Текст книги "Басни"

Снегирь и воробей

 
Снегирь-коммунист с воробьём-демократом
Сидели на ветке, любуясь закатом.
И старый снегирь, и юнец воробей
Судили о нём с колокольни своей.
 
 
«Причудлив оранжевый цитрус светила!» —
Чирикнул проказник, подвижный, как ртуть.
«Красно наше солнце, и в том его сила!» —
Снегирь ухмыльнулся и выпятил грудь.
 
 
«Пусть так! Но пора бы ему закатиться», —
В ответ снегиря воробьишка клюёт.
«Вы зря обольстились, вертлявые птицы!
Закат – это будущий красный восход!» —
 
 
Нашёлся снегирь. В это время сгустились
Холодные сумерки. Выпал снежок.
И тощие голуби в мусоре рылись,
Вникать не желая в пустой диалог.
 
 
А к ночи ветрами совсем ледяными
Ноябрь подул, становясь декабрём.
И чтобы к утру оставаться живыми
Друг к дружке прижались снегирь с воробьём.
 

Подполковник пеликан

 
Раз подполковник пеликан
Вернулся щёголем с Балкан.
(Он был посредник некой фирмы,
Скупавшей технику для Бирмы).
 
 
Привёз он дочери игрушку,
Жене шубейку и ночнушку,
Подруге цапле два манто,
Себе – японское авто.
 
 
Напившись горького вина,
Изрёк наш щёголь: «Эх, война…
Редеют роты и полки…
Устали мы, фронтовики…»
 
 
И, опустив медаль в стакан,
Всплакнул вояка пеликан.
 

Сольная карьера

 
В одной кухонной антресоли
Жил-был брикет обычной соли,
Нутром – поварен, телом – бел,
Брикет всё время песни пел.
Предавшись весь мечте невольной
О будущей карьере сольной
И попадая в ноту соль,
Он находил, что в этом соль!
 
 
Его супруга – упаковка
Конфет просроченных «Коровка»,
Певца тягучая му-муза
Сказала как-то: «Ты – Карузо.
Я даже думаю порой —
Не соль, а сахар голос твой!»
Любя супругу до мозолек,
Он звал её своею Сольвейг…
 
 
Семья жила не в чистом поле,
И вскоре всё на антресоли,
Включая старый таз из меди,
Уже твердили о соседе,
Как о таланте уникальном
В жестоком мире музыкальном…
 
 
Две дорогих аэрозоли
Хвалили вкус и голос соли,
А рядом пыльная картина —
Брикет сравнила с Робертино
Лоретти, споря с некой дамой
Являвшейся её же рамой.
Дырявый увалень – ковёр
Решил, что он – антрепренёр.
Зажав с валютою конверт,
Он всё орал: «Даёшь концерт!..»
В восторге перчики в рассоле
Чуть не свалились с антресоли
И всё же звонко голосили
О некой сольной антре-силе…
И лишь помойное ведро
Съязвило: «Пусть поёт в метро!»,
Но эту цинковую тушу
Никто и никогда не слушал,
А впрочем, зря… Навет помойный
Быть может, более достойный,
Чем общий голос похвалы
В совместной оргии гульбы…
 
 
Все о любви певцу кричали
И на руках его качали,
А кто-то выдал, что Шаляпин
В сравненье с ним талант прошляпил…
 
 
И отстранить их всех не в силе
Был наш солист, он всё терпел.
Они же так любовь излили,
Что наш герой… окаменел…
Его потрогали руками
И убедились: точно камень…
 
 
Сначала хором причитали,
Потом на камне начертали:
«Он был практически, как Лещенко,
Теперь – кирпич, и сбоку трещинка».
 

Крабы в бане

 
Обслюнявив банный полок,
Осьминог-политтехнолог
Говорил, вспотевшим крабам:
«Вам бы, братцы, всё по жабам…
Под коряги… а в итоге
Власть в стране возьмут миноги,
А тогда…
       Но выход есть —
Вот вам схема номер шесть!
Надо только, чтоб Минфин
Контролировал дельфин,
А для этого кальмар
Передаст ему товар.
Дальше. К берегу подплыв,
Мы устроим мощный взрыв,
Обвинив во всём креветок —
Мол, не жаль им даже деток,
И оцепим все кораллы,
В чём помогут нам нарвалы.
Ската выставим скотом
На экранах, а потом
Надо будет лезть из кожи,
Чтобы стаи молодёжи
Под воздействием спиртного
Перешли в атаку снова.
Если всё случится так,
Можно смело лезть на танк
С главным лозунгом борьбы:
«Жабы, крабы – не рабы!..»
И тогда уже миноги
Пусть готовят некрологи!»
В этом месте осьминог
Свой закончил монолог,
Прошептав, что жизнь положит,
Если Запад в том поможет!
 
