании партнера. Танцевал он великолепно. Подружка Эрики, Линда, была в восторге. Танцевала она тоже прилично и понимала толк в хорошем партнере. Рихард был одним из тех парней, мимо которого невозможно пройти, не заметив его. Когда он и во второй раз пригласил Линду потанцевать, Эрика пропустила танец и стала наблюдать за своей подружкой. У Рихарда с Линдой получалось здорово. Рихард после окончания танца проводил Линду до места, где стояли девушки. От него не ускользнул взгляд, брошенный Эрикой в его сторону.

Духовой оркестр заиграл фокстрот. Эрика отказала подбежавшему к ней молодому офицеру.

Рихард уверенно и в то же время всем своим видом показывая, как он очарован Эрикой, поклонившись ей, произнес:

– Я буду премного вам обязан!

Эрика оказалась в его сильных и вместе с тем по-мужски нежных руках. С этого момента Рихард не отпустит ее никогда.

Он пошел проводить ее. Эрика жила недалеко от парка, в доме, вид которого говорил сам за себя. Девушка была из богатой семьи. Эрика с удовольствием слушала своего нового знакомого. Он интересно рассказывал и много шутил. Рихард вел себя так, как будто знал Эрику всегда. Ей было с ним легко. Прощаясь, он обнял ее. Она не возражала. Он прижал ее к себе. Она не пыталась оттолкнуть его. Их губы встретились. Он страстно поцеловал ее. Еще находясь в его объятиях, она спросила:

– Вы всегда так целуете девушек?

– Нет, только когда без ума от них, – шепнул он ей на ухо.

Уже через неделю они знали друг о друге все. Рихард искал работу, и Эрика, покоренная его прекрасным английским языком, уговорила своего отца взять нового друга на службу в экспортный отдел.

Очень быстро Рихард стал всеобщим любимцем. Фон Бекенбауэр был уверен, что это благодаря его дочери. Стало известно, что молодые люди встречаются. Но Бекенбауэр изменил свое мнение, когда узнал Рихарда больше, увидев его в деле. Особенно он заинтересовался им после переговоров с английской компанией, куда Рихарда пригласили в качестве переводчика. Англичане пришли в восторг от английского языка немца. А фон Бекенбауэра удивило то, что за такой короткий промежуток времени Рихард успел прекрасно разобраться в делах компании. Через месяц Рихард получил повышение, став помощником самого Бекенбауэра. Через два – Эрика стала женой Рихарда Штайнхофа.

В канун нового 1937 года офицер разведки, который вел «нелегала» Александра Брызгалова под кодовым именем «Мастер», докладывал руководству, что его подопечный успешно выполняет задание Центра и вошел в элитный круг Германии, женившись на дочери видного промышленника Вилли фон Бекенбауэра.

Александр Брызгалов был влюблен в Эрику не по заданию Центра. Об этом знал только он. Никогда он не думал, что можно быть таким счастливым с женщиной.

Рихард приобретал в компании все больший и больший вес. В партию Гитлера он вступил по рекомендации самого Бормана, который дружил с его тестем. Эрика радовалась успехам мужа. Работа поглощала Рихарда. Способный и трудолюбивый, он быстро стал играть роль второго, после хозяина, человека в компании.

Привыкший все подвергать тщательному анализу и делать выводы, он ясно видел, куда идет Германия, и его несколько удивляла реакция Москвы на посылаемую им информацию. Когда Рихард сообщил в Центр о готовившемся нападении на Польшу, через своего связника он получил фактически указание о необходимости более взвешенно и без эмоций оценивать обстановку. После этого он долго не давал Центру никакой информации.

Помимо всего, у него была большая радость. Эрика подарила ему сына! Мальчика назвали Вилли, в честь дедушки.

Через месяц Гитлер оккупировал Польшу. Александр Брызгалов был уверен, что Гитлера остановить нельзя.

– Этому человеку нужен весь мир, – как-то сказал Борману Вилли фон Бекенбауэр.

– Не ему, а Германии, – поправил его Борман.

Гитлер вел хитрую игру и с Западом, и с Востоком. Но в Европе было немало людей, четко представляющих, какова конечная цель фюрера. То, что этой целью является Советский Союз, Александр Брызгалов понял после захвата Польши. Но он не торопился делиться с Центром своими мыслями…

День 22 июня 1941 года не был неожиданным для Рихарда Штайнхофа. Но именно тогда Эрика уловила что-то необычное во взгляде мужа. Его глаза, в которые она так любила смотреть, всегда спокойные и ласковые, какие-то глубокие, сегодня показались ей тревожными и очень печальными. Рихард объяснил это усталостью.

Да, он устал от донесений в Центр о неминуемом нападении Гитлера на Советский Союз. Вот уже седьмой месяц он предупреждал о точной дате, и никакой реакции.

