Текст книги "День ожидания. Телероман"

***

Лето 1970 г. Тянь-Шань. Казбекистан.

Горная дорога. Рекламный плакат на обочине: «Детство начинается с «Радости»!» Дорожный указатель: «Пионерский лагерь «Радость». Панорама лагеря – коттеджи, столовая, эстрада, линейка, танцплощадка, бассейн. Кругом – дети разного возраста в пионерской форме. Среди них юноша в офицерской рубашке без погон, с красным галстуком. Голос диктора по лагерному радио:

– Старший пионервожатый, Виктор Евгеньевич, подойдите к начальнику лагеря, вас ожидают!

Градов поднимается по крутой лестнице в административную зону. Навстречу – дородная женщина под пятьдесят лет в белом халате и стройная девушка в мини-юбке и розовой блузке.

– Слушаю, Тамара Николаевна! – подходит к начальнице Градов.

– Принимай гостей, Виктор! Знакомьтесь. Виктор Евгеньевич Градов, наш старший пионервожатый. Лидия Сергеевна Беляева, корреспондент «Пионерской Зорьки», – начальник лагеря подталкивает навстречу Виктору… его Лиду. Обалдевшими глазами Градов смотрит на девушку.

– Мы знакомы, Тамара Николаевна!

– Вот и отлично. Тогда бери все заботы на себя. Лида у нас до понедельника.

Они идут по лагерю, заходят в его небольшую комнату.

– Я соскучилась, Витя! Не могу так долго без тебя…

Обнимаются. Потом мелькают кадры, снятые в документальной манере. Подготовка к «Зарнице». Сама игра. Виктор с автоматом Калашникова вместе с детьми штурмует высоту «Безымянная». Лида с диктофоном «Репортер» берет интервью у детей. Трое на аллее – Виктор, Лида и подполковник Васильев, приехавший в лагерь со своими десантниками для проведения» Зарницы».

– Для негодного к военной службе в мирное время ты действовал очень профессионально, молодец! – дает оценку Градову офицер. – Лида, вы домой с нами?

– Нет, в Нонкент в понедельник утром, – отказывается ехать Беляева.

– Тогда разрешите откланяться. Честь имею! – подполковник взял под козырек и сел в «ГАЗик».

– Привет маме, дядя Гена! – кричит ему вслед Градов.

Он и Лида идут по ночному лагерю. Входят в его маленький домик. Он расстилает постель. Вставляет ключ в замочную скважину:

– Закроешься изнутри и спи спокойно до утра.

– А ты? – Лида подходит, кладет ему руки на плечи.

– Пойду в какой-нибудь отряд, лягу на свободное место.

– Никуда ты не пойдешь… – еле слышно шепчет Лида.

Она закрывает дверь на ключ. Вынимает ключ из скважины, кладет на стол:

– Не хочу ждать до августа, понимаешь?

– Понимаю…

Он подходит к ней и говорит очень тихо и серьезно:

– Только я не знаю, как все это делается. Вдруг что не так.

– Дурачок мой, – Лида целует его. – Как будто я знаю.

Они обнимаются. Камера фиксирует ласковые ненавязчивые движения рук, снимающих одежду, его губы, целующие ее шею, грудь, живот, бедра, поднимающих ее и кладущих на расстеленную постель. Затемнение.

***

Нонкент. Май 1971 г.

Машина скорой помощи несется по городским улицам. Внутри в салоне Лида и Виктор. Он держит ее за руку, гладит руки, плечи, лицо, целует.

– Родная моя, все будет хорошо, вот посмотришь. Только ты ни о чем не думай…

– Витя… – говорить ей тяжело, на лбу появляются капельки пота. – Если… Со мной что-нибудь… а ребенок выживет… ты не женись сразу… ладно?!

– Выбрось из головы, начиталась Толстого, ты не жена Болконского и сейчас, в конце концов, не начало девятнадцатого века, – пытается успокоить жену Градов.

– Родной мой… не знаю, что со мной… мне кажется… я вижу тебя в последний раз… – в изнеможении Лида закрывает глаза.

«Скорая помощь» въезжает во двор родильного дома. Уже стемнело. Виктор помогает Лиде выйти из машины, поддерживает ее за руку. Лида делает несколько шагов, спотыкается. Виктор успевает подхватить ее на свои руки, несет в приемный покой. Там ее сразу забирают врачи. Виктор ходит взад-вперед по приемному покою. Появляется пожилая нянечка:

– Чего маешься, сынок?

