Текст книги "Нарисованные герои"

– Простудишься, сынок, – сказала она, – я с мороза.

Она сняла пальто и встряхнула его. На пол посыпались холодные брызги.

– На улице такая вьюга, что ничего не видно.

– Мама, – вдруг сказал я, заглядывая ей в глаза, – поедем в Одессу.

– В Одессу? Зачем?

– Ну, жить, – быстро заговорил я, удивляясь, как эта простая мысль раньше не появлялась у меня. – Поедем! Там море. И вьюги нет, тепло. Сядем и поедем, а?

– Дурачок ты, Андрейка, – усмехнулась мама. – Ты думаешь, это так просто? Сели и поехали…

Мама села на кровать и посадила меня рядом, обняв за плечи.

– Ты же знаешь, что Одесса разрушена, – говорила она. – Столько времени там хозяйничали фашисты. Люди из фронтовых городов наоборот ехали сюда, чтобы спастись от войны. Многие остались без жилья… И такие, как ты, ребятишки… А в море плавают мины…

Да! И как я раньше не подумал об этом! Ведь я знал о боях под Одессой и Севастополем. Я видел раненных матросов на улицах нашего города. Их привозили в госпиталь, где работала мама.

И вместо солнечного пляжа, где играют загорелые мальчишки, мне представилась другая картина: черные развалины, дымящиеся танки, воронки на мостовых. Все это было хорошо знакомо по многочисленным кинокадрам.

Одесса, Севастополь… Ночной разрушенный город без огней. Четкий шаг патруля по треснувшим плитам. А там, где мерцает море, бесшумно скользят смутные силуэты боевых кораблей. Вот взметнулся стремительный луч прожектора, скользнул по морю, по городу, по черной стене полуразрушенного дома. На стене плакат, тот самый плакат, который я видел на почтовых открытках, на домах, в газетах. На плакате женщина прижимала к себе ребенка, пытаясь укрыть его от плоского штыка с черной свастикой. Он был близко-близко, неумолимый стальной штык – острый, холодный, скользкий. Мне казалось, что он втыкается в меня. «Воин Красной армии, спаси!» – звала крупная надпись… И воины шли спасать. Я не плакал, как мама, когда в сорок третьем уходил с комсомольским батальоном на фронт мой брат Саша. Как ушел отец, я не помнил…

– Мама, от Саши письма не было? – спросил я.

– Нет пока. Но скоро получим обязательно, – поспешно сказала мама, и я понял, что она боится думать иначе.

В эту ночь я долго не мог заснуть. За окном шумел ветер, дергал ставни. Дребезжало стекло.

– Мама, – позвал я.

– Что, маленький, почему ты не спишь? – сразу отозвалась мама, и я понял, что она тоже не спала.

– Зачем в море плавают мины?

– Чтобы немецкие корабли не подошли к берегу.

– А наши? Они ведь тоже могут взорваться.

– Наши моряки знают все проходы. Спи, сынок…

Когда, наконец, стали слипаться глаза, я снова услышал мамин голос:

– Кончится война, Андрейка, мины выловят. Снова будут плавать в море белые яхты. Тогда мы с тобой поедем к морю. А пока спи.

На улице гудел ветер, свистел в проводах, выл в трубах. Я слушал голос ветра и думал, что зря люди не любят это дикое завывание. Мне нравились сила и стремительность ветров.

«Спи-и, спи-и, – свистел ветер, – спи, Андрейка. В мире идет война. Штормы гудят над морями. Они срывают с якорей мины. Какие уж там проходы среди плавучих мин? На них гибнут и немецкие, и русские корабли. Но война кончится, скоро кончится. Снова появятся в море белые паруса яхт. Ты поплывешь далеко-далеко, по всем океанам. Ты увидишь острова, заросшие пальмами, тропические и полярные страны, зеленые горы, и джунгли, полные удивительных зверей. Ты познакомишься с моряками всего мира. Все на свете узнаешь, все увидишь. Уви-и-и-дишь…».

Черная шкатулка

К утру вьюга утихла. Под окнами намело сугробы, ветки тополя гнулись под тяжестью снега. Снеговые подушки лежали на карнизах, на столбиках палисадника, на печных трубах. Солнце плавало в молочных облаках.

