Текст книги "Бог и Победа. Верующие в битвах за Россию"

«Если кому, то именно нам нужно помнить заповедь Христову: “Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя”. Душу свою полагает не только тот, кто будет убит на поле сражения за свой народ и его благо, но и всякий, кто жертвует собой, своим здоровьем или выгодой ради Родины. Нам, пастырям Церкви, в такое время, когда Отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией. А если, сверх того, молчаливость пастыря, его некасательство к переживаемому паствой объяснится еще и лукавыми соображениями насчет возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена Родине и своему пастырскому долгу, поскольку Церкви нужен пастырь, несущий свою службу истинно “ради Иисуса, а не ради хлеба куса”, как выражался святитель Димитрий Ростовский. Положим же души своя вместе с нашей паствой. Путем самоотвержения шли неисчислимые тысячи наших православных воинов, полагавших жизнью свою за Родину и веру во все времена нашествий врагов на нашу Родину. Они умирали, не думая о славе, они думали только о том, что Родине нужна жертва с их стороны, и смиренно жертвовали всем и самой жизнью своей.

Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей Родины.

Господь нам дарует победу».

За несколько дней до начала Великой Отечественной войны журнал «Безбожник» писал: «Религия является злейшим врагом советского патриотизма… История не подтверждает заслуг Церкви в деле развития подлинного патриотизма». Послание Патриаршего Местоблюстителя доказывало людям обратное – и это были не просто слова, как показали последующие годы. Церковь не принимала сторону врага, она оставалась с народом.

На молебне о даровании победы русскому воинству, совершенном вечером 26 июня 1941 года в Богоявленском соборе, митрополит Сергий еще раз подчеркнул: «Позор всякому, кто бы он ни был, кто… предоставит другим жертвовать собой за общее народное дело, а сам будет выжидать, к какой стороне лучше и выгоднее ему пристать. В особенности позорно и прямо грешно среди таких якобы сынов, а на деле предателей Родины, оказаться нам, чадам Святой Православной Церкви…»

О том же говорил в далекой Америке и митрополит Вениамин (Федченков):

«И не соблазнилась ни на момент наша Церковь соблазняющими обещаниями врагов. Уже проникли в печать известия, что поход называется «крестовой» борьбой против безбожия, что покоренным обещается свобода религии, а может быть и возвращение имуществ и прочие выгоды… И, конечно, слухи не случайны. Недаром же в самом Берлине выстроена на государственные средства церковь для карловацкой группы эмигрантов и предоставлены им юридические права на имущество…

Не соблазнится она и иными подачками. Не примем, не желаем принять фальшивых даров! Не продадим совесть и Родину!» (Из выступления митрополита Вениамина на народном, собрании в Мэдисон-сквер-гарден (Нью-Йорк) 2 июля 1941 года.

Позднее, в 1943 году, митрополит Сергий говорил на Соборе епископов Православной Церкви, вспоминая о первых месяцах войны: «Какую позицию должна занять наша Церковь во время войны, нам не приходилось задумываться, потому что прежде, чем мы успели определить как-нибудь свое положение, оно уже определилось, – фашисты напали на нашу страну, ее опустошали, уводили в плен наших соотечественников, всячески их там мучили, грабили… Так что уже простое приличие не позволило бы нам занять какую-нибудь другую позицию, кроме той, какую мы заняли, то есть безусловно отрицательную ко всему, что носит на себе печать фашизма, печать, враждебную к нашей стране».

Братья и сестры…

То, что глава государства Сталин не сразу обратился к народу в связи с началом войны, вызывает недоумение и истолковывается сейчас по-разному. Неоднократно высказывались мнения о том, что в первые дни войны Сталин «растерялся». Тем не менее, в своих воспоминаниях Молотов иначе объяснял его позицию: «Почему я, а не Сталин? Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход. Он, как автомат, сразу не мог на все ответить, это невозможно. Человек ведь. Но не только человек – это не совсем точно. Он и человек, и политик. Как политик, он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень четкая, а сразу сориентироваться, дать четкий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождет несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах».

