Текст книги "Временник. Том I Судный день"

Пролог. Разговор с самим собой

Спустя миллиарды эонов кто-то с сердцем бьющимся целую вечность вспомнит судебное заседание, что случиться через три миллиона лет. А пока есть Слово.

– Я выше тебя, я больше тебя, ты предо мною пыль, – сказал ничтожный.

– Но всё же ответы я получу, – ответил нечеловек.

– Так сказано, ведь мой разум– замкнутый круг, за Началом следует Конец, а Конец предшествует Началу.

– Когда придёт Конец, я увижу его? Стану свидетелем Конца, за которым будет виднеться Начало?

– Нет.

– Что послужит причиной моей смерти, последней и необратимой?

– Любовь. Любовь к женщине погубит тебя.

Нечеловек усмехнулся, развернувшись, он мерными шагами направился к светлой струе света и только бросил дерзкий взгляд через плечо, будто краем глаза был способен увидеть того, кто отвечал ему на вопросы.

– Глупец не посмеет спросить о том, как ему избежать своей участи?

Перед выходом замер нечеловек в бледно-ледяной одежде. Замявшись, он искоса, не поворачивая голову, посмотрел назад.

– Как мне..?

Сомнения мучили сознание.

– Сколько времени мне отмерено?

– Мгновение. Ибо в одну секунду рождается Вселенная и умирает. А существо не замечает, что его жизнь, бесконечно длинная, но всё же имеющая завершение, способна уместиться в одно-единственное мгновение.

Щелчок пальцев эхом разнёсся по зале.

– Мгновение прошло, а я жив. Пожалуй, хватит мне и того неисчислимого времени, что я имею в запасе. А конец свой я не замечу, как и не замечаешь ты, что умираешь со Вселенной уже целую вечность. Прощай, А.

Судный день

I

Толпа народа собралась на широкой площади пред зданием бывшего храма, служившего теперь местом, где свершается правосудие. Если вглядеться в присутствующих получше, можно увидеть сколь неоднороден их состав. И они отличаются не просто особенностями кожи – пусть даже эта особенность будет заключаться в наличии чешуи; ведь недостаточно одной чешуи для жизни в воде, понадобяться и перепонки между пальцами, и плавники на голове, жабры в конце концов. А вот, взгляните, стоят пошатываясь в своих поддерживающих костюмах бледнолицые долговязые верзилы с вытянутыми, тонкими, как палки, руками и ногами, выросшие на планете со слабой гравитацией. Есть здесь и такие, кто мало похож на человека или гуманоида: медузы парящие над поверхностью земли, тяжеловесные каменные гиганты, чьи эмоции человеческий глаз не способен заметить, бочкообразные существа с щупальцами и звездообразной «головой», имеющие в своём организме признаки как грибов, так животных, в герметичных прозрачных колбах переливаются всеми цветами радуги такие жители Вселенной, которые фактически состоят лишь из газа и энергии его связывающей, и многие другие удивительные и невообразимые твари галдят на площади в ожидании начала вожделенного действа. Немногие из них попадут в здание суда, внушающее одним только своим ненормальным видом некоторым наиболее близким по своей форме к людям существам трепещущий страх, наиболее точный по своему описанию, как страх животный, страх чего-то противоестественного, отвратного человеческому существу.

Воздух над площадью, в котором смешались вонь морской тины и прогорклого пота, голос северного ветра и подземных глубин, безумие диких земель и космического неведомого, завибрировал и наполнился микроскопическими жгучими искорками, возник мягкий запах озона. Из земли выступили ограждения, расчистившие от толпы круг в центре площади и проход до здания суда. Призрачный мираж проступил невнятными очертаниями. Три человекообразных существа материализовались, привлекая всеобщее внимание. Волна тишины прошлась от «места прихода» до окружающих зданий, словно круги по воде от брошенного камня. Гул умолк. Обвиняемого в кандалах из зелёного металла подвели к бывшему храму двое обезличенных стражей. В его воображении уже возник затхлый образ зала суда, страха к которому у него не было, но он боялся увидеть девушку в траурном платье – он знал, что она будет там; ему так сказали. Отворились высокие узорчатые двери и, впустив последних, кого ожидали на заседании, громко захлопнулись.