Днем я взял санки и вышел на двор. Там я увидел Павлика. Он сидел на верхней ступеньке приставной лестницы, которая вела на чердак.

Павлик запустил мне снежком по шапке и сказал:

– Андрейка-канарейка, хочешь, я скажу тебе интересную вещь?

– Скажи.

– Только не сейчас. Вечером.

– Скажи сейчас, Павлик, – заинтересовался я.

– Нет, сейчас не буду.

– Ну и не надо.

Я хотел обидеться, но тут увидел, что у Павлика через плечо на шнуре висит портфель.

– Ты из школы?

– Ага.

– А почему здесь сидишь? А, я понял: ты двойку получил и боишься, что влетит.

– Двойки не получал. Просто свежим воздухом дышу.

Он привстал и прыгнул в сугроб, увязнув по пояс.

– Вот теперь уж все равно влетит. За то, что вывалялся в снегу, – заметил я.

– Не влетит. Мамы нет дома, она сегодня опять с утра до последнего сеанса работает.

– А у меня мама дежурит всю ночь.

– Ну вот и хорошо. Вечером поговорим. А сейчас у меня уроков целая куча.

Синие сумерки подобрались незаметно. В семь часов мама собралась на дежурство.

– Каждый вечер тебя нет, – вздохнул я.

– Ничего не поделаешь, сынок…

Я знал, что ничего не поделаешь. Мама ушла, а я пошел к Павлику.

– Ну, говори, что обещал, – потребовал я.

Павлик заговорил:

– Помнишь, вчера говорили про камешек с берега моря…

– Помню, ну и что?..

– Есть у меня такой камешек.

– Врешь, – сказал я и был уверен, что он действительно врет.

– Не вру, – ответил Павлик серьезно. – Я вспомнил сегодня.

– О чем?

– Слушай. Ты же знаешь, что папа у нас умер перед самым началом войны. За год до этого он ездил в Крым, лечился.

Павлик рассказал, что, вернувшись, отец привез ему светлый камешек, обточенный прибоем. Он подобрал его на берегу. Подобрал, потому что понравилась форма: камешек был совсем круглый и плоский, как большая пуговица.

– Я тогда меньше тебя был, не понимал еще, играл им просто так, будто колесиком каким-нибудь…

– А сейчас он где? – перебил я нетерпеливо.

– Я плохо помню, но, по-моему, камешек лежал в старой шкатулке. Шкатулку потом убрали в сундук с разным барахлом, а сундук засунули на чердак.

– Ты сегодня целый час на лестнице сидел, Пашка! Не мог ты, что ли, слазить на чердак? – с досадой воскликнул я.

– Не мог. На дворе все время кто-нибудь был. Заругались бы.

Он помолчал.

– Андрейка-канарейка! Знаешь что, полезли сейчас, – вдруг горячо заговорил он. – Ну, полезли. Будто мы кладоискатели. Как в «Томе Сойере», помнишь? Будет здорово интересно! Полезем?

Предложение было неожиданным и не особенно заманчивым. Лезть куда-то, когда на улице темно, холодно. Бр-р! И вообще я не считал темный чердак интересным местом для вечерних прогулок.

– Испугался, – сказал Павлик, посмотрев на меня.

– Ты не испугался, так иди один, – хмуро проговорил я.

– Один не могу. Нужно кому-то свечку держать. А ты боишься.

– Просто неохота.

Павлик задумался.

– Я полезу сейчас один, – вдруг спокойно сказал он. – Я думал, ты настоящий друг, но ошибся. Но ты не трус, ты просто еще маленький…

Он сказал слова, которые требовали немедленного опровержения. Но я все еще не решался. Павлик стал медленно одеваться, не глядя на меня.

– Полезем вместе, – проговорил я наконец.

– Правда? Одевайся!

Мы вышли на крыльцо. Воздух был колючим. Среди заснеженных веток тополя дрожали большие звезды.

– Идем, – сказал Павлик таинственным шепотом.

И вот я уже взбираюсь за ним по скрипучим перекладинам. Фигура Павлика исчезает в черном квадрате чердачного окна.

