Текст книги "Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране"

Деловые люди

В числе быстро разбогатевших торгово-промышленных деятелей были и подлинно способные в своем деле люди, хотя они вышли из низов и никакого систематического образования не получили. Один из них – известный промышленник Рахим Ирвани, владелец крупнейших в Иране обувных фабрик. Имел он большие дела и с советскими внешнеторговыми организациями.

У Ирвани были деловые связи и переплетение капитала с американскими и западноевропейскими фирмами. Вел он жизнь, типичную дня современного супербизнесмена – утром деловое совещание в Тегеране, днем деловой обед со своими партнерами во Франкфурте-на-Майне, вечером деловая встреча в Брюсселе, на следующее утро деловое совещание в Париже, во второй половине дня опять в Тегеране и т. д. Сам он человек, соблюдающий строгие мусульманские обычаи, – вино не пил, свинину не ел, по театрам-концертам не ходил – весь в деле. «Ну а какое ваше любимое занятие помимо бизнеса?» – спросил как-то я. «У меня одно любимое занятие, – улыбаясь, ответил Ирвани, – делать деньги. Я очень люблю делать деньги».

Ирвани занимал много постов в торгово-промышленных организациях Ирана – был руководителем смешанных ирано-американской и ирано-западногерманской торгово-промышленных палат. Надо отдать ему должное – он понимал значение для Ирана развития торгово-экономических связей с Советским Союзом и сам в них активно участвовал. Ирвани с большой энергией взялся за реализацию давно созревшего решения о создании смешанной ирано-советской торговой палаты, которая объединила бы деловой мир Ирана, заинтересованный в дальнейшем развитии экономических связей Ирана с Советским Союзом. Он сумел преодолеть сопротивление откровенно прозападной части деловых кругов Ирана и добиться создания ирано-советской торговой палаты, первым президентом которой он и был избран.

Несмотря на то что Ирвани вращался больше в «западном мире», он оставался все-таки настоящим иранцем, связанным со своей страной и народом, откуда он вышел. Западное в нем было наносное. Особенно это почувствовалось, когда он пригласил меня с женой к себе в дом на свадьбу дочери Марьям.

Вообще-то свадьба была устроена по масштабам Ирвани, она продолжалась три дня. Были разосланы приглашения деловым людям во многие страны мира вместе с авиабилетами первого класса в оба конца и оплаченными на неделю номерами «люкс» в самой дорогой гостинице Тегерана, автотранспортом, расходами по осмотру достопримечательных мест Ирана и т. д. На торжества по случаю бракосочетания дочери приняли приглашение и крупные иностранные деятели от бизнеса, и министры, и местная знать. Все было заранее расписано: для каких гостей большой прием – угощение сегодня, для каких – завтра и т. д.

Нас он выделил, пригласил к себе в дом, в котором и должен был состояться сам обряд бракосочетания по мусульманским обычаям. Как оказалось, здесь были только близкие родственники жениха и невесты – всего человек тридцать. Вскоре начался обряд венчания.

Появилась невеста с женихом, вокруг суетились женщины с умиленными лицами, помогали невесте, переглядывались между собой, обменивались ласковыми замечаниями. Жених и невеста сели перед установленным на полу зеркалом, чашей с проросшей пшеницей, сладостями и другими предметами, полагающимися по обряду. Мулла в соседней комнате начал нараспев читать из Корана. Через некоторое время он громко спросил, согласна ли невеста взять в мужья своего жениха. Невеста, как полагается по ритуалу, промолчала. Мулла вторично задал свой вопрос. Молчание. И в третий раз доносится голос муллы, повторяющий тот же вопрос. Марьям, покраснев, быстро, даже слишком поспешно, отвечает: «бали!» («да!»). Все смеются, уж очень непосредственно и искренне вырвалось это «да», поздравляют жениха и невесту, ставших мужем и женой, над их головами одна из женщин трет кусок об кусок сахар – чтобы любовь и жизнь были сладкими. Присутствующие явно не из аристократического круга, это чувствуется по их простому, какому-то свободному народному поведению, одежде, разговору, да и «учености заграничной» на них не видно. Это – Иран и прошлое Ирвани и многих новоявленных крупных дельцов.

