Текст книги "Нравственное правосудие и судейское правотворчество"

Казнь Иисуса Христа и его чудодейственное воскрешение способствовали распространению его учения и формированию новой религии христианства. Исповедание христианства формально не было запрещено, но на практике ставило человека вне закона. Расправы над христианами приняли массовый характер в период правления императора Нерона, считавшего новую религию суеверием, зловредным для Римской империи. Поскольку никто не мог и помыслить о том, чтобы перечить Нерону, судебные процессы над последователями учения Христа превращались в фарс: «судьи вершили не правосудие, а судебный произвол, допуская многочисленные судебные ошибки»[160]160
  См. подробнее: Ренан Э. Антихрист. М., 1991; Гай Светоний Транквилл. Жизнеописание двенадцати цезарей. М., 1964.


[Закрыть].

Несомненно, это были черные дни для римского общества, столь прославленного приверженностью идеям права и справедливости. Вероятно, такой регресс в деле правосудия объясняется как неприятием самими судьями сектантского религиозного учения, так и их страхом за собственную жизнь, всецело зависящую от всесильного и жестокого Нерона, ведь в Риме независимость судей не была гарантирована ни законом, ни императорским декретом.

Конечно, можно привести и другой пример, также подтверждающий, как много зависит от личности самого правителя. В 124 г. Адриан, вошедший в историю как весьма просвещенный и справедливый император, получил от проконсула Азии Квинта Граниана письмо, в котором тот выражал озабоченность по поводу осуждения христиан на основании лишь смутных слухов, порожденных народным воображением, при том что они не были уличены ни в каком ином преступлении, кроме одного – принадлежности к христианству. Эту позицию разделяли многие должностные лица империи, противники следственного производства, допускавшего так называемые подразумеваемые преступления. Адриан ответил следующим рескриптом: «Мне кажется, что это дело не может быть оставлено без рассмотрения, чтобы люди, вообще мирные, не подвергались неприятностям и чтобы клеветникам не была предоставлена полная свобода. Итак, если в твоей провинции есть люди, которые могут, по их уверению, предъявить против христиан солидные обвинения и в состоянии поддержать эти обвинения перед судом, то я не запрещаю им идти законным путем. Но я не разрешаю им ограничиваться прошениями и возбуждающими смуту криками. В подобных случаях всего лучше тебе самому знакомиться с жалобой. Итак, если кто выступит обвинителем и докажет, что христиане нарушают законы, назначай даже мучительные казни, смотря по важности поступка. Но также, клянусь Геркулесом, если кто клеветнически донесет на одного из них, накажи доносчика казнью еще более строгой, соответственной его злобе»[161]161
  Цит. по: Ренан Э. Христианская церковь. М., 1991. С. 25.


[Закрыть].

Налицо непреложная истина: беспристрастное и справедливое правосудие невозможно, если судьи находятся в непосредственном подчинении правителя, воля или каприз которого становятся для них единственным «законом».

В период правления императора Марка Аврелия, символизирующего окончание античной эпохи, доброе имя было возвращено римскому правосудию. Однако вскоре Западная Римская империя падет под ударами варваров, и человечество на многие века забудет о римском праве, а христианство, оформившись организационно во вселенскую Церковь, создаст каноническое право, которое будет являться основным, а иногда и единственным для многих стран и народов вплоть до рецепции римского права.

Каноническое и светское право и правосудие в Западной Европе после падения Римской империи

Соединение «греческой способности к философии с римской способностью к праву»

В 476 г. был низложен последний император Западной Римской империи, но задолго до этого сама римская цивилизация была, по сути, вытеснена примитивной цивилизацией ряда племен и народов.

Сумевшего объединить большие части прежней империи Юстиниана (527–566 гг.) одни называют последним римским правителем, другие – первым византийским царем. Сознавая, что государство основывается не только на силе оружия, но и на праве и что правовая неопределенность является результатом неупорядоченности римского права, прежде всего противоречия между jus и lex, Юстиниан решил провести кодификацию его источников. Путем устранения различий между jus vetus и jus novum (древним римским правом, нормы которого излагались в трудах классических правоведов, и новым правом, проистекающим из конституций римских императоров) он хотел создать единую правовую систему и с ее помощью вернуть стабильность римскому государству.

Работа над кодификацией осуществлялась с помощью юристов, занимавшихся практической и теоретической деятельностью, под руководством прославленного Трибониана[162]162
  См.: Пухан И., Поленак-Акимовская М. Римское право. М., 1999. С. 61–63.


