Текст книги "Чёрный оникс. Детективный роман"

Чёрный оникс
Детективный роман
Владимир Зангиев

© Владимир Зангиев, 2017

ISBN 978-5-4485-1419-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Предыстория с неопознанным трупом

Стоял тёплый весенний день. Солнце довольно высоко взошло над линией горизонта, и лучи его заметно припекали на незащищённых участках кожи. Прохожие устремлялись на ту сторону улицы, где пышно цветущие каштаны отбрасывали густую манящую прохладой тень, создающую вдоль набережной Лилля уютную территорию умиротворения и благоденствия. Там на скамейках и прямо на покрытых свежей зеленью лужайках расположились отдыхающие горожане. Одни просматривали свежую прессу либо, как та молодая парочка, упивались полнотой жизни, лёжа на травке у самой воды, на виду у всех затягиваясь долгими поцелуями. Другие просто увлеклись созерцанием простирающегося пейзажа. А посмотреть действительно здесь было на что. Одни только каштаны чего стоили.

Да, цветущие каштаны – это такое изумительное чудо! А какие на деревьях распускаются свечи белоснежные или нежно-розовые, нарядные, как новогодние ёлочные украшения. Лепестки так нежно трепещут на ветру, что кажется, будто весёлым пламенем объяты все ветви. Не дерево, а праздник для души!

Река плавно катила к морю изумрудные влажные струи, ослепительными солнечными бликами искрящиеся в коридоре обустроенных замечательной каменной кладкой берегов. Мосты каменные и из клёпанных железных конструкций, искусно украшенные скульптурами или ажурным чугунным литьём нарядных перил, вальяжно раскинулись над водой, пропуская под собой пёстро раскрашенные прогулочные кораблики ещё полупустые в эту пору не начавшегося пока туристического сезона. И над всем этим великолепием, там, где Лилль разделяется на два рукава, взгромоздился архитектурный шедевр готического искусства – страсбургский собор Сан-Поль, принадлежащий реформаторской общине Эльзаса. Оба его остроконечных шпиля грозно взметнулись к небу, будто пики могучего стража, надёжно хранящего древний град от вражеских нашествий.

Устоявшаяся жизнь протекала обычным размеренным ритмом в городе, где уютно обосновались административные структуры Европейского Союза.

В этой идиллической гармонии природы и урбанизма невольно сами собой приходят на ум поэтические образы:

 
Каштан расцвёл и берег Лилля
преобразился в тот же миг;
так визажист меняет лик
вне рамок принятого стиля.
Как-будто облако с небес
спустилось и застыло в дрёме.
Сан-Поль копьём торчит на стрёме,
чтоб образ дивный не исчез.
Хоть бликов солнечных родео
взорвало вод бегущих гладь,
но отражением ласкать
не перестало взоры древо.
Да это ж божья благодать
вновь Страсбург в мае посетила!
И лепестки в лучах светила
так рады нежно трепетать.
 

Из табачной лавки, где кроме курительных принадлежностей во Франции принято продавать карточки национальной лотереи, всевозможные почтовые открытки, туристические справочники, иллюстрированные журналы и газеты, вышел мужчина лет сорока пяти, внушительной наружности, в джинсах и кроссовках. Неторопливой ленивой походкой крепыш направился вдоль набережной к свободной скамейке в тени под каштанами. Удобно устроившись в прохладе, он развернул «Страсбургский вестник» и погрузился в содержание газеты. Временами на его мужественном лице отражались оттиски чувств, испытываемых произведённой реакцией от почерпнутой медийной информации, и тогда чело искажалось соответствующей гримасой: то принимало довольное выражение, а то хмурая тень набегала и надувались бугристые желваки на широких скулах, обезображивая физиономию жестокой и неприятной миной. Иногда резвый ветерок бесцеремонно отодвигал длинную прядь спущенной на правую сторону чёлки, обнажая скрытый на лбу под волосами небольшой рваный шрам.

