Текст книги "ОстротА. Записки русского бойца из ада"

Мы выбрались из укрытия, с удовольствием вытягивая закостеневшие во время сидения в погребе ноги. Первым делом мне в голову пришла идея обратно затянуть окно, покрывало с которого было сорвано одним из прозвучавших разрывов. Оно было привязано к торчащим из стены гвоздям, и я, пытаясь натянуть уголок покрывала на его законное место, ненароком выглянул в окно.

Здания, которое стояло напротив окна, того самого здания, под которым я обнаружил множество украинских трупов, где на втором этаже лежали гранаты, а неподалеку от них стоял наш РЭБ, практически не было. Стены еще поднимались над землей, а вот остатки крыши обрушились вниз, окончательно похоронив лежавших там бедолаг. На редкость невезучие парни – погибли на войне, были оставлены своими, а потом еще и засыпаны от обстрела собственного танка. Это еще если их во время одного из взрывов просто не размотало по окружающей поверхности… Впрочем, им, думаю, уже очень давно все равно.

Вот кому было не все равно, так это нашему «мангалу», который я кропотливо устраивал на эту гребаную крышу. И даже черт с ним, с «мангалом», у нас там аккумулятор был. Сложно объяснить ценность электроэнергии человеку, у которого в каждой комнате по несколько розеток. А здесь ближайшая работающая розетка в километрах от нас, и электричество приходится переть на себе – в виде аккумуляторов, генераторов, бензина к ним, пауэрбанков и прочего. Без электронных устройств на передовой никак нельзя, и все оно должно быть куда-то запитано. Этот же аккумулятор мы мало того что дотащили, так и совершенно бездарно утратили, не успев как следует воспользоваться.

– Командир, смотри. Прямо по нашему РЭБу попали, по-любому завален там.

– Над ним прямо крыша была?

– Да. Попробую потом откопать…

– Да хрен с ним, с РЭБом, главное, аккумулятор достать.

Часы подсказывали, что продолжить отдых, который я пытался организовать себе до начала обстрела, не выйдет, – я отправляюсь дежурить в прихожку, пытаясь обнаружить вражеские дроны и снять их при помощи имеющегося в нашем распоряжении антидронового ружья-глушилки. Это было устройство, внешне похожее на американский автомат M-16, если бы тот имел вместо ствола толстую пластиковую трубу, заканчивающуюся заглушкой. Даже магазины (они же аккумуляторы для ружья) были сделаны точно так же, как магазины для импортной штурмовой винтовки.

Вот она, ОстротА окружающего мира. Порванная решетка, порванные деревья, изуродованная земля, обрушающиеся дома. Нужно сидеть в прихожке, смотреть на это все и слушать, пытаясь засечь пропеллеры вражеского дрона, включить пушку, обрубить машинке связь с пилотом и аккуратно приземлить ее, когда аккумуляторы будут на исходе. Было только одно серьезное но – во время включения пушка начинала призывно гудеть, что наглухо перебивало звук квадрокоптера, и пытаться поразить дрон на слух становилось невозможно.

А еще это предназначенное для фронта орудие светилось расположенными в магазине аккумуляторами, что в теории, могло демаскировать бойца на значительном расстоянии. Не в помещении без окон, где меня пытался запугать какой-то морпех, но вот на открытом пространстве – вполне.

Поэтому я меланхолично заматывал магазин-аккумулятор с предательски мигающими лампочками армированным скотчем и размышлял над тем, что было бы неплохо все-таки отомстить противнику за ночной позор. До сих пор вспоминалось то гаденькое чувство, когда я лежал на земле, прикинувшись ветошью, а мозги кипели, взрывались и плавились от мыслей о зависшей надо мной в виде гранаты смертью. Хочется посадить как можно больше «птичек» противников на этих боевых. Хочется посадить их как можно больше – чем больше, тем лучше, но для начала хотя бы одного.