[Закрыть]. Вероятно, именно под влиянием этого главного и подлинного творца кодификации было решено в первую очередь переработать наиболее известные труды классических юристов – так появились Digesta (или Pandectae). Позднее был создан официальный учебник права Institutiones, затем дополненный сборник императорских установлений Codex repetitae praelactionis и сборник конституций, которые были плодом законодательной деятельности Юстиниана, Novelae.

Кодификация Юстиниана, получившая в Средние века название Corpus juris civilis, достаточно долго (почти два века) применялась в Византии без значительных изменений. В государстве, имевшем «четко очерченное правовое наследие, основанное на греческой концепции превосходства естественного разума и римском чувстве порядка»[163]163
  Берман Г.Д. Западная традиция права: эпоха формирования. М., 1994. С. 168.


[Закрыть], имелись и юристы, и судьи, были свои юридические школы, правовая литература, развитая система законодательства и управления.

Подробные сведения о Византии XI столетия мы можем почерпнуть из сочинений византийского полководца Кекавмена. Его «Советы и рассказы» – уникальный исторический памятник, дошедший до наших дней в единственной рукописи. Этот замечательный труд глубоко и всесторонне освещает не только жизнь и внутренний мир византийца, но и положение дел в государстве. Для нас интересно, что уже во втором из 91 параграфа говорится о правосудии и справедливом суде:

«Если явится толпа, чтобы обвинять кого-либо, а ты имеешь власть судить, разберись хорошенько. Если найдешь, что толпа обвиняет справедливо, вынеси приговор, проявив человеколюбие; если она устремляется против человека по злому умыслу или из зависти, берясь за дело мудро, оправдай обвиненного и будешь устами Господа и человека его»[164]164
  Советы и рассказы Кекавмена. М., 1972. С. 121.


[Закрыть].

Как видим, лицо, имеющее право судить, наделено властными полномочиями по отправлению правосудия, т. е. перед нами профессиональный судья, который должен судить справедливо (и это мерило добросовестности и кротости выполнения им служебных обязанностей), чтобы заслужить одобрение Господа и не уподобиться Пилату, «потому что, способный отпустить Господа, он не сделал этого»[165]165
  Указ. соч. С. 122.


[Закрыть].

Следует отметить, что уже в этот период наблюдается обособление судебной власти. В Византии существовало несколько разрядов судей – судьи фемные (нередко источники называют их преторами), судьи войска, судьи столичные, которые также делились на несколько разрядов – дворцовые судьи, судьи при ипподроме, получавшие жалование или часть судебных сборов (так называемые судейские).

Фемные судьи, будучи представителями высшей провинциальной администрации, обладали широкими полномочиями: вершили суд над преступниками (исключая особо важные преступления заговор, мятеж, ересь) и разрешали споры, связанные с недоимками, в их обязанности входило наблюдение за распределением и взысканием налогов и выполнением повинностей в пользу государства. Поначалу фемные судьи были подчинены стратигам (наместникам), однако к концу X века стали от него независимы. С укреплением института фемных судей объем полномочий стратига и соответственно влияния на судью и его решения сокращался в пользу последнего. Именно поэтому особое значение приобретали личностные качества судей – честность и неподкупность, справедливость при отправлении правосудия.

Вот что, выражая свою озабоченность, пишет Кекавмен: «Если ты фемный (провинциальный) судья, не зарься на дары и не протягивай к ним рук, так как разевающий рот на подарки бродит во мраке невежества, хотя и весьма учен, исполнен всякого разумения и знания. Довольствуйся скорее тем, что получаешь по форме, ибо тебя послали не деньги копить, а воздавать справедливость обиженным». И далее: «Если у тебя есть большой друг, который должен быть осужден, откажись от этого дела и не суди неправедно, так как будешь вконец опозорен, а твой друг будет осужден столичными судьями. Если будешь высматривать, как бы что получить, то не дающие тебе даров окажутся дурными в твоих глазах, хотя бы и были они очень хорошими… Послушай, о чем Аввакум вопиет к Господу: «Предо мною случился суд, и судья получил дары. От этого закон потерял силу, и суда правильного нет: так как нечестивый одолевает праведного, то и суд происходит превратный. Многих ведь я видел невинно понесших наказание, а виновных оправданными благодаря денежной взятке»[166]166
  Указ. соч. С. 129.


