Текст книги "На алтарь Победы. Воевали, верили, победили"

Глава 4. Праздник Освобождения
Христианские параллели Великой Победы

Пасха – праздник Исхода, праздник Освобождения и Победы. Знаменательным стало то, что Пасха 1945 года пришлась на 6 мая (н. ст.), когда празднуется день великомученика Георгия Победоносца. Церковью святой воин был прославлен как «пленных свободитель и нищих защититель, немощствующих врач, царей поборниче». Имя Георгий в переводе с греческого значит «земледелец». И подобно святому Георгию, миллионы мучеников-земледельцев, оторванных от родимой стороны, шагали вслед за солнцем, освобождая, защищая, врачуя и борясь, добывая свою победу над смертью. И удивительно ли, что те победные весенние дни были преисполнены христианской символики? Ведь заканчивалась крупнейшая и кровопролитнейшая в мировой истории война, – война, для нашей страны начавшаяся в день Всех святых, в земле Российской просиявших (22 июня 1941 г.). Начавшись невероятным всероссийским стенанием, она завершалась такой победой, которой мир еще не видал. Победой, озаренной предвечным светом Истинной Пасхальной Победы…

Тяжелейшие бои за Берлин пришлись на окончание Великого поста…

Тяжелейшие бои за Берлин пришлись на окончание Великого поста. В Лазареву субботу, 28 апреля, была взята известная своими пытками берлинская тюрьма «Моабит». В ней содержали противников режима, постепенно и методично превращая их в живые трупы. Теперь склеп стал пуст. Тюрьма и весь одноименный район Берлина получили название в честь библейской земли Моав, жители которой пытались воспрепятствовать Народу Божьему достичь обетованной земли. Моавитский царь обращался к прорицателю Валааму: «Прокляни мне народ сей, ибо он сильней меня; может быть, я тогда буду в состоянии поразить его и выгнать его из земли». Но Бог сказал Валааму: «Не проклинай народа сего, ибо он благословен». Валаам благословил израильтян, предсказав: «Восходит звезда от Иакова и восстает жезл от Израиля, и разит князей Моава и сокрушает всех сынов Сифовых. Едом будет под владением, Сеир будет под владением врагов своих, а Израиль явит силу свою. Происшедший от Иакова овладеет и погубит оставшееся от города» (Чис., 22:6, 12; 24:17-19). …В этот день войска вышли к центру Берлина, а 29 апреля, в праздник Входа Господня в Иерусалим, приступили к штурму Рейхстага. Тогда же на разных фронтах началась капитуляция немецких войск, занимавших оборону против союзников.

30 апреля настал Великий понедельник, когда бесплодной смоковнице было сказано: «Да не будет же впредь от тебя плода вовек» – и она тотчас иссохла (Мф. 21:19). В тот день покончил с собой Адольф Гитлер. Но бои продолжались еще два дня, и тишина в Берлине настала лишь к Великому четвергу. К этому времени в целом завершились столкновения и на иных участках фронта. Началась массовая сдача в плен. Победоносные войска выходили на линию соприкосновения с союзниками. Предпасхальным вечером 5 мая начальник штаба союзников У. Б. Смит передал немецкому представителю Фридебургу требование генерала Эйзенхауэра о повсеместной капитуляции как на западе, так и на востоке.

6 мая наступила православная Пасха. В освобожденном за неделю до того концлагере Дахау пасхальное богослужение по памяти совершали греческие и сербские священники, надевшие самодельные облачения на свои полосатые робы. Тем временем немецкое командование начало переговоры о полной капитуляции. В ночь на

Светлый понедельник в Реймсе акт был подписан. Через двое суток по требованию советского командования он был продублирован в Берлине с участием официального представителя СССР маршала Георгия Жукова.

День Победы праздновался 9 мая в Светлую среду, в день памяти Всех святых, на Синайской горе подвизавшихся. Первым из них был пророк Моисей, узревший на Синае Неопалимую купину и получивший откровение о грядущем освобождении своего народа. Откровение о Победе, Исходе, о Пасхе.