Назойливая цыганка, привязывающаяся к нашедшим здесь уют гражданам, сунулась было и к мужчине со шрамом, но натолкнувшись на его колючий суровый взгляд, чертыхаясь, резво шарахнулась прочь от такого клиента. И тот продолжил, небрежно перелистывая страницы, дальше изучать продукт местного СМИ.

Вдруг он живо встрепенулся, судорога пробежала по его тщательно выбритой щеке. Взгляд карих глаз цепко вперился в небольшую заметку, размещённую в рубрике полицейских хроник. Там сообщалось, что в районе железнодорожного вокзала найдено тело мужчины приблизительно пятидесятилетнего возраста. При нём отсутствовали какие-либо удостоверяющие личность документы. Фотографию для опознания неизвестного сделать не представлялось возможным, поскольку лицо жертвы крайне обезображено. Предлагалось гражданам, имеющим по данному случаю какие-нибудь сведения, срочно представить их в любой полицейский участок…

2. Влад

А нашу историю надо начинать, пожалуй, с Таджикистана. Там в 1992 году творилось такое! В общем, когда горбачёвская перестройка не оправдала надежд, и могущественная советская держава стала рассыпаться, как песочный замок на ветру, всем союзным республикам захотелось суверенитета. Дух ожесточённого антагонизма, словно заразный вирус Эбола, мгновенно захватывал территории и массово поражал некогда смирных и законопослушных граждан. Из безвестности вдруг проявлялись местечковые лидеры, амбициозные и яростные.

Особого накала нетерпимость в обществе достигала в азиатских республиках, поскольку там сильны как нигде родовые узы, и клановость отношений определяет традиционный жизненный уклад. Война кланов за лучшее место под солнцем велась ожесточённо и бескомпромиссно со всеми вытекающими отсюда последствиями: противников не жаловали, громили где только могли, попавших в плен истязали так, что остаётся только позавидовать не такой уж относительно мучительной смерти распятого Христа.

Исторический процесс разворачивался по иному сценарию, нежели рассчитывали престарелые вожди разлагающейся Красной империи.

Влад Аксаров вернулся домой, когда солнце уже оторвалось от линии горизонта, и начало бодро взбираться по круче небесного свода. Он в прихожей отбросил со стуком тяжёлые берцы, повесил на вешалку зелёный бушлат военного образца. Даже не умывшись, как это делал по своему обыкновению, когда приходил с улицы, прошёл в гостиную и устало повалился на диван. Это был молодой мужчина лет тридцати, крепкого телосложения, со славянской внешностью, хотя в облике улавливалось присутствие кавказских генов. Симметрия характерного типа лица нарушалась лишь небольшой горбинкой на носу и несвойственной русским мужикам дерзкой открытостью взгляда, бросаемого с нескрываемым вызовом. Прищур внимательных карих глаз больше походил на профессиональный взор снайпера, выискивающего цель через окуляр оптического прибора. Да и самодельный охотничий тесак в кожаных ножнах, свешивающийся с пояса, органично дополнял образ грозного малого.

В этот момент в комнату мягко вплыла молодая миловидная особа с обворожительными пышными формами, одетая в шёлковый нарядный халатик. Её круглое лицо с кокетливо вздёрнутым носиком и бездонно-синими глазами неотразимо лучилось заботливой нежностью и бесподобной наивностью. На плечи ниспадал струящийся каскад вьющихся русых локонов. От всего облика молодухи веяло женственностью и домашним уютом.

– Владик, ты бы покушал – я приготовила, – певучим грудным голоском заботливо предложила блондинка. – Совсем исхудал за последнее время.

– Какие тут, к чёрту, кушанья, когда всю ночь пришлось носиться по району. Мои ополченцы только успевали отгонять этих недоделанных моджахедов.

– Соседи говорят, эта ночь прошла благополучно.

– Ну да, если не считать одного обгоревшего с нашей стороны.

– Что, опять в вас кидали бутылки с горючей смесью?

