Текст книги "Нет другой двери… О Гоголе и не только"

Почему царю понравился «Ревизор»

Известно, что «Ревизор» Гоголя был дозволен к постановке на сцене (а следовательно, и к печати) вследствие высочайшего разрешения. Император Николай Павлович прочел комедию в рукописи и одобрил; по другой версии, «Ревизор» был прочитан ему во дворце В. А. Жуковским или графом М. Ю. Виельгорским. 29 апреля 1836 года Гоголь писал актеру Михаилу Щепкину: «Если бы не высокое заступничество Государя, пьеса моя не была бы ни за что на сцене, и уже находились люди, хлопотавшие о запрещении ее». Государь Император не только сам присутствовал на премьере, но велел и министрам смотреть «Ревизора». Во время представления он хлопал и много смеялся, а выходя из ложи, сказал: «Ну, пьеска! Всем досталось, а мне – более всех!» (запись П. П. Каратыгина со слов своего отца, актера П. А. Каратыгина).

Почему Императору Николаю I понравился «Ревизор»? Вопрос этот издавна интересовал исследователей творчества Гоголя. В. В. Гиппиус видел в этом «известный расчет» – стремление избежать судьбы «Горя от ума», «разошедшегося по всей России в списках; разрешенный и истолкованный как веселая комедия <…> “Ревизор” был бы отчасти обезврежен» [75]75
  Н.В. Гоголь. Материалы и исследования: В 2 т. / Под ред. В.В. Гиппиуса. Т. 1. М., 1936. С. 311–312.


[Закрыть].

По другой версии, Царь «не понял огромной разоблачающей силы “Ревизора”, как не поняли этого ни театральная дирекция, ни актеры. Скорее всего, Николай I полагал, что Гоголь смеялся над его провинциальными чиновниками, над заштатными городишками, их жизнью, которую сам он со своей высоты презирал. Подлинного смысла “Ревизора” царь не понял» [76]76
  Войтоловская Э.Л. Комедия Н.В. Гоголя «Ревизор». Комментарий. Л., 1971. С. 250.


[Закрыть].

Современные гоголеведы также довольно критически настроены по отношению к Государю Николаю Павловичу. «Конечно, глубины “смысла” “Ревизора” император, скорее всего, “не понял”, – полагает Ю.В. Манн. – Но в то же время свой смысл в его действиях очевидно был. Едва ли все сводилось к притворству и расчету нейтрализовать влияние комедии». Критическое умонастроение Императора, по мнению ученого, «до некоторой степени могло совпадать с устремлениями Гоголя…» [77]77
  Манн Ю.В. Гоголь. Книга вторая. На вершине: 1835–1845. М., 2012. С. 62.


[Закрыть].

И. П. Золотусский, как и другие, не благоволит Царю и замечает: «Эта реплика (что всем досталось, а ему более всех. – В. В.) говорит об его умении держаться в невыгодных для себя обстоятельствах. Николай, впрочем, был не так умен, чтоб понять, что вмешательство жандарма в события и прибывшая свыше власть (то есть посланная им, царем) есть чистый призрак в пьесе, да к тому же страшный призрак, ибо все мертвеют при его появлении» [78]78
  Золотусский И. П. Гоголь. М., 2009. С. 235.


[Закрыть].

Государь Император дважды присутствовал на представлениях «Ревизора» в Александринском театре в 1836 году: первом (19 апреля) и третьем (24 апреля); причем оба раза вместе с Наследником, Великим князем Александром Николаевичем.

По свидетельству современника, в антракте между Государем Николаем Павловичем и артистом Петровым, исполнявшим роль Бобчинского, состоялся следующий разговор: «А! Бобчинский. Так так и сказать, что в таком-то городе живет Петр Иваныч Бобчинский? – Точно так, Ваше Величество… – ответил тот бойко. – Ну, хорошо, будем знать, – заключил Государь, обратившись к другим присутствующим на сцене» (Воспоминания Л.Л. Леонидова).

«Ревизор» был любимой русской пьесой Царя. Все отличившиеся в спектакле получили от дворца подарки, иные от дирекции прибавку к жалованью. По преданию, оказавшись после дорожного происшествия в уездном городе Чембаре Пензенской губернии и принимая местных чиновников, Император Николай Павлович воскликнул: «Ба! Да я вас всех знаю!» Он пояснил, что хотя первый раз в Чембаре, но знает всех по «Ревизору» Гоголя [79]79
  Фролова В.С. Николай I и флот. Севастополь, 1994. С. 36.