Время от времени неподалеку от нашего убежища что-то пролетало, однако что-либо сделать на звук, не покидая укрытия и не раскрывая своего положения противнику, было невозможно. Начинало казаться, что это дежурство с пушкой в прихожей полуразрушенного помещения – достаточно бестолковое занятие. Один раз я попробовал подняться на заваленную деревянную лестницу, что вела на второй этаж, и начать давить находящийся неподалеку вражеский квадрокоптер, однако висящий прямо над дачным домиком дрон успешно свалил в неизвестном направлении, когда я пытался разобрать заглушаемый звуком пушки стрекот пропеллеров. Что же, не очень-то и хотелось. Сколько вас таких еще повиснет над нашими головами? Кого-нибудь да приземлим, вызвав тем самым у вражеских операторов приступ неконтролируемой ярости, смешанной с обидой и огорчением.

Тем временем в прихожей появился Муха. Он уселся на оставшиеся незаваленными ступеньки и закурил, положив тем самым начало достаточно стандартной, но при этом интересной фронтовой беседе. Небольшими штрихами к образу медика Мухи, которого я ранее знал исключительно шапочно, так как нам приходилось пересекаться в казарме отряда, стало то, что он по гражданской профессии является ювелиром и даже делал перстень для командира одного из отрядов, в котором мне ранее приходилось воевать, Алабая. Но то, что мы за несколько минут смогли найти общих знакомых, вовсе не удивительно. Есть даже такая поговорка, что если два военных за двадцать минут разговора не смогли назвать людей, с которыми оба пересекались, значит, один из собеседников – шпион.

В этой прихожей шпионов не было. Я, доброволец марта 2022 года, оказался в одной прихожей с добровольцем, который воевал с самого начала. Но еще до этого он играл роль харьковского повстанца и представлял собой часть русского движения этого города.

– Арестовывали меня эсбэушники много раз. Заперли опять, вызвали на допрос, а я смотрю на него и говорю: «Вот сейчас я в наручниках, а ты при погонах. А все же может измениться в любой момент».

Было понятно, что эту историю Муха рассказывал уже далеко не в первый раз, но он, скорее всего, каждый раз переживал ее заново. Лицо его было сосредоточено, голос – груб и смешан с ликованием. Он и тогда представлял, как сотрудник Службы безопасности Украины сидит перед ним, закованный в кандалы, он представлял это и сейчас. И пусть, что до взятия Харькова еще очень далеко, а сейчас рядом с нами всего лишь ставший обгоревшей крепостью Угледар и его уничтоженные предместья. Не могу даже представить, что чувствует человек, родной город которого захвачен противником, и который мечтает о его возвращении, а воюет при этом за какой-то малоинтересный ему клочок земли. Наверное, тоже и злобу, и некую долю отчаяния, и толику надежды, что он все-таки окажется в том подвале, где уже бывал ранее, и в этот раз погоны будут на нем.

Что же, пусть будет так – пусть его мечты, даже не самые высокие и не самые гуманные, сбудутся. Не потому, что он чем-то лучше того эсбэушника (понятия не имею, что последний из себя представлял), а просто потому, что Муха выступал за интересы русских, а его оппонент сейчас, скорее всего, делает все, чтобы причинить нам как можно больше вреда.

В такие моменты как никогда остро понимаешь, что мир не делится на что-то безусловно хорошее и что-то бесконечно плохое, просто два человека, граждане одной страны, лояльные двум разным идеям, оказываются за одним столом и оба хотят друг другу причинить как можно больше страданий. Если пытаться играть в объективность и оценивать ситуацию совершенно беспристрастно, то от перемены мест слагаемых сумма не изменится. Но если учесть, что все люди так или иначе лояльны кому-то или чему-то, то получится, что мы так или иначе находимся на какой-либо стороне. Свою сторону выбрал Муха, свою сторону выбрал я, свою сторону выбрал эсбэушник. И каждому теперь следует нести тот крест, который он сам на себя повесил.

