Текст книги "Введение в феноменологию религии"

К священным предметам относятся амулеты и талисманы. Следует, на наш взгляд, согласиться с У. Баджем в проведении четкого различия между амулетом и талисманом. Слово «амулет» происходит от латинского «amuletum» и впервые встречается у Плиния. Судя по употреблению, оно включает следующие смыслы: предмет, оберегающий человека от несчастий, в качестве лечебного средства; вещества, используемого в медицине. Вполне допустимо возводить его к древнегреческому άμη – сосуд, также άμηλος – узел, лента. Лучшей деривацией Бадж считает происхождение слова амулет от латинского amoletum – «средство защиты». Происхождение слова талисман четко не установлено, оно встречается в арабском, в словах с корнем talisam, что означает «делать знаки подобно колдуну». Однако возможно в арабский оно пришло из греческого τέλεσμα – «священный религиозный объект». Ключевое различие амулета и талисмана, согласно Баджу, заключается в том, что «оберегающие силы амулета действуют в пользу вещи или человека постоянно, тогда как талисман предназначен выполнить только одну определенную задачу».[109]109
  Бадж Э. А. У. Амулеты и суеверия. М.: Рефл – Бук, Ваклер. 2001. С. 38.


[Закрыть] Например, распространенный в Средние века способ колдовства, основанный на операции имитативной магии, включал изготовление фигурки человека, которому следовало нанести раны, с последующим протыканием ее иголками, гвоздями или булавками. Эта фигурка ни в коем случае не была амулетом, но являлась талисманом.

Как отмечено выше на месте предметного объекта может оказаться его фонетический, словесный и визуальный образ, а так же, сочетающая их идеограмма или имя, которые замещают амулет или талисман. В этом случае мы приходим к различным формам священной речи – к молитве или заклинанию, к благословлению или проклятию.

Глава 3. Священные пространство, время, числа

Проблема священного пространства в феноменологии до сих пор не имеет однозначного решения. Неясно, прежде всего, из чего исходить в понимании священного пространства – из священного предмета или символического ряда? Или из того и другого вместе? Или из свойств самого пространства как особого священного предмета?

Классическая феноменология рассматривает священное пространство производным от священного предмета. Священное пространство – в первую очередь, место, которое занимает священный предмет. Священными были ограниченные пространства в природе – круги, окаймленные камнями, горы, холмы, рощи, гробницы, пещеры. Позже священными стали здания, построенные человеком, а также помещения и предметы внутри них – само жилище, порог, двери, очаг, кладовка, а также особый дом бога. Постепенно вместо хижин, где жили фетиши или духи, появляются великолепные храмы, подобные царским дворцам (отсюда «большой дом» в значении «храм» – шумерское e-gal, вавилонское ekallu, древнееврейское hekal). Храмовая архитектура является отражением божественного совершенства Космоса.

Разрабатывая оппозицию «священное пространство – мирское пространство», М. Элиаде в своей ранней работе «Миф о вечном возвращении. Архетипы и повторение» существование земного, видимого священного места связывал не с присутствием в нём священного предмета, а с наличием некоего небесного, невидимого архетипа последнего, именно предданность которого и делает данное место священным. «Окружающий нас Мир, где ощущается присутствие и труд человека – горы, на которые он взбирается, области, заселенные и возделанные им, судоходные реки, построенные города, святилища, – имеет внеземные архетипы, понимаемые как «план», «форма», либо как обыкновенный «двойник», но существующие на более высоком, космическом уровне».[110]110
  Элиаде М. Космос и история. М., 1987. С. 36.


[Закрыть] Оппозиция «сакральное место – профанная область» здесь сближена с оппозицией «космос – хаос». Однако пустынные области, населенные чудовищами, невозделанные земли, неведомые моря, куда не осмеливается заплывать ни один мореплаватель, и т. п. не имеют своего собственного прототипа, в отличие, например, от Вавилона или египетских номов. Все эти дикие пространства соответствуют мифической модели другого типа: они уподобляются хаосу, относятся к еще недифференцированному, бесформенному бытию, предшествующему сотворению.[111]111
  Там же.