***

– Итак, покончив с формальностями, давайте перейдём к делу, – продолжил судья, – есть ли у сторон просьбы к Суду?

Обвинитель отрицательно покачал головой, беззвучно произнесся: «Нет», обвиняемый же шепнул что-то своему оправдателю и тот, встав, обратился к Суду: «Мой подопечный просит о возможности, при необходимости, отвечать на все вопросы не вставая по причине плохого самочувствия».

– Суд разрешает обвиняемому отвечать на вопросы сидя. Если касательно просьб на этом всё, – судья сделал небольшую паузу, – обвинитель может начинать.

Жемчужный Человечек откашлялся в кулак и поднялся на ноги.

– Всем присутствующим здесь, по крайней мере, большинству из нас – я на это надеюсь – прекрасно известна личность обвиняемого, многие даже знакомы с ним лично, потому, считаю, не требуется играть в театр и в красках, велеречивым языком описывать его характеристику, личностный портрет, если хотите. Сегодняшнее дело, воистину, из ряда вон выходящее, отличное от той ежедневной рутины, что обыкновенно происходит в этом здании, и это ещё одна причина, по которой я желаю сразу перейти к существу вопроса, оставив всю традиционную бутафорию в сторону. Надеюсь закончить всю эту суматоху до заката, так сказать.

Я выдвигаю к обвиняемому следующие претензии: нарушение моральных устоев и принципов, оскорбление вечных идеалов общества, осквернение сакральных ценностей, разрушение устройства управление власти Императора, нарушение целостности ткани мироздания, всё вышеперечисленное было выражено обвиняемым в деяниях таких, как незаконное перемещение в параллельные реальности, то есть нарушение пространственных границ, убийство, массовое убийство, причинение тяжких увечий, приведших к смерти, причинение лёгких увечий, совершение действий, повлекших за собой кардинальные изменения слабо развитых цивилизаций, совершение действий, повлёкших за собой открытие слабо развитыми цивилизациями параллельных реальностей, нарушение генетической чистоты различных видов живых существ, а также совершение ряда более мелких в сравнении с вышеперечисленными преступлений, полный список которых предоставлен Суду в соответствующем документе.

Жемчужный Человечек перевёл дыхание и провёл ладонью по тому месту, где у человека должен находится лоб.

– Итак, – он покашлял, – моё требование заключается в следующем: обвиняемый должен понести наказание за все те деяния, что свершил; считаю, в достаточной мере справедлива будет казнь через повешение и оцифровка сознания для помещения его в пожизненное, то есть, простите, вечное заключение в «Хранилище D1».

– У защиты есть возражения? – безразлично спросил судья.

– Невиновен, – ответил оправдатель.