Сталин обратился к народу 3 июля 1941 года с посланием действительно взвешенным, продуманным и призванным многое объяснить советским людям. «Товарищи! Граждане! – начал он свою речь. И вдруг прозвучало совсем неофициальное, христианское обращение: “Братья и сестры”. – Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»

«…И только 3 июля Сталин заговорил и заговорил так, как он никогда не говорил до тех пор, заговорил словами: «Братья и сестры…» В этой речи я лично чувствовал присутствие глубокого человеческого потрясения у человека, произносившего ее», – вспоминал И. Исаков, Адмирал флота Советского Союза. (Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И. В. Сталине).

В своем обращении Сталин подчеркивал, что войну с фашистской Германией нельзя считать войной обычной, что это война всего советского народа против немецко-фашистских войск. «Целью этой всенародной Отечественной войны против фашистских угнетателей является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма». Впервые война СССР с фашистскими захватчиками была названа Отечественной. И не только верующие, церковные люди, пострадавшие от репрессий, смогли в эти дни – в первые дни войны – возвыситься над своим личным горем и справедливыми обидами.

«В первые дни… В городе неразбериха. Хаос. Ледяной страх. Каких-то шпионов все ловили. Убеждали друг друга: “Не надо поддаваться на провокацию”. Никто даже в мыслях не соглашался, что наша армия потерпела катастрофу, ее разгромили за несколько недель. Нас учили, что воевать мы будем на чужой территории. “Ни пяди своей земли не отдадим…” А тут отступаем…

До войны ходили слухи, что Гитлер готовится напасть на Советский Союз, но эти разговоры строго пресекались. Пресекались соответствующими органами… Вам ясно, какие это органы? НКВД… Чекисты… Если люди шептались, то дома, на кухне, а в коммуналках – только в своей комнате, за закрытыми дверями или в ванной, открыв перед этим кран с водой. Но когда Сталин заговорил… Он обратился к нам: “Братья и сестры…” Тут все забыли свои обиды… У нас дядя сидел в лагере, мамин брат, он был железнодорожник, старый коммунист. Его арестовали на работе… Вам ясно – кто? НКВД… Нашего любимого дядю, а мы знали, что он ни в чем не виноват. Верили. Он имел награды еще с гражданской войны… Но после речи Сталина мама сказала: “Защитим Родину, а потом разберемся”. Родину любили все.

Я побежала сразу в военкомат. С ангиной побежала, у меня еще не спала окончательно температура. Но я не могла ждать…» – вспоминала Е. Кудина, рядовая, шофер. (Алексиевич С. А. У войны не женское лицо).

Священная война

Удивительное дело, но не только Сталину оказалось недостаточно выхолощенной советской лексики. Нельзя было не только победить, но и выжить, не опираясь на бесценное наследие, доставшееся народу от той, царской России. Оттуда пришло не только именование войны как Отечественной, но и как священной – в новой песне, ставшей гимном народа во время Великой Отечественной войны. Хотя еще ни одну войну в России не называли Священной, но это отношение к защите Родины как к чему-то сакральному явно было родом из тех времен, когда в бой за родную землю шли с молитвой и с именем Господа на устах.

Митрополит Питирим (Нечаев) вспоминал: «Сразу появился замечательный гимн: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой» – мы до сих пор его поем. Как у Гоголя, последние строки повести “Тарас Бульба”: “Нет такой силы, которая одолела бы русскую силу”. Или у Толстого, при всем моем критическом отношении к нему, верно сказано: “Побеждает дух армии”. Именно такой настрой был тогда (Александрова Т. Л., Суздальцева Т. В. Русь уходящая: рассказы митрополита Питирима).

Музыку к знаменитой песне написал А. Александров, автором слов был поэт В. Лебедев-Кумач. Впервые песню «Священная война» исполнила одна из групп ансамбля красноармейской песни и пляски СССР под руководством дирижера и композитора А. Александрова.

Интересно, что замечательный советский композитор Александров еще до революции пел в хоре Казанского собора Санкт-Петербурга, потом был учеником Придворной певческой капеллы. Всю свою насыщенную творческую жизнь музыкант много учился и сам преподавал, организовал музыкальную школу, был хормейстером, дирижером… И в то же время значится в биографии Александрова и то, что он был последним регентом в Храме Христа Спасителя – с 1918 по 1922 год, написал поэму для хора, оркестра, органа и солистов «Христос воскресе», гимн «Хвалите имя Господне».