– Сюда, – слышу я шепот, тоже лезу в окно и натыкаюсь на спину Павлика. На дворе было темно, но здесь особая глухая темнота, будто тебе закрыли шапкой лицо. Вспыхивает спичка, Павлик зажигает огарок свечи и подает его мне. Темнота разлетелась от маленького огонька и затаилась по углам. Мы пробираемся вперед, перелазим через толстые балки. Мрак расступается перед нами и смыкается позади. Такая тишина, что я слышу дыхание Павлика. Но что это? В дальнем углу две светлые точки, словно чьи-то глаза. Сердце мое будто взрывается и колотится со скоростью автоматной очереди. Я замираю на месте и не отрываясь смотрю на светящиеся точки. Тьфу, черт! Это же отблески свечи на моих старых салазках, которые выбросили в прошлом году. Я с облегчением вздыхаю, пламя свечи колеблется, по низкой крыше чердака стремительно скользят огромные тени.

– Не отставай, – шепчет Павлик, – иди сюда. Вот он, сундук.

Сундук небольшой, обитый ржавыми железными полосками. Я смутно вспоминаю, что когда-то видел его в квартире Павлика. Крышка придавлена спинкой старой кровати, на которой одиноко блестит медный шарик. Мы осторожно отваливаем тяжелую спинку и беремся за крышку. Она открывается с глухим скрипом, и мне вспоминается сундук одноглазого капитана из «Острова сокровищ». Я капаю стеарином на край сундука и ставлю свечу. Внутри мы обнаруживаем старую настольную лампу с дырявым абажуром, сломанный штатив для фотоаппарата, чугунный пестик, связку журналов «Радио», какие-то тряпки. Павлик переворачивает все это барахло, ищет шкатулку. Находит ее он довольно быстро, словно знал заранее, где она лежит. Шкатулка маленькая, покрыта она облупившейся черной краской. Внутри что-то перекатывается, словно там целый десяток камешков. Я замираю, мне кажется, что мы нашли громадное сокровище. Шкатулка не открывается, заперта.

– Дома откроем, – говорит Павлик. – Идем.

В это время я замечаю в сундуке какую-то тетрадь и вытаскиваю ее. При свете огарка мы листаем страницы. Тетрадь исписана меньше, чем на одну треть. Павлик аккуратно вырывает исписанные листы и оставляет их в сундуке, а тетрадь сует за пазуху.

– Идем.

Я поворачиваюсь и случайно задеваю крышку. Сундук с визгом захлопывается. Свеча гаснет. Павлик не может найти в кармане спички.

– Идем так.

Натыкаясь на балки, я пробираюсь туда, где в окне блестит синяя звездочка. Павлик пыхтит где-то в стороне. Я тороплюсь, мне кажется, что кто-то крадется сзади. Вот и окно. Подгоняемый страхом, я зажмуриваюсь и прыгаю в снег. Ударяюсь коленом о что-то твердое. Слезы сами бегут из глаз. Павлик прыгает рядом.

– Не реви, – строгим шепотом говорит он. – Кто тебя заставлял прыгать? Соседи могут услышать, и нам влетит за то, что с огнем по чердаку лазали. Тогда не так заревешь.

Я сижу в снегу и, стараясь не всхлипывать, спрашиваю:

– Павлик, а сейчас я настоящий друг?

Чувствую, как руки Павлика обхватывают меня и помогают встать. Я слышу его голос:

– Сейчас конечно… Как на фронте…

Живой камень

Шкатулка не была заперта, просто она очень туго открывалась. Павлик открыл ее с помощью кухонного ножа и перевернул вверх дном. На стол высыпались какие-то винтики, моток проволоки, шахматный конь, две старинные копейки с орлами и, наконец, плоский камешек круглой формы.

Я схватил его и положил на ладонь. Камешек был белый с чуть заметным зеленовато-голубым отблеском. Павлик погладил его пальцем и сказал:

– Здорово его прибой отшлифовал.

Минут пять мы вертели его в руках, рассматривали со всех сторон, словно хотели отыскать на нем какие-то особые морские приметы.

– Павлик, а что мы с ним будем делать? – спросил я наконец.

– Ну… придумаем что-нибудь, – немного неуверенно отозвался он. – Какую-нибудь игру или еще что-нибудь. Ведь все-таки морской камешек… Только сначала печку затопим.

Павлик стал возиться с растопкой, а я сел на кровать. Камешек лежал у меня на ладони. «Обычная галька, – подумал я с разочарованием. – Летом в ручье, что течет в ближнем овраге, можно найти не один такой камень». Стало скучно. Что с того, если когда-то этот камешек валялся на каком-то пляже? Море сквозь него не увидишь.