Последние слова

Так, ну значится, чего говорить, надо, э? Куда бурчать надо, повтори? Это откуда ж у вас такая штукенция, чёрный пушок на металлической ветке? Сюда и говорить? Фокусник, однако, ты, простите, вы. Ладно, ладно… Звать деда старого, то бишь меня, Старе Джадек, такое уж вздумалось батьке и матушке – Господь упокой их души – выдумать мне имечко. Спорили, они спорили, ругались, бранились день, второй, как я родился, а сынок без имени в люльке и лежит. Орёт, вопит, льёт слёзы, как всякий младенец. И не прикрикнешь, чтоб заткнулся, в смысле, не то, чтоб не поймёт, а не обратишься ни коим образом. Вот и порешили одарить дитё аж двумя именами! Соседки-соседи как на дурных смотрели, не знали, что и думать. «Сумасшествие обуяло! Тьфуть на них, чертов поганых, эх!» – то, наверное, в голову брали. Вы ж поймите какое дело. Ну не принято у нас по паре имён брать, не в традиции. Вот и косо пялили взгляды на ребятёнка невинного вроде как. А я рос, что называется, не по дням, а по часам. В год с небольшим выглядел, пожалуй, на три, чесслово, а соседки хуже глядеть стали, кривотолки по поселенью всякие недобрые поплелись, спотыкаясь, мол: дитё-то адово, сын Диавола, в ночь не ту, злую, родился. Гад какой-то старый – тогда был старей меня теперешнего – говаривал, что в то время, когда я на свет являлся, слыхал, как с Длинных холмов, что на западе за густым перелеском, доносились вопли дикие и вскрики, песнопения на древнем языке и прочие недобрые слова, имея в виду шабаш какой – тьфу-тьфу – ведьм иль чего похуже. Да много ль, мало ль сплетен разносортных случается слышать? Да таких-то ещё, неразумных, глупых и бессмысленных. Нет, в наших краях язычества не видать, за другие земли не говорю – сам не бывал на чужбине, да токмо нутро молвит, выдумки приезжие говорят: в Тридевятом царстве, в Тридесятом государстве – ААА!!! испугались? Глаза протрите, слезятся ж, – так как? а, конечно – сказочные земли то есть, они на то и сказочные, чтоб в жизни не существовать, али быть, но за тыщу вёрст и ещё столько же по сто раз, а это, считай, как и нет их вовсе. В таких краях чудеса и случаются порою, иначе откуда фантазий такое обилие у мудрецов и не только? Не могёт человек, ну, не способен он, извертеться в своих умениях так, чтоб в думах создать такое, чего на свете не бывает, не взяв в основе правду. Виверна – змий с птичьими крыльям; василиск – петух пополам с ящером – всё едино: выдумка на правде основана. Вот оттого и есть же такие чудеса в писаньях, что видали далече отсюдова, да так далеко, как и нет того. Хе-хе, рифмоплёт из меня паршивый всегда был. Барышня услыхает красноречивую балладу и дёру! Смеху остальным, а мне плачь. А за девчатами я гоняться начал в десять лет, когда выглядел на все двадцать. Чудо! Да, скорей колдовство, по словам народа. Злые языки! Чтоб им издохнуть! хотя – они уже. Так я ещё не сказал о житье нашем. Хуторок, а может, деревня крохотная, как удобней кому будет, в дважды по сто вёрст и ещё столько же, то есть все четыреста вёрст от столицы стояла, и энто самый близкий город к нам! Забавно, правда? А мы, семья моя, значится, жили с краешку, и полное право имели говорить: моя хата с краю – потому что правда! Вот так. Домишко худой, старый, будто вкрученный в землю каким велетом, прошедшим незаметно под покровом ночи. Мох на крыше. Хозяйство зато имелось. Почва плодородная, и живность прокормит, и нас, ещё на продажу немного останется. А скота – целых пятьдесят голов! В то время, как у всего нашего селенья – сто голов. Вроде и хорошо, скажите, да не тут-то было, во! Кхе-кхе. Прошу прощенья, дайдите кусочек ткани рваной на платок. Благодарю. Вроде и хорошо, но не совсем. Растолковываю. Хотя, чего говорить много? Долго плохо тоже. Нет? Ладно. Одно, в общем, слово – зависть. Зависть породила и слухи, как всегда то бывает. У других добро, не потому что они старались, корчились, работали и зарабатывали в трёх поколениях, а потому что подпись на бумаге богохульной поставили, козла задобрили, души протеряли, давайте разносить слова эти гнусные средь людей – во как думали. Батько мой разумный был, конечно, и уважали его другие селяне, да токмо всем глупить в своё время