– Жена вот рожает, – Виктор кивает головой в сторону родительного отделения.

– Тут все рожают. Твоя худенькая такая, только что привезли? – спрашивает нянечка.

– Да, Лида, – нежно произносит Виктор.

– Иди домой, сынок, смена дежурит хорошая, не волнуйся, приходи утром, – убеждает нянечка.

Виктор отправляется на переговорный пункт, заказывает Москву.

– Алло, мама?! Да, я. Лиду положили рожать. Да, двенадцатый роддом. Схватки начались, ночью должна родить. Завтра прилетишь? Спасибо, жду.

Утро. Виктор с огромным букетом гвоздик, пакетом с кефиром и фруктами заходит в приемный покой родильного дома. Стучит в окошечко.

– Здравствуйте, девушка! У меня вчера вечером жену привезли, Лида Градова, ночью должна была родить, как узнать?

– Как вы сказали, Градова? Подождите.

Медсестра звонит кому-то:

– Юрий Сергеевич, муж Градовой подошел… Хорошо, я поняла.

Медсестра выходит из справочной с белым халатом в руках:

– Наденьте.

– Вы что, меня прямо к ней проведете?! Вот спасибо! – Виктор обрадовано надевает халат.

Они идут по коридорам административного корпуса, останавливаются у двери с табличкой «Главный врач». Девушка стучит, открывает дверь, пропускает Градова:

– Заходите.

Кабинет главного врача роддома. За столом – грузный мужчина лет сорока пяти, в белом халате, шапочке, в очках. Встает, подходит к Градову, протягивает руку:

– Тимофеев Юрий Сергеевич, главный врач.

– Градов Виктор… Евгеньевич… Не понимаю, в чем дело, почему меня к вам привели? – встревожено смотрит на него юноша.

– Видишь ли… Можно на «ты», я тебе ведь в отцы гожусь? – спрашивает врач.

Градов лишь молча кивает в ответ.

– Садись. Куришь?

– Нет, – неуверенно произносит Виктор.

– И правильно делаешь. Тогда выпей, – главный протягивает Виктору мензурку со светлой жидкостью.

– Что это? – удивляется Градов.

– Валокордин. Сердечные капли, – объясняет главврач.

Виктор пьет, а главный, сняв вмиг запотевшие очки, вытирает их платком:

– Ну, словом… ночью твоя Лида скончалась. И ребенок тоже. У тебя был сын… У него пуповина намоталась на шейку, родился уже синий. Пытались оживить его, проглядели кровотечение у девчонки. Она потеряла сознание. Сердце слабенькое, остановилось. Вызвали бригаду реаниматоров из «Скорой» на подмогу, меня… Бились часа три, но… Прости ты нас, сынок…

Главный обнимает Виктора, берет из его рук сетку с продуктами, ставит ее на стол, усаживает еще не до конца осознавшего все юношу в кресло.

– Где они? – спрашивает Виктор, глядя мимо врача.

– У нас морга как такового нет, есть одна холодная комната для таких случаев, они там, мы тебя ждали, без тебя не стали перевозить в судмедэкспертизу, – объясняет Тимофеев.

– Зачем в судмедэкспертизу? – ужасается Градов.

– Так положено, смерть внезапная, будет уголовное дело, прокуратура разберется, кто виноват, – пожимает плечами главный.

– Какая теперь разница, кто виноват, их-то нет… Я не дам вскрывать Лиду и сына тоже… Я хочу их видеть! – требует Виктор.

– Ладно, пойдем. Только подожди, выпей еще! – настаивает врач.

Главный наливает в стакан теперь уже коньяк, протягивает Виктору:

– Пей, пей! Поверь уж мне сынок, помогает!

Они идут по коридору. У одной из дверей без таблички останавливаются, главный врач пропускает Виктора вперед, входит вместе с ним. На высоком столе накрытое простынею женское тело. Главврач проходит вперед, открывает простынь. Застывшее, бледное лицо Лиды. На теле многочисленные следы от уколов и электростимулятора. У левой груди, на руке – тельце младенца. Виктор опускается на колени перед ними, обнимает Лиду, младенца, шепчет:

– Прости меня, Лидушка…

Глава третья. Наваждение

Нонкент, май 1974 г.

