Текст книги "Рассекречено. Правда об острых эпизодах советской эпохи"

А потом был нанесен самый мощный сталинский удар, и, как водится, превентивный: 1937-й прямо вытекал из новой конституции. Ширма была сооружена, механизм личной власти Сталина надежно укрыт от сторонних глаз, фасад подновлен, конфетку трудящиеся скушали. А заодно себя проявили и показали – кого зачищать, было очевидно. Причем операцию по изъятию «врагов народа» было важно провести до запланированных на 12 декабря 1937 года выборов в Верховный Совет СССР: никто из обреченных на заклание не должен был не только случайно попасть в кандидаты, но даже не должен был испортить «праздник всенародного голосования» в качестве избирателя – порчей бюллетеня, скажем, заходом в кабинку для голосования или – о ужас! – вычеркиванием кандидата «нерушимого блока коммунистов и беспартийных». Последнее, кстати, тоже сталинское изобретение, надолго пережившее своего создателя, – именно тогда и была введена в оборот эта насквозь фальшивая и лживая формула: «нерушимый блок коммунистов и беспартийных».

Превентивный удар нужен был и для подготовки почвы для выборов, и, опять-таки, чтобы прополоть эту же почву, вычистив всех, без исключения, носителей любого рода протестных настроений, всех тех, кто по наивности (или злому умыслу) мог принять декларацию за действительность и даже руководство к действию. Нужно было превентивно уничтожить огромную массу не оппозиционеров (их уже не было), но тех, кто потенциально мог стать таковыми. В общем, нужно было создать такую ситуацию в стране, чтобы без помех раз и навсегда зачистить все потенциальные занозы до нулевого уровня. Поскольку речь шла конкретно о личной власти вождя. Как потом прозорливо заметит Хрущев в своих мемуарах: «Почему же тогда Сталин их уничтожил? Он их уничтожил потому, что созревали условия для замены Сталина».

«Окончательное решение», позже получившее наименование «ежовщины», тщательно и детально отрабатывалось лично Сталиным на протяжении всего 1936/1937 года, документальных свидетельств чему просто масса. Уши именно этого товарища торчат всюду. 2 июля 1937 года Политбюро (читай: Сталин) принимает решение о подготовке и проведении волны массовых арестов. 30 июля 1937 года Сталин утверждает план предстоящей операции и оперативный приказ наркома внутренних дел № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов» (на другой день это оформлено соответствующим постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) «Вопрос НКВД»). Там же были утверждены и так называемые лимиты на уничтожение. 5 августа 1937 года операция началась. Первоначально рассчитывали на четыре месяца (чтобы завершиться аккурат за неделю до первых выборов), но со сроками не успели. План выполняли и перевыполняли, чекисты валились с ног от усталости, выбивая показания и стреляя в затылки. Так что пришлось продлить операцию до конца следующего 1938 года. А затем ликвидировать немалую часть ликвидаторов, заменив их подросшим поколением ретивых оперов.

Первоначальные лимиты было многократно превышены. А помимо прочего проведена еще и серия национальных операций, когда депортировали, брали и истребляли по национальному признаку – операции карельская, финская, ингерманландская, польская, корейская, немецкая, румынская, латышская, эстонская, литовская, греческая, иранская, китайская, болгарская, македонская, японская и даже турецкая. Еще была харбинская – взяли всех бывших служащих КВЖД, жен и детей «врагов народа». Провели и специальную операцию по изъятию бывших военнопленных – тех, кто в годы Первой мировой войны попал в немецкий или австрийский плен. В одной Новосибирской области таковых оказалось 25 тысяч – практически все сразу были расстреляны.

За полтора года операции лишь органами НКВД (без милиции) было арестовано свыше 1,5 миллиона человек, из которых почти 700 тысяч приговорены к расстрелу. Остальные, кого не забили во время пыток, не отправили в подвалы и на расстрельные поля, больше нескольких месяцев не протянули. Потому как такой роскоши, как реабилитация, сталинская конституция не предусматривала. А указания товарища Сталина, зафиксированные документально, были предельно конкретны: «бить, бить и бить», «избить примерно». А непонятливым товарищ Сталин лично пояснил в специальной телеграмме: «ЦК санкционирует применение физических методов воздействия в отношении врагов народа и запрещает привлекать к партийной ответственности следственных работников НКВД». Позже вождь растолкует еще раз: «ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)», потому как это «правильный и целесообразный метод». Точка. Сталинская конституция в действии: «Уверенной железной поступью идет великая страна социализма к выборам в Советы, – писал некто Савельев, завотделом агитации и пропаганда Красноярского крайкома ВКП(б). – Наш народ, раздавив предателей, шпионов, диверсантов, разоблачает и уничтожает тех, кто еще скрывается, таится в щелях, отравляя воздух своим ядовитым дыханием. Подлинная демократия, которую дала советскому народу Сталинская Конституция, приводит в ужас и бешенство всех врагов».

