Электронная библиотека » Владимир Железников » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 23 декабря 2024, 10:20


Автор книги: Владимир Железников


Жанр: Детская проза, Детские книги


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Птица перелетная

История эта случилась прошлым летом. Был я тогда в отпуску и жил у лесника под Горьким, на левом, высоком берегу Волги. Семья у лесника была небольшая: он, жена и двое ребятишек. Один совсем малыш – четыре года, а второй уже пятиклассник. Я не знал, что у лесника два мальчика, потому что, когда я пришёл, старший ещё не вернулся из школы.

Он заявился к обеду. Аккуратно одетый, в белой рубашке, с пионерским галстуком.

– Здравствуй, – сказал я. – Вот поселился у вас, будем вместе рыбачить.

– Здравствуйте, – ответил он спокойно. – Я рыбалку не очень люблю, я больше лес люблю.

Подошла сама хозяйка, Марья Лавровна, загорелая черноволосая женщина. Она одна в семье была такая тёмная, а все трое мужчин – Иван-большой и его сыновья Ваня-маленький и Максим – были светлые, точно каждому из них на голову вылили по горшку сметаны.

– Ваня, – сказала она сыну, – иди напои Бурёнку. А то жарко, пить ей хочется.

Мальчик ушёл.

– Познакомились?

– Познакомились. От рыбалки отказывается. Лес, говорит, любит.

– Это у него по наследству, от отца. Того из лесу не вытянешь.

И правда, за неделю, что я прожил в избе лесника, я почти не видел Ивана Семёновича.

В лесу какая работа? Можно ничего не делать, и не скоро это заметишь. Есть ещё такие лесники. Смотришь, для себя травку покосит, дрова на зиму подсоберёт, а потом отдыхает.

А Иван Семёнович работал на совесть. То он дерево с гнилью найдёт и вырубит, то проверит, чтобы колхозное стадо не портило кустарник, а козы – не объедали молодых побегов. И за охотниками надо последить, чтобы кто-нибудь не задумал браконьерства.

* * *

Скоро появился у лесника ещё один жилец – студент-художник. Из Москвы приехал.

Тонкий такой, высокий юноша, одетый в синие парусиновые брюки с молниями на карманах и цветную ковбойку. У него было маленькое красивое лицо и волосы впереди стояли ёжиком.

– Хозяюшка, – попросил он, – приютите недельки на две.

Марья Лавровна посмотрела на молодого человека и ответила:

– С большой охотой бы, да некуда. – И кивнула па меня.

– Значит, опередили. – Он улыбнулся и снова стал просить: – Леса у вас хорошие, уходить не хочется.

– А чем будете заниматься? – раздался неожиданно мужской голос.

Все оглянулись. Перед нами стоял Иван Семёнович в выгоревшем армейском костюме и фуражке, сдвинутой глубоко на лоб. Он был удивительно лёгкий на ноги, и никто не слышал, как он подошёл. По лесу Иван Семёнович не ходил, а, можно сказать, плыл, точно его тяжёлые, крепкие ноги не касались земли.

– Испугал! – сказала Марья Лавровна. – Ходишь неслышно.

– Меня за это хождение всю войну в разведке продержали, а ты жалуешься. – Потом он снова обратился к молодому человеку: – Вроде не рыбак?

– Нет. Я студент-художник. Буду рисовать.

– Художник? Это красиво.

Тогда Марья Лавровна сказала:

– Ну ладно, оставайтесь. Спать будете на сеновале, а питаться вместе с нами, в горнице.

– Хорошо, – обрадовался студент. Он протянул Марье Лавровые руку и сказал: – Всеволод.

Потом подошёл ко мне, посмотрел на мои сложные рыбачьи приспособления и опять же протянул руку:

– Рыбак? А я так лесовик.

– Если лесовик, – ответил я, – значит, у вас и товарищ найдётся. Вот он, Ваня.

Студент поздоровался с Ваней. Потом увидел Максима, присел на корточки и вдруг закукарекал.

Максим рассмеялся. Марья Лавровна улыбнулась, а Ваня, тот уже считал студента своим лучшим другом.