Сердито загудела печка, застреляли сосновые дрова. Я встал и подошел к приоткрытой дверце. Мне захотелось рассмотреть камешек на свет. Присев перед огнем, я поднял камень на уровень глаза… и замер.

Камень оказался полупрозрачным, как матовое стекло, только по краю шла темная жилка. Он светился мягким голубоватым светом. От пляшущего в печи пламени пошла голубая рябь, словно мелкие волны бежали на светлый песок.

– Выключи свет, – сказал я Павлику. Он щелкнул выключателем.

– Смотри-ка, – я протянул ему камень.

– Вот это да, здорово, – прошептал Павлик, не отрывая глаза от светящегося камешка.

С минуту стояла тишина.

– А ты хныкал: что будем делать. Эх ты, Андрей-пырей. Мы сделаем перископ.

– А это что такое?

– Такой прибор на подводной лодке. Он для наблюдения за морем нужен… А тут, в камешке, будто морская вода, – добавил он тихо.

Я не возражал, хотя знал, что Павлик никогда не видел морскую воду.

– Знаешь, Андрейка, по-моему, этот камень волшебный.

– Волшебных камней не бывает, – сказал я твердо, но по спине у меня пробежали мурашки от непонятного восторга и предчувствия тайны.

– Откуда ты знаешь? Может, и бывают, – произнес Павлик задумчиво. – Нужен только трепещущий свет.

– Для волшебства?

– Для перископа.

Он включил лампочку и вытащил из-под кровати плотную коробку, в которой когда-то был куплен репродуктор, а сейчас дожидались весны Володины ботинки. Павлик засунул ботинки под кровать, а в стенке коробки прорезал отверстие. Потом он содрал обложку из папиросной бумаги с одного из своих учебников и нарезал из нее узкие ленточки. Их он укрепил на нитке, натянутой поперек коробки. В отверстие был вставлен камень и закреплен там. Кроме того, в коробке поместилась маленькая настольная лампа-грибок. Обычно ее не зажигали, потому что у нее был испорчен патрон и она часто мигала, а иногда начинала жужжать. Но Павлик сказал, что сейчас это роли не играет и, закрыв коробку, включил лампочку. Сначала камень горел ровным светом, но вот бумажные полоски внутри коробки заколебались от нагретого воздуха и снова по камню побежала голубоватая рябь.

– Готов перископ. Слазь с кровати, Андрейка, позвал Павлик, наша подводная лодка плывет по Индийскому океану. Смотри, как плещут волны. Э, да ты спишь!.. Ну ладно. Спи, только завтра никому ни слова о перископе. Это наша тайна.

– Хорошо. Тайна, – пробормотал я сквозь сон. Голубой глазок перископа расплывался у меня в глазах в целый океан. Волны бежали на берег, усыпанный белыми камешками.

Капитаны

На следующий день мы обо всем договорились. Было решено играть в подводную лодку. Павлик усовершенствовал перископ. На передней стенке коробки он укрепил циферблат от сломанного будильника. Сбоку было прорезано окошечко. Свет от него направлялся карманным зеркальцем на карту, и мы могли определить в темноте, где плывет наш корабль.

Лодке дали название «Победа». В то время это слово было особенно дорогим каждому человеку.

Спуск на воду и первое погружение мы наметили на семь часов вечера.

Мама вернулась с работы рано. Раньше я всегда радовался этому, но сегодня мне не сиделось дома. Когда за окнами совсем стемнело, я сказал, что пойду играть к Павлику.

– Ну, вот ты какой, – с легким упреком ответила мама. – Вчера жаловался, что я поздно прихожу, а сегодня посидеть со мной не хочешь.

– Я не надолго, мамочка…

– Ну, иди, иди, – улыбнулась она. – Играйте, раз уж вы такие друзья-товарищи.

– Мама, а друг и товарищ это одно и то же? – спросил я, останавливаясь в дверях.

– По-моему, не совсем, сынок. Друг еще лучше, чем товарищ. Товарищей может быть много. Вот пойдешь в школу, и у тебя будет целый класс товарищей. А друг это, когда все пополам, все общее: и горе, и радость, и… – мама чуть улыбнулась, – тайны общие.