Городское кладбище. Градов возле могилы с обелиском на могиле. На обелиске – портрет Лиды и надпись: «Лидия Сергеевна Градова. Женечка Градов». Даты их жизни. Градов ставит букет алых гвоздик в вазу на могиле.

У памятника по соседству – супружеская пара, обоим чуть за сорок, они тоже с цветами. Супруги приветливо здоровываются с Виктором.

– У вас тоже сегодня годовщина? Идемте к нам, помянем.

На кладбищенском столике нехитрая закуска – колбаса, огурцы, помидоры, лепешки, бутылка водки, рюмки. Мужчина разливает. Не чокаясь, пьют. Вместе идут с кладбища к трамвайной остановке.

– Витя, у нас к вам просьба, – обращается к нему женщина.

– Слушаю, Валентина Ивановна.

– Николаю дали «горящую» путевку на двоих в санаторий в Пицунду, летим послезавтра, а у Танюшки в субботу день рождения, семнадцать стукнет, она уже друзей наприглашала, бабушки три года как нет, приглядеть за дочерью некому. Вы не сможете в воскресенье приехать к нам, помочь ей по хозяйству? И вообще, ей выпускные экзамены сдавать, пока мы в Абхазии загорать будем, вы уж, Витя, помогите, а мы в долгу не останемся… – женщина вопросительно смотрит на Градова.

– Какая благодарность, вы что, конечно, помогу, – обещает Виктор.

Виктор в голубой финке, темных брюках, с букетом роз поднимается по лестнице. Звонит в дверь с номером 28. Дверь открывается. На пороге молоденька девушка в коротком халатике, волосы закручены на бигуди.

– Ой, Виктор, здравствуйте! Извините, я в таком виде… Совершенно забыла, что вы рано придете. Спасибо! – она берет протянутый им букет, проводит его в квартиру, через все комнаты на кухню.

– Наливайте чаю, а я сейчас, – она на несколько минут оставляет Виктора одного. Возвращается с уже расчесанными волосами.

– Что ж вы не хозяйничаете? – Татьяна наливает чай в пиалушку, вытаскивает из холодильника и ставит на столик тарелку с сыром, масленку, нарезает хлеб.

– Мне надо знать, когда придут гости, сколько их будет, что вы планируете приготовить из горячего, закуски и так далее, – говорит Виктор, жуя бутерброд.

– Гости придут к шести вечера, будет их человек 15—16, из горячего надо сделать цыплята табака и плов, салаты на ваше усмотренье и вообще, Виктор, вы на сколько лет меня старше? – интересуется девушка.

– Лет на шесть, – отвечает Градов.

– Давай на «ты», а то как-то неудобно, – предлагает Татьяна.

– Хорошо, давай, – соглашается Виктор.

Дальше идет процесс приготовления и сервировки стола. Приход гостей – все сверстники Татьяны, Виктор – старший в этой компании. Поднятые бокалы с шампанским – тост за именинницу. Танцы. Виктор не танцует – он подает салаты, шампанское, минеральную воду, ставит на стол горячее. Снова танцы. К одиннадцати вечера начинают расходиться.

– Виктор, я провожу гостей! – Татьяна машет ему рукой.

– Только не задерживайся! – просит ее Градов.

– Ты совсем, как отец, – усмехается девушка.

Она уходит, провожает друзей. В подъезде целуется со сверстником.

– Все, Сашка, все… Мне пора! – Татьяна высвобождается из его объятий, убегает вверх по лестнице, толкает дверь своей квартиры, входит. Виктор уже убрал со стола, моет посуду. Татьяна молча начинает помогать ему.

– Ты почему меня не ругаешь? – вдруг спрашивает она.

– За что? – удивляется Виктор.

– Что так долго провожала, скоро полночь, – пожимает плечами девушка.

– Ты же взрослая и потом, кто я тебе, чтобы ругать? – усмехается Виктор.

Заканчивают уборку. Градов собрался уходить.

– Нет, никуда я тебя не отпущу. В полночь, на другой конец города… Район у нас опасный, случись с тобой что, всю жизнь потом каяться буду. И вообще, за весь вечер ты ни разу со мной даже не танцевал! – она как будто обидчиво надувает губки.

– Я вообще ни с кем не танцевал, работал твоим личным официантом, – объясняет Виктор.

– А теперь ты мой гость, единственный, – Татьяна нежно трогает его за плечо.

Она берет два фужера, наливает шампанское. Чокаются.