Глава 5. Киев бомбили, нам объявили…
Воспоминания генерал-полковника С. А. Стычинского

Перед 9 мая в московском районе у Театра Армии, выстроенном незадолго до войны, время словно пошло вспять: улицы свободны от машин, кучерявится клейкая листва и молодые курсанты с девушками покупают в палатке мороженое. Я иду в гости к генерал-полковнику Сергею Александровичу Стычинскому. Ныне председатель совета Клуба кавалеров ордена Александра Невского, он отдал Вооруженным силам СССР полвека, принял первый бой в 18 лет и был среди тех, кто шел счастливым в строю по Красной площади 24 июня 1945 года – на Параде Победы.

– Сергей Александрович, расскажите, пожалуйста, о том, где вы жили и чем занимались до войны.

– Я родился в 1924 году в городе Киеве. Отец мой был служащим. Последняя должность его – главный ревизор ОСОАВИАХИМа УССР. Мама была домохозяйкой. Я поступил в 13-ю Киевскую артиллерийскую спецшколу, которую закончил в 1942 году, – восьмой, девятый и десятый классы. Это была школа с военизированной программой, которая дополняла обычную программу средних школ.

– Вы сами захотели там учиться?

– Да, сам. Наша спецшкола участвовала в парадах войск Киевского особого военного округа, а командовал парадами генерал армии Георгий Константинович Жуков, будущий выдающийся полководец, маршал Советского Союза. И я, учащийся спецшколы, видел его очень близко и вспоминаю это. А потом Жуков был назначен начальником Генерального штаба.

– Где вас застала война?

– В лагерях. Есть такой крупный учебный центр под Киевом, Бровары, – может быть, слышали? Киев на правом берегу Днепра, а Бровары – на левом. Наша спецшкола выходила туда в летние лагеря, они располагались там же, где лагеря 2-го Киевского артиллерийского училища.

И вот 22 июня ночью мы услышали взрывы. Никто даже не подумал, что началась война, – мы решили, что курсанты училища проводят учебные стрельбы.

А утром нас построили и объявили, что началась война, что бомбили наши города, в том числе и Киев.

Наш лагерь тоже бомбили, очень сильно – немцы, видимо, знали, что там находится военный учебный центр.

Нам объявили, что началась война…

Вскоре нашу спецшколу перевезли в Киев, мы еще поучаствовали в отрывке оборонительных окопов под Киевом, а потом нас эвакуировали в Чкаловскую область – ныне Оренбургскую, – в небольшой городок Илек. Там я закончил спецшколу – и весь наш выпуск отправили во 2-е Киевское артиллерийское училище.

– Сколько же вам было лет?

– В декабре 1942-го, когда окончил училище, как раз исполнилось восемнадцать.

Был назначен командиром взвода. А потом, в начале 1943 года, когда на вооружение нашей армии поступили самоходные артиллерийские установки СУ-152 – я вам покажу фотографию этой установки, – нас, артиллеристов, срочно отправили в Челябинск.

Постановление Госкомитета Обороны о принятии на вооружение самоходных артиллерийских установок было подписано 15 февраля 1943 года, а уже 1 марта вместе с другими офицерами я был на Челябинском танковом заводе имени Кирова – получал эту самоходку в цеху и одновременно осваивал.

А затем мы были отправлены на фронт. На Степной фронт.

Я был в числе самых первых самоходчиков.

Лейтенант, командир самоходной артиллерийской установки СУ-152. Вот на такой самоходной артиллерийской установке, потом с некоторой модификацией, которая проводилась во время войны, я прошел всю войну, начиная с 1943 года и до ее окончания в 1945-м.

Мой боевой путь: Курск, Харьков, форсирование Днепра, Корсунь-Шевченковская операция…

– А где состоялся ваш первый бой?

– На Курской битве. Сначала – в оборонительном бою под Курском, когда крупная немецкая танковая группировка стремилась развить наступление в восточном направлении. Мы вели оборонительные бои в районе Прохоровки.

Прохоровское сражение вошло в историю как крупное танковое сражение с применением с обеих сторон большого количества танков и самоходных артиллерийских установок. У немцев были подобные – «Фердинанды».

Разрушенная церковь Киево-Печерской лавры

Затем – Корсунь-Шевченковская операция, Тернополь, Львов, Сандомирский плацдарм; наступление на Краков, освобождение концлагеря Освенцим. Лично принимал участие. После – Силезский промышленный район, Каттовиц, форсирование реки Одер и участие в Берлинской наступательной операции.