Ирвани, как и многие видные представители делового мира, стоявшие на высоких ступенях социальной иерархии шахского Ирана, конечно, внимательно следил за развитием обстановки в стране. Для этого круга лиц была важна стабильность, обеспечивающая деловую активность. Они были вхожи и в шахское окружение, и в правительство, и в армейскую среду, не ссорились с САВАКом, держали тесную связь с духовенством, субсидируя ее, – денег на все хватало, страна находилась в эпохе сверхдоходов.

Крупные деловые люди, видимо, уже давно хорошо ощущали нарастание в стране оппозиционного шаху движения. И принимали свои меры – ведь единоличная негибкая линия шаха вела страну к социальному конфликту, угрожавшему их позициям и им самим. Иранскому крупному предпринимательству уже было тесно в монархических рамках.

В сентябре 1978 года Ирвани и другие мои знакомые из крупного бизнеса сообщили мне, что они очень обеспокоены развитием событий в стране, начали предпринимать меры, чтобы в какой-то степени пойти навстречу требованиям духовенства, дать некоторые уступки, а возможности договориться с духовенством имеются. Духовенство станет «консультантами» при принятии законов, будет следить за соблюдением исламского права – шариата. Находящийся в Иране высший духовный деятель аятолла Шариат-Мадари склоняется к сотрудничеству с правительством. Однако аятолла Хомейни за рубежом непримирим, упорствует. Еще лет пять тому назад деловые круги настойчиво предлагали шаху договориться с Хомейни, готовы были выступить посредниками в примирении. Шах бы мог лично пригласить Хомейни вернуться. Тогда была надежда на примирение, сейчас уже поздно. Либерально-буржуазная оппозиция в лице «Национального фронта» для режима опасности не представляет – таково мнение крупных деловых кругов, у «Нацфронта» нет нового Моссадыка. Но страна накалена, надо дать «выпустить пар», пойти на либеральные меры, например, разрешить некоторые политические демонстрации. Функции двора будут ограничены: сокращены полномочия министра двора, поскольку это была слишком сильная фигура, или же будет совсем отменен этот пост. Предлагается создать «Национальный трибунал» для суда над министрами, замешанными в коррупции, к суду будет привлечен и Ховейда. Однако в отношении Ховейды план состоит якобы в том, чтобы дать ему возможность очиститься от обвинений, которые невольно падают на него как наиболее яркого представителя шахского режима. Знание Ховейдой всех дел страны, в том числе и закулисных, невозможность перечеркнуть последние 13 лет шахского режима, которые считаются блестящими в шахском правлении, в сочетании с ораторскими способностями Ховейды делают невозможным его осуждение трибуналом. Он на некоторое время будет в тени, а затем вновь может заняться политической деятельностью. Сестры шаха и другие члены его семьи будут сильно ограничены в своей деятельности.

В декабре того же года деловые люди уже говорили об отъезде шаха из страны как о предрешенном вопросе, о необходимости перехода власти к наследнику, о «временном» военном правлении во главе с сильной личностью, а затем создании коалиционного правительства во главе с Базарганом. Это правительство проведет выборы, будет образовано правительство парламентского большинства, а всенародный референдум определит вопрос о будущем государственном устройстве страны. Видимо, будет республика во главе с избираемым президентом. США уже «списали» шаха и ищут другую личность, которая возглавит страну. Но и этим планам не удалось сбыться.

Вскоре, в декабре 1978 г., Ирвани позвонил по телефону и сообщил, что надолго уезжает «на лечение» в ФРГ.

Религия

Направляясь в Иран, я, конечно, хорошо представлял, что при изучении внутреннего положения необходимо будет внимательно учитывать влияние ислама, тем более что здесь господствующим течением является самая активная воинствующая его ветвь – шиизм. С исламом мне приходилось сталкиваться ранее, во время работы в Египте. Однако там ислам уже давно в политическую жизнь не пробивался. Президент Садат публично клялся, что он истый мусульманин, любил при любом удобном случае сфотографироваться в позе наиусерднейшего моления в мечети. Однако, как известно, в личной жизни он вел себя далеко не по-мусульмански.