положено. Ой-на! Ля-ля-ля! Зло, сгинь! Думается, не мы души продали, а те, с огнём и вилами, подчинились демонам. Страха было! Глядите сюда – сниму немного перчатку, серебрится рука, по локоть серебрится. Далеко ещё в истории моей до приобретения, но потеря уже случилась, глазом не моргал с год, хромаю и по сей день, с клюкой хожу. Ха! Проводы были, что надо! С огоньком! Эх! Ох-ох-ох! Страсти и ужас. Ну, возможно ли, чтоб разумная тварь такой жестокой была? Примите в разум, я говорю «тварь» не навроде унижения, а лишь ради того, дабы показать, что они сами про себя говорят, будто бы созданы богом – тьфу! – твари земные. Жгли всё и вся. Отец мой дуру дал, конечно, с той бабой, но всё ж несоизмерима месть с проступком! А мать моя… О, несчастная женщина! Беги с парубком пятнадцати лет, что глядит на тебя глазами взрослого мужчины, беги не оглядываясь! Через поле, перелесок, холмы, камни выложенные кругами. Переночевали – нет, не так, не спали мы тогда – переждали ночь в старой хижине в тенистой низине, по которой струился кровавый ручей. Понимайте, как хотите. Строение кривее родного моего дома стало убежищем и сокрыло в ночи. Не просто мысль возникла – спрятаться! быстро! А размышления глубокие о том, что хижина та была известна, а точнее неизвестна, дурной славою. Тьфу-тьфу. И искать в ней ничто не будут. День следующий – бег, ещё неделя. На большак вышли, а далее куда? Голодали мы и скитались бездомные. Везение ли? Война тогда разразилась и таких как мы возникли сотни, а быть может и тысячи. Бродили по лесам, полям, подножным кормом питались, так сказать вернее – травились. Через годик приютили нас старые девы в чащобе дубовой. Деревья – могучие, вечные. Ах! Росток из жёлудя проклюнулся, верно, ещё при Цезаре. Слыхали о таком? Иль вы и читать не способны? Молчите. А странное время длилось шесть месяцев и ещё четыре, я рос, нужно жизнь было как-то устраивать. Тогда-то наши, с позволения сказать, хозяйки – в значении хозяева – пригласили меня в монастырь. Радости моей матери не были предела. И перед тем как от счастья испустить дух, она наказала мне служить Господу. Монастырь показался мне страннее некуда. Если, конечно, говорить теперь, не более чудным он являлся, чем остальное, что пришлось повидать глазам моим, но тот обитель божий стал предо мною первым примером невероятного. Хрусталь и фарфор – слова ничего не значащие для крестьянина – превратились в явь. Господь прости меня, но Бог умер! Мёртв и не воскреснет более! Ирреальный мир обратился пеленой вокруг меня и представил пред судом, который я проиграл, ибо обманувшись помыслами земными, отказался от веры, став на главу выше судьи, таким образом сделав приговор недействительным и ложным. Извините, но другим языком на выразить картины моей памяти. Прежде чем прогнать мирянина, мне дали знания счетоводства, да такого, что в нашем мире не видывал ещё ни один человек земной до того момента. Вы пишите, пишите. Не тычь пальцем в мик… э, я хотел сказать в демонову игрушку. Кхм-кхм. Кхма, крргха! Эй! Воды подай, добрый человек, не добрый ты только… да и не человек… По миру пошёл я, проще говоря. Но ум острый и брильянтовый сыграл со мной шутку наидобрейшую из всех возможных! Накуролесил я в стране родной знатно, конечно, да что там в стране! Весь известный мир содрогнулся и изменился. Так что в скором времени за мной пришли соответственные люди, такие ангелочки, чесслово, с Небес свалились наземь. Вот, собственно, тогда руку мне и сотворили твари небесные. Серебриться, видите? Хотели было на шибеницу отправить. И отправили гады! Смех да и только! Батько мой, видно, не мой вовсе, не родного парубка растил-то. Хм… соседи говаривали на меня много злого. Но не своими руками я собак мучил! не моя на то воля была! Тьфу-тьфу. Ложная явь, чёрта с два. Как чёрт не шутит, правда, милсдари? «Не убий». Жаждущему от источника не дали, а жаль – оно ж щиплет, жжётся. Поражаюсь, что ж вы словечко хоть одного не молвите. Не спросите, почему мужчина в полном расцвете сил назвался вам дедом старым? А сами-то на глаза огненные, на волосы угольные, на бородёнку-то, сволочи, смотрите, козлиную… Последние слова, значится? Последние, которые вы услышите, сталбыть.