– Счастья тебе, Таня! – произносит Виктор и медленно, смакуя, выпивает холодное шампанское.

Включают магнитофон. Медленная мелодия. Танцуют.

– Ты танцуешь неуклюже! – шепотом выговаривает ему Татьяна, когда мелодия заканчивается.

– Практики почти не было, да и слух не музыкальный, – оправдывается Виктор.

Она снова наливает шампанское.

– Виктор, выполнишь одно желание именинницы?

– Какое? – неуверенно спрашивает он.

– Ну вот, трусить начал… – смеется девушка.

– Хорошо, хорошо, выполню, – соглашается Градов.

Татьяна подходит к нему с двумя бокалами с шампанским.

– Выпьем на брудершафт? – предлагает она.

Они пьют. Ставят бокалы на столик. Татьяна вопросительно смотрит на Виктора. Он целует ее в щеку. Татьяна качает головой:

– Совсем одичал за три года… Ладно, пора отдыхать. Иди в ванную, я пока постель тебе организую.

Она раскладывает диван в зале, стелет белье. Из ванной комнаты с еще влажными волосами возвращается Виктор.

– Под простынью не замерзнешь? Или дать одеяло? Раздевайся, ложись, теперь я пойду мыться.

Она уходит. Виктор раздевается, аккуратно вешает на стул рубашку, майку, брюки, носки. Ложится. Из ванной комнаты доносится шум душа. Через несколько минут появляется Татьяна. Волосы распущены, халат едва застегнут. Подходит к дивану:

– Нормально устроился?

– Да, все в порядке, спасибо, – благодарит гость.

– Тогда спокойной ночи!

Она наклоняется над диваном, целует его в щеку, затем, страстно, в губы. Шепчет:

– Дурачок ты мой, я ведь люблю тебя! Три года уже люблю. С того дня, как увидала тебя на похоронах, помнишь, твою Лиду и мою бабушку хоронили одновременно, тогда я и увидала тебя первый раз. Четырнадцатилетней пацанкой была, а втюрилась – и поделать ничего не могла. Родителей каждое воскресенье таскала на кладбище, лишь бы тебя видеть… А сегодня, – она тряхнула головой, – сегодня мой праздник. Я хочу стать твоей. Прямо сейчас.

Татьяна сама скидывает халат. Под ним совершенно обнаженное девичье тело. Ныряет в постель к Виктору. Обнимает его, целует. Он поначалу неподвижен. Татьяна ложится на него сверху, гладит его всего, шепчет:

– Отвык… Ты же мужик… И тебе нужна баба. Молодая, красивая, теплая… Неужели ты все три года без женщин? Не бойся, я все для себя решила. Господи, чурбан ты бесчувственный, мне что, в конце концов, самой себе все это делать?!

Наконец Виктор решается, переворачивает Татьяну под себя. Начинается секс – стоны, объятия, поцелуи.

Он проснулся от звука песни. Где-то на кухне пела Татьяна:

Утро красит нежным светом

Стены древнего Кремля,

Просыпается с рассветом

Вся советская страна…

Виктор всегда поражался, насколько чувствительны женщины. Вот и в этот раз, не успел он открыть глаза, как Татьяна уже заглянула в зал.

– Вот еще один гражданин страны советов проснулся! Доброе утро!

– Доброе утро! – произнес он несколько оторопело: на ней из одежды были только белые трусики и до безрассудства короткая майка того же цвета, едва закрывавшая грудь.

– Ну, что ты так на меня смотришь? Во-первых, жарко. Во-вторых, что мне теперь тебя стесняться? Но в третьих, если мой повелитель прикажет, его раба может надеть халат до пят и до горлышка. Прикажешь?

– Нет, не прикажу: я вчера не успел тебя разглядеть, – объясняет Виктор.

– Ценю за откровенность. Виктор, тебе можно задать интимный вопрос? – Татьяна присела на краешек дивана.

– Безусловно. – он полуприсел, опершись на подушки.

– Как тебя Лида ласково называла – Витенька, Витюша, Витечка, Витек?

– Не поверишь: Викасольчик или Вика, – смеется Градов.

– А почему? – Татьяна в недоумении.

– Викасол – такое лекарство, повышает свертываемость крови, оно применяется как кровеостанавливающее средство при обильных кровотечениях, например, при ранениях, или, если приземленно, при геморроидальных кровотечениях, – объясняет Виктор.