[Закрыть].

В мае 1837 года, то есть спустя год с небольшим после премьеры, в переписке Государя Императора с Цесаревичем Александром Николаевичем, совершавшим тогда путешествие по России (среди сопровождавших его лиц был и В. А. Жуковский) возникает тема «Ревизора». После ночлега в Вышнем Волочке Наследник престола писал отцу (4 мая, Тверь): «Городничий тамошний напомнил нам городничего из “Ревизора” своей турнюрой (внешностью, осанкой. – В. В.)».

В ответном письме от 8 мая из Санкт-Петербурга Государь Николай Павлович наставлял сына: «Не одного, а многих увидишь подобных лицам “Ревизора”, но остерегись и не показывай при людях, что смешными тебе кажутся, иной смешон по наружности, но зато хорош по другим важнейшим достоинствам…»

Через неделю, в письме из Твери от 16 мая, Цесаревич сообщал отцу: «Мы ночевали в доме поме<щицы> Жадовской <…> сын ее, отставной офицер, нас угощал, он должен быть удивительный чудак и напомнил мне Петр<а> Ив<ановича> Бобчинского, наподобие его он просил одной только милости, чтобы довести до Твоего сведения, что я ночевал в его доме. Но и при сем случае я припомнил Твое наставление, любезный Папа, чтобы не показывать вид другим, что кажется смешным». В ответном письме (от 25 мая из Царского Села) Император одобрил поведение сына: «Смеялся я, читая сцену с Бобчинским, хорош, должен быть, гусь; но спасибо тебе, что <приучился> не показывать смеху при других».

Гоголь надеялся встретить поддержку Царя и не ошибся. Вскоре после постановки комедии он отвечал своим недоброжелателям: «Великодушное правительство глубже вас прозрело высоким разумом цель писавшего» («Театральный разъезд после представления новой комедии», черновая редакция, 1836). И далее Гоголь обращается к Царю с прочувственными словами благодарности: «И Ты, простерший с высоты твоего величия голос ободренья и защиты, великий Царь. О как полно мое сердце и как глубоко оросили святые слезы благодаренья!» Свои чувства писатель не раз выражал и в напечатанных сочинениях. В статье «О преподавании всеобщей истории», опубликованной в «Арабесках» (1835), Император Николай Павлович назван «Великим Государем». Здесь же Гоголь писал, что цель его – образовать сердца юных слушателей, чтобы «не изменили они своему долгу, своей вере, своей благородной чести и своей клятве – быть верными своему Отечеству и Государю».

Сравнительно недавно стало известно письмо Гоголя к Царю (из Рима от 18 апреля н. ст. 1837 года), в котором он испрашивает монаршей помощи и вспоминает о «Ревизоре»: «Вы склонили Ваше Царское Внимание к слабому труду моему, тогда как против него неправо восставало мнение многих. Глубокое чувство благодарности кипело тогда в сердце Вашего подданного и слезы, невыразимые слезы, каких человеку редко дается вкушать на земле, струились по челу его».

Обстоятельства обращения к Императору Гоголь разъяснил в письме к В. А. Жуковскому от того же 18 апреля (н. ст.) 1837 года: «Меня страшит мое будущее. Здоровье мое, кажется, с каждым годом становится плоше и плоше. Я был недавно очень болен, теперь мне сделалось немного лучше. <…> Я должен продолжать мною начатый большой труд («Мертвые души». – В. В.), который писать с меня взял слово Пушкин, которого мысль есть его создание и который обратился для меня с этих пор в священное завещание. Я дорожу теперь минутами моей жизни, потому что не думаю, чтобы она была долговечна, а между тем… я начинаю верить тому, что прежде считал басней, что писатели в наше время могут умирать с голоду. <…> Я думал, думал, и ничего не мог придумать лучше, как прибегнуть к Государю. Он милостив, мне памятно до гроба то внимание, которое он оказал к моему Ревизору. Я написал письмо, которое прилагаю; если вы найдете его написанным как следует, будьте моим предстателем…»

Письмо Гоголя было прочитано Царем, который карандашом вынес на первой странице резолюцию: «Послать ему чрез нашу миссию 500 червонцев».