Судный день

II

– Как вы слышали, в представленной аудиозаписи приводятся показания свидетеля, одновременно же преступника и жертвы обвиняемого – в зависимости от того, с какой стороны рассматривать дело.

Рождение некоего Старе Джадека напрямую связано с действиями обвиняемого, а именно с изменением им самой человеческой, что привело к появлению генетически нечистого образца, отличного от всех прочих живших в то время, на той планете; также произошло вмешательство в научно-техническое развитие слабо развитой цивилизации. Вышеупомянутый Старе Джадек – когда его биологический возраст составлял примерно четырнадцать-пятнадцать лет – был похищен и обучен тем знаниям, которые цивилизация того времени должна была приобрести лишь через триста-четыреста лет. Перед тем, как пропадает всякая информация о существовании Старе Джадека, последним известным событием в его жизни является допрос, осуществлённый запрещённой и ныне официально расформированной организацией, которую некоторые называют просто «М», —именно во время этого допроса и были записаны представленные показания.

Обвиняемый шепнул оправдателю и указал пальцем на бумаги.

– Прошу разрешения у Суда задать вопрос обвинителю, – произнёс оправдатель, встав.

– Суд разрешает задать вопрос обвинителю, – продекламировал судья.

– Сколько лет предоставленной аудиозаписи с показаниями Старе Джадека?

– По-моему, это решительно не имеет никакого значения, свидетельства носят бессрочный характер.

– Ответьте на вопрос, – отрезал возражение обвинителя судья.

– Хорошо, если хотите: этой записи двадцать один год.

– Конкретно этой версии, так? – не унимался оправдатель. – Где был найден оригинал?

– Мне нужно свериться с бумагами.

– Прошу, сделайте это сейчас и как можно быстрее.

Жемчужный Человечек на мгновение закрыл глаза и глубоко вдохнул, потом стал рыться в бумагах, ища заветные слова. Руки его тихонько дрожали, никто кроме обвиняемого не заметил этого, он сам в то время сидел расслабленно, ждал ответа, будто пришёл на представление в цирк и сейчас должен был быть разыгран наиинтереснейший номер.

– Да, вот здесь сказано, что… Оригинал аудиозаписи был найден в Четвёртой Скрытой Библиотеке на планете Хенне исследовательской группой от Императорского Университета истории двадцать один год назад.

– Благодарю за ответ, – вежливо сказал оправдатель. – Запамятовал, до момента вскрытия на протяжении какого времена была запечатана эта Библиотека?

– Сложно назвать точные цифры, расчёты различных археологов разняться. Причём порой на действительно огромные значения!

– Какую минимальную цифру они называют?

Жемчужный Человечек вдруг перестал дрожать, и обвиняемый даже удивился его смелости, но успокоился, поняв, что мнимое спокойствие является проявлением глупости.

– Три миллиона лет.

Вырождение

Забрезжил розовый рассвет нового дня, что принесёт в этот мир ещё одного человека. По-настоящему летняя погода, богатая ярким солнечным светом и мягким теплом опустилась на землю, неся радость взрослым и детям. Маленькие ребятишки готовы резвиться день и ночь, не обращая внимания ни на дождь, ни на снег, ни на жару, но те, кто постарше, кому летняя пора несёт отдых от учёбы, будут благодарны судьбе, если в их каникулы погода разрешит им понежиться на шелковом песочке и поплескаться в озерце, а родители, выдохнув после тяжёлых будней, придут в выходные на пляж, дабы удовлетворить и детей, и себя. «Парное молоко!» – приговаривают старики, окунаясь в тёмный бархат воды, и медленно уплывают подальше от берега, где надеются не слышать крики маленьких, но звонкие голоса мальчишек и девчонок всё равно доходят до их ушей, разносясь над синей гладью широкими волнами.

Дверь с потрескавшейся краской отворилась, слабо скрипнув, и из деревянного домика вышла чуть сутулившаяся женщина с тусклым блеском глаз в просторном платье, которое всё же не способно было скрыть округлой формы её живота. Вот-вот она станет матерью в восьмой раз, и все вокруг неё волнуются, ждут. Заботливый муж, усердный пахарь, известный всем своей добросовестностью, с немалым усилием изловчился освободиться от работ на пару деньков, чтоб хоть сейчас наконец застать момент рождения ребёнка. Бабушка, блюдя пост верного наставника, всё крутилась вокруг будущей матери, то платок подоткнёт, то грязь с лица вытрет, то упрекнёт хмурым взглядом и ласковым голосом в каком проступке, то ещё как-либо побеспокоиться о невестке своей. Друзья придут, спросят: «Уже али на сносях ещё?» Услышат ответ и пожелают удачи, оставят милый гостинец, а кто цветы прекрасные, кто конверт с бумагами.