– Мы с Павликом самые настоящие друзья, – гордо сказал я.

Все было готово. Перископ стоял на столе. Ровно стучали ходики, минутная стрелка подползала к двенадцати.

– Приготовиться к погружению, капитан.

– Есть, капитан.

Мы не спорили о командных постах, оба были капитанами.

Я встал у выключателя.

– Начать погружение, – скомандовал Павлик.

– Есть.

Павлик сунул штепсель в розетку, вспыхнул голубой глазок. От зеркальца на карту прыгнул светлый зайчик и остановился на самой середине Индийского океана, где находился известный только нам Остров Капитанов. Он был нарисован химическим карандашом и служил базой подводной лодке «Победа».

– Сделайте запись о погружении, товарищ капитан, – сказал я Павлику.

При слабом свете перископа Павлик сделал первую запись в вахтенном журнале – той самой тетради, которую я нашел в сундуке:

«27 января. 19 часов. Подводная лодка «Победа» совершила первое погружение у Острова Капитанов и вышла в океан. Курс на Филиппинские острова. Капитан Вересков».

Мерцал голубой глазок, чуть заметно двигался по карте светлый зайчик. Мы не кричали, не подавали громких команд. В полумраке «боевой рубки», как мы называли комнату, слышались два тихих напряженных голоса.

– Справа подводные скалы. Лево руля.

– Есть, капитан.

– Еще левее.

– Есть еще левее.

– На горизонте неизвестное судно. Курс норд-вест.

– Приближается.

– Это немецкий крейсер.

– К бою.

Тишина. Только в глазке перископа разбегаются голубые волны от стремительного хода подлодки.

– Огонь.

Павлик тихонько жужжит, подражая ходу пущенных торпед. Потом хлопает ладонью по столу.

– Готово. Крейсер идет ко дну. Сделайте запись, капитан.

Я пишу крупными печатными буквами: «Идем в океане. Потопили немецкий крейсер. Капитан Кедрин.»

– Ничего, – говорит Павлик. – Только надо указать курс, точное время и координаты.

– Кор… динаты?

– Ко-ординаты. То есть место. Тебе надо научиться читать градусную сетку.

– Я научусь.

– Полный вперед.

Шли дни. Все вечера, когда никого не было дома, проходили у нас в игре. Мы не только топили немецкие крейсера. Нас манили к себе теплые коралловые острова, берега, заросшие джунглями, шумные портовые города. Нам хотелось тайн и приключений, и мы выдумывали их. Но, чтобы выдумывать, надо было кое-что знать. Однажды, попав к берегам Гренландии, мы засомневались, есть ли там белые медведи, а после этого крупно поспорили о том, водятся ли в озере Виктория крокодилы. Можно было, конечно, фантазировать как угодно, но Павлик не хотел. Он записался в детскую библиотеку и стал приносить нам нужные книги. Мы совершили вместе с «Наутилусом» Жюля Верна кругосветное путешествие (потопив при этом немецкую эскадру). Прочитав книжку о Миклухо-Маклае, мы подружились с дикарями Новой Гвинеи. Очень пригодилась подшивка довоенных журналов «Всемирный следопыт», которую Павлик выменял у кого-то в школе на самодельный пугач.

Управляемая капитанами, которые хотели увидеть весь мир и всюду искали приключений, подводная лодка «Победа» носилась по обоим полушариям земного шара. Зайчик от зеркала перископа скользил из Балтийского моря в Караибское, от берегов Австралии к Северному полюсу, и синий карандаш вслед за ним отмечал запутанную линию маршрута.

В корабельном журнале появлялись все новые записи. Я до сих пор храню эту тетрадку в синем клеенчатом переплете – историю нашего корабля.

Галя

В середине февраля произошло событие, о котором в корабельном журнале подлодки «Победа» сообщалось следующим образом: «17 февраля. 20 час. 03 мин. 0? 62? ю.ш., 173? 08? в.д. Курс зюйд-ост. Два часа назад на необитаемом острове была обнаружена девушка Галя. Ее высадили туда пираты. Она назначена штурманом на «Победу». Капитан Вересков».

Случилось это так.