– А ты какое отношение имеешь к этому лекарству? – допытывается Таня.

– Немного созвучно: Витя-Вика. А Лида говорила, что у нее от моих прикосновений порой кровь в жилах останавливается. Вот так я стал для нее Викасолом, Викасольчиком, Викой, подытожил рассказ о своем прозвище Градов.

– Тебе будет неприятно, если я стану называть тебя также? – чуть помолчав, спросила Таня.

– Почему же неприятно. Рана уже зарубцевалась… – вздыхает Виктор.

– Нет, я не стану так тебя называть. – Таня наморщила лоб, почесала правой рукой затылок. – Витя – Вита… Если ты не против, я стану называть тебя Витой, Виточкой! Вита – это жизнь, а ты теперь моя жизнь… – она помолчала. – Вставать думаешь?

– Думаю, Таньчик… – потянувшись, произнес Виктор.

– Таньчик?! – она грозно оперлась руками о свои бедра. – Я что, похожа на танк?

– Нет, нет, просто теперь уже я выбираю варианты для твоего ласкового обозначения, – рассмеялся Виктор.

– Ничего себе ласково, Т-34! – притворно возмутилась Татьяна. – Побрейся лучше, не терплю колючих.

– И много у тебя небритых было? – вдруг ляпнул Виктор.

– Выбирай, что ты хочешь получить, по физиономии или бритвенный прибор в подарок? – стараясь себя успокоить, спросила Татьяна.

– По справедливости надо и то, и другое, – заметил Виктор, потом, погладив ее руку, добавил, – Прости, я не хотел тебя обидеть.

– Ладно, уже простила, – она улыбнулась. – Ты чем бреешься, электрической или станком с лезвием?

– Станком с лезвием, – раскрыл свои вкусы Виктор.

– Тогда закрой глаза, – потребовала Таня.

Виктор закрыл глаза, а Татьяна подошла к стенке, открыла один из шкафов и достала новенький бритвенный набор:

– Это тебе. В память о нашей встрече.

– Спасибо! – он поцеловал ей руку. – Только почему так грустно?

– Потому что я хочу есть, и ты наверняка тоже. Марш в ванную и жду тебя на кухне! – шутливо приказала Таня.

Пока Градов брился и приводил себя в порядок, Таня убрала его постель и заправила диван, потом отправилась хлопотать на кухню. Через несколько минут там появился Градов. На нем было только махровое полотенце, подвязанное на талии.

– Жарко. И что мне теперь тебя стесняться? – ответил Градов на вопросительный взгляд Татьяны.

– Ну, чистый римлянин. Патриций мой, что ты пьешь по утрам, кроме рассола – чай или кофе? – спросила Татьяна, держа в руках заварной чайник.

– Кофе, хозяюшка, кофе, – ответил Виктор, усаживаясь за столик.

– С молоком, сгущенкой или обыкновенный черный? – отозвалась Таня, ставя чайник и открывая навесной шкафчик.

– Черный с сахаром. А что будет пить моя хозяюшка? – поинтересовался Градов.

– За кампанию со своим мужчиной, я же должна изучать твои вкусы. Кстати, Вита, а к кофе приготовить кашку или ты предпочитаешь бутерброды? – уточнила Таня.

– Бутерброды, Танюша, бутерброды. Меньше возни, – объяснил Градов.

– Кому, мне? Знай, я обожаю готовить, – обрадовала его Таня.

– Учту, – заметил Виктор.

Татьяна осмотрела стол: бокалы, нарезанный батон, сахар, кофе, ложечки, масло, колбаса, сыр.

– Проверь, я ничего не забыла?

– Нет. Если позволишь, я тебе объясню, как я люблю завтракать. – Градов вопросительно посмотрел на Таню.

– Конечно, объясняй, – согласилась она.

– Я заранее делаю четыре бутерброда (Градов мазал масло на кусочек батона, клал по очереди сыр и колбасу), потом только кладу сахар (он положил три ложки) и кофе (насыпал кофе). И только после этого наливаю крутой кипяток из чайника, который томится на плите.

– В чем секрет, чтоб я знала? – спросила Таня.

– Не тратится время на приготовление бутербродов, кофе тогда не успевает остыть, я люблю очень горячий кофе, – пояснил Виктор.

– Буду знать! – кивнула Таня, а потом вдруг спросила у Градова. – Хочешь кофе с коньяком?

– Хочу! – откровенно произнес тот.