Что же касается моего креста, он мне даже нравился. Да, я был в одной из самых страшных точек планеты, напоенный адреналином организм понемногу начинал давать знать, что он не сможет быть активным вечно, но ведь я еще даже не начинал работать по-настоящему. Теперь намечалось – мы с командиром должны были пойти и провести какую-никакую аэроразведку, чтобы понять, что же нас окружает. Несмотря на хорошо спланированную операцию по заступлению на позиции, детальное изучение карт и записей с дронов, увидеть все своими глазами было гораздо важнее, нежели посмотреть что-то, отснятое другим человеком.

Меня в очередной раз ждал ритуал облачения в боевое снаряжение – я накинул на себя лежавший на раскладушке бронежилет, нацепил на голову шлем, натянул тактические перчатки и отправился на выход вместе с заковавшимся в броню ротным. Кончики пальцев под перчатками начинали зудеть от желания поднять «птичку» в воздух. Артиллерии у нас в распоряжении сейчас не было, ну да и черт бы с ней – хотя бы посмотреть. Я уже несколько месяцев не был на передовой и с тех пор не пилотировал дрон непосредственно на линии соприкосновения, а не над скучным и приевшимся полигоном. Наконец-то увижу под собой копошащихся и еле различимых на экране бойцов противника, которых удается разобрать только наметанным глазом опытного пилота.

Мы с командиром протиснулись через покосившиеся ворота, отделявшие наш участок от перепаханной взрывами грунтовой дороги, и отправились к стоявшим чуть поодаль домам. Поднимать дрон прямо от нас было нельзя – точку взлета мог засечь противник и обнаружить укрытие, поэтому было решено управлять квадрокоптером из двухэтажного летнего коттеджика, что стоял на небольшом удалении. Немного изучив то, что осталось от дачного поселка, я определил и место запуска – квадрокоптер я размещу на крыше невысокого сарая, что стоял еще метров на сто дальше по улице, подниму «птичку» в воздух и уже затем пойду на второй этаж запримеченного коттеджа, чтобы оттуда наблюдать за «полем боя», если этим выражением можно окрестить окружающее нас пространство, на котором украинцы последовательно пытались уничтожить нас, а мы пытались уничтожить украинцев.

Командир остался в коттедже, а я сбегал до сарая, приподнявшись на цыпочки, поставил на крышу дрон и запустил пропеллеры. Машинка приподнялась на несколько метров над крышей сарая, и вот теперь можно было бежать обратно. Если меня и засекли, то будут стрелять по несчастному сараю, а не по спрятавшимся несколько поодаль нам с ротным. И вот через выбитую дверь на летнюю кухню, оттуда в нечто, напоминавшее заваленную мусором и побитой мебелью гостиную, и по деревянной лестнице наверх, на второй этаж. Командир сидел на небольшом диванчике в хорошо освещенной солнечным светом комнате. Он проникал внутрь через окно и ведущую на балкон дверь, он тонкими лучами пробивался через многочисленные отверстия в стенах комнаты. Но тогда меня это даже удивило – дырок в стенах было куда меньше, чем можно было бы представить. Этот участок земли утюжили минометами, танками и артиллерией многие месяцы, здесь полегло огромное количество солдат, но, несмотря на это, второй этаж остался почти нетронутым.

– Здесь можно и наблюдательный пункт разместить, – заметил командир, когда я уселся рядом с ним.

– Да, хорошая идея. И если обнаружат, то все под ударом не окажутся. Только защиты никакой.

Стены второго этажа были сложены из гипсокартона на деревянном основании, а с той стороны его прикрывал разве что шифер. В случае удара по дому мои любимые шансы, которые я рассчитывал всегда, везде и почти в любых условиях, сокращались до минимума. Но лучше действительно поставить человека с антидроновой пушкой здесь – с балкончика ему будет проще снимать вражеские квадрокоптеры, пока остальные будут спокойно отдыхать под прикрытием кирпичных стен нашей базы.