Зато отныне товарищ Сталин за свои тылы мог какое-то время не опасаться. Это все к одному и тому же вопросу, за каким чертом Иосифу Виссарионовичу понадобился проект «Конституция-36»: и ширма сотворена, и создан менее затратный и более управляемый механизм личной власти, и система чрезвычайщины надежно прикрыта, и зачистка произведена, и зарубежные попутчики удовлетворены. Проблемы возникли лишь много позже, когда оказалось, что машина заточена не просто под власть единоличную, а персонально и исключительно под товарища Сталина – и больше ни под кого. Потому и не совладали с ней преемники. Хотя ширму сохранили: для прикрытия власти партаппарата сталинская конституция – самое то.

Глава 11. Операция «Ложный закордон»

Об этой изуверской спецоперации Лубянки – иное определение дать поистине невозможно – операции «ЛЗ» («Ложный закордон») весьма неширокие массы впервые услышали лишь в самом начале 1990-х годов, когда и была предана огласке эта записка Общего отдела ЦК КПСС, ранее закрытая грифом «Совершенно секретно».

Документ, подготовленный 26 сентября 1956 года к заседанию Секретариата ЦК КПСС, сообщал, что в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС и Отдел административных органов ЦК КПСС «поступили данные о том, что в Хабаровском управлении НКВД-МГБ на протяжении 1941–1949 годов применялись провокационные методы в агентурно-оперативной работе, повлекшие тяжелые последствия». В частности, «проверкой установлено, что в 1941 году с санкции руководства НКВД СССР Управлением НКВД по Хабаровскому краю в 50 км от гор. Хабаровска, в районе села Казакевичи близ границы с Маньчжурией была создана ложная советская пограничная застава, „Маньчжурский пограничный полицейский пост“ и „Уездная японская военная миссия“, которые работниками органов госбезопасности в переписке именовались „мельницей“. По замыслу работников НКВД, имитация советской пограничной заставы и японских пограничных и разведывательных органов предназначалась для проверки советских граждан, которые органами госбезопасности подозревались во враждебной деятельности». Ничего не скажешь, весьма неординарная, скажем мягко, оригинальная идея – соорудить на собственной же территории липовые вражеские погранзаставы «для проверки» своих же граждан! То есть граждане в теории должны были ломиться через советскую границу – к «врагам» – и, думая, что они уже ее перешли, попадать на эти заставы? Собственно, в этой чекистской провокации ЦК КПСС ничего такого «нехорошего» даже и не видит: проверка, пусть даже и при помощи ложных погранзастав и липовых «вражеских» пограничников и жандармов, дело нужное – ведь советского гражданина надо все время проверять и проверять, разве нет?

Во всяком случае, именно это и следует из текста официальной записки в высшую инстанцию: «Однако на практике, – возмущаются руководители Комитета партконтроля и Отдела административных органов ЦК, – это мероприятие было грубо извращено и направлено не на борьбу с действительными врагами советского государства, а против невинных советских граждан». То есть, замечу, относительно самого факта использования чекистами провокации как таковой, как повседневного инструментария, у цекистов возражений нет, праведный гнев вызвало лишь «извращение» этой «славной методы»?