«Куда ты, милая? Не спеши, дай помогу!» – прикрикивает муж и бежит навстречу любимой, спотыкаясь о цветы на клумбах, но не падая, а она отпирается, сама хочет, не «дитя же малое», потом, тяжело вздохнув, соглашается, принимая поддержку. Садятся вместе в саду на плетёные кресла под сенью яблонь и молчат. Плоды-то уже поспели, красные и наливные, висят драгоценными камнями в ветвях, эти ранние, крепкий сорт, стойкий, дереву уж четвёртый десяток, а яблоки цветут. «Дышит тяжело, напряглась. Уже», – думает отец, и сам задыхается, но ему нельзя, не положено. Женщина с тусклым блеском глаз привстала, мир вокруг закружился, запачкался тёмными пятнами и искорками серебряных звёзд. Ноги подкосились и она не упала. Муж успел подхватить её, надёжно.

Солдат учат терпеть боль, превозмогать удары и ранения, но можно ли научится искусству бесчувствия, оставшись человеком? Схватки. Боль такая, что кричать нет сил, взвизгнешь сперва, может не единожды, но потом замолкнешь, уста сомкнуться изнутри, язык бы не откусить. Надеешься: потерплю час-два, три в крайнем случае, и закончатся страдания, а ждёшь полсуток, думаешь: сойду с ума, а как тогда ребёночек да с мамой сумасшедшей! Смешно. А смех лишь на мгновение отвлечет от физических чувств. Терпишь.

Диск солнца закатился за призрачный горизонт, растворившись в кротком багрянце. Соседский парнишка, посланный в город, возвращается, мчится на велосипеде, а сзади, схватившись за него, подскакивает на кочках доктор с острой бородкой. Остановившись в туче пыли у кривой калитки, он срывается с сиденья, как с горячих углей, и бежит в дом. Боль нестерпима. Врач говорит: «Могу облегчить ваши мученья, любезная, с помощью определённых средств, только скажите…» и встречает крик: «Нет! Нет…», ослабевающий к выдоху.

В голове у женщины с тусклым блеском глаз несутся имена родных детей: Маруся, Шарлотта, Аня, Ванюша, Зоя, Амери, Вернер… Она шепчет: «Маруся, Шарлотта, Аня, Ванюша, Зоя, Амери, Вернер…» Отец плачет и трясётся секунду от звуков столь знакомых, но отрезает себя и берёт жену за руку, крепко сжимая ладонь. Вопль. Закончилось. Жена усмирилась.

– Девочка! Дорогая, у нас девочка!

– Де… девочка, – шепчет она, улыбаясь, – пусть будет Викторией.

– Да, действительно.

***

Приехал важный гость с города, чертыхнулся на смоляного кота, прошёл сквозь забор, проскользнул по тропинке и, перевалившись через порог, растёкся в красноречивых приветствиях. Он говорил, крича, разливался в весёлом оскале, прыская не в кулак, а в воздух. «Сядемте, барышня, за стол», – обратился он к хозяйке, ввалившись в столовую, и грохнулся на стул, застонавший под весом величия гостя.

– Как живёте?

– Хорошо, не жалуемся, в меру, в пользу, всё есть, – она сдержанно улыбнулась, и в уголке глаз сложились тонкие трещины морщин.

– Правильно делаете! А муж ваш где?

– Так работает, он у меня…

– Работа – это хорошо, – перебил гость, – труд объединяет, как ничто другое!

Из коридора послышался звонкий девичий голосок: «Ма, ма, коса!», и в столовую вбежала пятилетняя девочка. Мать подозвала дочку, приговаривая: «Вика – непоседа», и заплела ей волосы в красивый каштановый узор.