[Закрыть].

Императоры старались усилить контроль за деятельностью фемных судей. Известно, что против их лихоимства была направлена специальная новелла императора Константина VII Багрянородного, а Константин IX Мономах учредил секрет (департамент) частного права, куда судьи провинций представляли письменные отчеты о работе и копии протоколов во избежание подозрения в искажении[167]167
  См.: Указ. соч. С. 349.


[Закрыть].

Столичные судьи были уполномочены проверять документацию фемных судов, в том числе распоряжения, и рассматривали апелляции на их решения.

Как видим, формально контроль государства за деятельностью провинциальных судей был установлен и, несомненно, действовал, однако, как и любой формальный порядок, он не мог служить панацеей от произвола. Поэтому понятен адресованный непосредственно судье как личности и гражданину пафос Кекавмена, призывавшего сверять свои действия с совестью – нашим первоначальным и самым главным неподкупным судьей – и ставившего нравственные качества судьи во главу угла справедливого правосудия.

Да простит меня читатель за определенную тавтологию: нравственные качества судьи составляют основу нравственного правосудия – праведного и справедливого. Но, говоря о нравственном правосудии, мы ни в коей мере не подвергаем сомнению принцип законности. Кекавмен выражает эту мысль непосредственно: «Старайся всячески, чтобы и приговор твой был продуманным, и решение выносилось законно и с разумением»[168]168
  Там же. С. 133.


[Закрыть]. Мнение судьи, основанное на законности и нравственности, является его усмотрением. Там же, где эти принципы отсутствуют, мнение судьи – уже не усмотрение, а произвол.

Так постепенно человечество приходило к простому по форме выражения, но глубокому по сути убеждению о необходимости нравственного правосудия. Что касается собственно римского права, то, несмотря на определенные успехи византийских юристов, оно с течением времени приходило в упадок: юридические школы появлялись и исчезали, изменения, вводимые одним императором, отменялись другим, что, естественно, порождало множество противоречий. Более того, по иронии судьбы официальным языком Византии стал греческий, в связи с чем кодификация Юстиниана, написанная на латыни, оказалась, наконец, почти в полном забвении.

* * *

После VI века римское право сохранилось на Западе только во фрагментах, отдельные нормы и понятия находили закрепление в отрывочных законодательных актах церковных и светских властей.

Христианство, будучи объединяющей идеологией, способствовало усилению не только светской, но и духовной власти короля (императора). Так, король франков Карл Великий созывал церковные соборы и издавал законы для церкви еще до того, как согласился быть возведенным в императорское достоинство (800 г.). «Карл считал папу своим капелланом и без обиняков заявил Льву III, что дело короля управлять церковью и защищать ее, а дело папы за нее молиться»[169]169
  См.: Dawson С. The Making of Europe: An Introduction to European Unity, 1932. New York and Cleueland, 1956. P. 190–201.


[Закрыть]. Главой церкви был и Альфред Великий: как сказано в Законах Этельреда (около 1000 г.), «христианский король является Христовым наместником среди народа христианского, и он должен с чрезвычайным усердием отмщать преступления против Христа»[170]170
  Robertson A.J. The Laws of the Kings of England from Edmund to Henry I. Cambridge, 1925. P. 119.


[Закрыть]. Иными словами, франкские и англосаксонские правители считались назначенными Господом быть и судьями своего народа, это была часть духовной юрисдикции короля.

В VIII и IX веках франкские императоры, а в IX и X веках англосаксонские короли открыто взяли на себя ответственность за поддержание мира и спокойствия на всех принадлежащих им землях. Король Эдгар в 973 г., принося во время коронации присягу, составленную архиепископом Кентерберийским Дунстааном, клялся, что «истинный мир» будет обеспечен всему «христианскому народу» в его королевстве, что грабежи и «неправедные дела» будут запрещены, что все приговоры будут выносить, руководствуясь «справедливостью и милосердием»[171]171
  Ibid. P. 43.


[Закрыть]. Король сдержал слово, через какое-то время назначив королевских представителей, обязанных надзирать за отправлением правосудия на местах, а также объявлять дознание, созывать жюри присяжных и допрашивать свидетелей.