Однажды мы сидели в комнате у Павлика. Я листал журнал «Всемирный следопыт», а Павлик решал задачу о бассейне и двух трубах, в которые втекает и вытекает вода. Задача не получалась. Павлик отчаянно грыз ручку и даже иногда вспоминал черта. Наконец он захлопнул тетрадь и сказал:

– Глупая задачка. Кому нужно наливать в бассейн воду через одну трубу, если она сразу выливается через другую. Завтра спишу у кого-нибудь. А сейчас вытаскивай перископ, Андрей.

Я не был знаком со школьными делами, но тут испытал смутное беспокойство, потому что это случалось не в первый раз. Желая скорее начать игру, Павлик часто совал в портфель тетрадь с нерешенными задачками.

– Тебе не попадет за то, что ты все время списываешь? – спросил я.

– А кто узнает? У нас в классе ябед нет, – бодро ответил он.

Но на следующий день Павлик вернулся приунывшим. По арифметике он принес две двойки: за домашнее задание и за контрольную работу. Но его огорчали не сами двойки и даже не предстоящий разговор с матерью, во время которого она могла воспользоваться ремнем для подкрепления своих слов. Павлика угнетало другое. Сегодня состоялся совет отряда, где ребята дали ему нахлобучку и назначили одну девочку подтянуть его по арифметике.

Я сочувственно поглядывал на друга. Плохо, если девчонка начнет командовать тобой.

– Она здорово вредная?

– Кто? Галка? Не знаю. Я на нее даже внимания не обращал до сих пор. Вот придет сегодня, сам увидишь.

– Может быть, еще не придет, – попытался я утешить Павлика.

Но Галя пришла. Она нерешительно остановилась у порога и поздоровалась. Я сделал вид, что не слышу, и уткнулся в журнал.

– Виделись уже, – буркнул Павлик. – Раздевайся. Брось пальто на кровать.

Галя сняла пальто и мальчишечью шапку-ушанку и подошла к столу. Это была тоненькая девочка с рыжеватыми косичками и мелкими веснушками на переносице.

– Ну, будем заниматься?

Павлик нехотя вытащил задачник и тетрадь.

Скоро Галя освоилась со своим положением репетиторши и стала даже покрикивать на Павлика.

– Ну как ты не понимаешь! – то и дело восклицала она. – Тут все просто!

Павлик пыхтел, стараясь понять решение и бросал злые взгляды на мучительницу.

Они кончили заниматься, когда совсем стемнело. Я с нетерпением ждал этого момента. Мне хотелось скорее узнать, чем кончилась встреча нашей лодки с неизвестным судном под черным флагом. Вчера мы не могли это выяснить, помешал приход Лены и Володи.

Видя, что занятия окончены, я захлопнул журнал и сказал:

– Павлик, сейчас займемся перископом, ладно?

От взгляда Павлика мне захотелось провалиться к центру Земли. Ведь я, сам того не желая, проболтался о нашей тайне при посторонней девчонке! А Галка оказалась очень любопытной. Она тут же сунулась не в свое дело:

– Какой перископ, Павлик? Покажи, а?

– Это наше дело, – хмуро ответил он.

– Ну и не надо…

– Это тайна, – поддержал я Павлика. Так я сделал вторую ошибку. Как потом выяснилось, Галя больше всего на свете любила тайны. Сейчас у нее от волнения округлились глаза и выступил румянец.

– Ой, Павличек, расскажи. Я же никому не скажу, – тихо попросила она.

– Ты все равно ничего не поймешь.

– Пойму, вот увидишь!

Она чуть не плакала. Павлик вопросительно взглянул на меня. Я непреклонно покачал головой.

– Вот и Андрейка не хочет.

Галя посмотрела на меня. Как же ей хотелось узнать нашу тайну! Но она больше ничего не сказала и, склонившись за столом, торопливо собирала свои тетрадки.

– Павлик, пусть уж… – сказал я.

Он понял.

– Дай самое-самое честное слово, что никому не скажешь, ни одной живой душе.

Галя выпрямилась.

– Честное пионерское.

Мы вытащили перископ.

– Ничего она не поймет все равно, – прошептал Павлик, – только смеяться будет.

Я чувствовал себя виноватым и молчал.

Сначала игра не клеилась. Мешало присутствие постороннего человека. Но постепенно мы забыли о Гале.