Все свои книги, начиная с «Вечеров на хуторе близ Диканьки», Гоголь преподносил членам Царствующего Дома и самому Императору. Это было данью от чистого сердца русского подданного, убежденного монархиста, не изменившего своим убеждениям до конца жизни.

Итак, спросим еще раз, почему Царю понравился «Ревизор»? Почувствовал ли он личную ответственность за те беззакония и несправедливости, которые совершаются в России? Наверное, так это и было. Но главное, он применил к себе все то, что происходило на сцене. И вслух, публично объявил об этом. Как говорил Гоголь, «примененье к самому себе есть непременная вещь, которую должен сделать всяк зритель изо всего, даже и не “Ревизора”, но которое приличней ему сделать <по> поводу “Ревизора”» (из письма к М. С. Щепкину около 10 июля (н. ст.) 1847 года из Франкфурта).

Император увидел себя в героях пьесы, что как раз и соответствовало замыслу Гоголя: вовлечь зрителя в спектакль, дать почувствовать, что страсти и пороки чиновников, выведенных на сцене, есть в душе каждого из нас. Гоголь обращается ко всем и к каждому. И потом, Государь Николай Павлович, без сомнения, узнал себя в фантазиях Хлестакова. Вспомним эпизод, когда Хлестаков окончательно завирается и говорит, что он каждый день в Зимнем дворце бывает и что его сам Государственный совет боится. Кого может бояться Государственный совет – высший законосовещательный орган Российской империи, члены которого назначались лично Царем? «Я всякий день на балах, – хвастается Хлестаков. – Там у нас и вист свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я».

Интересно, с кем это могут играть в вист министр иностранных дел и посланники европейских государств? Оробевшему Луке Лукичу Хлопову, смотрителю училищ, незабвенный Иван Александрович заявляет: «А в моих глазах точно есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не может их выдержать, не так ли?» Известно, что у Государя Николая Павловича был настолько пронзительный и проницательный взгляд, что ему никто не мог солгать [80]80
  «…Уважение, которое он внушал, – вспоминала дочь Царя, Великая княгиня Ольга Николаевна, королева Вюртембергская, – исходило главным образом от его взгляда, который могли переносить только люди с чистой совестью. Все искусственное, все наигранное рушилось, и всегда удавалось этому взгляду торжествовать надо всем ему враждебным» (Николай Первый и его время: В 2 т. Т. 2. М., 2000. С. 178.


[Закрыть]. Иными словами, Хлестаков уже шапку Мономаха на себя примеряет, и Император не мог этого не почувствовать. Вот уж точно, всем досталось, а ему – более всех.

Гражданин земли русской

«Тарас Бульба» как героический эпос

Писатель Русского зарубежья Борис Зайцев свой очерк «Жизнь с Гоголем» начинает отрывком из первой книги автобиографической тетралогии «Путешествие Глеба»: «После вечернего чая – со сливками, горячим хлебом, ледяным маслом, в промежутке до ужина, под висевшей над столом лампой отец читал Гоголя. Мать шила. Девочки вязали. Глеб сидел рядом с отцом и благоговейно смотрел ему в рот. Казаки носились по невиданному полю перед фантастическим Дубно и сражались подобно героям “Илиады”. Все они были великолепны, громоподобны и невероятны. Но высокий звон речи гоголевской сотрясал душу, волновал ребенка, владел им как хотел. Да и отец, хоть не дитя, читал с волнением. Когда дошло до казни и Остап, в терзаниях на эшафоте не выдержал, крикнул: “Батько! Где ты? Слышишь ли ты все это?”, а Тарас ответил: “Слышу” – отец остановился, вынул носовой платок, поочередно приложил к правому, левому глазу. Глеб встал, подошел сзади, обнял его и поцеловал – этим хотел выразить все восхищение свое и Гоголем, и отцом. Ему показалось, что и он мог бы выдержать эти мучения, а отец был бы Тарасом»[81]81
  Зайцев Б. Жизнь с Гоголем // Современные записки. Париж, 1935. С. 272.


[Закрыть]. Так описывает Борис Зайцев первую встречу ребенка с Гоголем.