«Александров – человек, который соединил два времени. Он был регентом при царском режиме и выдающимся дирижером при советском. Из обычной семьи – его родители были церковными служителями в селе Плахино под Рязанью, – рассказывал журналисту праправнук композитора, О. Александров, тенор знаменитого Ансамбля песни и пляски имени Александрова. – Александр Васильевич был очень верующим человеком. Он вообще, можно сказать, всю жизнь служил при церкви. В 1905 году в Твери по конкурсу стал регентом архиерейского хора, потом служил в Казанском храме. Им написано столько церковной музыки! Наш ансамбль сейчас исполняет отдельной программой духовную музыку, написанную Александровым, – ту, которая, слава Богу, дошла до нас: ведь после революции большая часть партитур его духовных произведений сгорела» (А. Дубкова. Гимн СССР написал верующий).

Сам композитор в своей неопубликованной статье «Как вошла в мою жизнь композитора Отечественная война» так рассказывал о создании песни «Священная война»: «Внезапное нападение вероломного врага на нашу Советскую Родину вызвало во мне, как и во всех советских людях, чувство возмущения, гнева и мести. Я никогда не был военным человеком, но у меня все-таки оказалось могучее оружие в руках, это – песня. Песня, которая также может разить врага, как и любое оружие… И потому с первых же дней я принялся со святым, искренним чувством за создание собственного оружия, которым я лучше всего владею, – песни. К первому июля 1941 года я сочинил свои первые песни “Священная война” на слова Лебедева-Кумача, “В поход! В поход!” на слова Прокофьева. А затем, через несколько дней – “Вставай, разгневанный народ!” и “За великую землю Советскую”. Из них “Священная война” вошла в быт армии и всего народа как гимн мести и проклятия гитлеризму. Не могу обойти молчанием такие факты: когда пластинку с этой песней принимал художественный совет на студии грамзаписи, то профессор А. Б. Гольденвейзер, я сам и другие заплакали. Когда я с группой Краснознаменного ансамбля выступал на вокзалах и в других местах перед бойцами, идущими непосредственно на фронт, то эту песню всегда слушали стоя, с каким-то особым порывом, святым настроением. И не только бойцы, но и мы – исполнители – нередко плакали. Таково было тогда воздействие этой песни на сердца людей, и она доносилась нашим радио во все концы Советского Союза и фронта…»

Благословение на победу

Все русские, советские люди, верующие и неверующие, в одном порыве поднялись на защиту Отечества. И, конечно же, как и было это из века в век, Церковь молилась за свою страну, за победу ее оружия, молилась Господу, чтобы Он «победу на сопротивныя даровал».

Хотя священники и не благословляли уходящих на фронт солдат прилюдно, они с самого начала войны молились об их победе в своих храмах, поминали павших.

«С первых дней объявления войны, по призыву Блаженнейшего митрополита Сергия, прихожане нашего храма возносят горячие молитвы о даровании победы над врагами нашей Родины, о здравии наших православных воинов, грудью своей отстаивающих пределы дорогой Родины. Возносятся горячие молитвы и об упокоении всех тех, кому суждено было положить душу свою за други своя, да пошлет Господь им, в день праведного воздаяния, венцы нетления», – писал председатель церковного совета московского храма Илии Пророка Обыденного А. Ларионов.

Первый молебен о даровании победы русскому оружию патриарший местоблюститель митрополит Сергий отслужил в московском Богоявленском соборе 26 июня. Затем в московских храмах повсеместно возносили за богослужением (с незначительными изменениями) молитву, написанную архиепископом Августином (Виноградовским) в Отечественную войну 1812 года: «Господи Боже сил, Боже спасения нашего, восстани в помощь нашу и подаждь воинству нашему о имени Твоем победити…»

Затем и по всей стране начали служить особые молебны, было составлено специальное чинопоследование «Молебен в нашествии супостатов, певаемый в Русской Православной Церкви в дни Отечественной войны» с многолетием «победоносному воинству нашему».

«Что же касается содержания молитвы о даровании победы, то сообщаю от себя и от своих пасомых: эту молитву мы не можем читать и слушать без слез умиления. Каждая фраза, каждое слово входят в сердце верующего», – писал Владыке Сергию протоиерей Николай Адриановский.