Но вернемся к «мельнице». Как сообщалось в записке, бывший начальник Хабаровского управления НКВД Гоглидзе и осуществлявший непосредственны контроль за функционированием «мельницы» тогдашний начальник 2-го управления (контрразведки) НКВД Федотов использовали ее «в антигосударственных целях, для фабрикации материалов обвинения на советских людей». В документе дано подробное описание того, как это выглядело на практике: «„Проверка“ на пресловутой „мельнице“ начиналась с того, что лицу, подозревавшемуся в шпионаже, или иной антисоветской деятельности, предлагалось выполнить закордонное задание органов НКВД. После получения от „подозреваемого“ согласия на выполнение задания инсценировалась его заброска на территорию Маньчжурии с пункта ложной советской погранзаставы и задержание японскими пограничными властями. Затем „задержанный“ доставлялся в здание „Японской военной миссии“, где подвергался допросу работниками НКВД, выступавшими в ролях официальных сотрудников японских разведывательных органов и русских белогвардейцев-эмигрантов. Допрос имел своей задачей добиться от „проверяемого“ признания „японским властям“ в связи с „советской разведкой“, для чего создавалась исключительно тяжелая, рассчитанная на моральный надлом человека обстановка допроса, применялись различного рода угрозы и меры физического воздействия». Проще говоря, если перевести с чекистского и цекистского языков, «заброшенного» подвергали жестоким пыткам. Потому «многие лица, искусственно ввергнутые в необычную и тяжелую для них обстановку, полагая, что они действительно находятся в руках врагов и в любое время могут быть физически уничтожены, рассказывали сотрудникам НКВД, выступавшим в качестве японцев, о связях с органами НКВД и о тех заданиях, которые они получили для работы в Маньчжурии. Некоторые из этих лиц, запуганные нависшей над ними смертельной опасностью, под влиянием мер физического воздействия сообщали отдельные сведения о Советском Союзе». Затем, уже «по окончании допросов, которые иногда длились в течение нескольких дней и даже недель, „задержанный“ перевербовывался представителями „японских разведорганов“ и забрасывался на территорию СССР с разведывательным заданием. Финал этой провокационной игры состоял в том, что „проверяемый“ арестовывался органами НКВД, а затем как изменник Родины осуждался Особым совещанием на длительные сроки лишения свободы или к расстрелу».

Роль начальника «уездной японской военной миссии», сообщается в документе, играл самый настоящий… шпион-японец: некий Томита, «который в 1937 году перешел границу», был задержан, «дал показания о своей принадлежности к японской разведке и что он в Советский Союз прибыл по заданию 2-го отдела штаба Квантунской армии с целью шпионажа». Его сначала приговорили к расстрелу, но затем чекисты решили использовать ценного японца более рационально – и он «был послан на ложный закордон, где учинял допросы советским гражданам». Всего, по версии составителей документа, «установлено, что в период с 1941-го по 1949 год через „мельницу“ было пропущено около 150 человек. За последнее время Военным трибуналом Дальневосточного военного округа проверено 27 судебных дел на 27 человек, прошедших через „ЛЗ“. Все они полностью реабилитированы». Как сухой скороговоркой сообщалось в записке, «…лица, догадывавшиеся о действительном назначении „ЛЗ“, подвергались физическому уничтожению». Находились люди, их было буквально считанные единицы, кто умудрялся выдержать эти пытки, не расколовшись ни на подставной «японской» заставе, ни даже на чекистской – такие подлежали безусловному уничтожению без суда и следствия, дабы операция «Ложный закордон» не подверглась риску расшифровки в лагерях.

«Одним из главных организаторов этой грязной провокации, – сообщает документ, – является генерал-лейтенант Федотов. …Федотов лично руководил работой „мельницы“, докладывал о ней Берии и Меркулову, выполнял их поручения по применению „ЛЗ“ в отношении ряда советских граждан. …Федотов лично настаивал перед бывшим вражеским руководством НКВД СССР о применении расстрела к ряду невинных советских граждан». И не только Федотов: «…Нами установлен документ, свидетельствующий о том, что применение в агентурно-оперативной работе органов госбезопасности „мельницы“, разрешение на ее практическое использование и финансирование санкционировано т. Серовым». На тот момент т. Серов был председателем КГБ при Совете министров СССР.

Авторы записки предлагали «рассмотреть вопрос о партийной ответственности генерала Федотова», ответственности других сотрудников госбезопасности – тоже всего лишь партийной, а Комитету госбезопасности «решить вопрос о целесообразности работы в органах КГБ лиц», причастных к «указанным мероприятиям». В итоге гора родила мышь: Павла Федотова уволили из КГБ, лишив звания генерал-лейтенанта. И все.