Рассказывая в «Авторской исповеди» (1847) о том, как он стал писателем, Гоголь говорит: «…когда я стал задумываться о моем будущем (а задумываться о будущем я начал рано, в те поры, когда все мои сверстники думали еще об играх) мысль о писателе мне никогда не всходила на ум, хотя мне всегда казалось, что я сделаюсь человеком известным, что меня ожидает просторный круг действий и что я сделаю даже что-то для общего добра. Я думал просто, что я выслужусь, и все это доставит служба государственная. От этого страсть служить была у меня в юности очень сильна. <…> Но как только я почувствовал, что на поприще писателя могу сослужить также службу государственную, я бросил все: и прежние свои должности, и Петербург, и общества близких душе моей людей, и самую Россию, затем, чтобы вдали и в уединеньи от всех обсудить, как это сделать, как произвести таким образом свое творенье, чтобы доказало оно, что я был также гражданин земли своей и хотел служить ей».

Любовь к Отечеству, понимаемая как служение «гражданина земли своей», пронизывает все творчество Гоголя, – она видна уже в первой прозаической книге писателя – «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Герой повести «Страшная месть» Данило Бурульбаш выступает как самоотверженный оборонитель родных рубежей. Воинское братство для него дороже, чем все земные привязанности. Его любимая жена Катерина выпустила из темницы своего отца-колдуна, в котором Данило распознал злейшего врага, – предателя Родины. Не зная, кто выпустил пленника, он сурово говорит жене: «Если бы только думу об этом держал в голове хоть один из моих козаков и я бы узнал… я бы и казни ему не нашел!» – «А если бы я?..» – со страхом спрашивает Катерина. – «Если бы ты вздумала, тогда бы ты не жена мне была. Я бы тебя зашил тогда в мешок и утопил бы на самой середине Днепра!..»

Героической борьбе малороссов против чужеземцев посвящено одно из лучших творений Гоголя – историческая повесть «Тарас Бульба». С подлинно эпическим размахом создает автор яркие, могучие характеры запорожцев. Суров и непреклонен полковник Тарас, опытный предводитель казацкого войска. Служению Родине и «товариществу» он отдает без остатка всего себя. Гимном русскому боевому братству звучат слова Тараса: «…нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать; но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя! но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей».

Боевые сцены под стенами Дубно – центральные в повести. Доблестно сражаются запорожские казаки, вызывая восхищение даже у своих врагов. «Далеко понеслось громкое хлопанье по всем окрестным полям и нивам, сливаясь в беспрерывный гул; дымом затянуло все поле; а запорожцы все палили, не переводя духу: задние только заряжали да передавали передним, наводя изумление на неприятеля, не могшего понять, как стреляли казаки, не заряжая ружей. <…> Сам иноземный инженер подивился такой, никогда им не виданной тактике, сказавши тут же при всех: “Вот бравые молодцы-запорожцы! вот как нужно биться и другим в других землях!”».

Действия казаков даны крупным планом, штрихами яркими, заключающими в себе нередко патетическую гиперболу, характерную для героического эпоса. Мы видим и весь ход боя, и действия отдельных бойцов с их воинскими приемами, их наружность, оружие, одежду. Уже первые читатели «Тараса Бульбы» увидели в повести образец эпического стиля. Работая над книгой, Гоголь пересмотрел множество летописей и исторических источников. Он прекрасно знал эпоху, которой посвящено его произведение. Но важнейшим материалом, который помог писателю так живописно передать характеры запорожцев, стали народные песни и думы. Гоголь был собирателем и знатоком устного народного творчества. «Моя радость, жизнь моя! песни! как я вас люблю! – писал он в ноябре 1833 года своему земляку, известному фольклористу Михаилу Максимовичу. – Что все черствые летописи, в которых я теперь роюсь, перед этими звонкими, живыми летописями!»

Именно в песнях находил Гоголь отражение настоящей народной жизни. «Это народная история, живая, яркая, исполненная красок, истины, обнажающая всю жизнь народа», – писал он в статье «О малороссийских песнях» (1833). Автор «Тараса Бульбы» сознательно использует поэтику фольклора, из героических народных песен черпает образы, краски, приемы. Так, например, он широко использует былинно-песенный прием распространенных сравнений: «Как плавающий в небе ястреб, давши много кругов сильными крылами, вдруг останавливается распластанный среди воздуха на одном месте и бьет оттуда стрелой на раскричавшегося у самой дороги самца-перепела, – так Тарасов сын, Остап, налетел вдруг на хорунжего и сразу накинул ему на шею веревку».