В шахском Иране бросилось в глаза отношение властей к исламской религии. С одной стороны, подчеркивание принадлежности Ирана к мусульманским странам, с другой – лишение духовенства политической роли в жизни страны. Конечно, нельзя было не считаться с объективным фактом доминирования религии среди подавляющей части населения. Шах неоднократно подчеркивал, что он ярый приверженец ислама, даже говорил, что его иногда посещали религиозные пророческие видения, которые предопределяли его судьбу, направляли его действия. Конечно, шах в свое время совершил и паломничество в Мекку, смешался с тысячами простых мусульман, одетый, как и они, в белый хитон, с голым плечом, в простых сандалиях на босу ногу. Помещались и снимки шаха, участвующего в молитве по какому-либо случаю.

Считалось, что из 36 миллионов иранцев 33 миллиона принадлежат к шиитской ветви ислама. Шиизм стал государственной религией в Иране в XVI веке с приходом династии Сефевидов. С целью защиты иранской независимости Сефевиды содействовали распространению шиизма в Иране в противовес суннизму, главенствующей ветви в исламе, приверженцами которого были турки.

Как известно, основополагающим принципом шиизма является утверждение, что законным наследником пророка Мохаммеда был его двоюродный брат и зять Али Ибн Аби-Талеб – первый из двенадцати «имамов», занимавших далее этот пост по наследству по мужской линии. Последний – двенадцатый имам, получивший название «махди», – исчез в раннем возрасте и вернется к людям только в такой определенный момент, когда его пришествие будет означать установление справедливости и искупления. В его отсутствие мусульманскую общину возглавляют его временные наместники-аятоллы.

Иранское общество, в отличие от других мусульманских стран, весьма сильно начинено религиозными деятелями различных степеней. Большую группу, примерно в 600 тыс. человек, составляют «сеиды» – люди, претендующие на то, что они являются прямыми потомками семьи пророка. Кроме того, имеется около одного миллиона «мирза» – «полусеидов» – это те, чьи матери являются «сеидами».

Наиболее эффективной и активной группой являются муллы (священники) различных категорий и чинов. Муллы группируются вокруг известных теологических центров, мечетей. В Иране насчитывается около 80 000 мечетей, священных храмов и других мест религиозного значения. Каждое такое место, разумеется, имеет своих служителей и, как правило, ни одного.

Наиболее важные святые храмы – это гробница имама Резы в Мешхеде, Хазрат Массуме в Куме, Шах-э-Черак в Ширазе и Шах-Абдол-Азим в Рее, неподалеку от Тегерана. В каждом таком центре, конечно, сотни религиозных служащих.

Почти в каждом городе имеются «священные места» – «маммзаде», места погребения многочисленных отпрысков святой семьи имама Али. В одном Ширазе насчитывается около 240 таких мест, при них, разумеется, также имеются свои «хранители».

Имеются тысячи так называемых «роузе-хано’ов», священнослужителей низкого ранга, которые ведут свою родословную от имама Хусейна, третьего имама шиитов, мученически убитого XIII веков назад в Месопотамии. Эти священники наиболее активны во времена церемоний в траурные месяцы Мохаррам и Сафар (по лунному календарю).

Различаются священнослужители и по степени своих способностей и учености. Более образованные могут быть «ваэз’ами», им может быть поручено чтение лекций по различным сторонам религии. «Ваэз» может стать и «пиш-намаз’ом», т. е. лицом, возглавляющим и руководящим молитвой в мечети. Наиболее выдающихся мулл из этой категории зовут «ммам-э-джоме» (вождем общины), он обычно лично проводит массовый молебен в своем городе по пятницам в наиболее важной мечети.

По степени учености муллы могут получить титул «ходжат-оль-эслам-ва-аль-Мослемин» (наместник ислама и мусульман). Это лишь те священнослужители, кто окончил высшие курсы в известных теологических школах и может почитаться авторитетом в вопросах религиозного права.

Имеется около 300 теологических центров, а в них примерно 60 тысяч студентов. Наиболее важные в Неджефе (в Ираке), в «священных» иранских городах Мешхед и Кум, а также в Тегеране. В каждом крупном центре имеется выдающийся – «учитель». Он имеет титул «аятолла», т. е. «отражение Аллаха». Этот титул вошел в моду особенно с начала нынешнего века, до этого наиболее уважаемых деятелей называли только «хад-жат-оль-эслам’ами». По имевшимся в печати данным, во всех странах среди шиитов было более 1200 аятолл.