– В последнее время без этого редко обходится. Но я ведь всех предупреждал, чтоб огнетушители всегда под рукой держали. Так нет же, лень было таскать с собой. В результате парень получил тяжёлые ожоги. Хорошо ещё с помощью курток затушили, иначе бы совсем потеряли одного из своих товарищей.

– Какой кошмар! И когда же всё это закончится?

– Не знаю. Маша, если тебе не трудно, подай чашку кофе, да покрепче. А больше ничего не хочу.

Маруся пошла на кухню. Она быстро вскипятила воду на газе, насыпала три полные, с верхом, чайные ложки растворимого кофе «Нескафе», бросила в чашку сахар и понесла напиток в гостиную.

Влад спал как убитый, слегка посапывая во сне.

– Господи, опять не покушал, – сокрушённо вздохнула женщина, но будить мужа не решилась. Она тихо присела рядом в кресле и молча смотрела на спящего Влада. У того даже во сне лицо оставалось напряжённым, временами нервная судорога пробегала по щеке и жёсткие желваки вздувались на скулах.

Пока спит этот персонаж, окунёмся в события, предшествующие описанному эпизоду. Итак, прошло несколько месяцев после февральских погромов 1990 года, которые учинили исламские фундаменталисты в таджикской столице Душанбе. По объявленным официальным данным погибло всего 23 человека при этом. Но население знало, что это неправда и истинное количество жертв власти скрывали, ибо их было гораздо больше и обнародование точных цифр посеяло бы неконтролируемую панику. «Чёрным февралём» окрестили события тех дней в народе. На русских была устроена настоящая охота. Их избивали где только настигали обкуренные гашишем молодчики: на улицах, во дворах, в магазинах, выволакивали из городского транспорта и жестоко расправлялись. Не щадили ни детей, ни женщин, которых нередко насиловали прямо на улице на глазах мужей и отцов. В некоторых районах города ночью накануне погромов кто-то пометил мелом квартиры, где проживали русские семьи, и туда вламывались погромщики. Прямо как в сказке про Али Бабу – там тоже ставили мелом отметины!

Власти не контролировали ситуацию, а может и не хотели, поскольку всё делали для того, чтоб избавиться от влияния Москвы, и каждый партийный функционер мечтал занять высокое место во вновь образующихся структурах власти мятежной республики. Части военного гарнизона, расположенные в городе, не вмешивались в гражданский конфликт. Кровь лилась на улицах и силами правопорядка пытались заткнуть образовавшуюся брешь в системе межнациональных отношений. Но милиция в подавляющем большинстве в республике состояла из таджиков, и не забудем, что на Востоке имеют огромное значение кланово-родственные отношения, поэтому разгул национализма здесь неизбежен. Вот поэтому «красные шапочки» – как называли милиционеров в народе из-за околыша красного цвета на форменных фуражках – либо закрывали глаза на преступные действия соплеменников, либо сами участвовали в погромах.

Разграблено было большинство магазинов города, даже тот, самый известный в республике ювелирный, расположенный в двух шагах от здания ЦК Таджикистана. Там унесены были все золотые изделия и драгоценные камни. Хотя и само правительственное здание тоже пострадало. Погромщики добрались и туда, и устроили поджёг. С трудом силами спецназа, переброшенными на помощь из других регионов Советского Союза, удалось навести порядок. Но напряжение в республике не ослабевало и то в одном районе, то в другом стали активно себя проявлять радикалы.

Партийное руководство Таджикской ССР всячески успокаивало население. Хлынувший из республики поток беженцев пытались остановить, но всё это сводилось к тому, что ставили препоны на пути уезжающих собственным транспортом, ограничили число авиарейсов, невозможно стало достать билет на железнодорожный транспорт. Контейнер, чтоб отправить в Россию нажитое домашнее имущество, теперь стоил целое состояние. Взяточничество обрело столь ужасающие масштабы, что люди бежали прочь из Таджикской республики, бросая дома и квартиры. Главное было спасти семью и себя.