* * *

На другой день раньше всех из дому ушли Иван Семёнович и Всеволод.

Всеволод – в лес, а Иван Семёнович уехал в город. В лесу появилась гусеница, и он поехал договариваться, чтобы прислали самолёт.

– Папка поехал за воздушным доктором, – сказал мне Максим. – Он как прилетит, как зажужжит, а потом начнёт бросать на лес белый порошок, и гусеницы сразу все пропадут.

Всеволод вернулся к завтраку. Он пришёл весёлый, в волосах у него были сосновые иглы.

– Сейчас, – сказал он, – будет вручён подарок. Максим, встань передо мной, как лист перед травой.

– Я стою, – ответил Максим, и видно было, что он даже пошевельнуться боится.

Всеволод полез в карман, и тут же в руках Максима появился дед, старый, горбатый, с клюкой. Он был сработан из какой-то коряги, которая, может быть, валялась в лесу уже несколько лет. Время, солнце, дожди изогнули корягу и сделали её отдалённо похожей на старого, крючковатого деда. А Всеволод это заметил: обрубил корягу, сделал деду глаза из зелёных сосновых шишек, и стал дед как живой.

Максим крепко прижал деда к груди и убежал.

– Здорово у вас игрушка эта получилась! – удивился Ваня.

– Это пустяк, – ответил Всеволод, – пойдём со мной в лес, я тебя научу. Здесь главное – острый глаз иметь, ко всякому дереву приглядеться, и фантазию. – Последние слова он проглотил, потому что Марья Лавровна налила ему в кружку молока и он отправил в рот большой кусок домашнего пирога с рыбой. – Вкусно! – пробурчал Всеволод. – Очень вкусно.

* * *

С этого дня Ваня ни на шаг не отходил от студента. Он носил ему краски и складной парусиновый стульчик. Бегал за водой к роднику, если Всеволоду хотелось пить. Ваня даже дружков своих забросил и не ходил к ним в деревню.

Всеволод рисовал, а больше вырезал из дерева всякие фигурки. У него уже был чудесный ветвисторогий олень, пятнистый желтокожий леопард и цапля, длинная, с тонкой шеей, на одной ноге.

Эти игрушки Всеволод очень берёг. Однажды Максим, который вертелся около него, уронил оленя и сломал один рог.

– Разбился, – испугался Максим. Он нагнулся, чтобы поднять оленя, но Всеволод выхватил оленя у него из-под рук.

– Болван, – сказал он и толкнул мальчика.

Иван Семёнович в это время сидел в стороне и правил косу. Он ничего не сказал Всеволоду, а только сердито крикнул:

– Максим, иди к папке! Нечего около чужих околачиваться!

Максим заплакал. А Всеволод рассмотрел оленя и обрадованно сказал:

– Это пустяк. Поставлю штырь и скреплю рог.

На Максима он даже не взглянул.

* * *

Всеволод нашёл кусок дерева и сделал из него голову женщины, с высокой причёской и длинным разрезом глаз. Всем нам эта женская голова понравилась, и мы ждали, когда же Всеволод подберёт к ней туловище. Но он, сколько ни искал, найти не мог. Мы даже стали помогать ему. Если нам попадался на глаза какой-нибудь изъеденный муравьями корень или пень, мы тут же тащили Всеволоду. Иван Семёнович и тот каждый день приносил из лесу суки странно изогнутой формы, обрубки деревьев с наростами.

Но Всеволод только мельком оглядывал «наши богатства» и отворачивался.

«Даже спасибо не скажет. Мы стараемся, а он плюёт на нас, – подумал я. – Нахальный всё же парень». И мне стало обидно за себя и за семью лесника.

Утром на следующий день я встал и сразу почему-то вспомнил про Всеволода. «Приду с рыбалки и поругаюсь с ним, скажу ему, что о нём думаю», – решил я, собрал удочки и пошёл на рыбалку.

Рыба сразу взялась, и моё плохое настроение улетучилось. Вернулся я домой только после обеда.

Подхожу к избе лесника, вижу – за столом во дворе сидит Всеволод и работает.

Повернулся ко мне – лицо довольное, радостное.