[Закрыть] Следовательно, можно сделать вывод, что именно «небесный архетип» – «форма», «план», «двойник» – позволяет перейти от сакрального места к представлению о пространстве как к реальности, где одно место отличается от другого, где «здесь» отличается от «там». Важнейшая характеристика пространства, различие «здесь – там» вводится без опоры на предмет, в этом пространстве находящийся. Коренная черта сакрального пространства – возможность ориентации по сторонам света, звездам, горам и т. п., значит, в нем существует ответ на вопрос «где?». Профанное пространство характеризуется отсутствием устойчивых направлений и форм; оно также связано с символическим рядом, но уже другим. Эти очень ценные наблюдения Элиаде, к сожалению, не получили у него дальнейшего развития и потому правильны лишь отчасти. Там, где он усматривал и разбирал одну оппозицию «священное – мирское», на самом деле их три: сакральное (священное, освященное) – профанное (по отношению к сакральному – оскверненное); сакральное – мирское (десакрализованное); профанное (по отношению к мирскому – неосвященное) – мирское. Сам же Элиаде упорно стремился разделять священное и мирское в онтологическом плане. Мирское пространство оказывается вообще не принадлежащим к символическим рядам, т. е., с одной стороны, не имеет «двойника», с другой, не связано с мифической моделью другого типа.

Однако, здесь Элиаде делает очень большой шаг вперед по отношению к пониманию священного пространства Хайлером, не отвергая, а развивая представления классической феноменологии. С нашей точки зрения, мирское пространство, если понимать его как пространство геометрическое не имеет «двойника», но имеет «близнеца». (У Витгенштейна эту тему можно проследить в развитии им понятия конгруэнтности, зеркального отображения предметов: «6.36111. Кантовская проблема правой и левой руки, которые не могут совпасть при наложении, существует уже в плоскости и даже в одномерном пространстве, где две конгруэнтные фигуры а и в также не могут совпасть при наложении, не выходя из этого пространства»

Правая и левая рука практически полностью конгруэнтны. <…> Правую перчатку можно было бы надеть на левую руку, если бы ее можно было повернуть в четырехмерном пространстве».)[112]112
  Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М.: Изд-во иностранной литературы. 1958. С. 93 (6.36111).


[Закрыть] Встречу с зеркальным двойником Элиаде изобразил в повести «Молодость без молодости», по которой Фрэнсис Коппола снял одноименный фильм. Здесь образы «близнеца» и «двойника» сливаются в один, удивительный и чудовищный одновременно.

Сакральность и сакрализация мирского пространства, согласно Элиаде, обеспечиваются наличием или, соответственно, установлением в нем центра. Последнее Элиаде определял как «освящение пространства»: «Благодаря парадоксу ритуала любое освященное пространство совпадает с Центром Мира, точно так же, как и время какого бы то ни было ритуала совпадает с мифическим временем «начала»… Таким образом, реальность и долговечность постройки обеспечивается не только через преобразование мирского пространства в пространство трансцендентное («центр»); но и через преобразование конкретного времени в мифическое».[113]113
  Элиаде М. Космос и история. М., 1987. С. 45.


[Закрыть] Кроме того, священное пространство Элиаде отличал от мирского как неоднородное от однородного. Однако статус мирского пространства остается абстрактным. Когда скандинавские колонисты завладели Исландией и вспахали землю, они не рассматривали происходящее как своеобразное творчество или обычный труд. Для них это было не чем иным, как повторением прадействия: превращение хаоса в Космос с помощью божественного акта творения. Обрабатывая пустынную землю, они как бы повторяли деяния богов, которые организовали хаос, наделив его формами и законами.[114]114
  Элиаде М. Космос и история. М., 1987. С. 37.