После февральских погромов партийное руководство республики всячески убеждало через СМИ население, будто страшный период разгула бандитизма остался позади, ситуация взята под контроль, налаживаются порушенные институты власти. Было заявлено, что все организаторы и участники погромов понесут неизбежное наказание. По республиканскому телевидению даже показали человек двадцать захваченных экстремистов, среди которых оказался и один мулла. Забегая вперёд, скажу, этот священнослужитель после стал известным полевым командиром, когда уже в Таджикистане вовсю разгорелась гражданская война.

Так вот, по телевидению тогда открыто показали лица захваченных погромщиков! Некоторые уверовали, что справедливость восторжествует, виновным воздастся по заслугам и снова установится спокойствие. Увы! Не тут-то было. Вскоре распространилась весть, что показанных по телевидению бандитов выпустили из-под стражи. Кто-то из высших эшелонов власти дал такое распоряжение… И надежды на неотвратимость возмездия не оправдались. Русскоязычное население сделало для себя окончательный вывод: надо бежать отсюда! Только самые стойкие и решительные ещё оставались, ведь у многих здесь находились могилы почивших близких, у кого-то часто просто не было родственников на территории России, а некоторых связывали на месте иные дела. Но и у них таяли надежды на то, что когда-то, наконец, всё образумится и в республике наступит прежнее спокойствие и божья благодать.

…Прошло часа два с тех пор, как заснул Влад. Маруся тихо прибиралась в квартире. Вдруг за окном раздался грохочущий металлический звук. Женщина испуганно кинулась к дивану и принялась расталкивать спящего мужа. Спросонья тот непонимающе моргал едва разлепившимися веками и невнятно пробормотал:

– Что случилось?

Встревоженная Маруся дрожащим голосом возвестила:

– Там бьют тревогу…

Мгновенно мужчина вскочил с ложа и, проведя ладонью по лицу, сбросил остатки сна. Он ринулся к выходу, на ходу крикнув:

– Закрой дверь на ключ и не забудь подпереть её брусом.

И всё же супруга успела ему сунуть в карман шоколадный батон:

– Владик, хоть шоколадку скушай.

Но тот на бегу лишь махнул безнадёжно рукой. Он любил шоколад и это считал своей вредной привычкой. Прожив три десятка лет, он оставался неисправимым сладкоежкой. Это мать его так приучила. Когда кто-нибудь обращал внимание на то, что ребёнок ест слишком много сладкого и может нажить себе сахарный диабет, та отвечала:

– Пусть лучше будет сладкоежкой, чем горьким пьяницей, как отец.

А родитель у Влада был змей тот ещё! Происходил из древнего осетинского рода иронов, о которых ещё в четвёртом веке упоминал римский историк греческого происхождения Аммиан Марцеллин в своём знаменитом труде «Римская история». Таймураз рос мальчишкой отчаянным. Детство пришлось на тяжёлое время сталинского произвола. Семья была репрессирована, разорён домашний очаг. А ведь были в славном роду знатные люди: адвокаты, врачи, священники, офицеры и даже один директор комбината.

Мальчишка остался на руках престарелых деда с бабкой. Время было голодное, предвоенное, в стране творился разгул бандитизма. Таймураз надолго пропадал из дома. Он скитался по городам среди беспризорников. Воровал, дрался и пьянствовал. Связавшись со шпаной, попал малолетним в банду, занимавшуюся грабежами. Иногда навещал стариков. Тогда в горном шахтёрском посёлке на некоторое время находил себе покой. Он очень обожал деда Габе. Тот двадцать пять лет отслужил в царском флоте и много знал старых морских сказок, а ещё с любовью рассказывал о море и кораблях. Поэтому Таймураз с детских лет бредил морем. Но пока ему было мало лет и в банде его держали для того, чтобы по ночам проникал через форточку или между отогнутыми прутьями оконной решётки в намеченную для ограбления квартиру. Он был маленький, худенький и по-детски ловок. Ему легко было проникать в любое помещение, затем, изнутри отворить окно или дверь, чтобы туда попали взрослые воры. Так закончились годы военного лихолетья и настала мирная жизнь. Банда продолжала орудовать.