Но до Берлина мне идти не пришлось, так как нашу 60-ю армию повернули в сторону Чехословакии. Мы получили задачу как можно быстрее выйти к Праге – и шли ускоренным маршем, с боями. Вы знаете, что 5 мая в Праге произошло восстание против немцев, и мы шли к ним на помощь.

Я закончил войну, не дойдя до Праги 28-30 километров: мы наступали с востока, а Прагой овладели наши танковые армии, наступавшие с севера.

Оттуда, из Чехословакии, меня направили в Москву для участия в Параде Победы 24 июня 1945 года. Я участник того Парада Победы – на этом закончился мой военный путь.

– Расскажите про какой-нибудь яркий, на всю жизнь запомнившийся бой.

– Много было ярких боев. Под Харьковом меня ранило. 21 августа 1943 года. В правую ногу, в бедро. Ранение было легкое, но при каких обстоятельствах оно произошло!

Командир нашего тяжелого самоходно-артиллерийского полка майор Гончаров в присутствии Героя Советского Союза полковника Погодина – тот был заместителем командира 1-го гвардейского механизированного корпуса, – вызвал нескольких командиров самоходных артиллерийских установок. В это время начался обстрел. И вот, то ли снаряд, то ли мина разорвалась буквально у наших ног!

Командир полка майор Гончаров успел закричать: «Адъютант, меня ранило!» Мы посмотрели на него: у него была пробита грудь и кровь пошла из горла. Там же он и скончался. Полковника Погодина тяжело ранило. За всю войну я больше не слышал его имени – видимо, он уже не смог принимать участие в боевых действиях.

А я четыре дня провел в медико-санитарном батальоне и опять вернулся в строй и продолжал наступать. Такой был эпизод.

Еще – Корсунь-Шевченковская операция. Она проводилась в районе южнее Киева, где была окружена крупная немецкая группировка, – восемь или девять дивизий, около 80 тысяч личного состава.

С севера ее окружали войска 1-го Украинского фронта под командованием генерала Ватутина, а с юга – войска 2-го Украинского фронта, командующий – генерал Иван Степанович Конев.

Я участвовал в окружении этой группировки. По требованиям нашего военного искусства, кроме внутреннего фронта окружения создавался еще и внешний фронт. Что это такое – внешний фронт окружения?

Часть наших войск удалялась от окруженной группировки и создавала внешний фронт для того, чтобы не допустить подхода противника к окруженным войскам.

Это было в 30 километрах восточнее Винницы. Мы получили задачу выйти на внешний фронт. Как сейчас помню маршрут, названия всех населенных пунктов: из деревни Андрушевка выйти на западную окраину деревни Зозувка, там занять огневую позицию и в случае подхода немецких танков – не допустить их прорыва. Выполнялась эта задача в ночное время.

К утру я занял огневую позицию точно на том месте, где мне указали. Это происходило в самые последние дни января 1944 года.

Был очень сильный туман. Ничего не видел перед собой – только поле. Потом туман стал рассеиваться, но пользовались приборами наблюдения мы не всегда: чтобы видеть поле боя, мы приподнимали люк и смотрели. И вот, когда туман почти рассеялся, я открыл люк и увидел на поле передо мной несколько немецких танков.

И заметил – а может, мне показалось, – что один из танков «Тигр» наводит орудие в мою сторону. Я открыл огонь, сделал несколько выстрелов. Противник вел по нам ответный огонь.

Потом немного стихло, я снова высунулся из люка, и сразу – пулеметная очередь в люк. Меня ранило осколками: голова, лицо, рука. Было много крови. Те, кого ранило в лицо, знают: из лица уходит много крови.

Я опустился в люк, мы отъехали на несколько метров назад. Меня перевязали – в самоходке были перевязочные пакеты; все было хорошо в этой самоходке, – и дня два я не принимал участие в бою. Когда сошли отеки, продолжил наступление.

Но на этом история с Корсунь-Шевченковской группировкой не закончилась.