Поскольку действующих храмов было очень мало, многие молились дома, вера и молитва давали силы противостоять обрушившейся беде. Молитва для верующих – это не признак бессилия и инертности, как считают некоторые атеисты. Возвышение души к Богу укрепляет человека, придает ему сил, не позволяет унывать даже в самых отчаянных ситуациях. Рассказывали о бывшем монахе Троице-Сергиевой Лавры, игумене Серафиме (Шинкареве), служившем в Свято-Ильинском кафедральном соборе Архангельска. Он поддерживал людей в самое тяжелое военное время, когда наши войска отступали, не давал впасть в уныние. Отец Серафим призывал: «Молитесь, молитесь. Скоро прогонят эту нечисть».

Сохранились воспоминания и о том, как в начале Великой Отечественной войны одному глубоко верующему старцу во сне явился святой отрок Иаков – покровитель Боровичского края и сказал: «Пусть верующие с моим образом трижды обойдут город, и я спасу град сей». Взяв икону святого Иакова и частицу его мощей, верующие три ночи подряд обходили Боровичи крестным ходом. Вскоре фронт подошел к Боровичам на расстояние 100 километров, но город не пострадал.

Самоотверженный молитвенный подвиг взял на себя во время войны глубоко почитаемый народом старец преподобный Серафим Вырицкий. Он жил тогда под Ленинградом в поселке Вырица. Первые свидетельства о его молении на камне – особом, изнуряющем тело, но возвышающем душу подвиге – относятся к 1935 году, когда Церковь в СССР претерпевала страшные гонения. С началом войны старец стал совершать моления на камне ежедневно.

Тогда, в 1941 году, Дедушке – как любовно звали старца окружающие – шел уже 76 год. К тому времени болезнь его очень ослабила, он не мог передвигаться без посторонней помощи, и к месту молитвы его вели под руки, а иногда и несли. В саду, за домом, метрах в пятидесяти, выступал из земли гранитный валун, перед которым росла небольшая яблонька. На яблоньке укреплялась иконка с изображением преподобного Серафима Саровского, коленопреклоненно стоящего перед образом Пресвятой Богородицы «Умиление». Вырицкий старец вставал своими больными коленями на камень и простирал руки к небу…

Такой молитвенный подвиг совершал человек, который страдал хроническими заболеваниями ног, сердца, сосудов и легких. Очевидцы вспоминали, что невозможно было смотреть на это без слез, что они просили старца оставить этот подвиг. Но отец Серафим продолжал молиться, насколько хватало сил, иногда час, а иногда и несколько часов подряд. Отдавал себя всецело, без остатка – это был воистину вопль к Богу.

Молились святые старцы, молились матери, отправившие на фронт сыновей и дочерей, молились, судя по множеству воспоминаний, и сами воины на фронтах. В храмах в годы войны служились благодарственные молебны в честь побед и заупокойные молитвы. И владыки, и простые священники не уставали обращаться к людям с патриотической проповедью.

Позиция Церкви была оценена властями. В предвоенные годы воинствующие безбожники проявляли враждебность к верующим, празднующим Светлое Христово Воскресение, старались осквернить торжество. Но в апреле 1942 года впервые с разрешения властей в крупных городах прошли Пасхальные крестные ходы вокруг храмов. Люди несли зажженные свечи, и людей этих было немало. Это была первая «военная» Пасха.

В 1942 году митрополит Сергий сказал в Пасхальном послании: «Праздник Пасхи празднуем мы, а небо над нами все еще покрыто тучами, страна наша терпит лютое нашествие фашистов, но тьма не победит света, хотя бы на время и заслоняла его… Воскрес Христос – и радуются ангелы. Да возрадуемся и мы с ними, празднуя победу Христа над адом и смертью вовеки и во временной жизни здесь на земле – победу Креста Христова над свастикой!»

На Пасхальной неделе во время войны…

«Серпухов – город, в котором немцы не побывали. Им в этот город войти не удалось. Но они были совсем близко, в нескольких километрах.

В городе всюду видны следы недавней битвы – разрушенные и сожженные дома, воронки глубиной в несколько метров. Особенно пострадала главная улица, ведущая от вокзала через центр города на противоположный его конец. Здесь проходили войска, и улица эта была постоянным объектом вражеских обстрелов.