Как-то, возвращаясь от Бормана, его тесть заехал навестить своего внука и попросил Эрику приехать к нему с Рихардом и маленьким Вилли вечером 21 июня, добавив, что в этот день им лучше быть вместе. Это было за три дня до нападения Германии на Советский Союз. Это стало последним предупреждением о нападении, которое Александр Брызгалов направил в Москву…

Возвращаясь со встречи с Эйзенхауэром, Рихард все время думал о переводчике генерала.

«Война подходит к концу. И два друга из одной разведшколы находятся по разные стороны фронта. Хорошая тема для приключенческого романа», – улыбнувшись, подумал Александр. Больше всего на свете сейчас ему хотелось оказаться вдвоем с Трофимом, только вдвоем, и проговорить всю ночь о том, что они пережили, что перечувствовали…

Разговор

Роберт закончил запись беседы с Рихардом Штайнхофом и, оставив бумаги в секретной папке Эйзенхауэра, поехал в расположение части, где у него с Ивон была небольшая комната. Лариса находилась дома.

Реакция Ларисы несколько удивила Трофима.

– Понимаешь, все может обернуться неожиданно хорошо для нас, – начала она. – Ведь ты сам говоришь, что Александр уверен, что ты оказался в Штабе Эйзенхауэра по замыслу Центра, и он ничего не знает о нашей беде. Наверняка американцы захотят еще раз «пощупать» промышленников, и тогда у тебя будет возможность дать знать Александру о необходимости встречи с ним.

Гордеев действительно был убежден, что Брызгалов и не подозревает, каким образом он, Трофим, оказался в американском Штабе. Но он твердо знал: то, что Лариса называла бедой, Другим могло казаться только предательством. Как он объяснит своему другу, что поступил именно таким образом, чтобы снять груз ответственности с таких людей, как Беркович и Зарубин? Ведь они, в случае его возвращения, должны были бы докладывать самому Сталину о документах, подтверждающих его, Джугашвили, связь с Охранным отделением. А бумаги оказались добыты по указанию самого вождя тем разведчиком, которого он же сам и выбрал. Гордеев также обязан был бы сообщить и о разговоре, подслушанном Ларисой.

Не возникало никаких сомнений, что в случае возвращения Трофима в Москву всем, кто знал о добытой им информации, грозила страшная участь. Исчезновение же Гордеева давало хоть и слабый, но все-таки шанс на менее страшный исход для всех.

Трофим понимал, что у него очень мало шансов убедить Брызгалова в правильности своего решения. И он даже обрадовался, подумав про себя, что вряд ли такая возможность еще появится. Если и будут какие-либо встречи с представителями немецких промышленников, то генерал Эйзенхауэр сделает все, чтобы в них участвовали люди специальной разведки.

Гордеев немного успокоился и сказал Ларисе, что следует подождать, как будут развиваться события. Про себя же он решил: да, возврат в Россию невозможен.

Он был уверен, что новая встреча с Брызгаловым – нереальна. Не мог он тогда даже и предположить, что очень часто фантазия является частью реальной жизни, и что его следующая встреча с Брызгаловым совсем не за горами.

Арест

Война приближалась к концу. После провала переговоров с американцами Вилли фон Бекенбауэр твердо решил использовать предложенный ему Борманом план скрыться в Аргентине. Все детали были хорошо продуманы. Организация отъезда находилась в руках специально подготовленных людей из секретного аппарата по эвакуации, контролируемого Борманом. Бекенбауэр предупредил Эрику и Рихарда о необходимости быть наготове.

В феврале 1945 года у Эрики, Рихарда и их сына Вилли были готовы все документы. В это же самое время Рихард получает указание Центра свернуть свою деятельность в Берлине и продвигаться к французской границе, где неподалеку от Рура, в немецкой деревне Райнхоф, находилась небольшая ферма шестидесятилетнего Ганса Фритштока.

Уже в который раз перед Брызгаловым стояла нелегкая задача. Его сыну Вилли исполнилось шесть лет, и отец не представлял себе, как сможет расстаться с ним или подвергнуть его опасности. Было ясно, что еще долгое время он будет нужен Центру в Европе, поэтому об Аргентине не могло быть и речи. Значит, надо убедить и Эрику, и ее отца двигаться отдельно, ведь семья с ребенком может вызвать подозрение и затруднить осуществление плана. Одинокая женщина с ребенком имеет больше шансов на успех. Рихард Штайнхоф сумел убедить и тестя, и жену.

Весной 1945 года Александр Брызгалов начинал новую жизнь. Он стал Томасом Штурмом, электриком из Касселя, который продвигается на запад Германии, где у него проживает дядя – Ганс Фритшток.