[Закрыть] Мирское пространство как реальность появляется, по мнению Элиаде, лишь в результате десакрализации; но какой бы ни была степень десакрализации мира, человек, избравший мирской образ жизни, не способен полностью отказаться от религиозного поведения.[115]115
  Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994. С. 23.


[Закрыть] Есть пространства священные, т. е. «сильные», значимые, и другие – неосвященные, не обладающие ни структурой, ни содержанием, одним словом, аморфные. Более того, для религиозного человека такая неоднородность пространства проявляется в опыте противопоставления священного пространства, которое только и является реальным, всему остальному – бесформенной протяженности, окружающей это священное пространство. Проявление священного онтологически сотворяет мир. В однородном и бесконечном пространстве, где никакой ориентир невозможен и, соответственно, нельзя сориентироваться, иерофания обнаруживает абсолютную точку отсчета, некий центр, функция которого и есть священное пространство.[116]116
  Там же. С. 22–23.


[Закрыть] Религиозный человек жаждет бытия, ужас индивида перед хаосом, простирающимся за границами его мира, соответствует ужасу перед небытием. Неизвестное пространство не космично, потому что не освящено. Оно лишь некая аморфная протяженность, без ориентиров и структуры. Подобное мирское пространство представляет для религиозного человека абсолютное небытие. Если, к несчастью, ему выпадает заблудиться там, он ощущает себя лишенным своей «онтологической» субстанции, как бы растворенным в хаосе; и заканчивает тем, что погибает.[117]117
  Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994. 47.


[Закрыть] Оппозиция «сакральное – профанное» заменена тут оппозицией «сакральное (священное) – десакрализованное (мирское)». В сакральном должна существовать не только ориентация, но и ориентир.

Рассмотрим триаду «сакральное– мирское– профанное» на примере одной из мифологем греческой религии – мифологемы сирен, мимо которых проплывал хитроумный Одиссей. Сирены – в греческой мифологии полуптицы-полуженщины, позднее полурыбы-полуженщины, в них сочетаются дикая стихийность и божественный голос, т. е. предметность, с которой они связаны, вода и звук (но не слово). Сирены завораживают своим пением мореплавателей, и никто не может не откликнуться на него. Пространство, где существуют их голоса, – «сакральное», но не имеющее «плана». Оно накрепко объединено с голосом (а не со сторонами света, звездами и т. п.), обладает не формой, но ориентацией, правда без конца меняющейся и, тем самым исчезающей. Остается только ориентир, но без ориентации. Пространство содержит различие «здесь – там», но «там» никогда не становится «здесь», это непреодолимая дистанция. Центр пространства (если под центром понимать место, откуда исходят голоса сирен) – везде. Как замечает В. Козовой, сирены всегда ведут корабль в известном, но без конца меняющемся направлении. Это не хаос, в котором вообще нет ориентации равно как и предметности, в том числе и голоса, но и не Космос с присущими ему ориентирами и соответственно именами. Это пространство профанное. Мирское пространство Элиаде ни профанное, ни сакральное, оно – геометрическое. В нем есть устойчивая ориентация, но нет ориентира, его символ – дорога, а не путь. Не случайно для Элиаде затруднительным было разделение мирского – однородного и нейтрального – пространства и пространства геометрического, которое также однородно и нейтрально. В геометрическом пространстве никакая ориентация и никакое качественное различие в нем не происходят от его собственной структуры.[118]118
  Элиаде М. Священное и мирское. М. 1994. С. 23.


[Закрыть] Священным предметом, с которым соотносится здесь пространство, является звук. Это пространство может быть как десакрализовано (омирщено), так и профанировано (осквернено). Десакрализуют пространство спутники Одиссея, залившие уши воском, – они не слышат никакого пения и потому ничего не нарушают; профанирует его Одиссей, нарушая табу и слушающий голоса сирен, при этом он крепко держится за мирское пространство корабля, которое устойчиво сориентировано глухими мореплавателями. Следовательно, типы пространств можно разделить на три: пространство, которое имеет как ориентацию, так и ориентир (сакральное); пространство имеющее ориентацию, но не ориентир (геометрическое, мирское); пространство имеющее ориентир, но не имеющее ориентации (хтоническое).