Их взяли на хлебопекарне. Сторож вовремя успел очухаться от нанесённого ему оглушающего удара, освободиться от пут и незаметно скрыться. Милиция подоспела вовремя. Таймуразу, как самому младшему, дали всего лишь год детской колонии. Срок он отбывал в азербайджанском городе Закаталы.

Что творилось в этом, так называемом исправительно-трудовом учреждении, следовало бы разобраться Гаагскому международному трибуналу – тогда печальная слава известной американской тюрьмы в Гуантанамо значительно бы померкла. В детской тюрьме свободно практиковались жестокие избиения и изощрённые пытки. Несовершеннолетних преступников тюремный персонал просто увечил. Такое, когда связанному провинившемуся набрасывали мешок на голову, и затем, раскачивая за руки и ноги, со всего размаха били телом о стену, – было обычным явлением. После подобной экзекуции с отбитыми внутренностями обычно долго не жили. Таймураз испытал на себе этот метод воздействия. Потом долго отхаркивался кровью и несколько месяцев выковыривал из ушей сгустки запёкшейся крови. Его выносливый организм как-то выдержал и это испытание.

Освободившись, он из глубокого захолустья, где располагалась тюрьма, добрался до азербайджанской столицы Баку. Там впервые воочию увидел море.

Каспий его очаровал! Пятнадцать лет шкету, а тут простираются неведомые дали. Решение созрело мгновенно. И он отправился наниматься на работу в морское пароходство. Контора Бакинской пароходной компании находилась поблизости на берегу. Таймураз нашёл её быстро. Спросил какого-то щёгольски одетого в чёрный форменный бушлат и широченные клеша морячка:

– Где тут устраиваются на работу?

– Там на втором этаже отдел кадров, – махнул тот рукой в сторону лестницы.

Полон надежд, ринулся парнишка туда. Только оказалось напрасным всё это.

– Подрасти сначала, мальчик. И приходи, когда стукнет восемнадцать, – получил обескураживающий ответ претендент на рабочее место. От столь подло нанесённой обиды он не сдержался и горько заплакал в бессилии, притулившись спиной к стене в коридоре. Сзади послышались чьи-то уверенные шаги. Совсем рядом раздался басистый голос:

– Тебя кто обидел, пацан?

Возле стоял тот самый моряк, который встретился у входа в контору. Таймуразу так захотелось хоть с кем-то поделиться своим горем, что он, заикаясь, выплеснул наболевшее:

– Я так долго мечтал увидеть море. У меня дед служил моряком. А они говорят: подрасти ещё. Я и так уже взрослый, мне скоро исполнится пятнадцать.

– Я заметил, мужик ты серьёзный, – с неуловимой долей иронии отметил моряк. – А откуда ты прибыл? Вижу, не местный.

– Я из Осетии. Только назад не вернусь.

– Ого! Издалека добирался сюда. И такое упорство. Значит, давно хочешь стать моряком?

– С самого детства.

– А ты знаешь, что на море не легко? Там бывают шторма, качка изматывает душу. Кроме того, пароход – это сложный механизм. Заявляю это со всей ответственностью, потому что сам являюсь старшим механиком на пароходе «Комсомолец».

– Всё равно я не отступлюсь от своей мечты, – продолжал всхлипывать отвергнутый работодателем бедолага.

– Ну что ж, подожди меня здесь. Я вижу, ты очень упорный и этим нравишься мне.

Незнакомец скрылся за дверью с табличкой «Отдел кадров». Оттуда донёсся неразборчивый гул голосов на повышенных тонах. Через некоторое время дверь распахнулась и механик позвал Таймураза внутрь.

– Пусть мальчик станет воспитанником пароходства. У нас на фронте были такие – сынами полка их называли. Очень боевые ребята оказывались в большинстве своём, – смягчившимся тоном объяснял морячок. – И этот славный парень, ручаюсь за него, с лучшей стороны проявит себя.