В 1988 году – я работал тогда начальником штаба главной инспекции Министерства обороны СССР, – я проверял воздушную армию, штаб которой находился в Виннице. Передо мной положили карту этого района, я смотрю и вижу: Зозувка – где меня ранило! Говорю командарму: «Вот здесь в конце января 1944 года меня ранило в голову, в лицо». Он в ответ: «Так давайте поедем, посмотрим!» – километров тридцать до этой Зозувки. На другой день мы с начальником штаба армии отправились туда на двух машинах – по тому маршруту, которым я наступал. Встали на маршрут Андрушевка-Зозувка, въезжаем. Все те же хаты, заборы, – все то же самое, как и в 1944 году, и, по-моему, в том же состоянии. Но кое-что изменилось. На западной окраине Зозувки появилось два кладбища. Справа похоронены жители деревни, а слева небольшое, могил на пятнадцать, воинское кладбище: солдаты наши и офицеры, погибшие в бою за Зозувку.

Едем дальше – туда, где была моя огневая позиция. Вы не поверите: точно на том месте, где стояла моя самоходка, – обелиск, памятник, на котором выбито: «Здесь танкисты 31-го танкового корпуса 1-й гвардейской танковой армии стояли насмерть, но не допустили прорыва гитлеровцев к окруженной Корсунь-Шевченковской группировке».

Я не ожидал, что такое может быть.

Вернемся опять в 1944 год. Наступление на запад. Тернополь. В должности командира САУ я воевал в Тернополе месяц.

Уличные бои, очень тяжелые. В этих боях погиб мой наводчик Коля Лобачев, 1925 года рождения. И опять при похожих обстоятельствах – взорвалась наша самоходка. То ли снаряд попал, или что другое. Когда дым рассеялся, Коля говорит: «Товарищ лейтенант, я пойду посмотрю». «Коля, – говорю, – сиди, не высовывайся!» Потому что я уже опытный был. У нас была жесткая дисциплина: все подчиненные даже таких маленьких командиров, каким был тогда я, слушались, с большим уважением относились к нам. Но Коля не послушался, высунулся. Меня вот так же ранило – его убило.

И тоже после войны – это был 1989 год, – мы инспектировали войска Прикарпатского военного округа. Меня пригласили посмотреть воинское кладбище. Поехали. Смотрю список погибших – а Коли Лобачева нет. Он погиб в Тернополе, а его в списке нет! Я говорю: «Мы не можем сейчас найти его прах, но все равно выбейте на этом стенде: “Коля Лобачев, такого-то года рождения”». Не знаю, вряд ли они выполнили мою просьбу.

В Тернополе было много разных боевых эпизодов.

– А вы встречались с бандеровцами?

– Боевых действий с ними не вел, но наблюдал, – это было уже в Львовской операции. Мы наступали по шоссе Тернополь-Львов, слева – предгорья Карпат и дальше – Карпаты. На дороге я остановился – была какая-то военная необходимость, – и видел, как наши пехотинцы брали в плен бандеровцев, которые прорывались из окруженной группировки Броды-Золочев, чтобы уйти в горы, в Карпаты.

Потом было освобождение Львова. А между Тернополем и Львовом в одном бою я отличился. В районе Колтув. Здесь такие названия западно-украинские и польские, очень многие оканчиваются на «-ув».

Когда началась Львовско-Сандомирская наступательная операция, наш полк входил в состав 60-й общевойсковой армии. Ею командовал генерал-полковник Курочкин, выдающийся военачальник. На гребне высоты, на ее обратных скатах, было большое количество немецких танков, преимущественно «Тигров» и «Фердинандов», которые остановили наступление наших стрелковых подразделений и частей.

И я получил задачу – выходить на эти скаты и уничтожать танки противника, с тем чтобы обеспечить дальнейшее продвижение пехоты. Выполняя ее, я делал точно так, как мне сказали.

Но были и особенности. Загрузив полностью боекомплект, я выходил на место и открывал огонь. А затем, когда противник по мне вел огонь, я опускался, передвигался на другое место и вел огонь оттуда. Потом опять опускался, выходил на фланг и отсюда вел огонь. В этом бою я уничтожил семь немецких танков.