По-видимому, наиболее адекватно суть священного пространства определял X. Керлот, замечая, что оно является, так сказать, промежуточной зоной между хаосом и Космосом. Если воспринимать пространство в качестве царства всего потенциально сущего, то оно – хаотично; если же рассматривать его в качестве сферы, где пребывают все структуры и формы, то оно ближе к Космосу.[119]119
  Керлот Х.-Э. Словарь символов. М. 1994. С. 414.


[Закрыть]

Представление о бесконечном священном пространстве Хайлер связывает с определенными представлениями о Боге: внешние места молитвы (иудейская синагога, исламская мечеть, христианская церковь) вновь обретают характер предметной святости. Тора-Лада, молитвенная ниша, ориентированные, соответственно, на Иерусалим и Мекку, алтарь (позднее хранилище реликвий и даров) становятся видимым залогом присутствия Бога. Реформаторский пуританизм убирает из церкви внешнюю святость, однако лютеранство продолжает почитать алтарь как символ присутствия Бога. Поклонение такого рода – через видимую святыню приводит к паломничеству и инкубации (проведению ночей в храме для достижения Божественного Откровения в видениях и снах), а также к обращению с молитвой в направлении центральной святыни – Рима, Иерусалима, Мекки. Наряду с верой в присутствие Бога в определенном пространстве существует вера в его жизнь на небесах, именно к ним молящиеся воздевают руки и устремляют взгляды. Распространение представлений о соединении Бога с определенным пространством приводит в позднем иудаизме к тому, что Бог обозначается как пространство.[120]120
  Heiler Fr. Die Religionen der Menschheit. Frankfurt am M.: Büchergilde Guttenberg. 1991. S. 23.


[Закрыть]

Ключевым символом пространства, имеющим как центр, так и ориентацию, является крест. «Материалы эпохи неолита содержат огромное количество крестов, а также предоставляют данные для того, чтобы трактовать крест как знак четырех главных направлений горизонта и как символ бога земли. Символ земли в виде квадрата с диагональным крестом свидетельствует о связи понятий «четыре стороны света», «четыре страны света», «четыре области земли». Не менее популярна графема в виде диска с таким же крестом. В одних случаях она представляет собой сочетание символов неба (круг) и земли (крест), в других – видимо, выражает понятие «четыре области мира, четыре стороны света», соотносимое не с землей, а с небом».[121]121
  Голан А. Миф и символ. М. 1993. С. 104.


[Закрыть] Три измерения пространства символизируют трехмерный крест, который дает шесть пространственных направлений, составленных, «из четырех точек компаса плюс точка зенита и надира». К шести точкам, полученным таким способом, добавляется седьмая – центр, и пространство становится логической структурой.

Для понимания священного времени в феноменологии религии сложилась теория соответствий, выявляющая основы символической традиции. Согласно этой теории священное время соответствует священному пространству: четыре времени года – четыре стороны света. Священное время отделено от обычного так же, как священное пространство от профанного. Как и священное пространство, священное время защищено табу-предписаниями, что делает его неоднородным и небеспрерывным. Прежде всего, запрещается работа, которая лишает время святости. Примитивные народы связывают свои празднества с жизнью природы, например скотоводческие – со временем появления приплода, земледельческие – со временем сева и сбора урожая. Есть праздники, обусловленные движением звезд и планет – началом лета и зимы, полнолунием и новолунием. Некоторые торжества переходят в восточно-эллинистических мистических религиях, иудействе и христианстве в религиозные праздники, посвященные событиям священной истории. Например, иудейский Песах, восходящий к празднику появления приплода у скота и начала сбора урожая, связан с исходом народа Израилева из Египта. Христианская Пасха, берущая начало в языческом празднике воскрешения бога плодородия или бога весеннего солнца, является ликованием на воскресение Спасителя. Как в иудействе, так и в христианстве весь год образует святую историю, и ее отдельное событие в каждом празднике становится живым настоящим. В буддизме и индуизме известны подобные праздники – дни рождения и смерти Будды, день рождения Кришны. Облик божества приобретают и пространство (в иудаизме), и время как таковое (во многих индогерманских религиях).[122]122
  Heiler Fr. Op. cit. S. 23.


