Текст книги "Временник. Том I Судный день"

– Уж так сильно тебе хочется дубу дать!

– Что?

– Ошалел ты совсем. Идём, – он подвёл меня к костру, – садись, давай. Да не на землю! Вот, показываю же тебе, бревно сухое. – Сучки больно впились, но я не заметил этого. – Угораздило же тебя. Как звать хоть?

– Владимир.

– Вова значит? Или лучше Вольдемар? – он посмеялся.

– Можно просто Володя.

– Ну, а я Анатолий, зови как хошь. Тебе б надо чего горяченького. У меня суп в консервах, зараза, кончился, тушенка тока осталась, да хлеб. Я пока разогрею, а ты давай сушись. Одежду снимай, как-нибудь развесь на палках, и смотри, не сожги ничего ненароком.

– Рюкзак, – пролепетал я.

– Что рюкзак? В трясине он.

– Его нужно вытащить.

– Чего ещё хочешь? На рояле тебе сыграть или песенку пропеть. Ты и так вымок, трясёшься, как осиновый лист, а мне на кой ляд туда лезть?

– У меня там все мои вещи.

– Золото, брильянты? Если нет, то извини. Желанье лезть в трясину ты у меня отбил.

– Сколько?

– Купить меня хочешь?

– Мне он очень нужен.

– У тебя сколько есть?

– Достаточно.

– И небось всё в рюкзаке?

– Вот тебе и цель.

– Десять.

– Тысяч? Не многовато ли?

– Хм, – Анатолий гордо выпрямился и, отвернувшись, подтянул пояс, – ну раз жаба душит, то и помощи моей не жди. Ты ещё консервы у меня отрабатывать будешь!

Я замялся, мысли шли тяжело, никак у меня не получалось связать в голове ворох вещей. «Как же… как же…» Опять замер, не знал, что и поделать. Через несколько минут мне в руки сунули миску с чем-то горячим. Я ел, не чувствуя вкуса, заедая чёрным сухарём, хрустевшим на зубах. Тело изнутри наполнило приятное тепло. «Сними одежду, сказал же». Разделся. Холодный воздух обжёг тело, и огонь не смог сразу согреть, но потом поглотил в свои объятья. Доев свой ужин, в полудрёме я говорил с Анатолием, не помню, что тогда ему наплёл, а он потом и не рассказывал. Лёг спать на мягкую шерстяную подстилку, укутавшись тёплым одеялом. Сквозь сон ещё долго пробивался ломкий треск веток в костре, а дым щекотал замёрший нос.

Тихо наступило зябкое утро. Прошедшая ночь озарила меня спокойствием, но под самый рассвет я проснулся оттого, что куда-то упал, оступился и полетел в тёмную бездну. Открыв глаза, почувствовал, как жар охватил меня и страх прорезался иголками в пальцах, не помнил, что мне почудилось во сне, но ясно слышал отголоски мёртвого кошмара и безрассудной паники. Белая дымка покрывала болота. Прозрачный свет утреннего солнца струился сквозь пелену, рассеиваясь в миллионах воздушных капелек воды. Сейчас наконец смог рассмотреть я своего спасителя – крепко сложенный мужчина высокого роста с тёмными волосами и неприятным лицом, описывая одним словом такого человека, можно сказать одно: «верзила». Анатолий уже не спал, собирал вещи, сворачивая лагерь. Я удивился, заметив лошадь, которую вчера не приметил, и сейчас странно было мне её видеть, будто она взялась из неоткуда. За ней на привязи стоял нагруженный поклажей осёл.

«Проснулся, соня. Вставай! – прикрикнул Анатолий, – У костра на камнях стоит кастрюля с кашей, рядом котелок с водой. Сам я поел, а что осталось – тебе. Долго с завтраком не затягивай. Через минут двадцать-тридцать выходим».

Мысленно задал вопрос: куда? Но решил пока не отвлекать Анатолия от сборов да и голод сводил желудок, так что я тот час набросился на пшёнку и быстро вылизал металлическую посудину. Отпив немного воды и прополоскав рот, я выпрямился во весь рост и потянулся, отряхнув застывшие кости. Вдруг в голову мне ударила мысль о потерянном рюкзаке. «Как же…» Видимо в этот момент лицо моё сильно изменилось, потому как Анатолий, не скрывая, усмехнулся и с издёвкой посмотрел на меня. Не понимая этой реакции, я посчитал его глупым или по крайней мере бессовестным злодеем, но через секунду передо мной предстал другой человек. Из-за спины он достал мой рюкзак, перепачканный грязью.

