Текст книги "Самостоятельные люди"

Владимир Железников
Самостоятельные люди. Рассказы

Всемирная литература

© Владимир Железников

© Оформление. ООО «Издательство Эксмо»

Рыцарь

Саша вышел во двор и огляделся… Двор был пуст, только у гаража, который стоял в глубине, ворота были открыты настежь.

Ну, машины – это была его страсть. Он знал все марки советских автомобилей.

Саша подошёл к гаражу, осторожно заглянул и остановился на пороге. Дальше идти без разрешения он боялся.

Шофёр, совсем молодой на вид парень, возился в моторе «Волги». Он поднял голову и улыбнулся.

– Здравствуйте, дядя, – сказал Саша.

– Здравствуй, малый, если не шутишь, – ответил шофёр.

– Я не шучу. – Саше понравилось, что шофёр назвал его малым. Это для него звучало необычно, ну, вроде как он сродни стал этому необыкновенному человеку, от которого так хорошо пахнет бензином, мазутом и ещё чем-то таким, отчего просто захватывает дух.

– А если не шутишь, вот тебе ведро, принеси воды, – сказал шофёр. – Вон там, в глубине гаража, есть водопровод.

Саша взял ведро, дужка его глухо звякнула. И он, Саша, пошёл в глубь гаража.

В гараже было полутемно, но Саша совсем не боялся, он легко и свободно шёл среди машин. Потом набрал полнёхонько ведро воды, еле дотащил, а когда шофёр сказал, что ведро, пожалуй, было для него тяжёлым, он улыбнулся: «Ерунда, мол, не такие таскали». Хотя в своей жизни не притащил ни одного ведра воды. И сейчас, когда тащил, от собственной неловкости облил себе ноги.

Шофёр залил воду в машину, закрыл капот и протянул Саше руку.

– Заходи, когда будет время, – сказал он. Саша крепко пожал ему руку и ответил:

– Обязательно зайду, я ведь живу в этом доме.

Шофёр уехал, а у Саши на руке осталась широкая тёмная полоса – это шофёр вымазал его руку машинным маслом. Жалко, что во дворе не было ребят: некому было показать шофёрскую заметину. Так и ушёл Саша домой, но шофёра теперь считал лучшим своим другом.

Прошло несколько дней, и как-то этот шофёр, выезжая из ворот, обругал Сашину бабушку. Она стояла в воротах, разговаривала с женщиной и не видела, что загородила дорогу машине.

– Эй, тётка! – грубо крикнул шофёр. – Нашла где стоять, а то толкану машиной, костей не соберёшь.

И Саша это всё услышал. Это так кричали на его бабушку, на самого хорошего, доброго человека! И кричал не кто-нибудь, а его друг-шофёр. Саша покраснел, потом побелел и вдруг бросился со всех ног за машиной. Он подскочил к шофёру и крикнул ему в лицо:

– Если вы ещё раз когда-нибудь закричите на мою бабушку, я вас… я вас ударю! – Он кричал высоким тонким голоском.

Вот сейчас что-то должно было случиться.

– Ух ты! – сказал шофёр. – Какой рыцарь, прямо благородный рыцарь. – Он оглушительно рассмеялся.

Больше он ничего не мог сказать. Просто не знал, что ему говорить. Может быть, ему было стыдно. До сих пор он часто так гремел басом на людей и никогда не задумывался, что обижает их. Он кричал на них и уезжал дальше своей дорогой. А тут впервые ему сказали такие слова. И кто сказал? Маленький мальчик, которого он мог одним щелчком опрокинуть на землю, о котором он даже не помнил, стоило ему уйти с работы. Он даже не знал его имя.

А Саша стоял перед ним, как дикий зверёк, – решительный, отчаянный, готовый до конца отстоять свою бабушку. Он сейчас совсем не боялся и совсем не стеснялся, это было с ним впервые. Пусть все-все люди смотрят на него, а он ничего не боится. Пусть на него смотрят случайные прохожие. И только где-то в глубине его глаз шофёр увидел и боль и обиду. Тогда он сказал:

– Ну, прости, малый, виноват, кругом сто раз виноват, и вы, бабушка, великодушно простите.