Встреченное вчера пиратское судно, спасаясь от нас, выбросилось на берег. Туда ему и дорога. Сейчас лодка пробиралась в густом подводном лесу, разыскивая португальскую каравеллу с золотым грузом, затонувшую в этих местах триста лет назад. О ней мы узнали еще на прошлой неделе, прочитав полустертую надпись на скале. Надпись эту выцарапал единственный спасшийся с каравеллы матрос. Три дня носился он на обломке мачты и наконец был выброшен на островок у южноамериканского побережья. Боясь умереть прежде, чем увидит людей и расскажет свою печальную повесть, матрос несколько дней долбил клинком камень.

Мы были уже близки к цели, когда совсем неожиданно раздался Галин голос:

– Право руля! Впереди подводные скалы!

– Где ты видишь скалы! – возмутился Павлик.

– Как где? Слева, где водоросли с красными цветами, начинается каменная гряда, видите? А правее, прямо по курсу, группа скал. Скорее, а то разобьемся!

– Право руля, – поспешно скомандовал Павлик, будто мы и впрямь могли врезаться в подводные скалы.

– Есть, капитан.

Так Галя стала участником нашей игры. Она поняла ее. Она не смеялась.

Совместными усилиями мы нашли каравеллу, но золота там не оказалось. Мы не огорчились, оно нам не было нужно. Зато капитан Кедрин в водолазном скафандре проник в каюту капитана и обнаружил в ней водонепроницаемый железный сундучок с таинственными документами. Разобраться в них мы в тот вечер не смогли. Галя вспомнила, что ей давно пора домой, была уже половина десятого.

– Можно мне будет завтра с вами еще поиграть? – спросила она перед уходом.

– Можно, конечно.

Галя стала приходить почти каждый день. Сначала она занималась с Павликом, а потом мы принимались за игру. Однажды Галя сказала нам, что до войны ее семья жила в Ленинграде и эвакуировалась в последний момент перед тем, как замкнулось кольцо блокады.

– Значит, ты была на море? – спросил Павлик.

– Была много раз, только сейчас уже плохо помню.

– Ну, все равно, расскажи.

И Галя рассказывала про хмурый Финский залив, про Ленинград, про фонтаны Петродворца.

– Только сейчас ведь все разрушено, – вздыхала она иногда.

Мы ее утешали:

– Кончится война, все восстановят.

Иногда мы засиживались часов до десяти. Галя жила в соседнем квартале, но родители ее все-таки беспокоились, что она ходит так поздно, да и самой ей было страшновато возвращаться домой. Тогда она стала приводить с собой собаку с громким именем Ричард. Это был громадный пес с висячими ушами и умной мордой. Он отличался также большой худобой, потому что в то голодное время люди не были склонны делиться с собаками хлебным пайком.

Ричард вел себя очень скромно, он все время лежал под столом и только стучал хвостом по полу, когда я гладил его по лохматым ушам. Нам с Павликом так понравился этот пес, что было решено зачислить его на подводную лодку в качестве сторожевой собаки.

Теплый ветер

На стене рядом с картой полушарий висела карта Европы. Каждый день Павлик передвигал на ней красные флажки линии фронта. Двигаясь на запад, эти флажки давно оставили за собой границу Советского Союза. Война шла в Германии, победа была близка. Все знали, что она наступит не позднее, чем этой весной.

А весна была не за горами. Все чаще с юго-запада прорывался теплый ветер. Он нес стремительные низкие облака. Снег, как вата, набухал влагой и прилипал к полозьям салазок.

Как-то вечером мама сказала:

– Вот и кончились зимние месяцы, Андрейка. Завтра первое марта.

– Завтра весна начнется? – спросил я.

– Ну, не обязательно завтра, но все-таки скоро.

– Но ведь завтра весенний месяц?

– Андрейка думает, что весна начинается по расписанию, – фыркнула Лена.

Но весна началась именно как по расписанию. Ночью я услышал знакомый шум юго-западного ветра, который плотной стеной надвинулся на заснувший город.

А утром первого марта на землю хлынуло весеннее солнце. Сугробы оседали. Частая капель пробуравила мокрый снег под окнами до самой земли.