– Только под вашу ответственность, товарищ Янковский, – заполняя карточку, промямлила наделённая ответственностью чиновница.

– Оформляйте помощником кочегара ко мне в машинное отделение на «Комсомолец».

На дворе стоял 1948 год.

Таймураз оказался мальчишкой смышлёным на радость своего покровителя. Поляк Казимир Янковский, который принял участие в судьбе парня, сам испытал немало на своём веку. Успел повоевать и отсидеть за драку. Был он когда-то боксёром и, вступившись на улице за женщину, так поддал хулигану, что тот испустил дух на месте. Поэтому он жизнь знал не по книжным описаниям. Благодаря участию поляка, его воспитанник очень пристрастился к морскому делу. Со временем освоил специальности кочегара, моториста, рулевого, электрика. Особенно полюбил возиться в железных внутренностях мощной судовой машины.

Достигнув девятнадцатилетнего возраста, научился так ловко разбираться во всех тонкостях сложного механизма, что совсем не уступал бывалым специалистам. А тут пришло время призыва на действительную военную службу.

Провожали его всем дружным экипажем.

– Не подведи нас! – наставлял напоследок Казимир. – Хоть ты молод, но моряк уже бывалый. Пример подавай новичкам.

Сомнений ни у кого не было, что службу Таймуразу придётся нести на флоте, поскольку с гражданского флота специалистов обязательно направляли для прохождения воинской службы на военные корабли.

Но в военкомате решили иначе. Значение сыграла имеющаяся судимость по уголовной статье. А всех бывших уголовников отбирали на службу исключительно только в стройбат.

– Пойдёшь в инженерные войска, – вынес вердикт председатель мандатной комиссии.

– А что это такое?

– Р-р-разговорчики! – оборвал призывника строевик, но добавил. – Там узнаешь…

Потом отец Влада вспоминал:

– Армия многому меня научила. И прежде всего организованности. Там получил дополнительно несколько специальностей, в том числе и технических. Пришлось быть и писарем, и завскладом, освоил профессию геодезиста. Направило командование на механизаторские курсы, где изучил различную строительную технику: экскаватор, подъёмный кран, бульдозер, автогрейдер, автомобиль и прочее.

Когда вернулся специалистом снова в часть для дальнейшего прохождения службы, долго не допускали к технике, которую так любил молодой солдат. Он неоднократно обращался к командиру части с просьбами доверить ему какой-нибудь механизм. Объяснял, что ему, как молодому специалисту, на обучение которого государство затратило значительные средства, преступно отказывать реализовать на пользу отчизне полученные знания.

Все эти доводы мало действовали на командный персонал, погрязший в чиновничьей рутине.

– Идите в казарму, солдат! – приказным тоном отсылал от себя подальше напористого молодого спеца командир.

Так было много раз. И тогда солдат взял да написал письмо Сталину и отправил в Москву по почте. Через некоторое время его вызвали в штаб полка. Сам подполковник Кузьмин разбирался в том случае.

– Добился, упрямец, своего! – с долей отеческой заботы констатировал старший офицер. – Завтра же примешь новую технику. Я распорядился. Только больше товарищу Сталину не пиши. У него и так немало забот. В случае чего обращайся прямо ко мне.

– Есть, товарищ подполковник! – радостно гаркнул довольный боец.

И совсем не по уставу полковой начальник добавил:

– Тебя представили к званию ефрейтора, сынок. И дальше служи так же добросовестно и ответственно, как теперь.

– Служу Советскому Союзу!..

Ну какая там ответственность, когда тебе двадцать лет? На уме всякие вольности. Война ещё у всех на памяти, матери ждут не вернувшихся с фронта сыновей, не веря полученной «похоронке». Мужская часть населения пребывает в большом дефиците. Девушки так и рыщут в поисках женихов. Службу Таймураз проходил на Урале. Похождения в «самоволки» не были для него редким исключением. Побеги от патруля, драки с соперниками на танцах в рабочем клубе, отсидки на гауптвахте – всё вошло в будни военной службы. Так и познакомился с будущей своей супругой – красавицей Зинаидой, матерью Владислава.