[Закрыть]

Основываясь на той же теории соответствия, X. Керлот замечал, что «именно представление о семи направлениях пространства (т. е. два для каждого из трех измерений плюс центр) дало начало проекции семиричного порядка во времени. Воскресенье – день отдыха – соответствует центру».[123]123
  Керлот X. – Э. С. 127.


[Закрыть]

Понятия вечности и временности служат для обозначения двух качественно различных состояний реальности: бытия и существования, сущего и существующего, абсолютного и относительного, постоянного и изменчивого, священного и мирского, бессмертия и смерти. Конкретное содержание этих понятий зависит от типа мировоззрения – мифологического, религиозного или философского во всем многообразии их видов, форм и проявлений. Противопоставление вечного и временного уходит своими корнями в мифологию. Вечными, или священными, предметами считаются те, которые благодаря своим внутренним свойствам могут противостоять изменениям, разрушениям, времени. Эту способность они приобретают за счет того, что наполнены вечностью, т. е. обладают особой, инородной времени, священной силой, такие предметы – обиталище для душ предков или жертвенники. Вечность – другое-иное-оное время имеет абсолютную ценность, а все другое ценно и реально посредством связи с ним. Вечность – врем я прасобытий и прадействий богов, героев и предков. Совершенные в священном времени прадействия образуют события священной истории, через причастность к которой человек приобщается к вечности. Каждая историческая религия, различные философские школы вырабатывают свое представление о вечности, времени и об их взаимоотношении и взаимодействии. В религиозном мировоззрении временность оценивается как не истинная и не окончательная реальность: для брахманизма и индуизма – не имеющее самостоятельной ценности и иллюзорное существование, для буддизма – бесконечность рождений и, следовательно, страданий; для христианства – следствие греха, отсюда под вечностью понимается преодоление состояния временности. Философские школы (в основном объективно-идеалистические) либо противопоставляют вечность и временность, как абсолютную и относительную реальности, как трансцендентное и имманентное, т. е. под вечностью понимают сверхвременность, либо снимают противоположность этих понятий, полагая вечность временной бесконечностью существования природы или материи. Современная физика и математика существенно изменили представления о времени, но еще не выработали общую теорию поля, с которой связано новое понимание пространства-времени-Вечности.

По поводу священного числа существует несколько точек зрений. Первая восходит к пифагорейской традиции – «все есть число». В этом случае число является общим принципом, производным которого оказываются пространство и время. «Числа в символизме – не просто выражение количества, а идеи-силы, каждая со своим особым характером».[124]124
  Керлот X. – Э. С. 374.


[Закрыть] Согласно другому мнению, время и пространство измеряются числами, т. е. число – общая мера пространства и времени. Числа «принимают участие в святости и силе обоих. Число придает величинам, которые оно измеряет, сверхъестественную силу».[125]125
  Heiler Fr. Op. cit. S. 23.