Но я думал уже не об этом, а смотрел в экран пульта от дрона. Вот они – домики, в которых мы скрыты, надо набрать немного высоты. Теперь виден и край нашего дачного поселка, и Угледар, и проходящие между посадки, в которых сидят наши парни. Вот ту часть дач еще занимают украинцы, и именно ее мы собирались исследовать. И исследовали бы, если бы в очередной раз не раздались звуки канонады – в этот раз стреляли не в нас, но украинцы опять завели что-то тяжелое. Грохот одиночно работающего орудия и звучавших где-то поодаль взрывов заставил нас развернуть камеру дрона и начать пристальнее вглядываться в пожженные многоэтажки – сейчас, когда враг в очередной раз начал бить по нам, его проще всего вычислить.

– Вот тут посмотри, – показывал ротный на один из домов, стоявших чуть поодаль от основного скопления построек.

– Нет, они не здесь будут, скорее на первой линии, и чтобы была возможность отступить.

Камера плыла вдоль домов, а мы с ротным упрямо вглядывались в мутную из-за сильного увеличения картинку. Черные провалы окон, контуры серых панелек, какие-то заросли.

– Вот, танк стоит!

Я внимательнее начал всматриваться в картинку.

– Вот это? Там горит что-то.

– Нет, вот, вот же танк! – явно завелся командир, указывая на темное бесформенное пятно возле одной из многоэтажек.

Пятно. Не двигается, замерло. На самом деле вообще хрен его знает, что это такое, но при должном количестве воображения можно принять за затаившуюся боевую машину. Вот эта часть пятна, допустим, башня…

Залп! Пятно заволокло дымом, а спустя несколько секунд до дачного домика донесся звук прогремевшего орудия. Мне даже стало немного досадно – бэпээлашник здесь я, неоднократно находил противника на пересеченной местности я, а разобрал в этой херне танк именно ротный, который хоть и был сведущ в вопросах дроноводства, но на них не специализировался. Впрочем, все равно. Главное, что танк был найден, а это значит, что пора его уничтожить.

– Преступник – ротному: мы засекли с дрона танчик, работает по дачам! – гаркнул в рацию спутник.

Пока командир пытался рассказать о нашей находке коллегам-морпехам, я пристально наблюдал за обнаруженным металлическим монстром. Серое пятно, за которым скрывался какой-то советский танк, выстрелило еще раз и пришло в движение – машина вальяжно развернулась бортом к нам, не особо торопясь, двинулась куда-то вглубь Угледара. Наблюдал ее еще с минуту, после чего серое пятно окончательно скрылось за очередной многоэтажкой.

Вот теперь был повод скрипеть зубами – и оттого, что коллеги еще даже не начали наводиться, а противник уже ушел из зоны видимости, и от той зашкаливающей наглости, с которой работал украинский экипаж. Судя по всему, они действительно очень привыкли к практикуемому здесь виду контрбатарейной борьбы – они выезжали, стреляли, как в тире, по скрывавшимся где-то в остатках дач морпехам и ехали назад, не опасаясь за свои жизни. Те, кто давно тут стоит и приучил вэсэушников к подобной тактике, явно не особо и пытались подавить вражескую технику, а противник, не чувствуя сопротивления, расхолаживался все больше и больше. Иначе объяснить столь непомерную наглость было нельзя. Но теперь мы здесь. И у меня, и у ротного желания проучить выходящих за рамки хохлов было более чем достаточно, и в глазах у обоих заплясали недобрые огоньки. Пусть сейчас танк уехал, но мы теперь знаем, где он появляется, мы теперь знаем, что противник совершенно беспечен, а это значит, что уязвим.

– Позвольте вас поздравить с первым обнаруженным танком! – улыбнулся я и протянул руку ротному. Действительно, все очень даже неплохо. У нас появилась неиллюзорная возможность причинить противнику весьма существенный урон, с которым даже десять снятых дронов не идут ни в какое сравнение.

– Нужно придумать, где нам поставить ПТУР. Скоро остальная группа огневой поддержки приедет, пусть Тесьма им накидает, – приступил к размышлениям вслух командир, когда мы спускались на первый этаж.

– А зачем ПТУР? Далеко слишком. Мы сейчас можем арту по той точке пристрелять и ударить снова, как только он там появится, уже по известным координатам.

– Нет, нужен ПТУР.