Он тронул машину и помахал Саше рукой.

А бабушка хотела сначала отругать Сашу за то, что он лезет не в свое дело, но потом передумала. Разве можно ругать человека за благородные поступки? Нет, конечно! И бабушка это отлично знала. Тем более, что у неё в голове вдруг запела старая, забытая песня. Ей захотелось запеть эту песню вслух, так у неё было радостно на сердце, но она сдержалась. Пели одни глаза, пели тысячи мелких морщинок около глаз, пели губы, они почему-то расползлись в улыбку. Никто бы даже не поверил, что бабушка умеет так весело и молодо улыбаться. Пели руки, когда они стали, непонятно зачем, поправлять шапку у Саши. Так у неё было хорошо на сердце, ведь до чего дожила: Саша заступился за неё! Значит, не зря она сидела около него ночами, когда он болел. Жив человечек.

История с азбукой

После уроков я зашёл в первый класс. Я бы не стал к ним заходить, но соседка поручила присмотреть за её сыном. Всё-таки первое сентября, первый школьный день.

Заскочил, а в классе уже пусто. Все ушли. Ну, хотел повернуться и идти. И вдруг вижу: на последней парте сидит какая-то кнопка, из-за парты её почти не видно. Это была девочка, а совсем не мальчик, которого я искал. Как полагалось первоклашкам, она была в белом переднике и с белыми бантами ровно в десять раз больше её головы.

Странно, что она сидела одна. Все ушли домой и, может быть, уже едят там бульоны и молочные кисели, и рассказывают родителям чудеса про школу, а эта сидит и неизвестно чего ждёт.

– Девочка, – говорю, – почему не идёшь домой?

Никакого внимания.

– Может быть, потеряла что-нибудь?

Сидит как статуя, не шелохнётся.

Что делать – не знаю. Уйти вроде неудобно. Подошёл к доске, придумываю, как расшевелить эту «статую», а сам потихоньку рисую на доске мелом. Нарисовал первоклашку, который пришёл из школы и обедает. Потом его отца, мать и двух бабушек. Он жуёт, уплетает за обе щеки, а они ему смотрят в рот. Получилась забавная картинка.

– А мы с тобой, – говорю, – голодные. Не пора ли и нам домой?

– Нет, – отвечает, – я домой не пойду.

– Что же, ночевать здесь будешь?

– Не знаю.

Голос у неё жалобный, тоненький. Комариный писк, а не голос.

Я оглянулся на свою картину, и в животе у меня заурчало. Есть захотелось.

Ну её, эту ненормальную. Вышел из класса и пошёл. Но тут меня совесть заела, и я вернулся.

– Ты, – говорю, – если не скажешь, зачем здесь сидишь, я сейчас вызову школьного врача. А он – раз-два! – «скорая помощь», сирена – и ты в больнице.

Решил напугать её. Я этого врача сам боюсь. Вечно он: «Дыши, не дыши», – и градусник суёт под мышку. Холодный как сосулька.

– Ну и хорошо. Поеду в больницу.

Честное слово, она была ненормальная.

– Можешь ты сказать, – закричал я, – что у тебя случилось?

– Меня брат ждёт. Вон во дворе сидит.

Я выглянул во двор. Действительно, там на скамейке сидел маленький мальчик.

– Ну и что же?

– А то, что я ему обещала сегодня все буквы выучить.

– Сильна ты обещать! – сказал я. – В один день всю азбуку?! Может быть, ты тогда школу закончишь в один год? Сильна врать!

– Я не врала, я просто не знала.

Вижу, сейчас она заплачет. Глаза опустила и головой как-то непонятно вертит.

– Буквы учат целый год. Это непростое дело.