[Закрыть] Отдельные числа имеют особое значение, далее представлена их наиболее общая схема. Единица – число бога, мистический центр мира; два – число мужской и женской противоположности, обозначает звук и отражение – эхо; три – божественное число, символ божественной полноты (история религии знает множество метафизических, космических, этических и литургических триад); четыре – космическое число, символ земного пространства; пять – брачное число, символ священного брака – союза принципа неба («1») и принципа земли («4»); шесть – число макрокосмоса, шесть направлений в пространстве; семь – наряду с тройкой наиболее часто встречающееся из священных чисел, число целостности; восемь – является опосредующей формой между земным и верным порядками (благодаря своей форме эта цифра ассоциируется с двумя переплетенными змеями магического жезла, означающими баланс и равноценность власти земли и неба, власти духовной и физической); девять – число совершенства, три тройки – предел цифровой серии; десять – число мудрости, возвращение к единице; одиннадцать – символизирует избыток, опасность и несдержанность, поскольку на одну единицу превышает число мудрости; двенадцать – еще од но космическое число, олицетворяет порядок и спасение; тринадцать – одновременно и священное, и несчастливое число; сорок – число времени, шестьдесят – основное число сексагексимальной системы; семьдесят – соединение семи и десяти; девяносто девять – комбинация утроенной тройки; тысяча – число совершенства. Символика чисел имеет большое значение уже в вавилонской и израильской религиях, а также в индийском и древнегреческом мировоззрениях.

Общим в различных взглядах оказывается рассмотрение чисел, которые суть связь пространства и времени либо как их внутреннего производящего принципа, либо как общей меры того и другого. Геометрическое и физическое пространство и врем я измеряются числами – так и священное пространство и время измеряются священными числами. Например, «5» – брачное число, поскольку является сочетанием «2» и «3» и преодолевает противоположность мужского и женского начал в «2», придавая ему божественную форму. Но «5» одновременно и число священного брака, полной гармонии неба и земли, т. е. соединяет числа «1» и «4». Число «5» оказывается также численным выражением длины гипотенузы и суммы квадратов катетов «1» и «2». Попытаемся сложить «1» и «2» не арифметически, а в реальном (физическом) пространстве – произведем операцию с мистическими сущностями чисел, т. е. представим их отношение существующим на земле. Тогда в геометрическом пространстве оно предстанет соединением катетов длиной «1» и «2» и гипотенузы длиной, равной корню квадратному из «5». Числовому значению этого корня, которое выражается бесконечной иррациональной дробью, не соответствует ни один момент физического времени, ни одна точка пространства или, точнее, соответствует весьма условно. Человек может только приблизиться к небесной гармонии, но никогда не достигнет ее.

В книге Платона «Государство» Сократ обращается к музам с вопросом о причинах гибели лучшего государственного строя – аристократического. «Музы произносят целую речь, в которой объясняют разрушение государства неспособностью его правителей установить путем рассуждения, основанного на ощущении, наилучшую пору совершения браков для рождения детей с хорошими природными задатками и со счастливой участью. Дети же, родившиеся от несвоевременно заключенных браков, не смогут достойно управлять аристократическим государством и погубят его. Музы говорят, что «решающее значение для лучшего или худшего качества рождений» имеет «геометрическое число», которое необходимо знать, определяя самое благоприятное время для брачной церемонии. Плутарх назвал это число брачным, позднейшие комментаторы – Платоновым.[126]126
  Паев Е. М. Решение двух античных проблем. Киев, 1987. С. 13.


[Закрыть]

Какое же свойство или отношение, существующее в реальности (правда, возможно, только в евклидовой геометрии прямых линий), соответствует сакральному смыслу числа «5»? Комментатор этого фрагмента из Платона М. Е. Паев показывал, что «5» соответствует предметному отношению конечного к бесконечному и бесконечного к конечному. Бесконечное порождается конечным («единица начало всего»), но конечное измеряется бесконечным; конечное подобно бесконечному и потому может быть измерено им; потенциальная бесконечность измеряется бесконечностью актуальной.

Аврелий Августин на основе символики чисел в Библии создает христианскую теологию числа, главный постулат которого гласит: числа в текстах священны и полны тайн. В Каббале, использовавшей Ветхий Завет, возникает мистика чисел. Божественная гармония выражается в числах, но бог превосходит как anarithmetos (лат. – неисчислимый) все числа.