В шахские времена общее число шиитов в мире оценивалось в 86,3 млн. человек, в том числе:

Иран – 33 млн.

Индия – 17 млн.

Пакистан – 15 млн.

Афганистан – 7,2 млн.

Ирак – 4,8 млн.

СССР – 3,2 млн.

Ливан – 1,1 млн.

В других мусульманских странах – 3 млн.

В других немусульманских странах – 2 млн.

Аятоллы являются не только видными теологическими учителями и организаторами крупных религиозных мероприятий, но также и получателями религиозных обязательных налогов и различных подношений. По оценкам газет, они колебались от 20 до 40 млн. долларов ежегодно.

С двадцатых годов нашего века появился новый титул «аятолла аль-узма» – «великий аятолла». Среди этих «великих» появились так называемые «марджа таклийд» («источник для подражания»), т. е. общепризнанный авторитет по каким-либо вопросам, предписывающий свое толкование общине.

Наиболее знаменитым среди «великих аятолл» был Боруджер-ди-Табатабаи, умерший в 1956 году, за ним Хаким Табатабаи, который скончался в 1970 году. При смерти Хакима по крайней мере 10 «великих» могли претендовать на его мантию. С тех пор четверо умерли, осталось шесть: Хои, Гольпаегани, Мараши-Наджафи, Хомейни, Хонсари и Шариат-Мадари.

Самый пожилой из них в 1978 году был Хои – 85 лет, самым «молодым» был Шариат-Мадари – 76 лет. Хомейни тогда находился в Париже, развертывал оппозиционную шаху деятельность, ему было 80 лет.

В отличие от суннизма одной из важнейших черт шиизма является доктрина о том, что мудрость выше традиций. Это представляет громадные возможности шиитам реагировать на любое явление явным политическим образом. Поэтому аятоллы играют огромную роль в жизни общества. Они могут использовать свой авторитет как для поддержки, так и для бойкота какого-либо решения властей или действий народа.

Конституционная революция 1906 года привела к расколу шиитского духовенства на тех, кто поддерживал конституционную монархию («машруте»), и тех, кто выступал за теократическую систему правления («машруэ»).

Первые смирились с неслыханным отступлением от исламских канонов в виде учреждения парламента, светских судов, светского обучения и, следовательно, с усилением роли государства; взамен конституция предусматривала учреждение совета из религиозных деятелей, без согласия которых не может быть принят ни один закон.

Вторые яростно выступали за «исламское правление», новшества в политической жизни Ирана им казались кощунственными, идеи отделения церкви от государства – капитуляцией перед Западом.

Как известно, шах поправкой к конституции упразднил совет религиозников как контроль за парламентом.

Таким образом, к 1978 году многие религиозные деятели, хотя и в различной степени, находились в оппозиции к шахскому режиму. Они пока не выступали против монархии как таковой. Одни требовали восстановления религиозного совета, т. е. возврата к конституции 1906–1907 гг., другие выступали со старых позиций исламского правления при сохранении шаха. Первых было явное большинство.

Значительная часть иранского духовенства была недовольна шахом, поскольку он пресекал их попытки влиять на государственные дела, т. е. заниматься политикой. Кумский центр духовенства, откуда вышел Хомейни, был особенно неугоден и неудобен шаху. Шах задумал создать новый теологический центр в Мешхеде, где духовенство, как он считал, было более покладистым. Намеревался действовать, как всегда, с большим размахом – построить там гигантский мусульманский университет, который со временем затмил бы авторитет нынешнего главного учебного центра мусульманского мира – университет Аль-Азхар в Каире, создать в Мешхеде центральную мусульманскую библиотеку мирового значения.

Однако шах понимал, что господство духовенства в жизни страны не идет в ногу со временем. Однажды в беседе я спросил его, как он представляет роль духовенства в будущем. Он откровенно ответил, что, уверен, это обскурантистская сила, которая может лишь задерживать развитие Ирана, с ростом образованности населения сила его влияния должна ослабевать.