Я хотел пройти мимо, но он мне протянул фигурку, и я остановился.

Стройная маленькая женщина, одетая в длинный халат, подпоясанная синей широкой лентой, приготовилась к танцу. Она не сделала ещё ни одного движения, только подняла руки над головой, но казалось, что вот-вот ударит бубен и она начнёт ритмичный восточный танец.

– Ну? – спросил Всеволод.

Он хотел услышать от меня какие-то хорошие слова и нетерпеливо ждал. Ему обязательно хотелось, чтобы его кто-нибудь похвалил, и он даже заглядывал мне в глаза.

Я сказал ему, что мне нравится его работа. Видно, он остался недоволен мною, потому что отвернулся.

И тут во двор вошли два Ивана – большой и маленький. Всеволод помахал им и протянул фигурку женщины. А Иван Семёнович подошёл к нему вплотную и тихо сказал:

– Ты мне это в нос не тычь! Чтоб сегодня твоего духу в нашем лесу не было!

– Что с вами? – удивился Всеволод. – Объясните.

– Объяснить? Как дерево рубить, так объяснение ему не требовалось.

– Ах, вот вы о чём! – Всеволод улыбнулся. – Подумаешь, какой пустяк, срубил один сук. Он ведь был мне нужен. Ну, простите меня. – И повернулся к Ивану Семёновичу спиной.

Иван Семёнович схватил Всеволода за плечи.

– Пустяк, говоришь? Дерево – пустяк? – Иван Семёнович смотрел в упор на Всеволода. – Ты сам пустяк! Уходи от нас! Пять минут даю тебе на сбор.

– Ну хорошо, хорошо, я уйду, только уберите ваши руки. Драться я не собираюсь.

Иван Семёнович пошёл к дому, а Всеволод крикнул ему вдогонку:

– Уже поздно. Не дойти мне засветло до деревни!

– Добежишь, – ответил Иван Семёнович.

Тогда Всеволод посмотрел на Ваню, и в его глазах мелькнула надежда.

– Ваня, уговори отца. Выручи друга. Ну куда я пойду на ночь глядя?

Ваня отвернулся и пошёл к дому. И я следом за ним. Мне не хотелось оставаться с Всеволодом.

Ровно через пять минут Всеволод уходил. Он был такой же, как в первый день, когда появился здесь, – весёлый, красивый и какой-то лёгкий. И не было ему никакого дела до лесника и до его семьи.

Я высунулся в окно. Когда он проходил мимо, то помахал мне рукой и сказал:

– Привет рыбакам! В этом доме художника не поняли.

Ко мне подошёл Иван Семёнович. Он курил папироску, а когда брал её в руки, то видно было, что пальцы у него слегка дрожат.

– Художник, – сказал он, – а жизнь рубит. Красоты настоящей не понимает. – Он бросил папироску на землю, притушил её носком сапога и посмотрел узкими, прищуренными глазами в ту сторону, куда ушёл Всеволод. – Ты, может, подумал, что я испугался, что он срубил сук у дерева?

Я кивнул.

– Нет, – ответил Иван Семёнович. – Дерево не погибнет, оно живучее. Здесь вопрос глубже. Он всё для себя и для себя, а о других никогда не подумает. С таким человеком в разведку не пойдёшь. Как кукушка перелётная.

– Отец, – крикнул Ваня, – смотри, летит!

А самолёт уже разворачивался над лесом, и тоненькая ниточка дыма оставалась позади него.

– Папка, папка! – закричал Максим. – У самолёта белый хвост. Жар-птица. Самолёт жар-птица!

Скоро самолёт скрылся. Остался только белёсый туман, который медленно оседал на лес.

– Дождя бы не было, – спокойно сказал Иван Семёнович, – а то лекарство смоет.

Разноцветная история

Нас двое у родителей, я и моя сестра Галя, но мама говорит, что мы стоим добрых десяти. Мама никогда не оставляет нас дома одних, потому что тогда я обязательно что-нибудь придумаю и сделаю Галю соучастницей.

Папа называет это «цепной реакцией». И никто не догадывается, что виноват в этом совсем не я, а фантазия, которая живёт во мне. Не успею я опомниться, как она уже что-нибудь такое задумает и вертит мною и крутит как захочет.