Возможно, у командира и были какие-то мотивы использовать именно противотанковую ракету в текущей обстановке, но я ставил на то, что ему не хотелось привлекать к уничтожению врага морпехов. Танк должен был быть добыт своими силами, и все причитающееся за его уничтожение также должно достаться исключительно «Легиону». Боевая машина, терроризирующая морпехов, должна была стать нашей добычей, и это в целом было логично и понятно.

Но упиваться мыслями о скорой победе нам оставалось очень недолго – стрекот пропеллеров в очередной раз напомнил, что мы тут не одни умеем запускать дроны и наблюдать за противником. Где-то очень близко висел вражеский дрон, и в этот раз пушка у меня была с собой, что не могло не радовать – теперь эта сволочь точно от меня не уйдет. Вот она, белесая точка, зависшая на фоне серого, сумрачного неба. Не придется работать на слух – я его вижу. Вопрос теперь только в том, видит ли он меня, и, если видит, успеют ли хохлы навести на меня какой-нибудь миномет или чего похуже.

Сердце заколотилось, ноздри раздулись, ОстротА в очередной раз появилась неподалеку, но теперь расстановка сил не в ее пользу, я уже не так беззащитен, как вчера. Наконец-то я отомщу за ночной позор и заполучу в свои руки причитающуюся добычу в виде хохлацкого дрона! Пушка натужно загудела, когда я, направив ее в сторону вражеской машинки, нажал на спусковой крючок. Теперь никуда не денется, паскуда. Или денется? Мне же нужно давить его пушкой и разрывать связь между пультом и дроном до тех пор, пока у него не сядут батареи, а это долго. Если сигнал все-таки пройдет и они смогут сообщить мое местоположение, то прятаться от обстрела мне будет негде. Когтистые пальцы подруги поблизости, и полоснет ли она меня ими, зависит и от ее настроения, и от моей удачи. С другой стороны, она любит смелых, поэтому нужно работать и не отвлекаться.

Видно зависший на небольшой высоте дрон было только с улицы, да и то он не висел на месте, а постепенно плыл куда-то вбок, будучи, судя по всему, неуправляемым. Но вот двигатели взвыли, и белесый квадрокоптер рванул в сторону, явно почувствовав невидимые поводья оператора. Сквозь зубы выдавив из себя что-то нецензурное, я рванул за ним вдоль улицы, пытаясь держать его на мушке (на самом деле на моем орудии не было вообще никаких прицельных приспособлений). Вот гаденыш опять завис, его чуть видно из-за угла дома. Сколько я его уже держу? Пару минут? Он сюда должен был дойти уже подразряженным, но вот так висеть, обездвиженный, может еще с полчаса. А мне все это время нужно будет оставаться на поверхности, без укрытия, вплотную приблизив свою глотку к дурманяще острому лезвию. Но нет, я не могу сейчас просто так взять и отпустить его – пусть начнут стрелять по мне, далеко не факт, что попадут. Сколько раз уже пытались? Или вот именно сейчас, сегодня, я поймаю именно мой осколок, который прилетит от пущенной именно туда, куда нужно, мины. Такое тоже случалось, и случалось не раз – в декабре трех моих сослуживцев накрыло одним удачно выпущенным снарядом, и все они скончались на месте.

Нужно пытаться быть максимально скрытым от возможного наблюдения со стороны моей «жертвы», думал я, найдя забор из профлиста с пробоинами средних размеров. В одну из них я направил ствол пушки, а через другую поглядывал на дрон сам, он в очередной раз завис в одной точке и никуда не рвался. Заглушил я все-таки его или нет? Вопрос открытый. Он то подвисает, то опять куда-то летит, то дергается, то планирует куда-то в сторону. Видно меня с него или нет – непонятно, чем это все закончится – тоже. Есть весьма немаленькая вероятность, что сейчас эта херня развернется и свалит в неизвестном (хотя нет, очень даже известном) направлении.