Но Серпухов – город столь давний, и столько он повидал на своем веку, что ему не в диковину нашествие полчищ, рвавшихся к Москве. Были и ордынцы, были и поляки.

Они приходили, жгли и грабили и вынуждены были откатываться назад.

Велика жизненная сила русского народа. Город восстанавливался и становился краше прежнего. Строились дома, фабрики, храмы…

Вот и сейчас. Еще не разобраны баррикады, не убраны груды кирпичей, а улицы полны народа. Конечно, это все женщины. Они старательно расчищают талый снег, освобождают русла ручьев от мусора, и веселая весенняя вода уносит с собой грязь и кровь прошлой – теперь, слава Богу, прошлой – тяжелой зимы.

Утреннее солнце светит приветливо. На склоне Соборной горы, где виднеются остатки старинного кремля, сквозь прошлогоднюю сухую траву пробиваются ростки свежей зелени. Рядом с Соборной горой, чуть пониже, высятся две церкви – во имя Троицы и во имя Ильи Пророка. В обеих идет воскресная литургия.

У Ильи Пророка народу набилось столько, что войти в храм уже невозможно.

У Троицы посвободнее. Какая-то старушка, выходя из церкви, объясняет своей знакомой, идущей в церковь:

– Здесь свечей нет…

Свечи есть, но остались только дорогие – в три и пять рублей. Их ставят коллективно. Но старушку, видно, своя маленькая дешевая свечка удовлетворяет больше, чем те же деньги, внесенные в пай на покупку большой свечи.

В общем, это их, старушечьи, дела. Они свободны и вольны молиться, где им нравится и как им нравится. В этом-то, вероятно, и кроется сила и привлекательность нашего православного вероисповедания.

У Троицы отец Димитрий служит в левом приделе. С правой стороны совсем пусто. В уголке на столике, перед иконою Всех Святых, стоят мисочки с кутьей. Желтый воск каплями стекает с горящих свечей и падает на белый рис… Спрятавшись в уголок, тихо плачет какая-то молодая женщина.

Постепенно церковь заполняется; становится теснее. Много женщин с детьми всех возрастов. Это причастники.

Богослужение протекает торжественно, как всегда на Пасхальной неделе.

Солнце заглядывает в окна. Но уцелели лишь немногие стекла; сквозь фанеру и бумагу лучи пробиться не могут – в церкви пасмурно. Иконы убраны пестрыми цветами из стружки, шелковыми тканями и полотенцами. Полотенца везде, их много. Вышитые крестиками по канве птицы и цветы свидетельствуют о трудолюбии женщин, собравшихся здесь. Редко-редко среди сплошной толпы женщин мелькает седая непокрытая голова мужчины…

Из алтаря доносится голос отца Димитрия, поминающего о здравии:

– Воина Михаила, воина Василия, воина Николая…

Женщины с грудными ребятишками присаживаются отдохнуть. Священник читает долго, лишь изредка прерывая монотонное чтение имен краткой молитвой.

Женщины занялись своими разговорами – о мужьях на фронте, о ребятишках, о хлебе…

Детям становится скучно от этого монотонного чтения имен. Девочка, повязанная по-бабьи платком, все оглядывается назад. Мать сердито одергивает ее. Пятилетний малыш подходит к подсвечнику и просит дать ему свечку. Мать объясняет, что ему очень понравилось в вербное воскресенье стоять с зажженной свечкой…

Ребятишки поменьше начинают хныкать. Один заплакал громче, другие подхватили, как это бывает всегда, где собираются малыши, и детский требовательный крик заглушает одинокий голос священника, поминающего погибших на поле брани.

– Новопреставленного убиенного отрока Бориса… – пробивается сквозь младенческий крик голос отца Димитрия.

Почему убиенного отрока? Кто мог убить отрока?

Перед глазами встают развалины большого рабочего общежития, разбитого совсем недавно немецкой 1000-килограммовой бомбой.

Вражеский бомбовоз подкрался тайком, по-воровски, скрывшись в облаках, и люди, сидевшие спокойно у себя дома, не успели ни спрятаться, ни спастись…

В этот же день разбило и дом, в котором жил отец Димитрий.

Сейчас священник ютится в сторожке.