Один из самых характерных приемов народной поэзии – троекратные повторения. В повести Гоголя в разгар битвы Тарас трижды перекликается с казаками: «А что, паны? есть еще порох в пороховницах? не ослабела ли казацкая сила? не гнутся ли казаки?» И трижды слышит он в ответ: «Есть еще, батько, порох в пороховницах; не ослабела еще казацкая сила, еще не гнутся казаки!».

Героям Сечи свойственна одна общая черта – их самоотверженная преданность Родине. Сраженные в битве казаки, умирая, славят Русскую землю. Сбываются слова Тараса: «Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество. Уж если на то пошло, чтобы умирать, так никому ж из них не доведется так умирать!..» Вот пошатнулся смертельно раненный удалой атаман Мосий Шило, наложил руку на свою рану и сказал: «Прощайте, паны-братья, товарищи! пусть же стоит на вечные времена православная Русская земля и будет ей вечная честь!» Добрый казак Степан Гуска, поднятый на четырех копьях, только и успел воскликнуть: «Пусть же пропадут все враги и ликует вечные веки Русская земля!» Упал старый Касьян Бовдюг, сраженный пулей в самое сердце, но, собрав последние силы, сказал: «Не жаль расстаться с светом! дай Бог и всякому такой кончины! пусть же славится до конца века Русская земля!».

Гоголю важно показать, что запорожцы сражаются и умирают за православную веру. «И понеслась к вышинам Бовдюгова душа рассказать давно отшедшим старцам, как умеют биться на Русской земле и, еще лучше того, как умеют умирать в ней за святую веру». Вот пал, пронзенный копьем, куренной атаман Кукубенко, лучший цвет казацкого войска. Повел он вокруг себя очами и проговорил: «Благодарю Бога, что довелось мне умереть при глазах ваших, товарищи! пусть же после нас живут лучшие, чем мы, и красуется вечно любимая Христом Русская земля!». Автор восхищается своим героем: «И вылетела молодая душа. Подняли ее ангелы под руки и понесли к небесам; хорошо будет ему там. “Садись, Кукубенко, одесную Меня! – скажет ему Христос. – Ты не изменил товариществу, бесчестного дела не сделал, не выдал в беде человека, хранил и сберегал Мою Церковь”».

Читая «Тараса Бульбу», понимаешь, что нет на свете преступления более страшного и позорного, чем измена Родине. Младший сын Тараса, презрев священный долг, увлекся красивой полячкой и перешел на сторону врагов Сечи. Как грозное возмездие воспринимает Андрий свою последнюю встречу с отцом. На вопрос Тараса: «Что, сынку! помогли тебе твои ляхи?» – Андрий «был безответен». «Так продать? продать веру? продать своих?» Не чувствует жалости к сыну-изменнику Тарас. Без колебания вершит он свой суд: «Я тебя породил, я тебя и убью!»

Покорно принимает Андрий приговор отца, понимая, что нет у него и не может быть оправдания. Он не только предатель, но и богоборец, так как отрекаясь от родины («Кто сказал, что моя отчизна Украйна? кто дал мне ее в отчизны?»), он отрекается от Божьего установления: только Господь определяет каждому место его рождения, и человек должен любить данную ему Богом Родину.

А вслед за этим попадает в плен старший сын Тараса Остап. С риском для жизни пробирается в стан врагов отец, чтобы поддержать его в минуту мучительной казни. Вскоре и сам Тарас мужественно погибает в огне, распятый на дереве. В последние минуты жизни он думает не о себе, а о товарищах, о Родине. «…Уже казаки были на челнах и гребли веслами; пули сыпались на них сверху, но не доставали. И вспыхнули радостные очи у старого атамана. “Прощайте, товарищи! – кричал он им сверху, – вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь, да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся казак? Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера!”»

Гоголя занимала мысль – не грешно ли христианину убивать людей на поле брани. Среди его выписок из творений святых отцов и учителей Церкви есть такая: «…не позволительно убивать, но убивать врагов на брани и законно, и похвалы достойно» (святитель Афанасий Александрийский). А вот выписка из современного Гоголю автора, преосвященного Гедеона, епископа Полтавского: «Облекается ли кто в воинственное мужество: оно возвышенно, когда дышит верою; ибо тогда не отчаяние, не страх, не боязнь, не ожесточение живет в груди воина, но великодушие, поражающее врага без презрения к нему; тогда не мщение, не злоба, но благородное сознание своих достоинств наполняет его сердце».