– Хи-хи, дети – штука забавная. Запамятовал, который она у вас ребёнок в семье?

– Восьмая… – прошептала мать, побледнев.

– Ну, даёшь, барышня! Восемь детей в семье!

– Нет… одна-единственная, – она тихонько всхлипнула, проглотив горький ком, развернула дочку лицом к себе и, поцеловав в лоб, отпустила гулять во двор к соседским ребятам.

Скорбно вздохнув дрожащим голосом, женщина с тусклым блеском глаз, печально посмотрела на важного гостя сквозь слёзы.

Судный день

III

Жемчужный Человечек, величаво надув грудь колесом, продолжал свою тираду, обнажая душу обвиняемого и открывая сокрытое.

– Представьте себе, господа, – зашипел обвинитель, – обвиняемый вновь произвёл генетические манипуляции, запрещённый Пятой Конвенцией по вопросу влияния извне на слабо развитые цивилизации, а также внесённые в чёрный список Галактического Кодекса.

– Возражаю! – вскричал оправдатель. – Произведённые действия благополучно отразились на генофонде данного биологического сообщества, что характеризуется пятым подпунктом третьего раздела Конвенции, как вынужденные меры, применённые в экстренной ситуации, повлёкшие за собой неотрицательное воздействие.

– Возражение отклонено Судом, так как Галактической Кодекс в данном случае является более приоритетным документом.

Жемчужный Человечек благодарно кивнул.

– Далее хочу предоставить письменные свидетельства противозаконности деяний обвиняемого.

«Ехал я в Северный Город по делу государственному. Будучи в пути третий день, находился в половине пути от Московии, колесо моего тарантаса неудачно угодило в кривую трещину на мосту, и ось переломилась, так как спешка моих коней и последующая резкая остановка привела к перенапряжению ржавого стержня. Благо, далее по дороге в четверти версты стоял гнилой домишко станционного смотрителя. Однако радость моя всё же была преждевременной – самого смотрителя давно здесь не видали, а на месте присутствовал некий …»

Прошу обратить внимание на инициалы!

«… некий М. К., чьё полное имя открывать мне страшно, ибо боюсь гнева нечистых сил, коими встреченный мною человек несомненно владеет, иначе бы не способен он был провернуть столь отвратные ритуалы за своим невозможно чистым «медицинским» столом. Сей колдун сотворил зелья в склянках и поместил в стеклянные колбы с длинными иглами, названные им «шпицерами». Обогрел он меня – согласился я на приют по причине моего полного отчаяния – напоил, накормил и благородно предоставил ночлег. Надобно сказать, что огонь очага представился мне каким-то странным, ненормально тёплым в сравнение со своими размерами, окромя воды никаких напитков не было, что для богобоязненного человека оскорбительно, еда, которой меня потчевал, – пресная и сухая, лишь постель была ни хуже ни лучше той, что стоит в моём собственном жилище.

На утро этот мужчина встретил меня с широчайшей улыбкой, радостно поделившись со мной, что благодаря ему на свет явилось ещё одно живое существо, судьба которого сложится наилучшим образом. Ужас! Мерзкий колдун породил, вероятно, богомерзкого демона, да к тому же из некоторых его слов я понял, что сотворённая тварь – женщина! Невероятно! Я мигом вскочил на починенный колдуном тарантас и рванул лошадей, помчавшись скорее на север».

Самое интересное приключение…

Он мне сказал, что смерти больше нет. То была ложь, я видел, как умирали люди, великое множество людей. Но он не погиб. Длинное копьё, прошедшее сквозь широкую грудь с левой стороны, пробив сердце, пригвоздило его к могучему дубу.

Мало кто общался с этим человеком с тех пор, я не говорил с ним больше, но видел не раз и ни разу вблизи. Завидев бледную, как призрак, фигуру издалека, я стремился приблизиться к ней. Она не сбегала, стояла на месте, не шевелилась более обычного, ведя обыкновенные житейские дела. Но меня то сбивала толпа, бушующая средь городских стен, то отвлекал жандарм, заинтересованный моим не вполне нормальным внешним видом, то я вовсе чуть не погибал, брошенный под копыта лошадей. Другие не позволяли приблизится к нему, чужие, не знавшие его люди, служили высокой стеной на моём пути, непреодолимой преградой, человек или невероятная случайность, настигала меня тем более, чем ближе я обращался к своей невидимой цели.