Перемещение по территории воюющей страны не было простой задачей. Томас выбирал самые отдаленные маршруты, отдыхая в заброшенных или разбомбленных деревнях.

Он проснулся от громкой речи на английском языке. Открыв глаза и увидев стоящих над ним трех американских солдат, Томас вскочил.

Брызгалов был великолепным артистом. Роль электрика ему нравилась. Американцы смотрели на перепуганного и жалкого деревенского мужика в гражданском. Они хотели оставить его в покое, но кто-то сказал:

– Команда была доставить в часть всех, кого обнаружим.

Томаса вместе с другими девятью немцами доставили через час в расположение американской части. Их поместили в одну небольшую охраняемую комнату и стали вызывать по одному на допрос.

Томас слышал, как один из сопровождавших американцев сказал:

– Мы занимаемся чем-то непонятным.

На что другой заметил:

– Два дня назад вот таким же образом был задержан очень важный сотрудник Абвера, имевший на руках документы деревенского учителя. Любимец самого Эйзенхауэра быстро и ловко раскрутил его.

При имени Эйзенхауэра Томас вздрогнул. Но это оказалось мелочью по сравнению с тем, что он почувствовал, когда, войдя в комнату для допроса, увидел за столом Трофима Гордеева.

Кто из друзей был больше удивлен, сказать невозможно. Они долго смотрели друг другу в глаза. Первым пришел в себя Трофим. Последовали обычные вопросы: фамилия, чем занимается, почему оказался в этом районе. Допрос быстро закончился, и Роберт дал указание не отпускать Томаса. Всех остальных немцев быстро отпустили. Сидя один в комнате, Александр мысленно перебирал возможные варианты. Этим же самым занимался и Трофим. В обычной ситуации от него требовался доклад генералу. Гордееву было ясно, что тогда Брызгалова передадут в другие руки, и связь с ним навсегда потеряется. Правда, он может еще раз допросить Брызгалова и отпустить его, «убедившись», что у этого немца документы в порядке, и все останется как было. Но сделать именно так – уже поздно. Неизбежно у Брызгалова возникнет простой и естественный вопрос: почему Гордеев не отпустил его сразу, подвергнув тем самым серьезному и неоправданному риску?

Оставался один выход: идти по плану Ларисы. Это означало – дать Брызгалову знать, что им необходимо встретиться для очень важного разговора. Как это сделать?

Отпуская Томаса, Роберт ничем не рисковал. Рядом не было никого, кто бы мог признать в Томасе представителя немецких промышленных кругов. Через полчаса Томас снова стоял перед Робертом. Дежурный американский солдат находился у двери. Последовала обычная серия вопросов. Затем, достав один из предъявленных Томасом документов, Роберт попросил его подойти и объяснить, что обозначают три заглавных буквы в правом углу удостоверения. Томас взял в руки свое удостоверение и, внимательно посмотрев на документ, объяснил, что это означает индекс его дела в местном районном отделении регистрации. Одновременно Брызгалов успел прочитать написанные на удостоверении карандашом едва заметные слова на русском языке: «Нам надо обязательно встретиться. Завтра, в 15:00, на трамвайной остановке напротив рынка. Будете следовать за мной». Задав еще несколько вопросов, Роберт отпустил Томаса, вернув ему все документы.

Виски

Лариса не верила своим ушам. Такая удача! Она даже захотела сама пойти на встречу, но Трофим сразу остудил ее пыл, подчеркнув, что она, вероятно, не понимает, насколько все это опасно.

На следующий день, ровно в 15:00, Роберт проходил мимо трамвайной остановки напротив рынка. Томас шел недалеко от него. Они дошли до следующей трамвайной остановки и затем, сев на трамвай, доехали до небольшой площади. Роберт свернул в переулок, и через десять минут они оказались около полуразрушенного заброшенного здания. Здесь некоторое время жила группа переводчиков. Они поднялись на второй этаж и зашли в небольшую комнату с одним окном, выходившим на какую-то площадку, заваленную разбитой военной техникой. Друзья посмотрели друг на друга, обнялись. Казалось, прошла целая вечность.

Первым заговорил Александр:

– Все так сложно, и все так просто. Ты помнишь, как Беркович нам часто говорил – никогда не усложняйте, но и не упрощайте! Вот как мы встретились, даже и выпить нельзя.

– Вот это ты напрасно, промышленник! – Трофим достал из шинели небольшую плоскую бутылку.

– Хоть американский виски – не наша водка, но пить можно. Есть даже и закуска, Лариса приготовила бутерброды. – И он достал из внутреннего кармана шинели небольшой сверток.