Но в это воскресенье нас всё же оставили одних – мама и папа ушли в гости.

Галя тут же собралась гулять, но потом передумала и решила примерить мамину новую юбку. Вообще она любит примерять разные вещи, потому что она франтиха.

Галя надела юбку, мамины туфли на тоненьком, изогнутом каблуке и стала представлять взрослую женщину. Она прохаживалась перед зеркалом, закидывала голову и щурила глаза. Галя худая, и юбка болталась на ней, как на вешалке.

Я смотрел, смотрел на неё, а потом увлёкся более важным делом.

Совсем недавно я был назначен вратарём классной футбольной команды и вот решил потренироваться в броске. Я начал прыгать на тахту. Пружины подо мной громко скрежетали и выли на разные голоса, точно духовой оркестр настраивал свои инструменты.

– Прыгай, прыгай! Вот допрыгаешься – скажу маме!

– А я сам скажу, как ты юбки чужие треплешь!

– А ты всё равно зря тренируешься, – ответила Галя.

– Почему же? – осторожно спросил я.

– А потому, что с таким маленьким ростом не берут на вратарей.

Галя, когда злится, всегда напоминает о моём росте. Это моё слабое место. Галя моложе меня на год и два месяца, а ростом выше. Каждое утро я цепляюсь за перекладину на дверях и болтаюсь минут десять, используя старинный совет шведских спортсменов. Говорят, помогает росту. Но пока что-то помогает плохо.

Не знаю, почему все расхваливают Петера Линге, который придумал так висеть на «шведской стенке».

Обо всём этом я, конечно, Гале не сказал, а только с издёвкой заметил:

– Не возьмут, говоришь? Три ха-ха! Много ты в этом понимаешь! Посмотрела бы на мою прыгучесть! – Я со всего размаха бросился на тахту, но прыгнул без расчёта и ударился головой об стенку.

Галя расхохоталась, а я предложил ей:

– Ну, хочешь – я устрою ворота, а ты возьми мяч и попробуй забить гол.

Гале, видно, надоело представляться взрослой женщиной, и она согласилась.

И вот я стал в воротах, между старинными каминными часами, которые считались в нашей семье музейным экспонатом, и подушкой, и, надев подлокотники и наколенники, пружинил ноги, чтобы сделать бросок.

Галя подобрала юбку…

Удар! Я падаю и ловлю мяч. Снова удар! И снова мяч у меня в руках!

Гале охота забить гол, а я, не жалея ни рук, ни ног, падаю на пол и ловлю мяч.

Но вот я отбиваю мяч, и он летит прямо на письменный стол, опрокидывает чернильницу и, точно ему мало этого, несколько раз подпрыгивает на чернильной луже. И тут же на маминой юбке появляется большое фиолетовое пятно.

Галя оцепенела от ужаса, а я как лежал на полу, так и остался там лежать.

– Ой, что теперь будет? – заныла Галя. – Ты только и знаешь, что неприятности придумывать, а я потом расхлёбывай?

Я тоже растерялся, но, чтобы успокоить Галю, бодро сказал:

– Ничего, отстираем.

И тут мне в голову пришла идея.

– Ты помнишь, – говорю, – мама мечтала о фиолетовой юбке?

– Помню, – нерешительно отвечает Галя и морщит лоб.

Она так всегда делает, когда что-нибудь вспоминает.

– Мы сделаем маме подарок. У неё была жёлтая юбка, а теперь будет фиолетовая.

Галя на всякий случай подальше отодвинулась от меня.

– Может, ты думаешь, я разрешу тебе вымазать всю юбку чернилами?

Я ничего не ответил, а тут же полез в мамин ящик, где у неё среди всяких лоскутков хранились пакетики с краской. Скоро у меня в руках были три таких пакетика. Только фиолетовой не оказалось. Но это меня уже остановить не могло.

– Ну, какую возьмём? – Я держался спокойно, потому что видел, что Галя тоже увлеклась моей идеей.