– Что стоишь, словно берёза над рекой? Забирай.

– Как? – я подошёл и взял рюкзак.

– Как, как… Вот этими руками утрудился, пока некоторые сновидения разглядывали.

– Спасибо.

– Угу. Я своё взял. Пришлось, правда, некоторые купюры просушить, а так более чем выгодная сделка.

– Хорошо, – я немного разочаровался, бескорыстия ждать не стоило.

Открыв рюкзак, я расстроился: многие вещи попортились, блокноты и карты залились влажными пятнами, склеились водой пожелтевшие страницы справочника и энциклопедии, к счастью, отдельный прорезиненный карман спас самые важные записи и инструменты.

– Ты сказал, что мы выходим. Куда?

– Ты всегда задаешь глупые вопросы или исключительно для меня стараешься? Тут одна дорога, а ты шёл в ту же сторону, что и я.

– Мало ли.

– Кстати, ты этот… журналист?

– Да. Как ты узнал?

– Ты посылал письмо в Общину, ну а я, так скажем, «почтальон». Но у меня график. Так что ты нагнал своё письмо.

– Понятно. О моём прибытии там не знают. Нехорошо. Незваных гостей тут вроде не особо любят.

– Даже если бы они узнали о тебе заранее, ты бы всё равно остался для них незваным гостем. Не жалуют они тех, кто с города, не важно какого.

– Дашь несколько советов как с ними общаться и вообще?

– Может. Пока иди забери свой спальник и остальное, что ещё осталось. Вот сумка, сложишь сюда.

Через пару минут всё было готово и мы отправились в путь. Анатолий ехал впереди на лошади, я следом на осле. Не особо мне это нравилось.

– Ты верхом ездил хоть раз? – спросил меня Анатолий.

– Если падение с пони в пятилетнем возрасте можно назвать верховой ездой, то да. Надо было спрашивать до того, как ты посадил меня на этого ишака!

– Ишь умный нашёлся! Тогда бы пришлось уговаривать, а так всё просто: вот осёл – садись. Поставил перед фактом, так сказать.

– Может так и лучше.

Немного помолчали.

– Ты сам из Общины?

– Нет. Торгую с ними, на болотах мало что есть, хотя им много и не надо, но всё-таки против, скажем, бумаги, сладостей или некоторых других вещей, – он замялся, – украшений, они ничего не имеют.

– Ты с ними совершаешь бартерный обмен?

– В основном, но деньги у них тоже водятся, и не абы какие, а представь себе, златые и серебряные монеты царских времён. Откуда они в такой глуши взялись спрашивать не приходится. Может когда раскулачивали, кто-то решил спрятать свои богатства здесь, может ещё чего. Не моего ума дело, платят и то ладно. Впрочем, «бумажками» редко, но тоже расплачиваются.

– И часто ты ходишь в Общину?

– С ноября по апрель раз в два месяца. В остальное время один-два раза в месяц.

– Я правильно понял, что в Общину кроме тебя никто не ходит?

– Ну как сказать… Я-то хожу постоянно, а другие если идут, то не возвращаются. Или в болоте сгинут, или жить останутся, раз понравится.

– И хочет кто-то жить посреди болот.

– Ха! И живут, – важно произнёс Анатолий. – Как сказал: если нравится, то почему не жить?

– Как с ними лучше общаться? Есть какие-нибудь особые правила этикета?

– Лучше с ними вообще не общаться, но если придётся… Не смотри на их странности, поймешь о чём я, когда увидишь, не задавай слишком заумных вопросов, что как я погляжу, ты делать любишь, и в принципе много вопросов не задавай. Если собираешься остаться там на какое-то время, тебе придётся следовать их нормам. Учти это.

– Понял.

– Слабо мне в это вериться. Уж чую, ты сунешь нос не в своё дело.

– Мне стоит их бояться?