Наряду с королевскими эдиктами важными источниками права становятся решения и декреты церковной власти. Еще в IV–VII веках духовенство получило от императоров и королей множество привилегий, а в особых случаях отправление правосудия считалось правом епископата. Представление о том, что «папский авторитет безграничен и звание наместника Иисуса Христа дает ему право повсюду приказывать все, что ему заблагорассудится, не только в делах церкви, но и в делах исключительно светских»[172]172
  ЛьорентеХ.А. История испанской инквизиции. М., 1999. С. 61.


[Закрыть], позволило церкви, освободившись от светского контроля, объявить свою исключительную юрисдикцию по одним вопросам и совместную юрисдикцию по другим.

Миряне, хотя ими в целом управлял светский закон, подчинялись церковному закону и юрисдикции церковного суда в вопросах брачно-семейных отношений, наследства, духовных преступлений, договорных отношений, данного слова и некоторых других. Духовенство же, в целом жившее по каноническому праву, руководствовалось нормами светского права (оно подразделялось на различные соперничающие между собой отрасли – королевское право, феодальное, манориальное, городское и торговое) и подпадало под юрисдикцию светского суда в отношении определенных видов преступлений, типов имущественных споров и т. п.

Сложная конструкция общего правового порядка обусловливала многообразие форм судебной защиты. Например, серв мог прибегнуть к городскому суду в поисках защиты от своего помещика, вассал – к суду короля за защитой от своего сеньора, клирик – к церковному суду за защитой от короля. Между тем не существовало такого юридического органа, куда могли бы обратиться за разрешением спора папство или императорская власть, разве что к самому папе или императору.

В 1075 г. папа Григорий VII разрубил этот гордиев узел, издав документ под названием «Dictates Рарае» (Диктаты папы), состоявший из 27 четких и однозначных тезисов, закреплявших, в частности, что римская церковь основана Господом, римский епископ один по праву зовется вселенским, ему одному позволено создавать новые законы в соответствии с нуждами времени, одному лишь папе все князья должны целовать ноги, он может низлагать императоров, никакой его приговор не может быть никем отменен, и только он один вправе отменять любые (приговоры). Кроме того, папа Григорий VII объявил, что папская курия – «суд всего христианского мира» и что наиболее важные дела любой церкви могут рассматриваться Апостольским престолом[173]173
  См.: Гергей Е. История папства. М., 1996. С. 99—101.


[Закрыть].

По словам Габриэля Ле Бра, папа «был вселенским законодателем, власть которого ограничивало только естественное и абсолютное божественное право (т. е. божественное право, изложенное в Библии и аналогичных документах). Он созывал вселенские соборы, председательствовал на них, его подтверждение было необходимо для вступления их решений в силу. Папа положил конец дискуссиям по многим вопросам посредством декреталий, толковал закон и даровал привилегии и разрешения. Он был также верховным судьей и отправителем правосудия. Важные дела (maiores causae), окончательного списка которых никогда не существовало, оставлялись на его рассмотрение»[174]174
  Le Bras G. Canon Law // Eds. C.G. Grump and E.F. Jacob. The Legacy of the Middle Ages. Oxford, 1926. P. 333, 334.


[Закрыть].

Ни одного из этих полномочий до 1075 г. у папы не было. Теперь же он приобретал общую юрисдикцию по всем делам и становился «обыкновенным судьей для всех людей», а церковь все больше приобретала черты государства в его современном понимании. Фактически она объявила себя независимой публичной властью, глава которой имел право принимать законы (преемники папы Григория VII действительно издали огромное количество новых законодательных актов либо собственной властью, либо с помощью церковных соборов). Кроме того, отцы церкви сами толковали эти законы и применяли их на практике, выстроив судебную иерархию, вершиной которой являлась папская курия в Риме. Таким образом, церковь осуществляла юридические, административные и судебные полномочия государства.

По контрасту с «мертвым», застывшим римским правом jus canonicum, каноническое право – рациональная система юриспруденции, которой придерживалась церковь, – действовало и постоянно пополнялось за счет постановлений пап и церковных соборов, и именно оно стало господствующим и применялось церковными судами. В начале XIII в. каноническое право окончательно упорядочилось и с этого времени стало называться «corpus juris canonici». Его составными частями были корпоративное, уголовное, брачно-семейное, наследственное, договорное и процессуальное право, а также право собственности.