– У нас папа с мамой уехали далеко, а Серёжа, мой брат, сильно скучает. Он просил бабушку, чтобы она написала им от него письмо, а у неё всё нет свободного времени. Я ему сказала: вот пойду в школу, выучу буквы, и напишем маме и папе письмо. А он мальчикам во дворе рассказал. А мы сегодня весь день палки писали.

Сейчас она должна была заплакать.

– Палки, – говорю, – это хорошо, это замечательно! Из палок можно сложить буквы – Я подошёл к доске и написал букву «А». Печатную. – Это буква «А». Она из трёх палок. Буква-шалашик.

Вот уж никогда не думал, что буду учителем. Но надо было отвлечь её, чтобы не заплакала.

– А теперь, – говорю, – пойдём к твоему брату, и я всё ему объясню.

Мы вышли во двор и направились к её брату. Шли, как маленькие, за руки. Она сунула мне свою ладошку в руку. Мягкая у неё ладошка и тёплая, пальцы подушечками.

Вот, думаю, если кто-нибудь из ребят увидит – засмеют. Но не бросишь же её руку – человек ведь…

А этот печальный рыцарь Серёжа сидит и болтает ногами. Делает вид, что нас не видит.

– Слушай, – говорю, – старина. Как бы тебе это объяснить? Ну, в общем, чтобы выучить всю азбуку, нужно учиться целый год. Это не такое лёгкое дело.

– Значит, не выучила? – Он вызывающе посмотрел на сестру. – Нечего было обещать.

– Мы писали палки весь день, – с отчаянием сказала девочка. – А из палок складываются буквы.

Но он не стал её слушать. Сполз со скамейки, низко опустил голову и поплёлся утиной походочкой.

Меня он просто не замечал. И мне надоело. Вечно я впутывался в чужие дела.

– Я выучила букву «А». Она пишется шалашиком! – крикнула девочка в спину брату.

Но он даже не оглянулся.

Тогда я догнал его.

– Слушай, – говорю, – ну чем она виновата? Наука – сложное дело. Пойдёшь в школу, сам узнаешь. Думаешь, Гагарин или Титов в один день всю азбуку одолели? Тоже ой-ой как попотели! А у тебя и руки опустились.

– Я весь день на память письмо маме сочинял, – сказал он.

У него было такое печальное лицо, и я подумал, что зря родители не взяли его, раз он так скучает. Собрались ехать в Сибирь, бери и детей с собой. Они не испугаются далёких расстояний или злых морозов.

– Боже мой, какая трагедия! – говорю. – Я сегодня приду к вам после обеда и всё изображу на бумаге под твою диктовку в лучшем виде.

– Вот хорошо! – сказала девочка. – Мы живём в этом доме, за железной изгородью… Правда, Серёжа, хорошо?

– Ладно, – ответил Серёжа. – Я буду ждать.

Я видел, как они вошли во двор и их фигурки замелькали между железными прутьями забора и кустами зелени. И тут я услышал громкий, ехидный такой мальчишеский голос:

– Серёжка, ну что, выучила твоя сестра все буквы?

Я видел, что Серёжа остановился, а сестра его вбежала в подъезд.

– Выучить азбуку, знаешь сколько надо учиться? – сказал Серёжа. – Надо учиться целый год.

– Значит, плакали ваши письма, – сказал мальчишка. – И плакала ваша Сибирь.

– Ничего не плакала, – ответил Серёжа. – У меня есть друг, он уже давно учится не в первом классе; он сегодня придёт к нам и напишет письмо.

– Всё ты врёшь, – сказал мальчишка. – Ох и силён ты заливать! Ну, как зовут твоего друга, как?

Наступило молчание.

Ещё минута, и должен был раздаться победный, торжествующий возглас ехидного мальчишки, но я не позволил этому случиться. Нет, это было не в моём характере.

Я влез на каменный фундамент забора и просунул голову между прутьями.

– Между прочим, его зовут Юркой, – крикнул я. – Есть такое всемирно известное имя.

У этого мальчишки от неожиданности открылся рот, как у гончей, когда она упускает зайца. А Серёжка ничего не сказал. Он был не из тех, кто бил лежачих.