– Купецкого мы роду-племени, – запомнились Владу слышанные в детстве слова теперь уже почившей бабуси.

Род-то действительно был купеческий. Да только куда всё богатство делось? Мать рассказывала, что самого купца Кинёва забрали чекисты в двадцать пятом. Его огромный дом с амбарами и магазином реквизировала советская власть. Оставили малолетнему потомству, которое состояло, главным образом, из шести девок (оба сына сгинули в горниле гражданской войны, воюя на стороне Белой гвардии), лишь небольшой флигелёк для жительства, а остальное уж извините-подвиньтесь! Где теперь могилка купца власти родным не сообщили. Видимо, шлёпнули где-нибудь в застенках по-тихому и зарыли с другими чуждыми элементами в безвестном общем погребении. Душа неприкаянная где теперь витает?

Мать рассказывала, нашли они потом во время Отечественной войны спрятанный клад купеческий – зарытый, как положено, сундучок в подвале того самого флигелька. Сундучок был до верха набит николаевскими купюрами. Но кому эти бумажки рухнувшей империи нужны теперь были? Разве что стену вместо обоев обклеить. Так бабка и сделала в спальне младших дочерей, чтоб ветром не задувало в щели. Мать хорошо помнила эти обои – остатки чьего-то былого достатка!

А папашу Влад вообще-то помнил, как непревзойдённого специалиста в области техники. О нём коллеги по работе говорили:

– Таймуразу доверь хоть самолёт, он и в нём разберётся!

А ещё отец Влада был большой самодур и бабник. Вечно мотался по командировкам – его ценило начальство и бросало по разным участкам. Так всю жизнь и болтался по стране, пока с матерью не развелись окончательно. В ту пору Владу исполнилось двенадцать. С тех времён отца и не видел, лишь алименты поступали, и то с перерывами. Говорят, у него в разных городах были гражданские жёны и детей от него наплодили несметное число.

Припоминал Влад, как когда-то отец издевался над ними. Перепадало и ему, когда по-детски, бывало, нашкодит. Злой родитель ставил в угол на колени, а на пол подсыпал крупную соль или гречку, частицы которых потом больно впивались в колени, и те распухали до синевы, а соль ещё и разъедала кожу. После такого метода воспитания долго не разгибались коленки и их приходилось отмачивать в холодной воде. Мать не могла на это смотреть равнодушно и заступалась за собственных чад. Тогда ей жестоко доставалось.

– Ты садист, – бросала мужу в физиономию обвинение несчастная женщина. – Такому отцу нельзя заводить детей!

Это только больше разъяряло Таймураза и он прямо зверел. Однажды было такое, что приставил к виску жены незаконно хранившийся у него пистолет и нажал на курок. Но отсыревший патрон дал осечку. Он ещё раз нажал на курок – и снова осечка. Тогда в необузданном порыве он в кровь избил беззащитную женщину и пропал на несколько дней из дома. Этот случай Влад на всю жизнь запомнил. Он тогда сильно испугался за мать. А она и это мужу простила. Видно очень любила.

Ещё была в характере отца невероятная ревность, сопряжённая с болезненной мнительностью. Возвращаясь из командировок, он непременно выяснял у жены с помощью обычных своих методов физического воздействия не изменяла ли она ему за период его отсутствия.

– Ты подстилка, – зловеще шипел он, – и тебе я не верю!

Женщина плакала и божилась, умоляла чтоб расспросил соседей. Но это не оказывало никакого воздействия, и изувер лишь цинично насмехался. Смеялся и бил беспощадно. В этом находил для себя удовольствие.