– Нет, если ведешь себя прилично. Достанешь их, могут крикнуть пару ласковых, ну и прогонят из Общины. Как это у них называется?.. «Наложат печать запрета открытия», или какая-то похожая дребедень.

– Я вспомнил кое-что. Мне тут сказал один, который с города, непонятное что-то: «Берегитесь болотников». Это он про местных обитателей?

– Да, – кратко произнёс Анатолий, и, смотря на его спину, я заметил, как он помрачнел.

Мы не говорили. Не помню долго ехали в тишине или совсем немного продолжалось наше молчание, но знаю, что оно было слишком неприятным для простого «тупика» в разговоре. Мысли шли туго. Я пытался сосредоточится на вопросах, которые задам в Общине, и что ещё могу выведать у своего проводника, но никак не мог придумать ничего путного. Спустя некоторое время я всё же заговорил.

– Значит ты вернёшься максимум через месяц?

– Ага. Думаешь ждать меня?

– Возможно. Не стоит мне одному идти, это я понял.

– Можно, всего-то надо знать правила. Вот например: не ходи на болота ночью, а если всё же окажешься среди трясин, зажги факел, а ещё лучше разведи костёр и жди рассвета.

– Почему просто не воспользоваться фонариком?

– Просто, да не просто… Огонь лучше.

– Это традиция такая?

Анатолий замолк и вновь стал хмурым, казалось, в такт посеревшему небу. Я накинул прорезиненный плащ. Стал накрапывать дождь, вполголоса стуча по капюшону. Звонко падали мутные капли в глубокую воду, отдаваясь кругами по зеркальной глади. Шелестел тонкий тростник, пропуская сквозь себя невесомый ветерок. Странное спокойствие пришло мне в сердце, словно оказался у себя дома, в тёплой постели. Как давно я там был! И теперь больше никогда там не буду… Недолго благоговение сохранялось во мне. Когда дождь перешёл в морось, а потом и вовсе превратился в млечный туман, стало тоскливо. Стылый воздух неуютно проглатывал человека, впуская в свои сырые внутренности и обволакивая премерзким дыханием. «Как живётся местным? Такая погода тяжело переносится. Высокая влажность делает тепло изнуряюще душным, а прохладу невероятно промозглой. Кому как не мне знать? За двадцать с небольшим лет жизни в Святопетровске, я не смог привыкнуть к такому же как здесь отвратительному климату».

Вязко чавкала грязь под копытами, ноги животных порой уходили в тягучую массу по самую пясть. Белёсый ореол солнца медленно катился по небу, и когда он стал склоняться к западу, мы остановились. «Приехали», – выдохнул Анатолий. «Как? Здесь?» – не понял я. Перед нами на сколько хватало глаз расстилалась тёмные воды. Туман, закрывавший взор, заставлял казаться чёрную гладь безграничной. Анатолий указал на костяной ствол мёртвого дерева, окружённый кустами. С другой стороны средь травы пряталась лодка, накрытая зелёным брезентом. От её носа над водой тянулся трос, уходя во мглу. Он был не один. Поначалу я не понял, откуда взялся второй, но когда мы спустили лодку на воду, заметил, что от её кормы тоже идёт верёвка, зацепляясь за блок, на дереве. Не успел спросить для чего предназначена эта конструкция, как Анатолий послал меня разгружать осла. Все тюки, коробки и прочие вещи мы сложили в лодку. «Теперь садись ты. И не шатай лодку, не буду спасать тебя во второй раз». Я уселся у кормы поудобнее, приготовившись к плаванью. Анатолий несколько раз дёрнул верёвку у носа. Знай азбуку Морзе, казалось, я смог бы перевести это «послание». Такая мысль почему-то позабавила, видимо, сказалось моя детская мечта стать телеграфистом.

Глянул на берег, в голову пришли мысли об осле и лошади, оставленных на привязи: «Что ж с ними, ничего здесь не случится?» Носовой трос натянулся ещё сильнее, и лодка тронулась. В ней не было ни вёсел, ни уключин. Вдруг мирно сидящий Анатолий вскочил и, обогнув меня, спрыгнул на удаляющийся берег. Ошарашено посмотрев на него, я собрался было последовать его примеру, но понял, что расстояние до берега слишком широко, а неизвестность чёрных глубин не вызывала никакого желания броситься вплавь. Мне оставалось только непонимающе смотреть на Анатолия и дивиться тому, что это второй проводник, который бросает меня на произвол судьбы.