Объединение канонического права в систему, т. е. его подробная логическая кодификация, опиралось на представление о том, что в основе многообразия правовых норм и процедур лежит некий набор фундаментальных правовых принципов и что задача юристов выявить эти принципы и помочь привести действующее право в соответствие с ними. Более того, канонисты полагали, что фундаментальные правовые принципы подвластны не только разуму (логический аспект), но и совести (нравственный аспект), что они представляют собой своеобразный стандарт, по которому следует оценивать и исправлять, а если надо, то и отменять существующие законы как противоречащие этим фундаментальным принципам.

В таком понимании сути канонического права велика заслуга болонского монаха Грациана, опубликовавшего в 1140 г. трактат «Согласование разноречивых канонов». Это произведение (в современном издании объемом более 1400 страниц) было первым всеобъемлющим и систематическим юридическим трактатом на Западе, в котором право подавалось «как единый организм».

В первых 20 дистинкциях (distinctiones) трактата перечисляются виды права – божественное, естественное, человеческое, право церкви, княжеское право, законодательно установленное право, обычное право – и определяются отношения между ними. Но главная заслуга Грациана состоит в том, что он первый расположил различные источники права в иерархическом порядке. И начал он с того, что поместил естественное право между божественным и человеческим. Божественное право – это воля Господа, выраженная в откровении, особенно в откровении Писания. Естественное право тоже отражает Божью волю, однако оно сосредоточено как в божественном откровении, так и в человеческом разуме и совести. Отсюда следует, что «законы (leges) князей (т. е. светских властей) не должны превалировать над естественным правом (jus naturale)», также и церковные законы не должны противоречить естественному закону. «Jus, считает Грациан, это род, a lex – его вид», т. е. вслед за римскими юристами он проводит различие между правом и законом.

Кроме того, Грациан пришел к выводу, что, рассуждая с точки зрения естественного права, «князья связаны своими законами и должны жить по ним». Подобное положение было закреплено еще в Кодексе Юстиниана: «Достойно величия царствующего князя, если он объявляет, что подчиняется законам; ибо Наш авторитет зависит от авторитета закона». Таким образом, Грациан всемерно поддерживал и внедрял в жизнь принцип законности[175]175
  Цит. по: Ed. by Е. Friedberg Corpus Juris Canonici. Vol. I. 1879. Reprint ed. Graz. 1959.


[Закрыть].

Аналогичные положения мы встречаем и у святого Фомы Аквинского – автора наиболее законченной концепции естественного права в рамках канонического права. Он различает четыре вида законов: вечный, естественный, человеческий и Божественный. Вечный закон – это Божественный разум, управляющий миром, правило и мерило всего сущего, его вечная основа, первоисточник всей жизни, всех ее законов. В физическом порядке мира этот закон проявляется в виде законов природы, направляющих каждую вещь к ее цели. Отражение вечного закона в разумных существах называется естественным законом. Он заключает в себе некоторые общие начала, на основе которых возникает закон человеческий, положительный, представляющий собой развитие, реализацию естественного закона в данной среде.

Естественное право, по Фоме Аквинскому, есть комплекс нескольких общих начал, представляющих собой рационально-эти-ческую основу положительного права и вытекающих из вечного Божественного закона, и вместе с тем критерий для оценки положительного права. Он прямо отрицает обязательный характер норм положительного права, противоречащих естественному праву (впрочем, не запрещается повиноваться некоторым из них из соображений целесообразности во избежание худшего зла), и учит, что ни монархи, ни даже церковь не должны издавать законы, противоречащие естественному праву, а сами такие законы не имеют обязательной силы.

С особой похвалой об учении Фомы Аквинского отозвался в свое время И.В. Михайловский: «Обращает на себя внимание глубина его концепции, гармонически объединяющей все проявления мировой жизни и связывающей положительное право с его вечной и неизменной разумной основой»[176]176
  Михайловский И.В. О религиозно-нравственных основаниях права. В сб.: Русская философия права: философия веры и нравственности. СПб., 1997. С. 263.


[Закрыть].

Так из средневековой теории естественного права, исходившей из веры в Бога, получилась вторая редакция естественного права (выражение Е.В. Спекторского)[177]177
  См.: Спекторский Е.В. Христианство и правовая культура. В сб.: Русская философия права: философия веры и нравственности. С. 349.


[Закрыть].

Для канонистов естественное право служило в первую очередь образцом, который церковь представляла перед светскими государями, а во вторую очередь – образцом, по которому следовало толковать и создавать право самой церкви. По определению американского ученого Г Бермана, оно было для них не идеальным правом, стоящим вне существенных правовых систем, а нравственностью самого права, стоящего внутри существующих правовых систем, своего рода конституционным принципом надлежащей законной процедуры[178]178
  См.: Берман Г.Д. Указ. соч. С. 245.