Мои ботинки оказались дырявыми, я не смог выйти на улицу и целый день сидел у окна. На заборах веселились воробьи. Снег темнел на глазах. С крыш уже не капало, а бежало, и там, где падала вода, появилась полоска черной земли. По расшатанным деревянным тротуарам пробегали школьники в расстегнутых пальтишках. Они перекидывались снежками, стараясь попасть друг другу за воротник. Один снежок влепился в телеграфный столб и остался на нем темным бугорком. Сейчас же вниз по столбу побежал ручеек, и скоро на месте снежного бугорка осталось темное пятно. А потом и его высушило солнце.

К вечеру у меня болели глаза от яркого света, которым сверкал за окнами мартовский день.

Второй день был таким же. И третий. И четвертый.

– Будут еще холода, – говорили взрослые. Но холодов не было. Весна шла теплой лавиной, смывая снега и наливая солнцем мартовские дни.

В первый вечер весны мы собрались у перископа. Чтобы отправиться на поиски Атлантиды и потопить пару-другую немецких линкоров. Но почему-то игра на этот раз не клеилась. Наспех завершив плавание, мы стали болтать о посторонних вещах. Потом Павлик рассказал Гале о том, как мы лазили на чердак за камнем, а потом мастерили перископ.

– А я думала, что здесь просто стеклышко вставлено, -призналась Галя.

– Ты и скажешь! – возмутился я. – Разве со стеклышком так получилось бы?

– А разве нет?

– Нет, конечно, – ответили мы с Павликом в один голос. Галя подумала и наконец согласилась:

– Да, со стеклом плохо. С камнем гораздо интереснее.

– Мы и тайну придумали, чтобы интереснее было, – разъяснил я.

Впрочем, была ли наша игра тайной? В один из выходных брат Павлика Володя целый день мастерил что-то в сарае, а вечером вручил нам маленький двухмачтовый парусник и при этом сказал:

– Забирайте, моряки. Не все вам под водой плавать, паруса – тоже вещь хорошая.

Мы покосились на него и ничего не сказали. А утром Павлик спрятал корабельный журнал подводной лодки «Победа» на шкаф.

А парусник нам очень понравился. Он великолепно плавал в обширных лужах, которые разлились на нашей улице к середине марта, и легко обгонял сосновые кораблики соседских мальчишек. Однажды наш кораблик чуть совсем не уплыл в неведомые края. Я пустил парусник в канаву, и ветер погнал его вдоль теплого от солнца дощатого тротуара. Я шел следом и не заметил, как оказался у дома, где жил мой заклятый враг – маленький зловредный шпиц Марсик. Неизвестно почему он при каждом удобном случае старался попробовать на вкус мои ноги. Сейчас такой случай представился, и Марсик немедленно атаковал меня. Я взлетел на перила парадного крыльца и огляделся. Прохожих не было, шпиц бесновался внизу, а кораблик уплывал. Течение в канаве становилось чем дальше, тем сильнее. Вода в конце концов стекала в овраг, а оттуда, соединившись с бурным ручьем, в реку. Река же впадала в другую реку – в Тобол, Тобол – в Иртыш, Иртыш – в Обь, а Обь – прямехонько в Ледовитый океан. Значит, кораблик направлялся в страну вечных снегов…

Я не хотел этого. А парусник уплывал. Собираясь уже зареветь, я заметил Ричарда. Громадный пес важно шел по улице, иногда останавливаясь и поднимая морду. Он, очевидно, вынюхивал что-нибудь съестное.

Сердце мое наполнилось мрачным ликованием.

– Ричард! – крикнул я. – Возьми его!

Верный пес не мог отказать мне в таком пустяке. Он галопом приблизился и сомкнул свои челюсти на загривке зарвавшегося шпица. Я не стал дожидаться конца, выловил кораблик и торжествующе удалился. Бедный Марсик верещал от ужаса. Больше он не трогал меня.

Весенние дни становились длиннее, но проходили гораздо быстрее зимних. Они неслись, как веселая солнечная карусель. Мы стали реже заниматься нашей игрой. У меня к вечеру от усталости слипались глаза, Галя приходила уже не так часто, потом что Павлик давно подтянулся по арифметике. За весь март в корабельном журнале появилось всего шесть записей, повествующих об отважных приключениях капитанов Верескова и Кедрина и штурмана Кудрявиной. Но никто из нас не признавался даже себе, что игра в подводную лодку стала не такой интересной.