– Знаешь, Юрка, синий цвет, по-моему, очень скучный, – ответила Галя. – А коричневый ещё скучнее. Достаточно, что я весь год хожу в коричневом платье.

– Значит, красный. Хорошо. Это получше, чем фиолетовый. Пошли!

И мы отправились с Галей на кухню.

Налить в таз воды и вскипятить – дело для меня пустяковое.

Галя послушно стянула юбку и, ойкая, передала мне, а я без колебаний опустил её в закипевшую жидкость.

«Началось!» – подумал я про себя, но отступать было уже поздно.

– Принеси папину чертёжную линейку, – приказал я.

– Зачем? – робко спросила Галя.

– А как по-твоему, чем мы будем ворочать юбку в тазу? – ответил я. – Руками? – И добавил мамины слова: – О святая простота!

Галя вышла из кухни и вернулась с длинной чертёжной линейкой.

Прошло около часа. Я смотрел, как варится юбка, изредка помешивая бурлящую тёмно-красную жидкость линейкой.

– Может, уже довольно? – спросила Галя.

– Я знаю, когда довольно.

Наконец положенное время вышло, и мы вытащили юбку, отяжелевшую от воды. Слегка отжали её и повесили сушить.

– Смотри, Юрка, – испуганно сказала Галя, – она не красная, а какая-то оранжевая!

– Ну и что? – ответил я авторитетно. – Это редкий и красивый цвет.

Когда юбка просохла, Галя приложила её к себе и прошлась перед зеркалом. В комнату падал солнечный свет. Он играл в складках юбки и отсвечивал разноцветными огоньками. Ст этого юбка показалась мне ещё красивее.

– Вот это да! – рассмеялась Галя. Ты у меня умница. Если мама теперь останется недовольна, значит, ей просто не угодишь.

«Может быть, на этот раз меня фантазия не подвела и всё кончится хорошо», – подумал я и даже развеселился. У меня появилось желание выкрасить что-нибудь ещё.

Но тут случилось самое страшное. Почти одновременно с Галей я заметил на юбке чернильное пятно. Чернильное пятно, из-за которого началась вся #эта история с красителями. Ни оранжевая краска, ни кипящая вода – ничто его не взяло. У меня сразу испортилось настроение, но я всё же овладел собой и сказал:

– Сейчас мы накапаем по всей юбке маленькие чернильные пятна, и у нас будет не просто оранжевая юбка, а в фиолетовую горошину.

– В горошину? – возмутилась она. – А потом в полоску? А потом в коричневый цвет?

Ой, что теперь со мной будет! – И Галя заревела.

Я бросился на тахту, закрыл уши руками, чтобы не слышать Галиного рева, и стал ждать.

Скоро пришли папа с мамой. Они были весёлые, и мы с Галей ничего не сказали – не хотели перед обедом портить им настроение.

Папа даже заметил:

– Что-то наши дети сегодня очень тихие?

«Сейчас надо сознаться», – подумал я про себя, а вслух сказал:

– А что нам веселиться, мы ведь не были в гостях.

После обеда мы с Галей тоже промолчали и ушли гулять. И вдруг папа позвал нас домой.

Когда мы вошли, папа стоял посреди комнаты с чертёжной линейкой в руках, которая была теперь оранжевого цвета. Я подумал, что папа начнёт нас сейчас ругать за испорченную линейку, и временно успокоился. Но он поднял линейку и показал на маму.

Мама была одета в коротенькую юбчонку-недомерок, выше колен. Это всё, что осталось от её новой жёлтой юбки.

Я в ужасе закрыл глаза. Папа заметил, что я так стою, и закричал:

– Открой глаза и хорошенько полюбуйся на свою работу!

Тут Галя заплакала, а я осторожно приоткрыл один глаз и посмотрел на маму. Про себя я подумал: «Разве мы виноваты, что юбка села?»

До самого вечера вся наша семья молчала. Потом папа куда-то ушёл. Галя чуть снова не заплакала, потому что каждое воскресенье в это время папа гулял с нами, а тут он ушёл один. А мама всё молчала и молчала.

Очень трудно нам, когда она так молчит.