Был такой случай, когда мать, поддавшись на уговоры подруги, сделала в парикмахерской укладку волос с химической завивкой – хотела встретить в свой день рождения с красивой причёской супруга. И чем это кончилось для неё! В собственный день рождения она была зверски избита и обрита наголо. Потом долго ходила в платке, как старуха, прикрывая невольное уродство.

Дети не хотели такого отца и когда тот навсегда исчез с горизонта, рады были сему бесконечно. Уже повзрослев, Влад узнал, что родитель закончил дни свои преждевременно. Он разбился насмерть с каким-то своим другом на мотоцикле, когда они в пьяном виде возвращались с рыбалки. Как бы там не было, а на всю оставшуюся жизнь запомнились отцовские слова, прозвучавшие, как напутствие:

– В жизни всего надо добиваться!

А мать после развода тяжело заболела и слегла. Больше не оправилась от полеартрита, все суставы вывернула болезнь, доведя до инвалидности. В тридцать пять лет осталась одинокой, и двое детей на руках – Влад и младший братишка Игорь. Семья жила на Кавказе, в дагестанской столице Махачкале. Брат связался с преступным миром и пошёл по кривой дорожке. Он не вылезал из тюрем. Влад хорошо учился, закончил технический ВУЗ и оказался по распределению в Таджикской ССР, где работал инженером в строительно-монтажном управлении. У него ещё со школы проявились способности к литературному творчеству, и он иногда печатался в местной газете «Хатлонская правда». Женился и дочь родилась, назвали её Вероникой. Мать вернулась на родину на Урал и жила у младшей сестры Галины. Скромная зарплата инженера не позволила Владиславу создать семье обеспеченную жизнь. Расставание с матерью легло тяжким грузом на душе и это всегда тревожило уязвлённую совесть. Как исправить положение молодой специалист не знал. В ту пору, в период правления кремлёвских старцев, жить в нужде не считалось пороком.

Такова она, жизнь, в бытовых её проявлениях…

А сейчас Влад спешил на призыв сигнала тревоги. Дежурный ополченец изо всей силы дубасил колом в подвешенную на дереве железную бочку. На звук из подъездов соседних двухэтажек выбегали молодые мужчины, вооружённые арматурными прутами или обрезками труб. Почти у каждого виднелся заткнутым за пояс или торчащим рукояткой из обуви внушительный тесак.

– Командир, тут пацан прибежал. Говорит, на Ушакова таджики ворвались во двор, бьют стёкла в домах, захватили одного из жителей и жестоко его избивают, – быстро докладывал Владу обстановку дежурный.

Рядом находился гараж Владислава, где хранились собранные по району 16 ружей с боеприпасами к ним. Бутылки с бензином, с заткнутыми ветошью горлышками, тоже стояли рядами вдоль стенки, приготовленные заранее на крайний случай.

– Не надо! – кивнув на гараж, решил начальник ополченцев. – Там не было стрельбы, значит без этого обойдёмся. Скорее туда, на помощь!

Человек тридцать бросились вслед за вожаком на улицу Ушакова. Подбегая, Влад издали заметил, как пятеро молодых таджиков ногами ожесточённо пинают распростёртое на земле тело пожилого мужчины. Отчётливо было видно, как дёргается под ударами седовласая голова бедняги, трепыхаясь рассыпавшимся серебром белоснежных прядей. Откуда-то из-за дома доносились истошные женские крики.

– Ребята, бегите туда. Со мной Петро и Коляныч, – распоряжался Влад на ходу. Вся группа свернула и скрылась за углом дома, из-за которого доносились призывы о помощи. Втроём с командиром названные ополченцы кинулись отбивать пострадавшего мужчину. Таджики, бросив жертву, припустили наутёк. Подбежав к лежащему, Влад понял, что тот – готов, над ним уже мёртвым куражились подонки. Ярость вскипела в душе Владислава, и он изо всей мочи пустился вдогонку. Убийцы бросились врассыпную, кто перемахнув через забор бывшего детского садика, кто свернув в ближайший проулок, в поисках спасения от преследователей. Один ломанулся через густо поросший высоким бурьяном пустырь.