Верхушечные слои иранского общества в большинстве своем особой религиозности не проявляли. Для них, ведущих вполне современный «западный» образ жизни, мусульманство было данью древней традиции и привычек. Они не могли себе представить, почему женщины в наш просвещенный век должны вновь надеть чадру, почему нельзя пить вино.

Один из высокопоставленных чиновников МИДа, весьма образованный человек, говорил мне совершенно серьезно, что он – верующий мусульманин и ислам – мудрая религия, только нужно ее правильно понимать: запрет употреблять вино, например, относится только к слоям населения с низким культурным уровнем, так как необразованные люди не знают меры, «образованным» же людям можно пить вино, так как они знают, сколько можно пить.

Такие видные деятели, как председатель сената Шариф-Имами и председатель меджлиса Риази, отмечали в разговорах, что волнения, нараставшие в стране, являются делом рук «ахундов» – священников различных степеней, которые, пользуясь своим влиянием на темные массы, лишь мутят воду, используют массы в своих корыстных целях.

Правящая верхушка долгое время считала, что она сможет справиться с оппозиционной режиму деятельностью части иранского духовенства, рассчитывая, в частности, на возможность договориться с другой, более покладистой, умеренной частью, которая действительно шла на сотрудничество с режимом, хотя в душе и желала для себя еще больших прав и возможностей. Мечети, конечно, посещались многими иранцами, соблюдались многие каноны ислама в повседневной жизни, но с развитием страны, приобщением ее к связям с другими, более развитыми странами, с ростом числа образованных людей, особенно среди молодежи, роль и значение духовенства, несомненно, уменьшалась. Однако нужно отметить одно важное обстоятельство: наиболее активная ее часть, будучи ближе к народу, своевременно увидела нарастание противоречий в иранском обществе, использовала обстановку, примкнув к оппозиционному движению в своих целях, а затем и возглавив его.

К усилению роли религиозных институтов во внутренней жизни страны подталкивали обстоятельства, порожденные самим шахским режимом. Это запрет политических партий, отсутствие реальной роли парламента, контроль за печатью, недоразвитость профсоюзного движения, короче говоря – лишение довольно развитого общества естественных средств для выражения политической активности. Мечети вновь становились институтами, пригодными не только для отправления религиозных обрядов.

В промышленных районах

Основа тяжелой промышленности Ирана начала создаваться со строительства металлургического комбината в Исфахане. Неподалеку, в районе Кермана, были открыты залежи коксующегося каменного угля, а в Бафке – отличного качества железной руды, лежавшей практически на поверхности. Комбинат в Исфахане, угольные шахты в Кермане и железно-рудное предприятие в Бафке были построены с помощью Советского Союза – американские и другие западные «друзья» шаха уверяли его в необходимости развивать лишь сельское хозяйство и иметь сборочные предприятия, производящие несложное оборудование из импортируемых для них частей. Призывы шаха к своим «друзьям» успеха не имели, тогда он и обратился к Советскому Союзу.

После дымного, серого, суетливого и невзрачного Тегерана Исфахан поражает зеленью на улицах, каким-то внешним спокойствием и даже величием. Этому в немалой степени способствует хорошо сохранившиеся памятники старины – дворцы шахов, гигантские, с лаконичной, четкой архитектурой мечети, их параболические купола, голубые, светло-зеленые, бежевые с красивым орнаментом; радостно блестят на солнце, тонкими свечками устремляются в небо изящные минареты. Да и характер исфаханцев, говорят, другой – они слывут неунывающими, рассудительными людьми, умеющими переносить невзгоды и радоваться.

Остановились мы в исфаханской гостинице «Шах Аббас». Это также своего рода достопримечательность Исфахана. Ранее здесь был большой караван-сарай с обширным двором, где располагались верблюды, ослики, лошади, повозки, поклажа, а постояльцы занимали маленькие клетушки, выходившие во двор сводчатыми лоджиями, присущими исламской архитектуре. Теперь внешний облик сохранен, только внутри – удобные с современным сервисом номера, прекрасно, в персидском стиле отделанные залы и рестораны, а во дворе – изящный садик с деревьями и множеством цветов, искусственных ручейков и подсвечиваемых по вечерам фонтанов. В глубине – открытая чайхана, где можно посидеть в прохладе на коврах и тюфяках и насладиться стаканчиком чая или холодным шербетом.