Таня вышла в зал и почти моментально вернулась с бутылкой в яркой упаковке.

– О, французский, «Наполеон»… Из каких источников, Таня? – удивился гость.

– Как-нибудь расскажу. Открывай, – пропустила вопрос мимо ушей хозяйка.

Когда Градов не без опаски осторожно открыл бутылку, Таня вдруг вытащила и поставила на столик маленькие хрустальные рюмочки.

– Это уже коньяк с кофе, а не кофе с коньяком, – заметил Градов.

– Пусть так. Наливай! – махнула рукой Татьяна.

Он налил коньяк в рюмочки, подал одну ей, другую взял в руку:

– Ты хозяйка, ты и тост говори.

– Знаешь, Витя, за что я хочу выпить? – она помолчала несколько секунд, крутя в руках рюмку. – Вчера был мой праздник, а сегодня должен стать наш. За наш сегодняшний праздник, за наш день рождения. Ведь что сегодня родится, только от нас двоих и зависит… Ладно, давай выпьем!

Они чокаются, пьют коньяк, запивают кофе, жуют бутерброды.

– Витя, а ты меня презираешь? – вдруг спросила Татьяна.

– За что? – откровенно удивился тот.

– Ну, за то, что сама навязалась тебе, например.

– Не говори глупостей. Насколько я помню, ты призналась мне в любви. Разве за это можно презирать или осуждать?

– Наверно, нельзя, ты прав, – ответила Татьяна. – Но ведь ты же меня не любишь. Разве это нравственно – спать с нелюбимой девушкой?

– Ты уверена, что у меня нет никаких чувств к тебе? – изумился Виктор.

– Конечно. Были бы они, ты бы не позволил мне одной уходить провожать друзей, а пошел бы со мной. Вдруг бы кто-то напал на меня в подъезде? – объяснила свою уверенность девушка.

– А может, я просто не стал мешать кому-то провожать тебя до подъезда? И потом, Таня, у нас ведь все равно все шло к этому финалу. Не приди ты ко мне, в твою спальню пришел бы я, – заметил Градов.

– Как же, как же, уязвленное мужское самолюбие, отняли пальму первенства! Ну, пришел бы ты, полез ко мне, а я б тебе отказала. Ты что, изнасиловал бы меня? – глядя на него в упор, спросила Таня.

– И пальцем бы не тронул! – честно признался Виктор.

– Вот видишь, – усмехнулась Таня, – выбирает ведь все равно женщина. Вот я и выбрала. Только я очень хочу стать любимой женщиной, – объяснила Таня.

– Таня, а что для тебя любовь? – задумчиво спросил Виктор.

– Я хочу сначала знать твое мнение, ты же старше и опытней меня в этих делах… – переадресовала ему же этот вопрос Татьяна.

– Я согласен с Толстым: любовь, это когда мир раскалывается на две половинки – в одной она, а в другой – все остальные, – раскрыл свою точку зрения Виктор.

– Да, я помню, интересная точка зрения. Ты знаешь, я много читала об этом, расскажу как-нибудь под настроение, так вот, у древних индийцев был трактат о любви, «Ветка персика» назывался, слышал? – спросила девушка.

– Отдаленно. – Виктор пожал плечами.

– Древние индийцы считали, что любовь – это сумма трех влечений, – ума, сердца и тела. Влечение ума порождает уважение, влечение сердца порождает веру, влечение тела порождает желание, а сумма трех влечений в итоге и порождает любовь, – Таня коротко пересказала суть трактата.

– Здорово! – подтвердил Виктор правоту индийцев.

– Так чем же ты меня на сегодняшний день любишь, Витя? Только откровенно! – настойчиво требовала ответа Таня.

– Твое признание породило во мне влечение сердца, веру в тебя, ведь не каждая решится на такое. Ум у тебя, судя по сегодняшним репликам, тоже проглядывает, а с влечением тела, если откровенно, Тань, ты только не обижайся, я ведь и не успел хорошенько разобраться, инстинкт сработал и все – он нежно погладил ее правую руку.

– Я долго думала, что я могу дать тебе сразу, немедленно… Сердце я тебе уже отдала. Ум – так ты гораздо умнее меня. Остается одно. Тело. Ты наелся? – совершенно неожиданно спросила хозяйка.

Он молча кивнул головой в знак согласия.

– Тогда пойдем в зал, – предложила Таня.