 
После речи осьминога
Крабы выпили немного
И решили: так и будет!
Победителей не судят!
 

Ворон и утка

 
У похотливой серой утки
Был план «По пять клиентов в сутки».
И день и ночь она дерзала
На водоёме у вокзала…
А чёрный ворон – участковый,
Блюдя свой берег известковый,
Лишь только видел кряквы тушку,
Влетал в утиную кормушку
И, в предвкушении икнув,
Приоткрывал длиннющий клюв…
Хозяйка хитро улыбалась,
В роскошной сумочке копалась
И, три купюры развернув,
Совала их сержанту в клюв.
Довольный ворон смачно хмыкал,
Потом в карманы деньги ныкал,
Потом глотал аперитив
И доставал презерватив…
А через час лихой и бравый,
Как Пётр Первый под Полтавой,
Наш предприимчивый сержант
Гонял в участке салажат,
Сажал ворону в воронок
И, голубей сбивая с ног,
Грозил бомжам арестом новым.
(Он представлял себя Жегловым.)
 
 
А если строго рассуждать,
То этот ворон та же…
 

Шавка-невидимка

 
А вот и шавка-невидимка!
Весьма блохастая блондинка.
Два уха врозь, пружинкой хвост,
А принцип жизни очень прост —
Живя в своей коросте,
Глодать чужие кости
И разносить по Сретенке
Наветы, слухи, сплетенки.
Они для невидимки
Вкусней куска грудинки.
 
 
Казалось бы, такую шавку
Должны давно загнать под лавку,
Ан нет! Какого-то рожна
Собакам всем она нужна.
 
 
Видать, у многих ставки
На подлый норов шавки…
 

Крот в запое

 
Однажды крот полуслепой
Ушёл в классический запой.
Задраил крепко люк в норе,
Водой разбавил спирт в ведре,
Успел пельмешек налепить,
Вздохнул, всплакнул и… начал пить,
Всему придумав оправданье:
Мол, одиночество, страданье…
Да и откуда взять веселье,
Когда повсюду подземелье?
 
 
Спирт шёл легко. Размякло тело,
Душа общенья захотела,
И ощутил наш друг решимость,
Проверить ночью всех на вшивость.
 
 
Сначала крот звонил хорьку
И предложил сходить к ларьку,
Но тут же трижды плюнул в трубку,
Грозя зверьку испортить шубку.
Потом звонил знакомой выдре:
«Алло! Ты, крыса, сопли вытри!
И кстати, передай ежу,
Что с ним я больше не дружу!»
Потом глумился крот над белкой,
Крича, что спать с обычной грелкой
Ему гораздо интересней,
Закончив спич какой-то песней.
 
 
Ещё беседовал с енотом,
Назвав его скотом и жмотом,
И крайне эмоционально
Задел вопрос национальный.
Кричал ужу, что верит в Бога,
А тот в гадюк, и то – немного…
Напомнил мышке полевой
О пользе жизни половой.
 
 
Короче, пьяный до утра
Крутил на трубке номера,
А после рухнул с табуретки
В свои окурки и объедки.
Бунтарь, ведомый мелким бесом,
С родным себя поссорил лесом.
 
 
Мне жалко моего героя.
Он вряд ли выйдет из запоя.
 

Манекенщица-коза

 
У манекенщицы козы
Верхами правили низы.
Мне говорить об этом жаль, но
Она давала машинально.
 
 
Отставив зад без задней мысли,
Чтобы на нём козлы повисли,
Коза подруге признавалась:
«Всегда мне всё легко давалось!»
 
 
И вот однажды на банкете
Один вдовец её приметил —
Добропорядочный козёл,
И, кстати, милый фантазёр.
 
 
Он так влюбился… так влюбился,
Что там же к вечеру напился.
С козой мазурку танцевал
И ей копытца целовал.
 
 
Когда обоим стало жарко,
Козёл провёл козу по парку
И у фонарного столба
Воскликнул: «Ты – моя судьба!»
 
 
Погладив козочку, как кошку,
Он преподнёс подруге брошку.
В ответ коза взмахнув ногою,
Ему устроила такое,
Что, задрожав, козёл сложился
И чуть сознанья не лишился.
 
 
Бог знает что творил он сам уж,
В конце концов позвавши замуж
Изнеможённую козу,
И даже вдруг пустил слезу.
Целуя рожки друга страстно,
Коза на всё была согласна,
И говорила, что с козлом
Необычайно повезло.
 
 
Того наполнила истома.
Он проводил козу до дома.
«До завтра, милая!» – «До связи,
Мой дорогой!» Козёл в экстазе
Шепнул: «Ты краше всех невест!»
Коза, смеясь, зашла в подъезд,
В окно козлу махнула мило
И… навсегда о нём забыла.
 