А я спрыгнул на землю и пошёл домой.

Не знаю почему, но настроение у меня было хорошее. Весело на душе, и всё. Отличное было настроение. Даже петь хотелось.

Дневник «П. М. М.»

Новичок

5 октября

Составил окончательный план экспедиции на Новую Гвинею. Пойду по следам Миклухо-Маклая. Каждый день стараюсь узнать что-нибудь новое об этом острове. Сегодня, например, прочитал, что там, в зарослях манговых деревьев, на болотах, водятся моллюски побольше килограмма! Они забираются в ил и живут семьями.

Удивительное дело! Говорят, папуасы безграмотные и даже не имеют своей азбуки. Это в наше-то время! Решил изучить их язык и составить алфавит. Раз никто до сих пор не занялся папуасской азбукой, то теперь это должен сделать советский человек.

Все записи буду подписывать тремя буквами: «П. М. М.», что значит «Потомок Миклухо-Маклая». По-моему, здорово придумано!.. «П. М. М.».

Михаил Платонович что-то последнее время часто болеет. Если бы не моя страсть к путешествиям, обязательно стал бы врачом, чтобы открыть лекарство от всех болезней.

П. М. М.

17 октября

У нас в классе новичок. Его зовут Гога Иглицкпй. А приехал он из южного города Туапсе. И, главное, он живёт в нашем доме. Хорошо бы с ним подружиться!

П. М. М.

21 октября

На последнем уроке географии Михаил Платонович рассказывал про самую высокую гору в мире – Эверест. Она находится в Индии. Только двое людей побывали на её вершине – шерп Тенцинг и англичанин Хиллари.

Шерпы – маленькая народность в Индии, прирождённые альпинисты, а Тенцинг даже среди них самый ловкий и выносливый. Он носит почётное звание индийских альпинистов – «тигр снегов».

Нужно будет обязательно написать письмо Тенцингу. Мне очень нравится, что он шерп и что он «тигр снегов».

П. М. М.

28 октября

Шли из школы втроём: Михаил Платонович, Гога и я. По-моему, Михаилу Платоновичу Гога тоже нравится. Да и как может быть иначе, когда он такой умный и сильный.

Будем дружить втроём.

П. М. М.

* * *

Димка прочёл свои старые записи и написал:

3 ноября

Мы с Гогой неразлучные друзья. Сегодня обменялись пионерскими галстуками. Хочу дать ему почитать свой дневник. Вдруг он тоже собирается в путешествие. Вот бы поехать куда-нибудь вместе!»

Тут Димка вспомнил, что должен сходить в магазин для Михаила Платоновича, и осторожно вышел, чтобы мама не услышала, а то заставит надеть калоши.

В магазине Димка купил масло и сыр. Придирчиво расспросив, какой хлеб самый свежий, взял несколько ситников. На обратном пути два раза призывно свистнул у Гогиного окна и закричал:

– Пошли к Михаилу Платоновичу!

Через несколько минут они уже влетели к старому учителю. Тот лежал на диване, положив ноги на высокий табурет, чтобы отдыхали.

– Я не один, – смущённо сказал Димка.

– Ты так говоришь, точно привёл ко мне уссурийского медведя.

– Да нет, – рассмеялся Димка, – привёл товарища.

А в комнату уже протиснулся Гога.

– Это ты, Иглицкий? – узнал Михаил Платонович новичка, тяжело засопел и поднялся. – Заходи!

В комнате сразу стало тесно, потому что Михаил Платонович был высокий, широкоплечий и толстый. Он взял сумку с продуктами у Димки и сказал:

– Ну, я пойду на кухню, займусь хозяйством, а вы здесь действуйте согласно настроению.

– Нравится? – спросил Димка. – Стол, понимаешь, без скатертей, которые вечно пачкаются. На кровать можно садиться, как в корабельном кубрике.

Гога только успевал оглядываться по сторонам. Комната учителя была необычная.