Без сомнения, Гоголю известен был и ответ равноапостольного Кирилла ученым мусульманам об употреблении христианами оружия. Этот ответ мы читаем в житии просветителя славян. Однажды сарацины (арабы) спросили его: «Если Христос есть ваш Бог, то почему же вы не делаете того, что Он велит вам? Ведь написано в Евангелии: молитесь за врагов, делайте добро ненавидящим и притесняющим вас и бьющим вас подставляйте щеку. Вы же поступаете не так: против противников ваших вы оттачиваете оружие». Святой Кирилл отвечал: «Если в каком законе будет написаны две заповеди и даны людям для исполнения, то кто из людей будет истинный исполнитель закона: тот ли, кто исполнит одну заповедь, или тот, кто – две? «Конечно, лучшим исполнителем будет тот, – отвечали сарацины, – кто исполнит две заповеди». «Христос Бог наш, – сказал на это святой, – повелел нам молиться за обидящих нас и благотворить им, но Он также сказал и это: Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя[82]82
  Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13).


[Закрыть]. Мы переносим обиды, если они направлены только против кого-либо в отдельности, но мы заступаемся и даже полагаем души свои, если они направлены на общество, чтобы наши братья не попали в плен, где могли бы быть совращены к богопротивным и злым делам».

Отдавая должное воинскому подвигу, святой равноапостольный Кирилл в согласии с другими святыми отцами и учителями Церкви приравнивает к святым мученикам всех христианских воинов, погибших за веру и Отечество.

В книге «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголь подводит итог своим размышлениям о том, правомерно ли защищать святыню веры силою оружия: «Чернецы Ослябя и Пересвет, с благословенья самого настоятеля, взяли в руки меч, противный христианину…» Это было перед Куликовской битвой, когда преподобный Сергий Радонежский, игумен земли Русской, благословил великого князя Московского Димитрия Донского на сражение с татарами.

И все же главным оружием, не отменяя оружия вещественного, Гоголь считал молитву. Летом 1847 года он отвечал В.Г. Белинскому: «Вы говорите, что Россия долго и напрасно молилась. Нет, Россия молилась не зря. Когда она молилась, то она спасалась. Она помолилась в 1612, и спаслась от поляков; она помолилась в 1812, и спаслась от французов».

Почему же запорожцы, отважные воины, готовые положить свои головы за православную веру, тем не менее потерпели поражение? Как пишет Гоголь, «…вся Сечь молилась в одной церкви и готова была защищать ее до последней капли крови», но при этом она «и слышать не хотела о посте и воздержании». То есть вольно или невольно казаки подвергали себя в связи с этим большим опасностям. Хватало у них силы, хватало храбрости, душа устремлялась в бой, но при первом же затишье начиналось повальное пьянство. При осаде Дубно запорожцы напились и подверглись избиению от поляков, – их погубило невоздержание. Сам Тарас попал в руки ляхов из-за потерянной «люльки» – табачной трубки. Невоздержанность приводит и к нехристианскому поведению на войне. Так, после казни Остапа Тарас как бы справляет страшные языческие поминки по сыну, уничтожая в каждом захваченном польском селе поголовно все население, не разбирая пола и возраста.

Повесть «Тарас Бульба» была популярна не только в России, но и во всем мире. Ее приравнивали к таким классическим эпическим произведениям, как «Илиада» Гомера (на которую Гоголь и ориентировался). Книга многократно переделывалась для театра и для оперной сцены, а также экранизировалась. «Тарас Бульба» всегда был любимым детским чтением. Известно, что святому мученику царевичу Алексею Николаевичу, сыну царя-страстотерпца Николая Александровича, не однажды читали повесть Гоголя, и она ему очень нравилась.

А многие произведения отечественных писателей, среди них и сочинения Гоголя, перечитывались членами царской семьи и в заточении – в Тобольске и Екатеринбурге. И в наши дни гениальная повесть Гоголя «Тарас Бульба» пробуждает в сердцах читателей добрые чувства, в том числе мужество и патриотизм.