После боя меня сразу вызвали на наблюдательный пункт, где находился командир стрелковой дивизии. Дальше – авиационный генерал, командир нашего полка Кузнецов Иван Григорьевич. Сразу же вызвали начальника отделения кадров бронетанковых войск 60-й армии, чтобы он оформил наградной материал. Все было оформлено, и в армейской газете 60-й армии появилась моя Фотография и краткая заметка обо мне.

Меня наградили орденом Красного Знамени.

Потом мы вошли на территорию Польши – Жешув, Дембица, Сандомирский плацдарм и наступление на Краков. Я, кажется, уже говорил, что участвовал в освобождении Кракова, а позже – Освенцима.

Мы же не знали, что там огромный концентрационный лагерь, – вели боевые действия как за освобождение обычного населенного пункта. Шоссейная дорога, по которой мы шли, находилась чуть выше той местности, где располагался лагерь.

В западных странах сейчас очень развернута и получает дальнейшее распространение фальсификация хода и итогов Великой Отечественной войны. Самый простой случай: польский министр иностранных дел Гжегож Схетына в одном из своих выступлений или интервью заявил, что Освенцим освобождали украинцы, украинская армия.

Не было тогда никаких украинских соединений или отдельных украинских частей. Была единая Советская армия, Красная армия, в которой были все народы, все этносы нашей страны.

В освобождении Освенцима я принимал личное и непосредственное участие. Поэтому я все это очень хорошо знаю и видел. Освенцим освобождала 106-я стрелковая дивизия и, по-моему,

рядом находилась 336-я стрелковая дивизия. Там были все – русские, украинцы, белорусы, татары, евреи, армяне, все народы нашей страны. Поэтому меня удивляет, как это министр иностранных дел Польши, историк по образованию, мог сказать такую, извините за выражение, нелепость.

Потом – наступление в юго-западную часть Польши, форсирование реки Одер. Я уже был командиром самоходной артиллерийской батареи, а не самоходки, – меня назначили на эту должность в августе 1944 года.

Нашу армию, как я вам уже сказал, повернули в сторону Праги. Мы вели довольно тяжелые боевые действия, особенно в районе Троппау. Троппау – это немецкое название, Опава – чешское.

В районе Троппау были очень тяжелые бои. А в районе Оломоуца погиб заместитель командира нашего полка, подполковник Михаил Иванович Красиков, заслуженный боевой офицер, – умер от тяжелого ранения прямо 9 мая. Похоронен в Оломоуце, там установлен ему памятник.

Можно упомянуть еще один трогательный эпизод. Дело было при наступлении на Краков. Мы остановились по какой-то боевой причине, вышли из самоходок.

К тому времени в состав самоходной артиллерийской батареи ввели должность механика-регулировщика. У меня механиком-регулировщиком был старшина Титаренко Александр Иванович, уроженец Белгорода. Он мне всегда помогал, очень уважал – не отходил от меня!

Я принимал участие в освобождении Освенцима…

Во время этой остановки немецкая авиация сильно нас бомбила. Кто-то закричал, и я увидел, что Александр тяжело ранен в обе ноги и лежит как убитый.

Мы погрузили его на трансмиссию одной из самоходок и тут же отправили в медико-санитарный батальон. Все думали, что Титаренко погиб.

Потом, спустя много-много лет, – я был начальником штаба Прибалтийского военного округа, – в Риге получаю письмо на 16 страницах. На обратном адресе – Белгород, Титаренко! Спасли его в нашем госпитале. Но обе ноги были отняты выше колена. Я прочел и незамедлительно ответил.

А он извиняется в своем письме: «Извините, что я вас побеспокоил». Я написал: «Александр Иванович, вы меня не побеспокоили, вы меня обеспокоили, я приглашаю вас к себе приехать в Ригу, на Рижское взморье, мы встретимся, приезжайте с вашей женой, Надеждой Антоновной!» Он решился, и они приехали.

Мы устроили их в военный санаторий, и он отдыхал вместе с женой около трех недель. Встречались мы каждый день. И на встречи ветеранов, которые проводились при моем активном участии – потому что у меня были некоторые возможности, – они с женой приезжали дважды: в 1985 и 1990 годах. Очень тепло я их принимал, они на редкость хорошие, порядочные, обязательные люди.

– А как вы со своей женой познакомились?