Отвернувшись спиной ко мне и пойдя лёгким шагом, он крикнул: «Удачи!» и прибавил что-то невнятное, вроде: «Анципал помнит, видит, ждёт…»

Я откинулся на борт и, запрокинув голову так, что волосы мои почти касались воды, уставился на белое пятно угасающего солнца.

II

. Театр нелюдей

Проступили смутные очертания берега, на нём – две ровные фигуры, ещё одна тень склонилась над скрипящим механизмом, тянущим лодку. Руки крепко ухватили лямки, рюкзак плотно прижался к мокрой спине. Мелкая дрожь пробежала по телу. Страх потянул назад. Я прополз через нагромождения скарба к корме лодки – переступил тюки, набитые стучащими друг о друга полыми металлическими предметами непонятного мне назначения, осторожно наступил на деревянный ящик, чуть не споткнулся о матерчатый мешок с зерном. Лодка кончилась. Присел на корму, наклонившись вперёд, так чтоб не упасть в воду, и заметил краем глаза, как у самой кромки воды нечто мелькнуло перламутровым цветом, пустив широкие круги. Задавленная тяжёлым днищем, пригнулась трава на мелководье,.

Два человека уставились на меня – ещё одного не было видно – своими ярко-серыми глазами-блюдцами на белоснежных кукольных лицах. Мне сразу вспомнились фарфоровые китайские статуэтки. Разве что эти, верно, были изготовлены неумелым мастером, непросвещённым о «правильной», скульптурной анатомии. Не зная, что со мной делать, они смотрели и глупо хлопали угольными ресницами, неестественно длинными, какие обычно носят актёры театра. С большим усилием в безразличных лицах угадывалось удивление, спрятанное за масками спокойствия.

«Здравствуйте», – голос прозвучал неуверенно. Нужно бы, сгладить первое впечатление. Я медленно встал и двинулся к встречающим, намереваясь сойти на берег. Меня остановили. Они вытянули вперёд каждый по одной ладони и, не произнося ни слова, смирно наблюдали. От недоумения и растерянности ноги сами зашагали назад и, споткнувшись о мешки, уронили меня наземь. Что-то в рюкзаке хрустнуло. Мгновенно оправившись, я встал, непроизвольно отряхиваясь, хоть грязи на одежде и не было, и заговорил: «Я журналист, посылал вам письмо, но из-за некоторых обстоятельств, получалось так, что оно прибыло вместе с этим грузом, – обвёл пальцем нагруженную лодку, – и вместе со мной». Пытаясь казаться любезным, улыбнувшись, я протянул руку, чтобы поздороваться. Мне ответили бездействием.

Из-за спин людей с фарфоровыми лицами, вынырнул, как мне сперва показалось, мальчуган. При внимательном взгляде просматривались черты взрослого мужчины. Карлик заговорил ломким голосом, стараясь выглядеть дружелюбно.

– Приветствую, незнакомец! Как твоё имя? Для чего прибыл к нам?

– Здравствуйте. Я Владимир Яхонтов, журналист, хотел бы узнать о вашем поселении получше, мне интересно как живётся в таком… необычном месте, – я попытался приблизиться к нему, но меня вновь не пропустили.

– Интересно… – он отвернулся, шепча себе под нос. Один из стоящих рядом склонился и что-то сказал ему на ухо. – Ты с торговцем?

– Он сопроводил меня до водной переправы.

– Вот как! Он привёл тебя к нам, верно?

– Да, наверное, можно и так сказать.

– Это хорошо, будешь нашим гостем, пусть и нежданным. Моё имя Горан. Пустите его, ребята.

Белолицые расступились, и я, сойдя наконец на землю, пожал руки всем троим. Горан повернулся и пошёл вперёд, зовя меня за собой. Прошли немного по тропинке, окаймлённой высаженными в ряд светло-зелёными кустами. Из блёклой мути возникли желтоватые стены каменных зданий. Тяжёлые сооружения с черепичной крышей, припавшие к земле, выглядели чудом посреди болот.

«Как такое можно построить здесь?»