В зале Таня включила магнитофон. Потом задвинула шторы, чтобы образовался полумрак.

– Пригласи меня на танец, мой любимый! – попросила Таня.

Они начали кружиться в нечто подобном вальсу.

– Витя, ты не обидишься, если я спрошу? – прошептала ему Таня на ухо.

– Спрашивай обо всем… – так же шепотом ответил он.

– Ты сколько раз подряд можешь… с женщиной?

– Таня, это было так давно, что я уже просто не помню.

– А хочешь много… со мной?

– Хочу… – явно обрадовано прошептал Виктор и стал целовать ее податливые губы. Что может быть вкуснее губ семнадцатилетней девушки, ждущих, терпких, нетерпеливых, сливающихся с твоими в один сумасшедший водоворот?!

Насытившись поцелуями, Таня тихо прошептала:

– Ты знаешь, я зачитывалась книгами, в которых описывается близость между мужчиной и женщиной… Вот, например, у Ивана Бунина в его «Темных аллеях» есть рассказ «Галя Ганская». Послушай, разве это не прекрасно?

Татьяна подошла к книжному шкафу, достала томик Бунина: – «Я довез ее до мастерской, целуя в закинутое лицо. В мастерской таинственно зашептала:

– Но послушайте, ведь это же безумие… Я с ума сошла…

А сама уже сдернула соломенную шляпку и бросила ее в кресло. Рыжеватые волосы подняты на макушку и заколоты черепаховым стоячим гребнем, на лбу подвитая челка, лицо в легком ровном загаре, глаза глядят бессмысленно-радостно… Я стал как попало раздевать ее, она поспешно стала помогать мне. Я в одну минуту скинул с нее шелковую белую блузку, и у меня, понимаешь, просто потемнело в глазах при виде ее розоватого тела с загаром на блестящих плечах и млечности приподнятых корсетом грудей с алыми торчащими сосками, потом оттого, как она быстро выдернула из упавших юбок одна за другой стройные ножки в золотистых туфельках, в ажурных кремовых чулках, в этих, знаешь, батистовых широких панталонах с разрезом в шагу, как носили в то время. Когда я зверски кинул ее на подушки дивана, глаза у нее почернели и еще больше расширились, губы горячечно раскрылись, – как сейчас все это вижу, страстна она была необыкновенно…» А ты хоть помнишь, какая я была ночью?

Он молчал. Тогда она достала еще один черный томик.

– Над Хэмингуэей я вообще балдею. Один из его ранних рассказов называется «У нас в Мичигане». Я перечитывала его сотни раз. Вот эти, например, строки: «Лиз сидела в кухне у плиты, делая вид, что читает, и думала о Джиме. Ей не хотелось ложиться спать, она знала, что Джим пройдет через кухню, и ей хотелось еще раз увидеть его и унести эти воспоминания о нем с собой в постель.

Она изо всех сил думала о Джиме, когда он вышел в кухню. Глаза у него блестели, волосы были слегка взлохмачены. Лиз опустила голову и стала смотреть в книгу. Джим подошел сзади к ее стулу и остановился, и ей было слышно его дыхание, а потом он обнял ее. Ее груди напряглись и округлились, и соски отвердели под его пальцами. Лиз очень испугалась, – до сих пор никто ее не трогал, – но подумала: «Все-таки он пришел ко мне. Все-таки пришел»…

– Нравится? А вот как Хемингуэй описывает нам первую близость Лиз и Джима: «Они сели под стеной склада, и Джим привлек ее к себе. Ей было страшно.

Одна рука Джима расстегнула ей платье и гладила ее грудь, другая лежала у нее на коленях. Ей было очень страшно, и она не знала, что он будет сейчас делать, но придвинулась к нему еще ближе. Потом рука, тяжело лежавшая у него на коленях, соскользнула, коснулась ее ноги и стала подвигаться выше.

– Не надо, Джим, – сказала Лиз. Рука двинулась дальше. – Нельзя, Джим, нельзя. – Ни Джим, ни тяжелая рука Джима не слушались ее.

Доски были жесткие. Джим что-то делал с нею. Ей было страшно, но она хотела этого. Она сама хотела этого, но это ее пугало.

– Нельзя, Джим, нельзя.

– Нет, можно. Так надо. Ты сама знаешь.

– Нет, Джим, не надо. Нельзя. Ой, нехорошо так. Ой, не надо, больно. Не смей! Ой, Джим! О!» – Таня закончила читать отрывок.