Вот он выходит из царских врат со Святыми дарами – высокий, прямой, строгий старик.

Красивое лицо обрамлено длинной седой бородой. Ясные, умные глаза проницательно смотрят на приближающихся людей.

Подходит девочка с белокурыми косами, завязанными ярким зеленым бантом, потом прошли женщины с грудными детьми, подростки, взрослые, пожилые люди.

В этом храме при богослужении священнослужителю отцу Димитрию помогают прихожане, – кто, когда и как может. Они служат за псаломщика, они убирают церковь, они подают кадило, они читают часы.

Кончится обедня, отец Димитрий будет служить молебен с освящением воды, потом панихида, потом начнется отпевание – в церковь уже вносят гроб, в котором покоится старая простая женщина: вероятнее всего, ткачиха с местной текстильной фабрики.

Пока люди подходят к кресту, к уху священника наклоняется старичок и что-то шепчет. Отец Димитрий отдает распоряжение относительно светомаскировки.

Начинается молебен. Каждая из оставшихся женщин заказывает молитву какому-нибудь святому, тому, чье имя носит ушедший на фронт муж или сын.

– Иоанну Воину, Николаю Угоднику, святому Кириллу Иерусалимскому…

Перед священником на аналое лежит груда записок.

Каждая женщина верит, что ее теплая молитва спасет на поле брани родного и любимого ею воина, защищающего Отчизну.

И все вместе со священником хором поют:

– Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое…»

(А. Соколова. У обедни. Цит. по книге «Правда о религии в России»).

За Россию молились за границей

Молились за победу русского оружия не только русские люди.

В начале войны Патриарх Антиохийский Александр III обратился с посланием к христианам всего мира о молитвенной и материальной помощи России. В Америке некоторые приходы Русской Православной Церкви за рубежом ввели у себя официально молитву о победе русского оружия, русского воинства, участвовали в сборе средств для Красной армии. В Париже священники – сторонники Московской Патриархии – были участниками движения европейского Сопротивления. Для них нападение Германии на Советский Союз было нападением на их Родину (См.: Дятлова Е. Война миров: Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны. Интервью с профессором Московской духовной академии Алексеем Светозарским).

20–21 июня 1942 года – в канун первой годовщины нападения фашистской Германии на Советский Союз – 15 000 религиозных общин США устроили особые моления за русских христиан, чтобы поддержать их в справедливой борьбе с агрессором и чтобы укрепить ширящееся в Америке движение в поддержку Советского Союза. По данным опроса института Гэллапа в Англии, например, уже в июле 1942 года 62 % опрошенных считали, что Россия более популярна, чем США, а в 1943 году «Святая Русь» стала в стране темой года (Одинцов М. И. Патриотическое служение Русской Православной Церкви в годы Великой Отечественной войны).

Интересно, что когда началась война, премьер-министр Великобритании У. Черчилль говорил: «Прошлое, с его преступлениями, безумствами и трагедиями, отступает. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен. Я вижу их охраняющими свои дома; их матери и жены молятся – о да, потому что в такое время все молятся о сохранении своих любимых, о возвращении кормильца, покровителя и защитника». (Выступление У. Черчилля по радио 22 июня 1941 года. Частично цит. по Кульков E. H., Мягков М. Ю., Ржешевский О. А. Война 1941–1945).

Симпатии к России усилились после победы Красной армии под Сталинградом зимой 1942–1943 годов. В годы войны авторитет СССР, несшего основную тяжесть в мировой войне, неизмеримо вырос. Сочувствие к сражающемуся народу изменило в глазах мировой общественности и образ советского государства в целом. Так сочетание внутренних и внешних факторов предопределило политику советского правительства в государственно-церковных отношениях.

Когда весь народ поднялся – он непобедим…

Голос Русской Православной Церкви ясно звучал в Великую Отечественную войну. Всего за годы войны патриарший местоблюститель, митрополит Сергий (Страгородский) обратился к верующим с патриотическими посланиями двадцать четыре раза. Не раз обращались к православному народу и другие церковные иерархи. 10 августа 1941 года будущий Патриарх, митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Симанский), впоследствии перенесший вместе со своей паствой все тяготы блокады, произнес слово за литургией в Богоявленском кафедральном соборе.