[Закрыть].

В отличие от римской каноническая процедура была письменной. Гражданский и уголовный процессы можно было начать только предъявлением письменной жалобы или обвинения с кратким изложением фактов. Ответчик должен был отвечать на обвинения, выдвигаемые истцом или обвинителем, тоже письменно. К началу XII века уже требовалось ведение письменного протокола судебного заседания.

Бремя доказывания утверждения (обвинения) лежало на той стороне, которая это утверждение (обвинение) предъявляла (возможно, именно здесь зарождалась доктрина презумпции невиновности). Для установления какого-либо факта, имеющего отношение к делу, необходимы были показания двух свидетелей, которые «видели своими глазами или слышали своими ушами» (хотя суд мог принять во внимание и общеизвестные факты). В ходе судебного рассмотрения стороны имели право задавать вопросы свидетелям и друг другу по письменным вопросникам. Показания стороны или свидетеля – как письменные, так и устные – давались под присягой – под угрозой сурового наказания за лжесвидетельство.

Заметим, что свидетельство женщины засчитывалось только наполовину и должно было быть подтверждено хотя бы одним мужчиной, свидетельские показания аристократа имели больший вес, чем показания незнатного человека, священника больший, чем мирянина, христианина больший, чем еврея. Пожалуй, налицо явное противоречие не только принципу надлежащей законной процедуры, но и положениям естественного права, о приверженности которому так много говорили канонисты.

В классическом римском праве лицо, действовавшее от имени другого, принимало на себя все права и обязанности последнего. Канонисты первые ввели понятие «юридическое представительство» (сторонам разрешалось иметь представителей адвокатов, которые выдвигали перед судьей правовые аргументы на основе доказанных фактов) и изобрели концепцию двойной процедуры: одна торжественная и формальная, другая – упрощенная, ординарная, применявшаяся для определенных видов гражданских дел, включая дела, касающиеся бедных или притесняемых, и дела с участием лиц, которые не могли воспользоваться обычными средствами правовой защиты. Такая процедура обходилась без адвоката, «состязательных бумаг» и письменных допросов свидетелей.

Наконец, для уголовных дел была изобретена процедура судебного исследования фактов, в которой судья должен был допрашивать стороны и свидетелей согласно принципам разума и совести. Считалось, что эта процедура предназначена для «просвещения совести судьи» (формула, которая впоследствии использовалась в английском канцлерском суде права справедливости). Сами же принципы заключались в следующем: судья должен был быть убежден в обоснованности приговора по делу, для чего он должен поставить себя на место представшего перед судом лица, чтобы выяснить «то, что грешник и сам, быть может, не знает, или из стыда желает скрыть»[179]179
  De Vera et Falsa Poenitentia. Migne. PL40. 1129.


[Закрыть]. Судья выносил решение в письменном виде, однако от него не требовалось изложения соответствующих аргументов. В случае несогласия с решением судьи стороны имели право подать апелляционную жалобу.

И все же, несмотря на свою разработанность и прогрессивность, каноническое право страдало внутренней противоречивостью. Так, при оценке полученных доказательств предпочтение всегда отдавалось только тем, которые были закреплены в письменном виде. «Процессуальные действия, не облеченные в письменную форму, – отмечает итальянский ученый Мауро Каппелетти, – не имели юридической силы… Судья должен был основывать свое решение исключительно на письменном протоколе»[180]180
  Cappelletti М. and Perillo J.M. Civil Procedure in Italy. The Hague, 1965. P. 35, 36.


[Закрыть]. Далее, в ординарной процедуре судья зачастую сам не допрашивал свидетелей стороны, а только изучал запись их допросов, составленную подчиненными судебными чиновниками, что, разумеется, сводило на нет изначальную цель судебного расследования – формирование внутреннего убеждения судьи об истине в спорном вопросе. Наконец, при фактической замене устной процедуры письменной судьи стали требовать от обвиняемых давать объяснения в ответ на обвинения против них, что, по словам М.Дж. Иссейда, практически привело к презумпции виновности[181]181
  Cm.: Essaid M. J. La presomption d’innocence. Rabat. 1971. № 15. P. 26.


[Закрыть].