Простая железная кровать покрыта шерстяным одеялом. Па стенах висели географические карты и рисунки фрегатов, каравелл и парусных яхт.

Михаил Платонович поставил на стол пузатый алюминиевый чайник, хлеб, нарезанный крупными кусками, открытую банку со сгущёнными сливками.

– Эй, на вахте! – вдруг оглушительно крикнул Михаил Платонович мальчикам, которые прилепились к картинкам на стене. – Не хотите ли отведать горя чего рома?

– С удовольствием, капитан! – ответил Димка.

И ребята уселись пить чай.

Гога и Димка

Прошло несколько недель. Гога чувствовал себя в классе так, словно проучился здесь много лет. На переменах он громко разговаривал и даже любил прихвастнуть.

Один раз сказал, что видел в Чёрном море кита. Когда он такое заявил, Димка отошёл в сторону, чтобы никто не догадался по его лицу, что Гога врёт. А в другой раз выхватил у Михаила Платоновича портфель, а потом хвастался перед ребятами, что учитель его самый первый друг.

Тут уж Димка, который действительно давно дружил с Михаилом Платоновичем, не вытерпел и возмутился:

– Чего ты выхваляешься: «я да я», «мы с Михаилом Платоновичем»! Похвальбушка, вот ты кто!

– А тебе что, завидно? – ехидно сказал Гога. – Мне дал понести, а тебе нет?

«И правда, – подумал Димка. – Видно, я от зависти злюсь. Михаил Платонович ни разу не предложил мне понести портфель, а Гоге дал».

В этот день Димка пришёл домой и написал в дневнике:

26 ноября

Обозвал Гогу «похвальбушкой». Как потом выяснилось, сделал это от зависти.

Никогда раньше не думал, что я такой. Я спросил у Михаила Платоновича, что делать, если человек завидует (конечно, я не назвал себя). Он ответил: «С этим надо бороться».

Буду бороться. Только ещё не знаю как, потому что ведь холодное обтирание и утренняя гимнастика здесь не помогут.

Я узнал, что на Новой Гвинее можно охотиться на кабанов ночью с фонарём. Кабаны там любопытные, сами выходят на свет фонаря.

П. М. М.

Михаил Платонович заболел…

Михаил Платонович чувствовал себя с утра неважно. Покалывало сердце и отдавало в левую руку. Всё же он пришёл на урок, уселся за учительским столом и вызвал Иглицкого.

Михаил Платонович недавно спрашивал Гогу, и тот к уроку не готовился. Он путался, сбивался, а когда заметил, что учитель слушает с закрытыми глазами, начал напропалую врать.

Димка сидел красный и делал Гоге предостерегающие жесты, но тот увлёкся и стал дурачиться. В классе уже все посмеивались.

Но вот Михаил Платонович открыл глаза и посмотрел на Гогу.

– Садись, – сказал он. – Урока ты не выучил.

Михаил Платонович глубоко вздохнул, подошёл к окну и долго стоял спиной к классу. Он прислушивался к ноющей боли в сердце и. смотрел, как школьный дворник поджигал большие кучи опавших листьев. Листья были сырые, горели плохо, и только маленький, едва заметный дымок тянулся кверху.

Все думали, учитель заругает Гогу, но он даже не поставил ему отметки, дождался звонка и молча ушёл.

Димка встретился с Гогой в раздевалке. Тот стоял в своём новеньком тёмно-сером пальто с пушистым воротником.

– Ты что, Михаила Платоновича не будешь дожидаться?

– Нужно очень! Я про него всё узнал, он теперь уже не учитель географии, а пенсионер, бывший учитель… И мне начхать на него. Счастливо оставаться! – И Гога убежал.

Димка хотел броситься за ним. Ему обязательно надо было объясниться с Гогой, но оглянулся и увидел Михаила Платоновича.

– Дядя Миша, вы… – он говорил заикаясь, – вы ничего не слышали? Правда ведь, ничего?