– Я так мечтала оказаться на месте этой Лиз! Чтобы ты подходил ко мне и прижимал меня к спинке стула, так, чтоб раздавался треск и не было понятно, что это трещит, дерево или мои косточки. Хочу праздника, понимаешь, для нас обоих, ты же старше, опытней, ты же не пацан, которому главное, чтобы у него вскочило, воткнулось в нее, подергался чуть-чуть, вылил, вытащил и дал ей пинка под зад – «Иди отсюда, стерва!». Ты меня понял? Хорошо?

– Хорошо… – прошептал он, привлекая Татьяну к себе…

Когда огонь страсти потух, он вдруг вспомнил:

– Танюха, а у тебя ведь завтра первый выпускной экзамен. Сочинение, если не ошибаюсь. А ты не готовишься…

– Ошибаешься. Готовлюсь в поте лица. В прямом смысле этого слова, – Татьяна смахнула ладошкой пот со лба. – Наверняка будет тема о любви. Вот я и напишу. К примеру, о любви Наташи Ростовой: «Наташа Ростова выросла в деревне. Она видела, как весной пробуждается природа, вырастает новая трава, распускаются листья и цветы на деревьях, как закипает кровь у животных. Также закипела кровь и у нее. Наташа влюбилась в князя Андрея, много старше нее, вдовца. Этот выбор был осознанным: Наталье хотелось любви не только платонической, поэтому она предпочла князя. Можно понять шок, который испытала Наталья, узнав от возлюбленного, что свадьба из-за прихоти его старика-отца откладывается на целый год! Ладно бы Андрей оставался рядом, мне кажется, Наталья бы отдалась ему до свадьбы. Так князь Андрей умудрился уехать, оставить возлюбленную одну! Разве так поступают настоящие мужчины?! Неудивительно, что Наталья чуть было не стала любовницей Анатоля Курагина. Я понимаю Наталью по-женски. Не всякая молодая девушка способна ждать своего любимого год. Когда так хочется испытать негу объятий, поцелуев, обнажения под руками любимого. Я ждала своего возлюбленного три года. А вчера я испытала счастье любить и быть любимой. Я стала женщиной… Боже, какое это наслаждение, тянуться к его губам, своим языком находить в его рту его язык и соединяться ими! А тяжесть его рук на моих грудях? Что может сравниться с их лаской? Пенье соловья? Наконец, самое заветное, видеть, как от тебя, твоих слов, твоего тела, твоего запаха в его глазах загорается огонь страсти, руки любимого становятся все настойчивее, они срывают с тебя все, что преграждает доступ к тебе, и ты помогаешь ему, снимаешь его одежды… В эти мгновения я пожалела Наташу Ростову, что ей не удалось получить такое счастье от князя Андрея, но, Толстой догадался отдать ее замуж за Пьера Безухова, у них было много детей, значит, она испытала это безумное счастье соединения в одно целое много раз!»

– Танюша, если ты завтра так напишешь в действительности, тебя выгонят из школы! – изумился Градов.

– Не выгонят, не посмеют, – махнула рукой Таня.

– Почему?

– У меня мама в ЦК работает. Шеф-поваром Первого секретаря.

– Ясно… – медленно произнес Градов и как-то по-особенному посмотрел на девушку:

– Ты не станешь меня осуждать? Я еще Тебя хочу…

– Сегодня я согласна до бесконечности… Идем в ванную комнату…

Несколько минут спустя он поцеловал ее мокрые губы и лицо:

– Спасибо, любимая!

– Ты всегда будешь благодарить меня за это? – удивилась Таня.

– Всегда, любимая…

Вылезли из ванны, растерли друг друга полотенцами, Таня ушла к себе в комнату. Вернулась она, одетая в точно такой же наряд, как утром, только светло-розового цвета.

– Мой милый, не пора ли нам пообедать? – спросила Таня.

– Я думаю, пора! – охотно ответил Градов, потирая ладони друг о друга.

– Тогда на кухню, у нас там полный холодильник вчерашних запасов, надо все только хорошенько разогреть и поставить на стол. Но ты вчера доказал мне свою профессиональность как повара, так что голод нам в обозримом будущем не грозит! – засмеялась Таня.

Они отправились на кухню и принялись дружно накрывать обед. Через десяток минут на столике располагался аппетитный натюрморт. В центре вновь возвышалась бутылка «Наполеона».