На самом же деле вовсе не Федотов был первым автором идеи «ЛЗ»: чекисты вовсю использовали ее уже с 1920-х годов. Сначала – на границе с Польшей: там были организованы ложные польские заставы и разведпункты, «пляцувки», и чекисты, переодетые в форму стражников польского Корпуса охраны границы, доставляли на эти «пляцувки» задержанных. Далее – см. выше: все было так, как и на хабаровской «мельнице». Затем ложные заставы расплодились в Закавказье – на границе с Турцией и Ираном, в Средней Азии, аналогичные спецоперации велись и на границе с Финляндией – так что число жертв «ЛЗ» явно исчислялось не полутора и даже не несколькими сотнями человек – много больше. Затем этот метод «творчески» был использован и во время войны: в августе 1941 года чекистские агенты-провокаторы под видом немецких парашютистов были заброшены в Автономную Советскую Социалистическую Республику Немцев Поволжья, после чего все немцы Поволжья были обвинены в пособничестве «десяткам тысяч гитлеровских шпионов» и депортированы. Затем была заброска чекистов-провокаторов на Кавказ – к чеченцам, ингушам и балкарцам – тоже под видом немецких парашютистов… Еще одно прямое развитие чекистами идеи «ложного закордона» – создание во время войны разного рода ложных отрядов – якобы карательных немецких, ложных отрядов украинских и белорусских националистов, ложных отрядов польской Армии Крайовой, а после войны – еще и ложных отрядов «лесных братьев» в Прибалтике… Мало того, операцию «Ложный закордон» продолжили затем на территории оккупированной Восточной Германии и, возможно, Чехословакии. В частности, в 1947 году генерал Евгений Питовранов с санкции высшей инстанции организовал такую лжезаставу в Тюрингии – на стыке советской, английской и американской зон. Как докладывал тогда Питовранов, «обмундирование для личного состава английской заставы имеется в наличии. Для американской заставы будет также подготовлено соответствующее обмундирование…».

Часть вторая
«Разрешить дополнительно расстрелять»

Глава 1. Несовершеннолетних – к стенке!

Считать отпавшими указания, по которым расстрел к лицам, не достигшим 18-летнего возраста, не применяется.

Были ли в сталинском СССР расстрелы несовершеннолетних? Спор на эту тему однажды даже дошел до суда: Евгений Джугашвили, полагающий себя внуком Иосифа Сталина, некогда подал иск в защиту чести и достоинства Сталина к известной радиостанции, придравшись к словам ведущего, что вождь народов разрешил расстреливать детей с 12-летнего возраста. Суд претензии гр. Джугашвили удовлетворить отказался, зато сам процесс инициировал публикацию целого ряда архивных документов по этой теме. Впрочем, вовсе не все они в свое время были оснащены грифами секретности. Так, постановление Центрального исполнительного комитета (ЦИК) и Совета народных комиссаров (СНК) СССР от 7 апреля 1935 года «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних» было опубликовано в «Известиях». Первый же пункт постановления гласил: «Несовершеннолетних начиная с 12-летнего возраста, уличенных в совершении краж, в причинении насилий, телесных повреждений, увечий, в убийстве или в попытках к убийству, привлекать к уголовному суду с применением всех мер уголовного наказания». Формулировка «всех мер» двоякому толкованию не подлежала: всех – значит всех, включая высшую меру – расстрел. Попутно это же постановление ЦИК и СНК отменяло статью 8-ю «Основных начал уголовного законодательства Союза ССР и Союзных Республик», гласившую о приоритете медико-психологических мер в отношении несовершеннолетних, а другим пунктом рекомендовал привести уголовное законодательство республик «в соответствие с настоящим постановлением»: т. е. изъять все положения, препятствующие применению смертной казни к несовершеннолетним. Хотя это постановление формально ЦИК и СНК, его подлинным автором надо признать Сталина: в архиве сохранился проект документа, испещренный его рукописными пометками, дополнениями и исправлениями.

Советское право представляло крайне сложную конструкцию запутанных и заведомо противоречивых, а то и прямо противоречащих друг другу нормативных актов. По меткому замечанию ряда юристов, это было очень удобным нагромождением «дышл» («закон – что дышло: куда повернешь – туда и вышло»), которые по желанию вождя запросто можно было развернуть в любую сторону. И вовсе не УК был единственным или высшим документом, регламентирующим кары: прямое и безусловное действие имело, прежде всего, любое постановление ЦИК и СНК. Потому, отмечают исследователи советской юриспруденции, кодексы вообще можно было «не портить» поправками «нехорошего», антигуманного свойства: самое существенное регулировалось специальными постановлениями, указами и т. п. Скажем, если за некое преступление по УК полагалось не более пяти, ну, максимум десяти лет заключения, то по специальному постановлению – уже расстрел. Согласно УК, максимальный срок, например, за хищение «социалистической собственности» не мог тогда превышать 10 лет, зато по «закону семь-восемь» (он же «закон о трех колосках») – постановлению ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 года, которое никто не отменял вплоть до хрущевских времен, запросто можно было «прислонить к стенке» любого! Какими нормами руководствовались исполнители? Риторический вопрос: разумеется, теми, которые определялись именно текущими и сиюминутными постановлениями. Потому если УК как бы воспрещал расстрел малолеток, то постановление (позже роль таких постановлений играли уже указы Президиума Верховного Совета СССР) однозначно гласило: к стенке! Сложно и запутанно? Зато комфортно и очень удобно для реализации высшей политической воли.