«Ох! Все новоприбывшие удивляются этому. Они ожидают увидеть убогие деревянные лачуги с крышей из сена, а никак не здания, сооружённые на манер… Как же называется?… Византии? Не уверен. А вся штука в том, что мы построились на скале, каменном острове в болотном море, и живём себе спокойно».

«Скала в болоте. Первый раз слышу».

Забавно было сравнение местной архитектуры с константинопольской. Естественно, Горан подразумевал не современные руины, а древний Царьград, времён своего величия. В таком случае здешние дома – жалкие клозеты по сравнению с грандиозными строениями столицы Восточной Империи. Но разочаровывать Горана в его убеждениях не хотелось.

Узенькие грунтовые улицы пустовали. Пока мы шли, всего два или три раза нам встретились горожане, да и те, едва завидев чужака, укрывались в своих длинных балахонах, и, стараясь избежать встречи, быстро семенили, пробегая мимо, сворачивали за угол. Думается, что они не только недолюбливают приезжих, но и, возможно, боятся их, а, возможно, презирают настолько, что и видеть не хотят.

Чем глубже мы проникали в Общину, тем более возрастало моё удивление. Признаться честно, я действительно ожидал увидеть пару тройку старых покосившихся домиков, но никак не несколько десятков вполне приличных построек. Мои познания в архитектуре, к сожалению, не столь обширны как мне того хотелось бы, потому увиденное невозможно было отнести ни к одному известному мне стилю.

Издалека дома казались чуть ли не гениальным произведением искусства, столь непривычен и отчасти диковат, но этим привлекателен, был их вид. И всё же при ближайшем рассмотрении мелькали следы грубой руки неловкого строителя, прослеживалась она в кривых стенах и шероховатой отделке, небрежных узорах природного орнамента. Внешне дома походили на правильный кристалл пирита – разные по размеру два и более пересекающихся куба образовывали единую невысокую структуру. Когда мы проходили мимо куба, высотой равного моему росту, я заметил, что крыша его покрыта не обычной черепицей, как думалось раньше, если вообще ею, а плотно прилегающими друг к другу бледно-бардовыми шершавыми «чешуйками», составляющими практически идеально ровную поверхность.

В центре небольшой площади отсвечивал пустым светом колодец из белого мрамора без ведра и верёвки. Из тёмного спуска тихонько доносится серебрящийся звук родниковой воды. Мне так и хотелось заглянуть вниз, но Горан, тащивший меня за рукав, будто собачонку за поводок, не разрешал задерживаться ни на секунду.

Мы прошли на противоположную сторону площади к двухэтажному зданию – уже потом выяснилось, что местные называют его Домом мудрости – первому такой высоты, но ничем более оно не отличалось от других своих братьев-близнецов, наполняющих Общину. Входная дверь, покрытая той же краской, что и стены, сливалась с ними, образуя единую вертикальную поверхность. Горан постучал и, немного подождав, ему ответили таким же стуком.

Можно было бы подумать, что про нас забыли, так как простояли мы там не меньше десяти минут, прежде, чем смогли войти внутрь. Дверь распахнулась, тонко скрипя, и передо мной открылось внутреннее убранство Дома мудрости.

«Сколько места!» – была первая моя мысль. И действительно, перед входом, обхватывая взглядом весь фасад здания, я никак не мог подумать, что оно окажется столь просторным внутри – словно зеркала играли со мной, внушая бесконечность стен. Быть может, сказывалось почти полное отсутствие мебели.

Посреди зала горел открытый очаг. Над ним, опираясь на четыре стойки по углам, находилась перевёрнутая «воронка», от которой кверху, уходя в потолок, шла квадратная труба. Этого центрального огня явно не было достаточно чтобы осветить всю залу, однако я не увидел ни одного тёмного пятна, казалось, мутный свет сочился прямо из стен. К ним же прижимались постели – пропитанные пылью матрацы, укрытые тонкими простынями. Выйдя к деревянной перегородке, Горан подтолкнул меня, ничего не сказав. Зайдя в «потаённое место» я предстал перед седым мудрецом, сидящем на подушках, скрестив ноги. Между нами стоял невысокий стол с разнообразными вещами: книгами, бумагами, чернилами, перьями, чугунным кувшином и другой утварью.