Таковы основные положения процедуры церковных судов. Из них усматривается, что центральной фигурой процесса являлся судья, который творит право для сторон в споре, поскольку выносит решение на основании закона и внутреннего убеждения, основанного на совести, разуме и справедливости. Именно от его нравственной позиции зависело, каким принципом руководствоваться – презумпции невиновности или, наоборот, виновности со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Как мы полагаем, предпочтение в выборе презумпции – не только частный теоретический вопрос канонического права, но и вопрос вселенского масштаба, поскольку затрагивает интересы всего человечества. Однако только трагические события, связанные с деятельностью святой инквизиции, подтолкнули его к окончательному выбору в пользу презумпции невиновности.

* * *

Справедливости ради следует отметить, что папы, использовавшие свою громадную, если не сказать абсолютную, власть для утверждения учения Христова в качестве вселенской веры, искоренения ересей и сохранения чистоты догмата с помощью жесточайших мер в отношении еретиков, не были родоначальниками инквизиции. В 382 г. византийский император Феодосий обнародовал так называемый закон против еретиков – манихеев, которые относились отрицательно к государственной религии, особенно к культу императора. Для обнаружения тайных манихеев, с тем чтобы подвергнуть их высшей мере наказания с конфискацией имущества в пользу государства, префекту претории поручалось «учредить» инквизиторов и доносчиков. Как отмечают историки, здесь впервые возникает вопрос об инквизиции и доносе в деле ереси[182]182
  См.: ЛьорентеХ.А. Указ. соч. С. 63.


[Закрыть].

В Европе начало эры инквизиции связывают с декретом четвертого Латеранс кого собора (1215 г.), возложившим обязанность борьбы с ересью на епархиальных епископов как обычных судей в делах веры и на назначаемых инквизиторов, которым разрешалось действовать совместно с епископами. Для улучшения «практической работы» главным инквизитором Арагоны Н. Эймериком был сочинен трактат «Руководство для инквизиторов» (Directorium Inquisitorum), объединивший касающиеся еретиков гражданские законы Кодекса Юстиниана и все папские повеления из свода канонического права[183]183
  См.: ЛьорентеХ.А. Указ. соч. С. 105.


[Закрыть].

Казалось бы, инквизиция не предвещала большой опасности для общества, поскольку с его же согласия ради чистоты веры преследовала еретиков в соответствии с положениями светского и канонического права. Тем более что епископы уже имели широкие права и огромную власть: в соответствии с каноническим правом в каждой епископии действовали духовные суды, и заблуждения в вопросах веры судили только они. Для сбора доказательств обвинения (inquisitio) консисторский судья вызывал подозреваемого в суд, в случае необходимости подвергал его предварительному заключению, предъявлял обвинение и допрашивал. Если обвиняемый не признавался в совершении преступления, судья приступал к допросу свидетелей, поскольку выполнял и функции обвинителя: человек считался виновным, пока судья не расследовал его дело, в процессе которого мог признать подозреваемого виновным либо обвинение недостаточным (если виновность подтверждалась небольшим числом свидетелей, или личными врагами обвиняемого, или людьми, не достойными доверия)[184]184
  См.: Ли Г.Ч. История инквизиции в Средние века. Смоленск, 2001. С. 99.


[Закрыть].

Таким образом, необходимый институт в борьбе с ересью уже существовал. Зачем же потребовалось создание нового – инквизиции? По нашему мнению, это было обусловлено целью дальнейшего укрепления личной власти папы. Требовался карательный аппарат, не подконтрольный обществу, светской власти и находящийся в непосредственном подчинении папы. Его абсолютная власть порождала и абсолютный произвол в отношении любого члена общества, поскольку преступления, не имеющие никакого отношения к вере, могли оказаться в юрисдикции инквизиции, хотя формально право их расследования принадлежало светским судьям.

В 1483 г. папа Сикст IV издал декрет, по которому функции инквизиции передавались постоянному трибуналу во главе с главным инквизитором. В период деятельности первого главного инквизитора – Томаса Торквемады была обнародована инструкция, закрепившая порядок инквизиционного судопроизводства. И даже внесенные в нее впоследствии изменения (148 8, 1498 и 1561 гг.) не затронули саму суть этого судопроизводства – жестокого и неправедного, основанного на произволе[185]185
  См.: ЛьорентеХ.А. Указ. соч. С. 172, 556–578,724.


[Закрыть].