Мысли роились в голове, подстегиваемые охотничьим азартом, а я продолжал наблюдать за квадрокоптером через дыру в заборе и пытаться давить его. Еще один рывок – и квадрокоптер скрылся из поля зрения, а я вновь двинулся вдоль забора, ища взглядом на фоне серого неба назойливый аппаратик. Ощущения были схожи с ловлей надоедливой мухи, что рассекает по комнате и время от времени выходит из поля зрения, заставляя вас негодовать и еще сильнее сжимать в руке газетку или тапок. Ну вот же она, была здесь только что – и где теперь? Жужжать жужжит, но совершенно неясно, где эта сволочь и куда сядет в следующий момент, чтобы быть раздавленной при помощи подручных средств.

Вот и сейчас моя задача в том, чтобы приземлить этот стрекочущий кусок пластика. Он висит в воздухе уже долго – сколько еще заряда в его батарейках? Это что-то небольшое, он не должен быть очень выносливым и обладать бесконечными запасами энергии. Уже совсем скоро он должен начать автоматическое снижение, чтобы пропеллеры просто не замерли в воздухе и дорогой кусок пластика не рухнул вниз, разбившись о пожженную взрывами землю.

Я оказался у угла забора и понял, что моя цель близка как никогда – понемногу коптер снижался. Очень вальяжно, очень неторопливо, но спускался вниз. Причем не над какой-то крышей или кустарником – над куском дороги, где его можно было спокойно забрать и использовать в своих целях. Вот она, маленькая, микроскопическая, но все-таки моя победа! Пусть она не идет ни в какое сравнение со взятым Киевом или даже каким-нибудь селом на три дома, но я сам добился приземления этого ублюдка. Представляю, какое сейчас настроение у того, кто находится по ту сторону экрана и просто пытается слетать к москалям, понаводить на них минометы…

Но дрон – здоровый, белый, с торчащими из пуза ножками – вовсе не собирался садиться на землю. Вместо этого он повис где-то в полутора метрах над землей и не двигался никуда дальше, а я продолжал давить его своим невидимым «лучом смерти» из пушки. Итак, пока я его давлю, он висит на одном месте. Перемещаться до дрона и обратно достаточно далеко по открытой местности, больше сотни метров, могу быть оперативно срисован и получить неприятности, поэтому чинно идти в сторону цели, не сводя с нее пушки, у меня просто не получится. Нужно подбежать к этой херне, схватить ее и побежать обратно, и тогда шансы на выживание у меня заметно вырастут. Было бы глупо погибнуть из-за дрона, было бы глупо погибнуть из-за своей медлительности, да и в целом погибать – очень глупо. Я никогда не понимал людей, которые стремятся к геройской гибели. Хотя… Лет в восемнадцать-девятнадцать понимал и даже к ней стремился. Но сейчас я уже слишком стар для таких мыслей и слишком молод для того, чтобы повисшее надо мной лезвие обрубило нить жизни на каких-то задрипанных угледарских дачах. Нужно что-то придумать.

– Командир – Графу! Командир – Графу! Срочно нужна помощь.

Ротный оставался неподалеку, я даже слышал, как сработала его рация, шипя передав мой голос на несколько десятков метров в строну. Через минуту он оказался неподалеку и также привалился к забору чуть поодаль. Я спрятал голову обратно за угол и стал объяснять свой план действий. До ужаса примитивный, но весьма (на мой взгляд) действенный.

– Вон, видишь, квадрокоптер висит? Полностью не садится, не знаю, сколько еще будет. Сейчас возьми у меня пушку и гаси его дальше, а я побегу туда, схвачу его и обратно.

Все просто, понятно, все должно сработать. Быстро туда, быстро обратно. Разве что поперек дороги грозно стояла еле заметная МОН-50 (она же мина осколочная направленная), способная изрешетить меня за доли секунды и разбросать по окрестностям слайсами мелко нарезанного мяса, но кто не рискует, то не собирает вражеские дроны!

Пушка была в руках у командира, дрон не двигался с места, а я рванул вперед, опасливо поглядывая под ноги в попытке разглядеть натянутую к монке леску. Такой я на своем пути не заметил и поэтому понесся дальше, обогнул ТМ-62, семикилограммовые тротиловые фугасы, которые должны были остановить продвижение по этому участку танков, и, будучи на виду у противника (благо до него еще было очень далеко, но из побитых окон Угледара за моим спринтом точно сейчас наблюдали), побежал к своей цели, продолжающей уныло болтаться в воздухе на небольшой высоте. А чем меня сейчас вообще можно достать, на бегу? Минометчики не прицелятся, время подлета очень высокое. Снайпер… Нет, на ходу тоже невозможно. Если бегом, на таком расстоянии я почти неуязвим. ОстротА, может, и бежит за мной где-то поблизости, но не успевает, не догоняет, не дотягивается крепкими и пропахшими гнилью лапами. Я ее переигрываю – не схватит, не получится, не сможет.

Только быстрее! Бег в полной выкладке, в куче слоев кевлара, с автоматом, с магазинами и гранатами напоминал мне идущую в атаку тяжелую рыцарскую конницу – с тем лишь отличием, что я сейчас играл роль как рыцаря, так и его коня. Зато не убьют, мои шансы высоки, от МОН-50 я далеко… Мне еще через нее возвращаться обратно, но если я в первый раз бежал мимо и не подорвался, значит и обратно пробегусь.

А сейчас – вижу цель, бегу к цели! Дыхание уже начинает сбиваться, когда я вплотную подбегаю к добыче и что есть силы дергаю ее вниз за одну из торчащих вниз ножек, что вызывает автоматическую остановку пропеллеров.

Но… Как это говно вообще сюда долетело? Округлый дутый корпус, дешевый пластик, здоровая и как-то тупо сделанная камера. Что это за артефакт из начала 2010-х? Как они его сюда вообще запустили? Как это в принципе летает? Плевать, обратно.

Пусть добыча мне с самого начала показалась не особо-то и применимой в военных целях (мой Mavic-3, с помощью которого мы искали танк, по сравнению с добытой машиной представлялся образцом технологического совершенства), но сам факт того, что я смог его добыть, уже радовал. Люди же охотятся далеко не всегда для того, чтобы сожрать полученное. И я снял дрон вовсе не для того, чтобы запускать его самостоятельно, пусть так. Все-таки небольшая, но победа. Хотя бы крохотная месть. С куда большим удовольствием я бы накидал по скоплению противника из какого-нибудь «Гиацинта», обнаружив вражескую пехоту и скорректировав стволы орудий, но даже бесполезный дрон – это уже небольшая монеточка в бездонную копилку, на которой большими алыми буквами написано «Победа».

– Что это за модель? – поинтересовался ротный, когда мы наконец добрались до укрывавшего нас дачного домика.

– Понятия не имею, какое-то древнее дерьмище. Написано DJI, но я вообще не знаю, когда это производилось. Похоже, с дронами у них все так себе. Зато флешку вытащим, посмотрим, что у них там.

Пойти поспать после столь плодотворного забега? Нет, чего-то не хватает. Свой дрон я перезарядил, поставив туда новую батарею, пушку забрал, она опять на посту, автомат со мной… А вот перчаток нет! Новых перчаток, которые достались мне из привезенной гуманитарки, которые я впервые надел на боевые. Та незаменимая вещь, без которой воевать очень сложно – просто потому, что ты всегда по локоть копаешься в пыли, грязи и мусоре, а на этих дачах вообще невозможно не повредить кожу и не занести какую-нибудь заразу. Куда я их мог деть? Постоянно что-то теряю. Непозволительная для солдата расхлябанность.

Я позвал Гиннеса, и мы отправились к тому дому, из которого я управлял поднятым в воздух дроном. Опять эти канавы от прилетов, опять лежащий поперек дороги металлический лист, шумящий, когда на него наступаешь тяжелым ботинком, опять разбитая летняя кухня, выбитая и висящая под углом дверь, и вот – лежащие на нерабочем и побитом (конечно, на каком же еще) холодильнике перчатки. Отлично, одной проблемой у меня стало меньше. Однако их оставалось немало – начиная от обволакивающей мозг усталости и заканчивая вообще всем этим ОстрыМ миром, который в любую секунду может распороть меня. Перчатки мне бы с этим не сильно помогли, но с ними однозначно лучше, чем без них.

Возвращаясь к домику, возле дверей я встретил каких-то неизвестных мне бойцов. Худощавый и тоже какой-то «острый» парень в броне и разгрузке, из которой торчали худые жилистые руки, о чем-то беседовал с ротным. Я подошел, прислушался, и начал внимательно слушать увлекательный рассказ.

– Говорят, тут наши поставили глушилку, чтобы дроны не летали. И они и не летали! Только потом хохлы глушилку вычислили, из танка сюда накидали, и опять «птички» появились, – рассказывал Комар (таким позывным представился солдат) командиру.

Что же, слухами земля полнится, а факты моментально обрастают домыслами и фантазиями. «Мангал» мы даже не включали, как бы от него могли пропасть дроны? Или как бы его могли вычислить хохлы? Засечь установщик помех в теории возможно, но не когда он выключен. Так что оставались только две версии – либо танк отработал по тому домику случайно (злую шутку судьбы нельзя исключать даже в подобных случаях), либо меня засекли наблюдатели с Угледара и решили уничтожить дом, на котором копошился противник. Может, они подумали, что мы там обустроили наблюдательный пункт, и решили на всякий случай хорошенько проутюжить сектор… Впрочем, ладно. Эта часть рассказа Комара могла бы нас позабавить, если бы не заваленный обломками дома РЭБ. И аккумулятор. Но вот вторая часть диалога меня просто выбила из колеи.

– Нашим тут недавно совсем квадрокоптер еще приземлили…

– Белый? – поинтересовался я.

– Да.

– Древний?

– Угу.

Так вот откуда это дерьмо в воздухе. Его над нашим расположением подняли морпехи и, вместо того чтобы полететь в сторону противника, пытались что-то рассмотреть, зависнув над нами. Это был тупо (засеченная точка взлета вражеского дрона – лакомая цель для наблюдающего противника), это однозначно заставит нервничать тех, над кем вы висите, это заставило меня бегать мимо гребаной МОН-50, что в любой момент могла рвануть и превратить меня в фарш, несмотря на кучу слоев бронезащиты. И я никому не отомстил. Дрон отдам владельцам, так что этот случай «дружественного огня» если и имеет какие-то последствия, то только в виде меня, который еще чуть больше вымотался в процессе охоты за «птичкой» разведчиков, и в виде оператора-морпеха, что был крайне огорчен временной утратой своего дрона.

Все было бесполезно, никакой, даже эфемерной победы, не было, было очередное проявление тупости, к которой за время участия в войне уже пора бы было и привыкнуть. Ситуации, когда все все действительно делали как надо, умно и рационально, можно было пересчитать по пальцам, если бы их вообще можно было пересчитать. Все остальное – какой-то цирк с конями. Ладно, я сам все сделал правильно. Что мне еще оставалось сделать? Заметил цель – захватил. Сработал аккуратно. То, что цель была, кхм, не самой достойной… черт бы с ней. Сейчас нужно хоть немного перекусить и поспать.

Опять чай, заваренный на белой таблетке сухого спирта, еще одна вскрытая консерва, опять попытка завернуться в мой прекрасный, мягкий и теплый спальник. Но глаза не закрыть, не заснуть, не погрузиться в забытье – слишком уж я на взводе. Я на выезде чуть больше суток, у организма еще достаточно ресурсов для того, чтобы постоянно поддерживать режим боеготовности и не давать мозгу отключиться для отдыха. Где-то в подкорке осознание постоянной, сиюминутной опасности – шевелится, топает и шкрябается, как забредший в дом ежик, и спать в таком состоянии невозможно. Я раньше множество раз засыпал в блиндажах, разбитых домах, землянках и прочих архитектурных объектах, но колкие, режущие и убивающие предместья Угледара не могут мне дать успокоиться.