– Здравствуйте, моё имя…

– Твоё имя Владимир Яхонтов, ты писатель, прости, журналист, хочешь познать секреты нашего житья здесь, и привёл к нам тебя наш друг Анатолий, – он говорил размеренно, делая длинные паузы, его тихий голос отдавался в зале шёпотом эха.

– Действительно так… Прошу прощения, но как вы узнали обо мне? Письмо посылалось одно, и то прибыло вместе со мной, а поделиться о целях моего визита я успел лишь с Гораном, встретившим меня.

– Если мы будем говорить о таких мелочах, то и за десять лет не управимся. Позволь мне оказать наш ритуал приветствия, – Он взял деревянную чашу без ручек и, наполнив её горячим напитком, подал мне. – Отвар из трав. Думаю, когда ты болеешь, пьешь нечто подобное, похоже на ромашковый чай..

Я насторожился, но, поднеся ко рту чашу, ощутил запах обыкновенных лекарственных трав и после первого несмелого глотка залпом всё выпил.

– Хорошо. Меня зовут Милорад, я вящий, говоря понятнее: староста, но прошу не называй меня так в своих записях, иначе это будет неправдой.

– Конечно, как скажете. – На секунду я задумался. – Мне правильно удалось вас понять: вы даёте добро на изучение Общины, фиксирование наблюдений, а в будущем и публикацию их для широкой общественности?

Милорад будто расстроился при моих словах, но не потерял своей стати, оставшись таким же по-доброму хмурым.

– Пускай так. По крайней мере поначалу, а в будущем ты сам решишь, как поступишь. Твой выбор известен мне, но тебе только предстоит его сделать, поэтому не спеши, здесь некуда торопиться.

– Боюсь я не совсем вас понимаю.

– Это пока и не требуется, хоть вскоре будет твоим долгом. А теперь, я вынужден тебя попросить завершить начатое. Не думаешь ли, что выпив отвар трав, ты прошёл ритуал приветствия? Возможно. Тогда Владимир Яхонтов не так умён, как хотелось бы. Не обижайся. Горан сейчас проводит тебя в купальню, после вы немного пройдётесь по свежему воздуху, и когда наступит вечер, ты поужинаешь. Хорошо? Думаю, именно подобные вещи ты хотел описать?

– Да, пожалуй. Наверное, мне стоит поблагодарить вас, что оказываете мне эту…

– Нет, это не услуга. Традиция. Ритуал. Вот слова характеризующие весь наш образ жизни. И да, оставь свой рюкзак здесь.

– Но все мои вещи…

– Не беспокойся. Пока тебе понадобится только чистая одежда, а её мы тебе предоставим. Можешь идти, – Своей манерой речи вящий внушал доверие.

– Как скажете, до свидания, – Я снял и оставил рюкзак, прислонённым к стене.

Милорад кивнул и опустил голову, вернувшись к чтению пыльного фолианта.

Горан быстро вёл меня меж зданий. Одно за другим они сменялись, смешиваясь в лабиринт улиц. Мне не за чтобы не удалось запомнить наш путь, да и спустя некоторое время, проведённое в Общине, я не достаточно хорошо ориентировался здесь, зная только те дороги, по которым мне приходилось ходить каждый день.

Необычно, но течение времени здесь ощущалось неправильно, сказать точнее, вообще никак не ощущалось Нет, конечно, понятно было, что сейчас день, а несколько часов назад было утро, но спроси меня, который час хотя бы примерно, верного ответа я не смог бы подобрать. Обнаружилось это обстоятельство уже позже, когда неожиданно для меня опустился прохладный вечер. Погода не баловала, даря земле стужу, что нагоняла тягучую сонливость. И тем сильнее было моё непонимание, когда на месте бани, что я представлял себе при слове «купальня», из тумана выглянул бассейн под открытым небом, окруженный глинобитным забором. Формой бассейн походил на всё те же дома, но как бы вывернутый наизнанку, словно волóт, взяв в руки кубическую постройку, вдавил её в землю и выкинул, а получившееся углубление облицевали камнем и превратили в водоём.