Больше всего на свете Димке хотелось получить отрицательный ответ, но учитель кивнул головой:

– Слышал.

– Это он пошутил, понимаете, он горячий, дядя Миша. Я живо его догоню. Он извинится перед вами! И за урок и вот за эти слова. А, хотите?..

– Не надо, Димка. И потом, я в самом деле ухожу на пенсию.

Никогда ещё их возвращение с Михаилом Платоновичем домой не было таким печальным. Шли они медленно. Михаил Платонович быстро уставал и задыхался. Димка проводил его до квартиры и пошёл домой. Не побежал, как всегда, а пошёл, потому что не разбежишься, когда такие нелёгкие мысли в голове.

На следующий день у Михаила Платоновича случился инфаркт – тяжёлая болезнь сердечных сосудов. Димка впервые слышал это слово. Он принёс в класс весть о болезни учителя. Его стали расспрашивать, как да что, и только один Гога не подошёл. Потом затрезвонил звонок, и ребята побежали на урок, чтобы встретиться с новым учителем географии.

Это оказалась молоденькая женщина с коротко остриженными волосами. Она была красивая, и Димку это неприятно поразило. Но скоро он догадался, почему она была такая красивая: у неё были синие-синие глаза, чёрные волосы, а кофточка под цвет глаз, тоже синяя. «От кофточки», – подумал Димка и успокоился.

Учительница не сидела на месте, как Михаил Платонович, а неслышно расхаживала между рядами, заложив руки за спину.

На перемене Гога шептал в коридоре:

– Вот это учительница! Не то что наш старикан: «вы перепутали вулкан Этну с Везувием», «достопочтенный рыцарь», точно мы англичане из средневековья.

Ребята тоже хвалили её, и Димке вдруг стало одиноко-одиноко. Ему было жалко Михаила Платоновича.

«Ну и пускай все забыли дядю Мишу, мы и без них проживём».

Из школы в этот день Димка шёл следом за Гогой. Он смотрел ему в спину и думал:

«Пальто с хлястиком носит, задавала!» Ему почему-то захотелось догнать Гогу, наскочить и оторвать этот хлястик. Точно от этого стало бы легче. И он догнал Гогу и грубо толкнул его плечом:

– Зайдём во двор. Дело есть!

Димка свернул во двор, не оглядываясь, чувствуя, что Гога идёт за ним без охоты.

– Ну, чего? – насторожённо спросил Гога.

Димка расстегнул пальто и снял галстук.

– Давай мой галстук назад. Разошлись наши дорожки. Я бы тебя, такого, из пионеров выгнал!

– За что, интересно?

– За твою подлую натуру.

Гога тоже снял галстук.

– Ну, ещё чего скажешь?

– А вот чего! – И Димка неожиданно ударил его по щеке.

Гога схватился за щеку и закричал тонким, девчоночьим голосом:

– Ты что дерёшься? Я всем расскажу! Заманил и нападаешь на безоружных!

– Ах, заманил? – сказал Димка. – Тогда снимай пальто, будем драться.

Он вдруг почувствовал приступ ярости. Дрожащими от волнения руками Димка стал снимать пальто, но Гога повернулся и стремительно пустился наутёк. Он бежал, поминутно оглядываясь, а когда увидел, что Димка за ним не гонится, остановился и помахал кулаком:

– Ничего, мы ещё с тобой посчитаемся.

История с дневником

2 декабря

Сегодня у нас на уроке географии был балет. Новая географичка всё время расхаживала, пританцовывая, между партами. А наши растаяли и улыбались ей.

Забыли Михаила Платоновича.

Димка подумал, что бы ещё написать, и вдруг нарисовал во весь тетрадный лист пляшущего человечка и подписал:

Ах, я вам расскажу, как надо танцевать по континентам и островам!

К Михаилу Платоновичу не пускают. Продолжаю изучать Новую Гвинею. Слова Миклухо-Маклая: «Даже падая в пропасть, не теряй присутствия духа», – я взял себе на вооружение.