Но поскольку таких постановлений и указов принималось несметное множество, перманентно возникал конфликт норм, а не шибко премудрым товарищам карателям на местах порой требовались на пальцах разъяснять: что делать-то, расстреливать или как? Потому уже 20 апреля 1935 года прокурор СССР Андрей Вышинский и председатель Верховного суда СССР Александр Винокуров подписали специальное разъяснение к вышеупомянутому постановлению за № 1/001537 – 30/002517 под грифом «Совершенно секретно. Хранить наравне с шифром», разосланное всем прокурорам и председателям судов: «Ввиду поступающих запросов в связи с постановлением ЦИК и СНК СССР от 7 апреля с. г. „О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних“ разъясняем:

1. К числу мер уголовного наказания, предусмотренных ст. 1 указанного постановления, относится также и высшая мера уголовного наказания (расстрел).

2. В соответствии с этим надлежит считать отпавшими указание в примечании к ст. 13 „Основных начал уголовного законодательства СССР и союзных республик“ и соответствующие статьи уголовных кодексов союзных республик (22 ст. УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик), по которым расстрел к лицам, не достигшим 18-летнего возраста, не применяется». Правда, при этом тут же было обтекаемо сказано, что «применение высшей меры наказания (расстрел) может иметь место лишь в исключительных случаях», потому «применение этой меры в отношении несовершеннолетних должно быть поставлено под особо тщательный контроль», и всем прокурорским и судебным органам деликатно предлагалось (но не приказывалось!) «предварительно сообщать прокурору Союза и председателю Верховного суда СССР о всех случаях привлечения к уголовному суду несовершеннолетних правонарушителей, в отношении которых возможно применение высшей меры наказания». При всем этом, «при предании уголовному суду несовершеннолетних по статьям закона, предусматривающим применение высшей меры наказания (расстрела), дела о них рассматривать в краевых (областных) судах в общем порядке». Проще говоря, расстреливайте хоть 12-летних, лишь не забывайте об этом нас информировать…

Животрепещущий вопрос, стрелять или не стрелять малолеток, еще раз обсудили на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 26 апреля 1935 года. Судя по подписанному Сталиным протоколу заседания, среди прочих тем в повестке дня значится и такая: «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних». Там же и вполне недвусмысленное пояснение, что к числу мер уголовного наказания, применяемым в отношении малолетних преступников, «относится также и высшая мера (расстрел)». В другом пункте решения Политбюро говорится об отмене положения УК, «по которым расстрел к лицам, не достигшим 18-летнего возраста, не применяется». Тов. Сталин все разъяснил четко. Точка. Что здесь неясного?

Были ли расстрелы несовершеннолетних в реальности? А как же! Иначе зачем Сталину было весь этот огород городить, он был товарищ практичный, прагматичный и весьма предусмотрительный. Конечно, казни малолеток не носили столь же массовый характер, как расстрелы «взрослых», но они были. Задокументировано, что на московском Бутовском расстрельном полигоне в 1937–1938 годы расстреливали и 15–17-летних подростков. Подсчитано, что среди тех 20 761 расстрелянных и зарытых на Бутовском полигоне, чьи имена удалось установить, было и 196 несовершеннолетних. Это лишь на одном из сотен (если не тысяч) расстрельных полигонов страны, и всего лишь за год с небольшим – с августа 1937-го по октябрь 1938 года.

В свое время Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ) представил справку на одного из таких расстрелянных: Анатолий Дмитриевич Плакущий 16 лет от роду (1921 года рождения) был осужден и расстрелян 16 декабря 1937 года по обвинению в совершении «контрреволюционного преступления»: «из озорных и хулиганских побуждений, наколкой татуировки на левой ноге, выше колена нарисовал одного из вождей Коммунистической партии». Сталина наколол, негодник, как такого не отправить в расстрельный ров?!

Конечно, какая-то часть тех несовершеннолетних получила пулю в затылок за преступления не мифические – «контрреволюционные», а за вполне конкретные, уголовные: по стране бродили миллионы беспризорников, добывавших себе хлеб и пропитание единственно возможным для них путем – преступным. Но тогда надо задаться вопросом: откуда в стране «победившего социализма» вдруг в одночасье взялись миллионы малолетних преступников? Куда делись их родители, счет которых тоже тогда должен был идти на миллионы? Кто, наконец, лишил эти миллионы детей всего – родителей, дома, куска хлеба, – разве не тот же товарищ Сталин, со своей коллективизацией, истребившей крестьянство, индустриализацией, голодомором и «законом о трех колосках»?