Горан остался ждать снаружи, наказав не сильно увлекаться мытьём. От воды поднимался чадный пар, рядом у скамьи стояла корзина с мылом и ароматическими маслами, прикрытая махровым полотенцем. Сбросив одежду, я погрузился с бассейн, горячая вода защекотала измождённое тело, размягчив усталые мышцы. Не задумываясь о том, что делаю, я намыливал кожу и ерошил грязные волосы, по привычке машинально смывал пену, отстранёно думая о прошлом, вспоминал полузабытое детство.

Потом гуляли, но где и как – забылось.

За столом, помимо меня и Горана, сидел Милован, хозяин дома, где проходило наше застолье, а по-другому после голодного и тяжкого пути этот ужин не назовёшь. Стол не был богат на разнообразие блюд, но то, что на нём было, я ел с большим удовольствием. Основным блюдом выступало запечённое мясо, чью принадлежность зверю не получалось определить. Золотистая корочка хрустко ломалась, и из сочного мяса вытекал белый сок с зелёными пятнами трав. Заместо хлеба выступали высушенные стебли трав, по вкусу напоминавшие лепёшку лаваша с маслом. Пили мы чуть разбавленную клюквенную настойку, приятно горячившую нёбо.

Никто не хотел говорить ни о чём, все молча ели и пили, а когда стали сыты, то разошлись на покой. Меня оставили спать в этом же доме, в соседней комнате, Горан ушёл, а Милован, пожелав спокойной ночи, занялся чтением молитв и изучением богословских книг.

Уснул я сразу же как лёг, и мне ничего не снилось.

Проснувшись, я провёл языком по зубам, отделываясь от сухости во рту. Усталость ушла, но прошедшей ночи как будто не было. Уснул – проснулся, а между ничего. Одежда на моём теле мне не принадлежала: рубаха и шаровары с пропущенной по поясу верёвкой – завязал её в простой узелок, – а вместо походных ботинок у постели стояли кожаные башмаки с ремешками, отделанные изнутри шерстью. Вспомнил, как вчера после купанья одевался в чистую одежду. Немного размявшись, вышел на улицу. Густой водяной пар, остужающий человеческое тепло осевшими на кожу маленькими каплями воды, растекался меж странных домов. Мимо проходил Милован, держа в руках баул со звонко стучащим содержимым. Спросил его, где можно умыться, он молча указал на бочку и зашёл за дом. Зачерпнув ковшом, лежащем тут же, воду, я освежился и как мог привёл себя в порядок, рука сама потянулась за гребнем для волос, но при мне его не было.

– Милован! – окликнул я, – Не знаешь, где мои вещи?

– Чего кричишь? Надо сказать – подойди.

Всплыл образ моей прабабки, которая тоже терпеть не могла, когда, зовя её полуглухую, кто-то кричал. За домом: Милован сидел на низенькой скамейке, начищая что-то металлическое, и работы предстояло ему много, потому как весь он был окружён ржаво-красным цветом.

– Спрашиваю: не видел ты мои вещи, то есть рюкзака, в котором они лежат?

– И тебе: доброе утро. Не видал я твоего добра, да и тебе оно уж не нужно.

– Но там все мои принадлежности: одежда, записи, блокноты и прочее. Без этого я, как без рук. Так значит нет его здесь?

– Нету.

– Я-то думал, что Горан захватил его, а оказывается… Где я могу найти Горана?

– Слушай, коли хочешь бездельем маяться и работе мешать, то твори свои дела в других местах. А здесь главное – труд, так что давай-ка поможешь мне или сиди молчком до обеда.

Тон Милована мне не понравился, собственно, как и его безразличное отношение к моей пропаже. Однако, поразмыслив немного, я решил, что пока буду работать, получится интересное чего узнать, а там и обед, и Горан может придёт, поможет найти потерянное.

Услышав согласие помочь, Милован одобрительно хмыкнул и сказал: «Вот тебе щётка и паста содовая. Сильно не три, до блеска всё равно не отчистишь, а сломаешь… В общем, лучше не ломай».

Предназначение предметов, что я скоблил оставалось для меня неясным. Это были полые вытянутые сферы сантиметров тридцать в длину, шире с одной и уже с другой стороны, как яйцо. Они разделялись вдоль на две части – «лодочки», на внутренних сторонах которых блестел красно-бурый склизкий налёт, похожий на слизь моллюсков или сукровицу. То гадостное чувство, что я ощутил, взяв их в голые руки, уже вызывало у меня отвращение; радостно было, что предметы эти не источали никакого запаха, в противном случае я вовсе не смог бы притронуться к ним.