Живя на окраине большого города, каждый раз когда желание узнать, притронуться к чуждому с ярой силой разгоралось в жалкой душе, мне приходилось преодолевать широкие улицы и проспекты, сужавшиеся к сердцу мегаполиса, чтобы заполучить хотя бы возможность побродить по узким улочкам и проулкам, где на тебя давят тяжёлые чёрные стены, покрытые сажей, и заметить краем глаза светло-серую крапинку его рваного одеяния в безликой толпе.

Золотая осень проходила незаметно, день – зелёное, два – жёлтое, семь – голое. Остаются два месяца тошнотворных коричневых ковров и холодных проливных дождей, так мною любимых. Сидишь дома, трещит огонь, рыжий, игривый, кот мягко потягивается, проснувшись от голода, идёт поест, идёшь поешь. В кресле уютно с горячим напитком в руке. А за окном льётся дождь, стучит по черепице, бьётся в окно. Ветви качаются с ветром, птицы прячутся под крышей.

Зима припорошит снегом землю, заметёт улицы и стоит холодом в городе. Да снега мало, да пурги нет. Гнилые проплешины чернеют тут и там на газонах. Тает белое, ночью – раз, мороз, утром – лёд. Идут люди падают, как на катке, под колёса падают, а кто бросается.

Двадцать девятого февраля я возвращался от своего друга, из лечебного санатория. Беда с головой у парня, обещал его покойной матери, что буду навещать беднягу. Навещаю иногда, конечно, но тяжело смотреть на страдания. Правда, он и не страдает, находится в блаженном неведении. Завидую ему. Что на уме у такого человека? Трудно узнать, ещё труднее понять.

Поезд опоздал на пять минут. Зайдя в вагон, я расположился на первой скамейке слева от входа, где почище сиденье. Напротив сидела бабушка с внуками, подозрительно косившаяся на меня одним глазом, за неимением второго, – младшему, наверное было лет десять, старшему – не меньше пятнадцати, он бренчал на гитаре. Вполне сносно могу сказать, сам никогда не умел играть, но друг у меня тот ещё музыкант, даже вроде сочинял что-то, по крайней мере, прежде, до того как повредился умом. Младший, пятилетний, попросил у брата гитару и стал щипать одну струну, высвобождая из инструмента простенькую мелодию. Кажется, я знал её, но названия не вспомнил. Что-то хрустальное или снежное, северное.

Ехать минут двадцать, если задержимся на перегоне, то тридцать.

Через час я прибыл на Пятую станцию, здесь же с поезда сошла бабушка с внуками. Моё опоздание на встречу было бы невежливым, и потому, выйдя из последнего вагона, я поспешил к переходу через железнодорожные пути, находившемуся на другом конце перрона. Аккуратно пробежав по обледенелой платформе, я чуть не проскользил новым пальто по железным ступеням, но, удержавшись на ногах, сумел замереть в стойке «смирно» у самого подножья лестницы. Переход через железнодорожные пути блестел металлическим покрытием перед моим носом, и возможность проскочить вовремя могла быть вполне осуществима, если бы деревянный забор, на который я опёрся, не треснул под моим весом. Алыми рубинами засверкали глаза предупреждающего светофора. Звона не было. Лёжа, ошалелый от неожиданности падения, в канаве, обхватив, как бы приобняв камни, между которыми повезло так удачно приземлится, не разбив голову, я смотрел вверх на переход. Бабушка подгоняла внуков, рыча ласковым голосом наставления об опасности пьянства и безумия, поглядывая на тело в канаве. Улыбка извинения непроизвольно скривилась на лице. Пожилая дама только фыркнула в ответ и поплелась за внуками к переходу. Красные огни незаметно мигали в снежной траве, слишком низко, чтоб увидеть их сверху.