Даже через годы эта речь, быть может, даже несколько поэтическая, отдается в сердце взволнованной искренностью, неподдельной любовью к Родине: «Русский человек бесконечно привязан к своему Отечеству, которое для него дороже всех стран мира. Ему особенно свойственна тоска по Родине, о которой у него постоянная дума, постоянная мечта. Когда Родина в опасности, тогда особенно разгорается в сердце русского человека эта любовь. Он готов отдать все свои силы на защиту ее; он рвется в бой за ее честь, неприкосновенность и целость и проявляет беззаветную храбрость, полное презрение к смерти. Не только как на долг, священный долг, смотрит он на дело ее защиты, но это есть непреодолимое веление сердца, порыв любви, который он не в силах остановить, который он должен до конца исчерпать».

Как и Патриарший Местоблюститель, митрополит Алексий (Симанский) подчеркивал единство русского народа перед лицом опасности: «Теперь русский народ в беспримерном единстве и с исключительным порывом патриотизма борется против сильного врага, мечтающего раздавить весь мир и варварски сметающего на своем пути все то ценное, что создал мир за века прогрессивной работы всего человечества…

Но победа куется не только на фронте, она зарождается в тылу, среди мирных граждан. И здесь мы видим необыкновенный подъем и волю к победе, непоколебимую уверенность в торжестве правды, в том, что «не в силе Бог, а в правде», как вдохновенно говорил грозный для врагов – позорных предков нынешних позорнейших фашистских варваров – святой Александр Невский.

В тылу, который по нынешним условиям войны является почти тем же фронтом, и старики, и женщины, и даже дети-подростки – все активно участвуют в защите родной страны.

Можно указать на бесчисленные случаи, когда люди, совершенно, казалось бы, непричастные к войне и военным действиям, показывают себя самыми горячими пособниками воюющих».

Затем Владыка Алексий привел примеры, рассказывая о том, чему сам был свидетелем. И сегодняшнего читателя особенно волнуют эти случаи из жизни, отголоски тех страшных лет: «Вот объявлена воздушная тревога в городе. Пренебрегая опасностью, не только мужчины, но и женщины и подростки спешат принять участие в защите от бомб своих жилищ. Их не удержать в доме, их не загнать в убежище. При мне один 12-летний мальчик-школьник на просьбу матери – не идти на крышу во время воздушной тревоги – с убеждением говорил ей, что он лучше взрослого может тушить бомбы, что отец его защищает Родину, а он должен защищать дом и свою мать. И на самом деле этот юный патриот оказался впереди многих взрослых и за несколько дней потушил четыре бомбы. Как много примеров, когда юные и, наоборот, пожилые люди стараются скрыть свои годы, чтобы их записали добровольцами в Красную армию. Один старый человек при мне плакал горькими слезами, потому что ему отказали в записи добровольцем и таким образом он лишен возможности внести свою долю в защиту Отечества. Это и есть воля к победе, которая является залогом самой победы. И вот еще случай из самой жизни. Выходит человек из храма и подает милостыню старушке-нищей. Она говорит ему: “Спасибо, батюшка, я буду молиться за тебя и за то, чтобы Бог помог одолеть кровавого врага – Гитлера”. Разве это не есть тоже воля к победе?

А вот мать, проводившая своего сына-летчика на Южный фронт и затем узнавшая, что именно на этом фронте были жаркие сражения. Она уверена, что сын ее погиб, но чувство материнской скорби она подчиняет чувству любви к Родине и, выплакав свое горе в храме Божием, говорит почти с радостью: “Бог помог и мне внести свою долю помощи Родине”. Я знаю не один случай, когда люди с самыми незначительными средствами откладывают по рублю, чтобы внести свою лепту на нужды обороны. Один глубокий старец продал единственную свою ценную вещь – часы, чтобы внести от себя жертву на оборону.

Все это – факты, случайно взятые из жизни, но как много говорят они о чувстве любви к Родине, о воле к победе! И таких случаев можно привести множество, у каждого из нас они на глазах, и громче всяких слов говорят они о непобедимой силе патриотизма, охватившего весь русский народ в эти дни испытаний. Они говорят о том, что подлинно весь народ и действенно, и духовно поднялся на врага. А когда весь народ поднялся – он непобедим».