Ушла бы погулять, а я тут что-нибудь придумал бы. Ну, сварил бы обед, какой любил д’Артаньян – жареные цыплята в яблочном соусе. Мама вернулась бы: «Ах!» – а обед готов, и прощение у меня в кармане. Или перемыл бы всю посуду. Или окна к зиме заклеил.

Но тут я вспомнил, что всё это я уже делал, и всё неудачно. Я подумал, что хорошо было бы составить устав для фантазёров. Я бы написал в этом уставе так:

«Никогда не берись за то, что не умеешь делать. Если взялся мыть посуду, то зачем её бить? Если берёшься заклеивать окна, то не надо висеть в открытом окне по два часа и пускать мыльные пузыри на головы прохожих. Если взялся варить компот, то ешь его в сыром виде умеренно».

«Боже мой, – решил я, – какой я несчастный человек и какая у меня теперь будет тоскливая-тоскливая жизнь!» Мне стало жалко себя. Правда, это продолжалось недолго. Я вспомнил, что устав такой мне ещё никто не написал, и успокоился.

А в следующее воскресенье мама с папой снова ушли, как нарочно. Галя убежала на улицу, потому что боялась со мной оставаться дома.

«Известно, – подумал я, – девчонки – слабое племя. А я вот никуда не уйду и свой устав выполню».

Решил почитать, но, как назло, под руки попалась книга про Тома Сойера. А он тоже был законченный фантазёр. Бросил книгу. И тут мне пришло на ум, что хорошо бы сшить Гале новое платье. Мама материю купила, а сшить никак не соберётся.

Голова у меня пошла кругом.

«Буду считать вслух, – решил я, – пока все эти идеи у меня сами не выскочат из головы».

Я стал бегать по комнате и считать. Я досчитал до тысячи, потом до десяти тысяч, а голова моя гудела, словно чайник на плите. Тогда, окончательно измученный, я собрал всю обувь, какая была в доме: ботинки, летние босоножки, мамины выходные лодочки и папины тяжёлые охотничьи сапоги.

Я всё делал как полагается. Коричневые туфли чистил жёлтой мазью, чёрные – чёрной, светлые – белой. В общем, я ничего не старался перекрасить. И скоро передо мной в сверкающем строю стояла вся наша обувь.

– Пусть теперь скажет кто-нибудь, что я неудачник! Подождите, я ещё сварю вам обёд почище, чем д’Артаньян едал…

Самостоятельные люди

Мы живём втроём: папа, мама и я. Мама у нас очень беспокойная, она всегда о чём-нибудь волнуется, а папа её успокаивает.

Стоит мне провиниться в школе, мама сразу начинает меня воспитывать. Папа с работы, а она ему навстречу:

– Твоя дочь сегодня вылезла в окно.

– В окно? – удивляется папа. – И что же случилось?

– Ничего не случилось, но, может быть, ты объяснишь, зачем тогда двери?

– Ах да, действительно, зачем тогда двери? Что ты скажешь на это, Люда? – обращается папа ко мне. – Вот что, давайте лучше проверим у Даля.

Толковый словарь Даля – это папина слабость. Он всё у Даля проверяет.

– «Дверь, двери, – читает папа, – вход, отверстие для входа в здание. Не лошадь, а бегает, не человек, а говорит». – папа растерянно пожал плечами и снова уставился в книгу: не ошибся ли он?

– Это загадка про дверь, – догадалась я.

– Ну, тогда всё ясно. Мама права, ты не должна была вылезать в окно.

– Я всегда права, – ответила мама.

– Но зато ты теперь не скажешь, что Даль никому не нужен и я зря истратил деньги.

Мама устало машет рукой. Она называет папу «безнадёжным оптимистом» и поэтому никогда долго на него не сердится.

И вот маму назначили в командировку. Ой, сколько разговоров было об этой командировке! Мама давно угрожала нам, что она с превеликим удовольствием бросит нас на недельку, так мы ей надоели.

– Я надеюсь, что за неделю вы не умрёте с голоду, но многому научитесь и станете наконец самостоятельными людьми.

Всё шло спокойно до тех пор, пока мама только угрожала, но, когда её действительно собрались отправлять в командировку, вот тут-то началось!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации