Текст книги "Рокоссовский"

А вслед за отступающими колчаковцами неумолимо, как рок, не давая им ни дня для передышки, не оставляя надежд на спасение, надвигались полки 5-й армии.

Труден был путь советских воинов, и недаром спустя сорок лет, вспоминая об этом походе, Маршал Советского Союза Константин Рокоссовский будет писать: «Я до сих пор не перестаю восхищаться мужеством воинов, которыми мне привелось командовать». В начале декабря суровая сибирская зима полностью вступила в свои права По обе стороны железной дороги и старинного Сибирского тракта, по которым шло преследование врага, стояла глухая, непроходимая тайга, в свернуть с дороги не было никакой возможности: и люди и лошади немедленно тонули в глубоком снегу. Плохо одетые, нередко голодные, до предела усталые бойцы и командиры 5-й армии, проделавшие путь от самых Уральских гор, тем не менее упорно шля вперед, имея только одну цель – догнать и окончательно уничтожить врага.

Ноябрь – декабрь 1919 года принес им новое испытание. Еще в октябре отступающие белые стали оставлять первых больных тифом, а в ноябре на дорогах и улицах городов и сел лежали уже сотни и тысячи трупов. Все оставляемые белыми города были заполнены десятками тысяч тифозных больных, не меньшее число трупов было сложено в сараях или просто во дворах. Больные, которых колчановцы пытались эвакуировать, часто оставались в брошенных составах, и бойцам Красной Армии, ко многому привыкшим за два года гражданской войны, становилось жутко, когда приходилось разгружать целые эшелоны замерзших тифозных больных.

Вошь оказалась страшным врагом. Через местное население и пленных тиф передавался и красноармейцам. Теперь и ряды Краевой Армии таяли от болезни. Тысячи советских бойцов и командиров лежали в тифозном бреду, многие из них умирали. Белели тифом почти все члены Реввоенсовета 5-й армии и ее командующий Г. X. Эйхе, от этой болезни умер начальник штаба армии Ивасиов. И все же наступление войск 5-й армии продолжалось безостановочно.

В госпитале Константин Рокоссовский не задержался. Как только рана начала заживать, он стал проситься выписать его и в начале декабря отправился в нуть, догонять далеко ушедший на восток дивизион. Дорога была не Слизкой, к этому времени части 30-й дивизии уже .приближались к Новониколаевску.

Ехать приходилось в холодных вагонах медленно тянувшегося состава, радуясь тому, что хоть паровоз обеспечен дровами, а их не хватало постоянно. В морозную лунную ночь добрались до станции Чулым и, когда поезд у станции вошел в коридор между двумя высокими штабелями дров, вышли на платформу. Луна, ярко освещавшая штабеля, позволяла рассмотреть на их вершине, как показалось сначала всем, сидящего часового с винтовкой в руках.

– Тут порядок, даже охрану выставили, – заметил кто-то.

Но присмотрелись к часовому и заметили, что слишком долго он остается в одной странной лозе, стали приглядываться пристальнее, и чувство ужаса обуяло даже этих видавших виды людей; сложены в штабеля были не дрова, а трупы умерших от тифа, а наверху с винтовкой в руках сидел часовой, замерзший в такой позе где-то на посту.

Дров на станции Чулым не было. Раздобыть их удалось лишь утром, и состав двинулся дальше. Так, с остановками и пересадками из одного поезда в другой Рокоссовский добрался до Новониколаевска. Город этот был взят 14 декабря частями 27-й дивизии, но теперь, спустя всего несколько дней, стал уже глубоким тылом. 27-я и 30-я дивизии впереди других войск 5-й армии, на плечах отступающих колчаковцев, рвались к Томску. Вслед за ними спешил к своим бойцам и командир 2-го отдельного кавалерийского дивизиона. Но после Новониколаевска пришлось пересесть на лошадей: отступая, белые взрывали за собой железнодорожные мосты, сжигали станционные постройки, и следовать санным путем было быстрее.

Действительно, через несколько дней Константин Рокоссовский уже догнал части 35-й дивизии, двигавшиеся южнее Сибирской магистрали вслед за отступающими обозами 3-й колчаковской армии и подходившие к небольшому уездному сибирскому городку Щегловску. Поздно вечером Рокоссовский оказался в штабе 311-го полка, с которым ему впоследствии пришлось вместе сражаться в Забайкалье.

Была полночь, и штабные работники собирались спать, когда в штаб прибыли комиссар дивизии Погодин и командир бригады Татаринцев. Ознакомившись с обстановкой, доложенной ему командиром полка и комиссаром, Погодин приказал:

– Немедленно построить полк и выступать вперед. До Щегловска так близко, что если мы нападем врасплох, то, по крайней мере, отхватим часть обоза.

– Красноармейцы страшно устали, – хмуро заметил комполка.

– Их очень трудно будет собрать, – тихо добавил комиссар, – лучше бы отложить до утра.

Тем не менее в два часа ночи полк выступил. Вместе с командирами отправился и Рокоссовский. Командование полка имело основание откладывать до утра выступление; красноармейцы действительно были очень усталыми, почти каждые две-три версты просили привала. Несмотря на сильный мороз, они тут же на дороге ложились, засыпали, и поднять их вновь было очень трудно.

Все же к 8 часам утра батальоны полка вступили в Щегловск, но белых уже не застали. Узнав от жителей, что хвост обоза белогвардейцев вышел из Щегловска только несколько минут назад, комиссар дивизии выслал конную разведку для того, чтобы создать хоть видимость преследования: посылать пехоту не представлялось больше возможным. Спустя полчаса стала слышна ружейная и пулеметная стрельба, а через час конники пригнали в город около 300 отбитых у неприятеля подвод.

В это же время командованию полка стало известно, что в начинающейся в 17 верстах от города на восток тайге имеется только одна трактовая дорога, что в 7 верстах от начала тайги есть маленькая деревушка переселенцев, не нанесенная на карту, и что к этой деревушке ведет еще одна проселочная дорога через деревню, расположенную к югу от Щегловска.

Решение комиссара дивизии было быстрым: один батальон полка, менее уставший, посадили на подводы и направили по этой свободной от неприятеля дороге. Вместе с батальоном отправился и Рокоссовский, соскучившийся по делу.

Лошади у батальона оказались свежими, и через несколько часов он уже достиг лесной деревушки. Передние подводы с бойцами, среди которых был и Рокоссовский, остановились, поднявшись на бугор, и все взгляды обратились к черной ленте колчаковского обоза, тянувшейся в нескольких сотнях метров от них.

Удиравшие остатки колчаковской армии, все на подводах, головной своей частью подошли к выходу из тайги в степь, в то время как хвост обоза еще только втягивался в тайгу. Двигался обоз очень медленно, и, чтобы как-то ускорить движение, телеги были построены в три ряда, так как ширина трактовой дороги позволяла это. Но свернуть в сторону было невозможно, поскольку все вокруг утопало в рыхлом трехметровом снегу.

Снег не позволял развернуться и красноармейскому батальону, а уж атаковать по снежной целине и вовсе было немыслимо. Поэтому командир батальона ограничился приказанием открыть огонь из пулемета, находившегося на передней подводе.

Нескольких очередей из «льюиса» было достаточно, чтобы среди колчаковцев поднялась страшная паника. С быстротой молнии она передалась в голову колонны и, естественно, вызвала стремление ехать быстрее. Как выяснилось позднее, перед самым выходом из тайги протянулся огромный глубокий овраг. Под напором задних подвод в него стали падать передние, и вскоре дорога оказалась загроможденной. Расчистить ее у колчаковцев уже не было сил. Спасая свою жизнь, всякий, кто еще мог, рубил постромки или распрягал лошадей, садился верхом и удирал. Но даже и это удавалось далеко не всем.

Весь обоз, в котором впоследствии насчитали около 10 тысяч подвод, застрял в тайге и достался красным. Чего только здесь не было! Артиллерийские орудия, пулеметы, винтовки, телефонно-телеграфное имущество – все смешалось в одну многоверстную кучу вместе с продовольствием, гражданским скарбом и вещами самих белогвардейцев. Саперный батальон дивизии работал целые сутки только над тем, чтобы разбросать по сторонам подводы среднего ряда и дать возможность продвинуться вперед нашим частам.

К декабрю 1919 года, за истекшие с начала его военной жизни пять с половиной лет, Константину Рокоссовскому пришлось быть свидетелем многих тяжелых сцен. Но никогда в своей долгой и богатой военными событиями жизни он не мог забыть страшную дорогу посреди этого кладбища 3-й колчаковской армии в заваленном снегом сибирском лесу, дорогу, по которой он ехал на следующий день. Навстречу Рокоссовскому брели группами полузамерзшие колчаковские солдаты, направлявшиеся в ближайшие деревни. Их никто не останавливал.

Когда тайга кончилась, в степи стали попадаться тысячи истощенных, голодных лошадей, которых бросили удиравшие белогвардейцы, после того как им посчастливилось захватить у крестьян свежих лошадей. Напуганные рассказами белогвардейцев, крестьяне, опасаясь, что красные будут их преследовать, не брали этих лошадей.

По этой страшной дороге Константин Рокоссовский торопился к своему дивизиону. Догнал он его в начале 20-х чисел декабря, когда вновь завязались ожесточенные бои. Отступавшие до этого без боя колчаковские войска, поспешно уйдя из Томска, получили надежду да то, что им удастся хоть немного отдохнуть от преследования, казалось, неутомимых войск 5-й армии. Дело в том, что под станцией Тайга красноармейские части 27-й и 30-я дивизий настигли, в конце концов, интервентов, которым до тех пор удавалось бежать впереди колчаковских войск.

Чехословацкие, польские и румынские легионеры, за несколько месяцев до этого отведенные колчаковским командованием в тыл, охраняя Сибирскую жедезнодорожную магистраль, вели жестокую, кровавую, но безуспешную борьбу с сибирскими партизанами, стремившимися прервать движение по ней. Вынужденные, спасаясь от Красной Армии, бежать, они, по сути дела, захватили железную дорогу в свои руки и не позволяли колчаковским войскам воспользоваться ею. Интервенты спешили как можно быстрее уйти на восток с награбленным имуществом, в эшелонах они везли с собою все, что могло уместиться в вагонах: мебель, экипажи, станки, зеркала, огромные запасы продовольствия, обмундирования, мануфактуры в т. п. В ленте их бесконечных эшелонов затерялся и Колчак со своим поездом и двумя эшелонами с золотым запасом России, захваченным чехами в 1918 году в Казани.

Константин Рокоссовский догнал свой дивизион как раз вовремя: в конце декабря 1919 года – начале января 1920 года предстояли ренштельные бои с интервентами и колчаковцами. Удирать интервентам так быстро, как хотелось бы, все же не удавалось. Пропускная способность сибирской железной дороги была очень ограниченной, да к тому же паровозы подолгу простаивали из-за отсутствия топлива. Это позволило красным войскам, по пятам преследовавшим отступающих пешим порядком по Сибирскому тракту колчаковцев, наконец настичь интервентов.

Свой дивизион Рокоссовский вновь повел в бой под станцией Тайга. Драться кавалеристам на этот раз пришлось с польскими легионерами. Оказавшиеся в арьергарде эшелонов интервентов, польские легионеры приняли полки 27-й и 30-й дивизий за партизан (бойцы дивизий были вынуждены спасаясь от холода, одеться кто во что горазд), смело дали бой и жестоко поплатились за это.

По всем правилам военного искусства они были атакованы и разбиты. Красная пехота, не обращая внимания на сильный огонь противника, ворвалась на станцию, кавалеристы обошли ее с севера, а нетерпеливо ожидавшие освободителей рабочие железнодорожного депо станции Тайга, подняв восстание, ударили по интервентам с тыла и тем довершили их разгром. Впоследствии один из польских легионеров так описывал это сражение: «Начался такой бой, какого польские отряды в Сибири еще никогда не видели. Как из-под земли вырастали колонны регулярных большевистских отрядов и партизан. Одновременно рабечие атаковали из центра огромной станнии, сосредоточившись в железнодорожном депо, складах и мастерских».

Польский мемуарист ничего не пишет о потерях легионеров в этом сражении, а они были огромны. На месте боя осталось до 4 тысяч человек. Стоял лютый мороз, раненые, которые не моглии идти сами, немедленно замерзали. Потеряв 2 бронепоезда и более 20 орудий, легионеры бежали и с этого момента уже ве ввязывались в столкновения с частями Красной Армии.

30-я дивизия, которой командовал теперь А. Я. Лапин, пополнив в Томске и Тайге свои ряды добровольцами, продолжала преследование противника, не давая ему передышки. Одновременно сибирские партизаны висели над тылом колчаковских войск. На пути отступления белогвардейцы по-прежнему оставляли тысячи больных и обмороженных солдат. Эпидемия тифа продолжала косить как колчаковцев, так и красноармейцев. Но ряды Красной Армии быстро пополнялись вливавшимися в части сибирскими добровольцами.

Паровозов и вагонов у 30-й дивизии было теперь более чем достаточно, и перегон за перегоном бойцы Делали в эшелонах. В том случае, если путь был разрушен, садились в сани и, понукая трофейных лошадей, мчались до уцелевшей станции. Где с боем, где мирно добывали новый подвижной состав и опять рвались дальше. Таким образом, более чем 300-верстное расстояние от станции Тайга до Ачинска части 30-й дивизии сделали за 6 дней и здесь вновь настигли основные силы колчаковцев.

Нужно сказать, однако, что многочисленные попытки 30-й дивизии прорваться через кордон арьергардов белых были неудачны; для прикрытия своих отступающих войск колчаковское командование назначало наиболее крепкие и боеспособные части. Обойти отходящие группы колчаковцев и проникнуть в промежутки между колоннами не позволял глубокий снег. Движение даже самых мелких отрядов возможно было только по немногочисленным дорогам в полосе шириной не более 50 километров вдоль железной дороги, сплошь прикрытым к тому же арьергардами белых.

Поэтому, когда бригада Грязнова, вместе с которой наступал дивизион Рокоссовского, в первый день нового, 1920 года ворвалась в Ачинск, это следовало считать большим успехом. В стане белых царила полная растерянность – у Ачинска они предполагали отдохнуть, собраться с силами, думая, что оторвались от преследователей. К вечеру ожесточенное сопротивление врага было сломлено, и бригада продолжала преследование белых, отходивших основной своей массой южнее Сибирской железной дороги.

У командования 30-й дивизии возникла было мысль: не собирается ли противник уходить на юг, к Минусинску, Однако выяснилось, что колчаковцы по-прежнему стремятся на восток, вдоль железнодорожной магистрали. Это давало возможность частям 30-й дивизии, охватив противника с запада, севера и востока, отбросить его к югу, в тайгу, а зимняя сибирская тайга для белогвардейцев – противник не менее суровый, чем Красная Армия.

Основные силы 30-й дивизии были брошены в район станции Чернореченской и развернуты фронтом на юг. Снабженная артиллерией сводная группа, включавшая и дивизион Рокоссовского, двинулась дальше, к расположенной верстах в сорока станции Большой Кемчуг. Задача была очень сложной, но кавалеристы с ней справились и после упорного боя захватили Большой Кемчуг, завершив тем самым окружение колчаковцев.

Два дня части 30-й дивизии сдерживали попытки врага вырваться из кольца на север от Сибирской железной дороги и уйти. Особенно большое напряжение выпало на долю кавалерийской группы у Большого Кемчуга. На протяжении всего дня продолжался с переменным успехом бой в районе этого большого села, расположенного в холмистой местности. Колчаковцы дрались с отчаянием обреченных. Поддерживаемые артиллерийским огнем, бросались они в атаку на позиции красных. Спешенные кавалеристы пулеметным огнем косили их, колчаковские пехотинцы шли снова и снова. Не раз и не два водил своих бойцов в контратаку в этот день Константин Рокоссовский, отбрасывая врагов назад. Накал боя не снижался. Бойцы 30-й дивизии также недосчитывались многих товарищей, и приблизительно в 7 часов вечера колонна белых войск, около 10 тысяч человек под командованием генерала Каппеля, сумела вырваться из окружения. Это было все, что спаслось из состава 2-й и 3-й армий Колчака.

К вечеру после прорыва группы Каппеля напряжение боя спало. Противник прекратил атаки на всех участках и оттягивался в тайгу, к югу от железной дороги.

Наступила морозная ночь, разыгралась вьюга. В штабе 30-й дивизии командование уточняло расположение и состояние своих частей, разрабатывало планы дальнейшего ведения операции.

Вдруг вошел комендант штаба и обратился к А. Я. Лапину:

– Товарищ начдив, прибыли белые генералы, просят принять!

Принимать белых генералов – дело не совсем обычное для красных командиров, они больше привыкли их бить, но принять пришлось. Вошли два запорошенных снегом пожилых человека в генеральской форме.

– Честь имею явиться – начальник штаба 2-й армии. Прошу назначить, условия сдачи частей армии...

Быстрые, по-военному деловые вопросы, такие же ответы: где, сколько сдается, в, каком состоянии, могут ли самостоятельно довольствоваться...

Два дня колчаковские генералы передавали десятки тысяч людей, сотни орудий, огромное количестве военного имущества. А в это время командующий красноярской группой колчаковских войск генерал Зеневич уже вел переговоры о сдаче этого города и гарнизона красным войскам. 4 января вечером у него произошел следующий разговор по телеграфу с начальником штаба 30-й дивизии Богомягковым:

«У аппарата генерал-лейтенант Зеневич.

Зеневич. Я знаю о событиях на фронте. Красноярский гарнизон и находящаяся в нем польская дивизия (недавно разбитая красноармейцами. – В. К.) представляет собой реальную силу. Однако едва ли целесообразно новое кровопролитие, поэтому я выработал условия вывода частей из города и предложу их вам...

Богомягков. Ни о каких ваших условиях не может быть и речи. Мы поставим вам условия капитуляции, которые вы обязаны выполнить. Эти условия я сообщу вам через час. Сколько у вас людей?

Зеневич. В условиях, когда части прибывают, убывают, трудно определять число людей.

Богомягков. Сосчитайте и ждите условий капитуляции.

Зеневич. Слушаюсь».

Так Красноярск, крупнейший сибирский город со стотысячным населением и многочисленным гарнизоном, был взят красными войсками по телеграфу. В ночь на 7 января 1920 года 5-я армия, радостно приветствуемая населением города, вступила в Красноярск. Всего в районе Красноярска в плен сдалось около 60 тысяч солдат колчаковской армии. К востоку от Красноярска, у станций Камарчага, Балай, Клюквенная, 264-й головной полк дивизии настиг интервентов. Воспользовавшись ночной темнотой, красноармейцы, отрезали путь на восток эшелонам врага. Дивизия польских легионеров и несколько чехословацких частей сложили оружие перед бойцами одного лишь красдоармейского полка.

Армия Колчака перестала существовать. Но и части 30-й дивизии тоже понесли серьезные потери и после красноярской операции вынуждены были отдыхать, пополняя и перестраивая свои ряды.

Реорганизации подверглась и кавалерия 30-й дивизии, сильно пострадавшая во время боя под Большим Кемчугом. В Красноярске вместо отдельных кавалерийских дивизионов был сформирован кавалерийский полк, командиром его 23 января 1920 года был назначен Константин Рокоссовский.

Формирование нового полка было делом непростым. Для пополнения рядов кавалеристов Рокоссовскому предстояло принять несколько сот новых красноармейцев, в большинстве своем бивших сибирских партизан. Храбрые и выносливые бойцы, они не привыкли еще к армейской дисциплине и не обладали всеми навыками, необходимыми кавалеристам. Имелись среди вновь поступивших и бывшие колчаковские солдаты, которые требовали пристального внимания командира полка. Наконец, лошади, как правило, были истощенными и нуждались в уходе и лечении. Естественно, что у нового командира полка, не имевшего к тому же опыта руководства крупной кавалерийской частью, было полно хлопот.

Добиться в кратчайшие сроки боеспособности полка Константину Рокоссовскому помогал Николай Сергеевич Шаблинский, назначенный помощником командира 30-го кавалерийского полка по строевой части. Военная судьба Шаблинского была схожа с судьбой Рокоссовского. Белорус по национальности, он начал военную службу еще в 1912 году в 8-м гусарском Елизаветградском полку и в старой армии дослужился до подпрапорщика. В Красную Армию Шаблинский вступил добровольцем в конце 1917 года и в 1-м Уральском кавалерийском полку воевал вместе с Рокоссовским с сентября 1918 года. Коммунист с 1918 тода, Шаблинский, обладавший твердым характером, энергией, пользовавшийся большим авторитетом у красноармейцев, был верным и надежным помощником Константина Рокоссовского во время совместной службы в 30-м кавалерийском полку.

Заботы о полке отнимали у Рокоссовского почти все время, и только изредка он вместе с товарищами позволял себе прогулку по Красноярску (полк стоял на окраине города) или ро его окрестностям. Сам по себе Красноярск в то время был не слишком-то привлекателен, все улицы и площади его были немощеными, тротуары деревянными, каж и подавляющее большинство домов. Но окрестности Красноярска не могли не нравиться. С Красноярска начиналось для Рокоссовского знакомство с природой Восточной Сибири, где ему довелось прожить много лет.

К 20-м числам февраля 1920 года полк был в основном сформирован. Состоял он из четырех эскадронов, конно-пулеметной команды и команды связи. В таком составе 30-й кавалерийский полк 22 февраля выступил на восток.

Хотя в начале января 1920 года большинство войск армии Колчака сдалось в плен под Красноярском, гражданская война на востоке страны еще была далека от завершения. Главным противником, который противостоял теперь дивизиям 5-й армии, были чехословацкие интервенты, не успевшие все-таки своевременно убраться восвояси.

В середине января 1920 года полки 30-й дивизии возобновили движение на восток и сразу же натолкнулись на эшелоны чехословаков, простаивавшие из-за отсутствия топлива. 15 января у Канска 30-я дивизия наголову разбила интервентов. Потом последовало столкновение под Нижнеудинском, под станцией Зима... Минуло то время, когда разрозненные красногвардейские отряды были вынуждены отступать под напором чехословацких батальонов. Интервенты по-прежнему не испытывали недостатка в оружии, обмундировании и продовольствии. Но теперь им противостояли полки революционной Красной Армии, закаленные в боях, ведомые опытными и решительными командирами. Бойцы этой армии, уверенные в правоте дела, за которое они сражались и ради которого совершили беспримерный в истории поход в 3 тысячи верст по заснеженной Сибири, в то же время были прямыми наследниками боевых традиций регулярной русской армии. И каждое их столкновение с интервентами кончалось для чехословацких легионеров поражением, тяжелыми потерями. Спасались от яростного натиска бойцов 30-й дивизии легионеры только тем, что взрывали за собой мосты, лишая таким образом красные войска возможности преследовать их по железной дороге.

После сокрушительного поражения под станцией Зима 6 февраля 1920 года руководители чехословацких легионеров под угрозой полного уничтожения запросили перемирия. Советское командование не хотело лишнего пролития крови и предоставило им возможность свободного продвижения на восток для выезда в свою страну. Решение это было принято, несмотря на то, что бойцы 30-й дивизии, начиная с рядовых красноармейцев и кончая командиром ее, рвались вперед, чтобы рассчитаться с легионерами. Постепенно эшелоны чехословаков, минуя Иркутск, уходили в Забайкалье.

Между тем остатки колчаковской армии, так называемая группа генерала Каппеля, воспользовавшись перемирием между красными войсками и легионерами, сумели значительно опередить чехословаков, двигаясь по Сибирскому тракту пешком и на санях к Иркутску. К концу января группа насчитывала 6—7 тысяч человек. Здесь находились наиболее упорные враги Советской власти. Это были самые крепкие физически и морально люди. В суровую сибирскую зиму они отступали от Омска до Иркутска, то есть более 2500 километров, в большинстве пути пешком или на санях. Приближаясь к Иркутску, они мечтали овладеть городом хоть на один день, отогреться, одеться. Кроме того, каппелевцам было известно, что в Иркутске находится их глава – адмирал Колчак, арестованный и выданный чехословаками Иркутскому ревкому.

Но в Иркутск каппелевцев не пустили восставшие рабочие города и солдаты гарнизона. После ожесточенных боев каппелевцы, узнавшие, что Колчак в ночь на 7 февраля расстрелян по решению Иркутского ревкома, обошли Иркутск и 9 февраля у села Лиственничного, там, где Ангара вытекает из Байкала, спустились на лед озера, ушли под защиту японцев, оккупировавших Забайкалье.

30-й кавалерийский полк Рокоссовского в этих завершающих боях по разгрому колчаковцев и чехословацких интервентов не участвовал. Отправившись в конце февраля 1920 года из Красноярска, полк успел лишь к торжественному акту, знаменовавшему завершение блестящего похода 30-й дивизии по Сибири – вступлению Красной Армии в Иркутск.

Ночевали неподалеку от города. На рассвете 7 марта советские войска, построенные в походную колонну, двинулись в Иркутск. День оказался теплым, ясным, как бы специально подгадавшим для праздника, состоявшегося в главном городе Прибайкалья.

С раннего утра горожане устремились к Ангаре, откуда к 10 часам утра ожидался приход красных полков.

Первыми в город вошли кавалеристы 30-й дивизии. «Известия» Иркутского ревкома так описывали встречу героев в этот незабываемый день:

«Вот вдали реют красные знамена советских войск. Музыка заиграла бодрый военный марш. Идет Красная лихая конница уральцев. Лица загорелые, обветренные и такие близкие, родные, серьезные... Старое знамя уральцев вылиняло в походе, но боевые лозунги чудесно сохранились в трепещут смертельной угрозой для врага. За конницей идет старый советский Красноуфимский полк...»

Под музыку военного оркестра, игравшего боевые марши, проследовали кавалеристы по улицам праздничного города. Дома его были украшены плакатами и флагами, на перекрестках стояли мастерски сделанные из снега фигуры красноармейцев, державших наизготовку винтовки. Возле ревкома и других советских учреждений были устроены трибуны и арки, украшенные ветками елей. С трибун произносились приветственные речи.

После парада и речей войска проследовали на отведенные им квартиры. К вечеру бойцы отдохнули и отправились в театры и кино, работавшие в этот день специально для частей Красной Армии. Так закончился освободительный поход от Урала до Иркутска, совершенный 80-й стрелковой дивизией. За свои подвиги в борьбе против войск Колчака и интервентов дивизия получила высокую награду – орден Красного Знамени и почетное право именоваться 30-й Иркутской стрелковой дивизией.

Колчаковская армия перестала существовать, но гражданская война в Забайкалье и на Дальнем Востоке еще не окончилась. Поэтому порох следовало держать сухим.

Военно-политическая обстановка начала 1920 года не позволяла продолжать дальнейшее наступление советских войск на восток – это вызвало бы столкновение с японскими интервентами, располагавшими в Забайкалье и на Дальнем Востоке значительными силами. Воевать с Японией Советская Россия была не в состоянии. Учитывая международную обстановку, ЦК РКП (б) по предложению Ленина принял решение отказаться от немедленного провозглашения Советской власти в Забайкалье и на Дальнем Востоке. Был выработан курс на создание промежуточного буферного государства – Дальневосточной республики (ДВР).

Март – апрель 1920 года Константин Рокоссовский провел в Иркутске. 30-й кавалерийский полк после нескольких дней квартирования в городе был переведен в большое село неподалеку от Иркутска. Несколько недель полк активно готовили к дальнейшим военным действиям, он подучил пополнение людьми – партизанами и бывшими солдатами а офицерами белых армий, добровольно перешедшими на сторону народа.

К середине апреля полк представлял собой порядочную силу: в нем насчитывалось 1080 человек, из них 745 «активных сабель». Немалым был и конский состав полка – 854 лошади. Снабжение, обмундирование, а главное, обучение столь крупной войсковой единицы требовали от 23-летнего командира полка полной отдачи сил и времени.

Положение Советской республики продолжало оставаться очень напряженным, и можно было ожидать, что придется еще не раз скрестить оружие с врагом. В Забайкалье боевые действия не прекращались. Народно-революционная армия ДВР допыталась уже в апреле 1920 года ликвидировать так называемую «Читинскую пробку». Под этим термином подразумевались в этот период все районы Забайкалья, оккупированные японскими интервентами и белогвардейцами, в основном вдоль железных дорог Могзон – Чита – Пашенная и Карымская – Маньчжурия, отделявшие буферное Прибайкалье от советских районов Амура.

Бои шли с переменным, успехом, и постоянно существовала угроза, что молодая народно-революционная армия, еще недостаточно окрепшая, потерпит поражение, если японские интервенты усилят натиск. На выручку товарищам по борьбе и была отправлена 30-я стрелковая дивизия, занявшая позиции в тылу народно-революционной армии на трехсоткилометровом расстоянии от низовьев реки Селенги до самой китайской границы – до Кяхты. Пехотные части выступили еще в апреле, а 30-й кавалерийский полк отправился лишь 9 мая. Теперь Константину Рокоссовскому предстояло ехать еще дальше на восток, в места, о которых и он, и большинство его современников мало что могли знать, настолько отдаленными были они тогда.

Эшелоны медленно обогнули Байкал и проследовали до станции Мысовская (ныне город Бабушкин). Отсюда полку предстояло совершить двухсоткилометровый переход к границе. Переход был очень труден, особенно первая его часть, где на протяжении 60 верст не было ни одного населенного пункта. Правда, красота пути, по которому следовали кавалеристы, возмещала сторицей все перенесенные ими невзгоды.

Сначала дорога шла по берегу реки Мысовой, то по правой, то по левой ее стороне. Русло быстрой горной реки, берега которой густо заросли лесом и кустами, было усеяно крупными валунами. Переливаясь по камням и падая с них, образуя во многих местах красивые водопады, вода настолько сильно шумела, что временами трудно было разговаривать. Целый день поднимался полк вверх к перевалу через Хамар-Дабанский хребет.

На вершине перевала еще лежал снег, и только дорога, расчищенная саперным батальоном, начинала немного притаивать. За перевалом дорога следовала вдоль речки Удунги, берега которой обступил беспросветный лес. Постепенно долина реки расширялась, становилась все более светлой и веселой; горы все более оголялись от леса, и очертания их становились мягкими, и вскоре стала видна круглая, глубокая, необъятная котловина – Боргойская степь, – окруженная со всех сторон по горизонту, как исполинскими крепостными валами, горными хребтами, покрытая уже яркими цветами, с рассеянными по степи редкими бурятскими поселками, возле которых пестрели большие стада овец.