Передавая после нескольких глотков бутылку своему другу, Трофим предупредил, что им нельзя злоупотреблять временем, и предложил, чтобы каждый рассказал о самом главном, чем хочет поделиться, и они должны договориться о том, как будут поддерживать связь.

– О самом главном? – как бы про себя спросил Александр. – Если ты готов, то начинай, у меня все смешалось. То, что никогда для меня не было главным, стало таким важным. Даже страшно сказать. И наоборот…

– Ну вот, ты и сказал. А у меня… – начал Трофим. – Ты не поверишь, но этой встречи, может быть, и сам не сознавая, я ожидал все последние годы. Я очень хорошо знаю, что у меня самое главное сейчас. У нас очень мало времени, поэтому я тебе расскажу все, но коротко.

Трофим снова сделал несколько глотков и, передав бутылку Александру, начал…

Гордеев понимал, что этого момента он ждал долго. Желание поделиться, особенно с другом, никогда не покидало его. Ведь если не поймет Брызгалов, то не поймет никто.

Александр слушал внимательно, прекрасно понимая, какую тяжесть его друг носил в себе все эти годы. И его собственные проблемы показались ему такими легкими. Закончив, Трофим взял бутылку виски из рук Брызгалова и жадно сделал еще несколько глотков. Беркович, хорошо зная этих двух друзей, любил говорить о них:

– Эти парни пьют мало, но с удовольствием.

Александру хотелось обнять и успокоить друга. На всю жизнь Трофим запомнит не только слова, но и интонацию, с которой Брызгалов произнес их. В его голосе было столько тепла и понимания:

– Трофим, я бы сделал то же самое. Я тебя не оставлю одного. Мы вместе разрубим этот узел. Моя семья и ты – для меня святое на этом свете.

Победа

Май 1945 года войдет в мировую историю как время окончания Второй мировой войны. Когда два месяца назад Трофим и Александр прощались, они знали, что войне конец. Однако они даже не предполагали, что так скоро мир ожидает новая конфронтация – война холодная, и что они будут активными ее участниками. Но это произойдет потом. Сейчас же перед ними стояла трудная конкретная задача – убедить Центр в том, что все сделанное Гордеевым продиктовано только одним – его желанием обезопасить беспредельно доверявших ему людей и навсегда ограничить круг лиц, владеющих сверхсекретной информацией.

Было решено, что Александр продолжит свой путь на Запад. У друзей не было сомнений, что ферма «дяди» Ганса Фритштока снабжена рацией для передачи донесений Центру. В общих чертах они обсудили содержание радиограммы, которую Брызгалов отправит в Москву. Они также договорились, что первая их встреча должна состояться на этом же самом месте через два дня после подписания акта о капитуляции. В случае, если кто-то из них не сумеет прийти на встречу в установленный срок, то позже он найдет записку с указанием места и времени следующей встречи. Для записки был найден надежный тайник. В случае каких-либо чрезвычайных обстоятельств договорились, что будут искать друг друга, исходя из того, что Трофим вряд ли поменяет место своей службы.

Гордеев возвращался домой, возбужденный такой эмоциональной встречей.

«Брызгалов стал хорошим разведчиком, – думал он. – Но в нем появилось новое качество, которое позволяет ему на многие вещи смотреть не только с точки зрения интересов разведки, то есть профессиональных, но и с точки зрения общечеловеческого здравого смысла, когда судьбу человека ставят на первый план и не дают догме затмить чувство, которое так часто душится необходимостью поступать по уставу».

Лариса никогда не сомневалась, что Брызгалов поймет и поддержит Трофима. Еще во времена учебы она видела, что Александр всегда относился к ее мужу не так, как ко всем остальным. Она не могла понять, в чем именно разница, до тех пор, пока сам Александр не сформулировал четко, что он больше всего ценит в Трофиме. Это случилось на дне рождения ее будущего мужа, когда шел последний год обучения в разведшколе. День рождения отметили в столовой. Трофим пригласил также Берковича и был очень удивлен, когда Карл Фридрихович пришел. В своем тосте Брызгалов сказал:

– Да, Трофим действительно лучший у нас на курсе почти по всем предметам. Я желаю ему стать первоклассным разведчиком. Карл Фридрихович, я знаю, что еще молод для таких выводов, поэтому простите меня, но я уверен, что Гордеев станет таким не только и даже не столько потому, что он отлично успевает по всем дисциплинам. Важно, что Трофим может быть верным и преданным не только делу, но и другу – всем своим существом, умом и сердцем. Я повторяю – и сердцем, потому что разведчик без души – это только заводная машина.

Беркович подумал тогда, что эти друзья непременно станут хорошими разведчиками.

Ларису захватили воспоминания, когда дверь их комнаты открылась и вошел счастливый Гордеев. Она поняла все сразу. В их жизни наступает новый этап. Каким он будет?