– Я пришел в гости к своим родственникам – они жили в Киеве на Борисоглебской, 16, – и увидел девушку. Это были первые отпуска, которые давали после войны, февраль 1946 года.

Я привык видеть девочек на фронте. Очень хороших девочек, красивых, но в кирзовых сапогах, в гимнастерке, в пилотке и так далее.

А здесь сидела совсем другая девочка. Настолько красивая, что я даже не могу вам об этом рассказать. У меня были ордена, меня принимали как уважаемого гостя. Так мы и познакомились. Разговорились, встретились потом.

И она мне с самого начала сказала: «Сережа, ты должен поступать в военную академию». Как она предвидела! У меня письма хранятся, где она писала: «Поступай в академию!»

А во время войны она была в Казани, куда был эвакуирован Киевский мединститут.

И в 1946 году я поступил в Академию бронетанковых и механизированных войск. В 1948 году она заканчивала медицинский, а я еще учился. Решили так: на зимние каникулы, а это февраль 1948 года, я приеду в Киев, мы поженимся, и она сразу же уедет ко мне в Москву. Что и было сделано.

– И еще спрошу про последний день войны…

– 8 мая я получил задачу: возглавить передовой отряд от полка – в который входила моя самоходная батарея, рота автоматчиков, еще кое-какие мелкие подразделения, – и стремительно наступать в сторону Праги. За мной шел полк. 13 мая я закончил войну. А 9 мая я выдвигался, потому что там, в Судетских лесах, еще прятались немцы.

И о том, что кончилась война, я узнал во время этого марша. В город Градец-Кралове – это крупный центр Судетской области, – мы вошли утром. А жители еще никогда не видели русских. И они не поняли, кто это вошел. А потом, когда услышали нашу речь славянскую, – такая была встреча! «Наздар! Наздар! Да здравствует Красная армия!» Сразу – цветы, плакаты уже успели написать. Мы остановились на центральной площади. Обступили наши самоходки, стали приглашать нас к себе в дом, чтобы чем-то угостить.

– Расскажите, пожалуйста, про Парад Победы.

– От нашего полка на парад были отправлены два человека: я – офицер, командир батареи, – и старшина Афанасьев. Он имел три ордена Славы, старшина разведывательной роты, разведчик.

Наш состав, отправлявшийся от 4-го Украинского фронта, сначала собрали в штабе фронта в Пардубице, в Чехословакии, а потом воинским эшелоном отправили в Москву. Разместили наш сводный полк в Шелепихе – это Красная Пресня, – в школе.

Сейчас там высотки стоят, а тогда возле школы был пустырь. И мы на этом пустыре занимались строевой подготовкой. С фронта же – никто не умел ходить.

Сводный полк 4-го Украинского фронта возглавлял командир 101-го стрелкового корпуса генерал-лейтенант Бондарев, Герой Советского Союза. А начальником политотдела сводного полка 4-го Украинского фронта был генерал-майор Брежнев Леонид Ильич, будущий Генеральный секретарь ЦК КПСС.

Леонид Ильич был очень простым, доступным человеком. Первая шеренга офицерская – он с каждым офицером здоровался за руку.

Тогда мы познакомились. Потом еще были встречи.

Мы готовились к параду около месяца. Занятия были, можно сказать, только по строевой подготовке. Первые тренировки проводились на этом пустыре в Шелепихе, затем – на плацу 1-го Московского артиллерийского училища, на Хорошевском шоссе.

Потом уже тренировки были на Красной площади. И 24 июня состоялся парад. Наш сводный танковый батальон в последний момент было решено вывести в танковых комбинезонах и танковых шлемах. Наш батальон располагался почти напротив Кремля, поэтому всех, кто был на трибуне Мавзолея, я видел, и довольно близко.

Когда мы стали проходить, пошел дождь. И проходили мы уже под дождем. Кто принимал парад, вы знаете. Командовал парадом маршал Советского Союза Рокоссовский, а принимал маршал Советского Союза Жуков. Затем нас отвезли обратно на Шелепиху. Потом был обед с участием Брежнева, командующего фронтом Еременко, членов военных советов фронта, – торжественный, хороший обед. И через день нас опять отправили в Чехословакию.