Берёшь соду пальцем и втираешь в жёсткую щетину щётки, пока она не пропитывает каждый острый волосок, зажимаешь «лодочку» коленями и круговыми движениями снимаешь осклизлую плёнку, потом омываешь металлический предмет в мыльном растворе и складываешь попарно в жестяной ящик – вот дело какое.

Монотонная работа сильно утомляла, пальцы болели и начали опухать, а ничего толкового от Милована узнать так и не удалось. Как ни пытался с ним заговорить, он всё твердил одно и то же, каждый раз заканчивая свой монолог фразой: «А здесь главное – труд».

Студёная вода отогнала усталость. Отойдя от бочки, я смирно встал и глубоко вдохнул. «Давно так не радовался завершённой работе!» В голову пришла мысль, что неплохо бы прогуляться, до обеда ещё есть время. «Не заблудиться бы». Идея идти прямо, никуда не сворачивая, показалось вполне хорошей.

Потом послышался шум. Прогулка в то время отняла уже час с небольшим. За углом кричали нескольких людей, человек пять, в чёрных балахонах, окруживших поваленного на землю мужчину в белой рубахе, такой же как у меня, но грязной от земли. Они огрызались на него. «Ты повинен в содеянном!» «Твоя вина велика!» «Ты должен понести наказание!» Кричали и били… Ставили на ноги, чтобы вновь бросить на землю, и снова ударить, пнуть, плюнуть желчью. Он не сопротивлялся. Если пытался закрыть голову руками, то тут же находился тот, кто распрямлял ему конечности, а другие с задором этим пользовались. С растрепанными волосами и кровоподтёками на лице он выглядел жалко и беспомощно. Пять человек. Много ли? Для одного – толпа. Огромная, разъярённая толпа. Ты ничего не сделаешь, ляжешь и будешь желать смерти, лишь бы всё это закончилось. Никто не поможет.

Я посмотрел и испугался, не знал, что следует сделать. Я убежал.

Шёл быстро, не видя, не смотря вокруг, глядел себе под ноги. Отвратная паутина переживаний связала меня, облепила липкими нитями эмоции и мысли. В памяти пробудились давно забытые чувства и картины, и как не пытался отстраниться от них, никак они не хотели уходить. «Толпа с тяжёлыми ботинками. Ребристая подошва и быстрый шаг. Потерял руку матери. Рядом никого. Плач. Подвёл её». Я вытягивал одну тревогу за другой из моего сознания. Не нужно было тогда думать о чём-либо вообще, но воспоминаниями захлестнули мой разум полностью.

Относительно здравое сознание вернулось ко мне, когда вокруг возник промозглый берег на самом краю Общины. Звенящая тишина пела безмолвную песню.

К деревянному столбику привязана лодка, готовая к отплытию. Рядом ни души, ни единого разумного человека, мне и не хотелось их видеть. Я сел в лодку и под скамейкой нащупал небольшой ящик с инструментами, там был нож, не желая тратить время на узел, я перерезал верёвку и взялся за вёсла.

Скрипели уключины и лопасти тяжело разрывали воду, отбрасывая назад гребешки маленьких волн. За кормой пенился след – белая узкая дорожка. «Убежать, убежать, убежать. Не важно куда. Да я и не знаю. Отсидеться. Подождать». Руки напряжены, мышцы жжёт, словно их обвивает колючая проволока. Терпел. Может не прошло и пяти минут, не знаю, но ощущались они долгими часами. Единообразный труд замедляет время. В конце концов лёг на дно лодки без сил, опустил руки в студёную воду.

Похоже, что сон одолел. Кинуло в колкую дрожь, когда что-то коснулось руки, почудилась дикая тварь. Я подпрыгнул и чуть было не перевернул лодку, едва удержав равновесие. Посмотрел внимательно. Это пушистый мох дотронулся до моей руки. Ругнувшись, я пнул первое, что попалось под руку, понятия не имею, что именно. Оно плюхнулось в воду.