Через несколько дней мама снова уходит в экспедицию. Но на этот раз недалеко. На поезде ехать всего одну ночь, а потом ещё на санях, к таёжной деревне. Там у них основная база. Моя мама геодезист.

Геологи ищут нефть, алмазы, золото, а потом приходят геодезисты и наносят эту местность на карту.

Обычно, когда мама раньше уходила в тайгу, то оставляла меня на Михаила Платоновича, а теперь я останусь один. Она сказала: «Дмитрий, я надеюсь на твою сознательность», – и почему-то тяжело вздохнула.

П. М. М.

* * *

Димка посмотрел на часы, увидел, что опаздывает в школу, и, торопясь, вместе с тетрадями сунул в портфель дневник.

В этот день дежурным был Гога. На перемене он остался в классе один и вдруг увидел под димкиной партой толстую тетрадь в коричневом переплёте с белой наклейкой и надписью: «Дневник «П. М. М.»

«Димкины записки», – решил Гога. Он помедлил, не зная, что делать. Но любопытство взяло верх. Воровато оглядевшись, наугад раскрыл тетрадь. И сразу увидал пляшущего человечка с подписью: «Ах, я вам расскажу, как надо танцевать по континентам и островам», а ещё пониже, в скобках: «Портрет новой географички».

Гога оглянулся на дверь. Никого. Тогда он подошёл к учительскому столу, положил на него димкин дневник и вышел.

Наталья Валентиновна вошла в класс. На столе лежала развёрнутая тетрадь. Она взяла её, прочла и залилась краской. Димка посмотрел на тетрадь в руках учительницы, и ему показалось, что это его дневник. На всякий случай он запустил руку в портфель – дневника там не было. Кто-то, значит, подложил его учительнице.

Наталья Валентиновна полистала дневник, потом отложила, хотела пройтись, по привычке, между партами, но вспомнила фразу из дневника: «Географичка расхаживала между партами», остановилась.

– Ребята, кто забыл на столе свой дневник?

Все промолчали, толком ещё не понимая, какой дневник. А у Димки от неожиданности всё перепуталось в голове.

– Что ж, – сказала учительница, – тогда я возьму его домой, прочту и, может быть, на досуге догадаюсь, кто этот таинственный «П. М. М.» – Она внимательно обвела ребят глазами, но так и не догадалась, чей это дневник.

– Иванов, иди отвечать.

Она вызвала Димку просто так, а тот решил, что она всё знает.

Он встал, помялся и бросил со злостью:

– А я урок отвечать не буду, я его не выучил!

Наталья Валентиновна удивлённо посмотрела на Димку. Она отлично помнила по отметкам в журнале, что этот мальчик – один из лучших учеников.

– Что с тобой, Иванов? Может быть, ты заболел?

– Ничего я не заболел, а отвечать не буду, я не запомнил…

– Вот как, – сказала Наталья Валентиновна, взяла ручку, отыскала димкину фамилию в списке и помедлила, чтобы успокоиться от всех сегодняшних неожиданностей. – Я тебе ставлю двойку, а после уроков мы ещё поговорим. Но поговорить после уроков не удалось. Когда за учительницей захлопнулась дверь, и классе поднялся шум.

– Видали, герой! – кричал Гога. Отмечать не хочет! А класс должен страдать, да?

Ребята поддержали Гогу. Даже Юра Новиков, смешной долговязый мальчик, самый тихий во всём классе, вдруг заметил:

– Конечно, нехорошо. Зачем ты обидел Наталью Валентиновну? – Он густо покраснел и, чтобы как-то сгладить свои слова, перевёл разговор: – А дневник, интересно, чей?

– Не мой, – усмехнулся Гога и так выразительно посмотрел на Димку, что всем стало ясно, кто его владелец.

«Так это, значит, Гога всё устроил», – догадался Димка. У него тоскливо заныло сердце. Молча отвернувшись, он быстро пошёл по коридору. Он боялся, что если, кто-нибудь догонит, то он не выдержит и заплачет. Но его никто не догнал.