Сам металлургический комбинат производит внушительное впечатление, он уже давал 900 тыс. тонн стали в год, а главное – стал большой школой профессиональной подготовки иранских инженеров и рабочих.

В Кермане спускались в угольные шахты. Условия добычи угля довольно трудные, неширокие пласты, к тому же круто расположенные. Производительность невысокая, рабочих в забое мало – результат неправильной системы оплаты труда – рабочие на поверхности, вплоть до разносчиков чая, получают наравне, повременно, с рабочими внизу, в шахте. Наши рекомендации не помогают, говорят: таковы старые иранские традиции.

Бафк расположен вдалеке от магистральных дорог. Маленький городок с такими же бедными лачугами, как во всех поселениях. Зато рудник оставил хорошее впечатление. Собственно говоря, это не рудник, просто срывают экскаваторами гору, состоящую из железной руды. Отношения между иранскими специалистами и рабочими и их советскими коллегами отличные.

По пути через Исфахан в Тегеран – старинный город Йезд, центр провинции. Здесь повсюду в отличие от севера страны дома с высокими башнями – багирзаде. У башен наверху отверстия – холодный воздух спускается вниз, расходится по помещениям – естественный, придуманный еще древними иранцами способ облегчить нестерпимую жару, которая стоит здесь летом. Красивейшая соборная мечеть с высоченными минаретами, все облицовано изящными изразцовыми плитками, вырезанными в форме легких, логичных для глаза и чувств сочетаниях растительного орнамента. На время осмотра моей жене и жене нашего генконсула приходится надевать чадру, которую услужливо тут же дают напрокат.

Йезд – один из центров зороастризма, одной из самых древних религий на земле. Один из ритуалов зороастрийцев – почитание огня, который должен вечно поддерживаться в храме. Посетили храм – просто одноэтажное, ничем особым не примечательное здание. Первая большая комната предназначена для любопытствующих, на стенах – подробные описания на английском языке основных принципов зороастризма и происхождения этой религии.

В одной из стен большое застекленное окно, через которое видна святая святых зороастрийцев – высокая на постаменте бронзовая, в виде большой чаши, жаровня – в ней горят небольшим огнем древесные полешки, светится уголь. Манипуляции с поддержанием огня производит жрец в белом, как у врача, одеянии – белый халат, на голове шапочка, и сходство с врачом усиливается – матерчатая повязка, закрывающая рот и нос, дабы не осквернять священный огонь дыханием.

Пояснения нам охотно дает настоятель храма в обычной, ничем не примечательной одежде. Земля, как и огонь, – священна для зороастрийцев, поэтому они традиционно своих умерших единоверцев помещают в «башни молчания», где-нибудь подальше от населенных пунктов, там они чаще всего становятся добычей хищных животных и птиц.

Зороастризм довольно устойчивая религия, хотя сейчас в Иране зороастрийцев после вытеснения ее мощным напором ислама насчитывается несколько десятков тысяч. Один из моих знакомых – ректор Ширазского университета, образованнейший профессор Мехр – всегда гордился тем, что он по своему глубокому убеждению исповедует зороастризм, считая его наивысшей религией, наиболее отвечающей и современному миру. Он, между прочим, рассказал, что нельзя иноверцу принять зороастризм или перейти в него из другой религии – зороастрийцем можно стать, лишь родившись от почитателей этой веры.

Зороастрийцы, как правило, вступают в браки только с единоверцами и поэтому, в известной степени, сохраняют антропологически древний тип людей, живших в давние времена.

Главный город северной провинции Решт – пожалуй, самый неблагоустроенный из столиц провинций. Дома старые, ветхие. Генерал-губернатор провинции и губернатор города открыто мне признавались, что казна отпускает им очень мало средств, непропорционально мало по сравнению с другими городами. У шахов, оказывается, всегда существовала неприязнь к этому городу, связывавшему страну со своим северным соседом. Да, ведь было и такое, в далекие времена Решт входил в состав России. Здесь у местных жителей и шутка такая есть: «Если увидишь светлоглазого иранца, знай – здесь прошли русские».