 
А утром, в аэропорту
С другим козлом садясь на Ту
И выпив виски на дорожку,
Нашла случайно в сумке брошку.
 

Туристы

 
В смятенье горничные куры.
Дрожит в рецепции лемур.
В отель «Турин» вселились туры.
Все в шоке, зная этот тур.
Закрылись в номере гиены,
Чета бобров пакует тюк,
И даже крокодилов гены
Подспудно чувствуют испуг.
 
 
Сначала в холле будет пьянка,
Потом начнётся перебранка,
Ужимки, выкрики, подскоки,
А там уж вой под караоке.
К утру закончится «разминка»,
Друзья отправятся на пляж
С морской, вполне доступной, свинкой
Реализовывать кураж.
 
 
Браня безбожие Америк,
Загадят туры чистый берег,
Побьют бутылки у воды
И будут родиной горды,
Мол, мы – породистые туры,
Мильоны стоят наши шкуры!
А тут живут одни козлы,
Мы их завяжем на узлы!
 
 
Когда ж похмельны и понуры
Пойдут бродить по шопам туры,
Дразня в лавчонках местных коз
Пустыми криками «be-cause…»,
То о своей они стране
Испортят мнение втройне.
 
 
Барсук из ближней префектуры
Сказал: «Какого же рожна
Сюда припёрлись эти туры?
У них огромная страна,
Да, видно, мало в ней культуры!»
 

Волк-нарколог

 
Фигура в сером возле ёлок —
Не кто иной, как волк-нарколог,
В лесу известный эскулап —
Весомость слов и ловкость лап.
 
 
Он взял кредит, учёл процент
И основал лечебный центр
На пару с братом, тоже волком,
Короче: «Welcome к нашим ёлкам!..
 
 
Вас ждёт наркоз, гипноз, массаж,
Здоровый сон, песочный пляж,
Овсянка, сок, пюре, варенье
И за три дня восстановленье!»
 
 
В телерекламе бодрый скунс
Так и сказал: «Прекрасный курс!
Я раньше пил, глотал колёса,
Отрезал хвост, лишился носа,
Но пробыл в клинике три дня —
И всё отлично у меня!»
 
 
Жена енота-наркомана
Не заподозрила обмана
И, взявши кучу денег в долг,
Решила: «Нам поможет волк!»
 
 
Енота бедного помыли,
Внушив ему, что он не трус.
И в лапы серому светиле
Вручили, как бесценный груз.
 
 
Увы… Но чуда не случилось —
Наоборот всё получилось…
И дней не пролетело трёх —
Енот наш в клинике подох.
 
 
Святая клятва Гиппократа
Волкам неведома, ребята!
 

Ежовая карьера

 
Карьерный путь ежа был сложен:
Два института. Пять таможен.
Суд. Приговор. Мордовский лес.
Столяр. Укладчик. Хлеборез.
Свобода в восемьдесят третьем.
Вождь с чёрной лентой на портрете.
Пошив джинсы. Продажа порно.
Сеть платных в городе уборных.
Полнейший крах. Заём кредита.
Разборки, крыши и бандиты.
Делёжка денег комсомола.
Презервативы. Кока-кола.
Покупка фабрики в Тюмени
И бренда «Вкусные пельмени».
Медь, алюминий, лакокраска.
Опять полнейшее фиаско.
Созданье партии и фонда.
Жена – модель, как у Джеймс Бонда.
Отъезд на время из страны.
Измена курса и жены.
Опять заём – сума и сумма.
Телеканал. Борьба. Госдума.
Триумф. Богатство. Компромат.
ОМОН. Облава. Автомат.
Условный срок. Надёжный друг.
Шенген. Пластический хирург.
Взамен иголок – рыжий ворс,
Передний зуб, пятнистый торс.
Во лбу железная пластинка…
Теперь наш ёж – морская свинка.
 
 
В морали явная крамола:
Венец карьеры – смена пола.
 

Автосвадьба

 
Раз шестисот какой-то «мерседес»
Влюбился, и представить трудно, в «Ниву»!
«Ниссан» ворчал: «…Его попутал бес,
Ведь эти “Нивы” продают на вес», —
И по-японски щурился глумливо.
 
 
«Нам надо образумить дурака, —
Шептал “рено” серебряной “октаве”. —
Пускай он перебесится пока,
Об “Ниву” поцарапает бока
И сам прозреет в мыслях о подставе!
 
 
А «мерседес» – настырный ухажёр —
Таскал невесте зимнюю резину,
Свозил её к родителям в офшор,
Покрасил там и перебрал мотор,
И видел в «Ниве» жизни половину.
 
 
Вороной белой чёрный «мерседес»
С тех пор прослыл средь равных и блестящих,
Навечно застрахованных повес,
Шныряющих с мигалками и без,
Над скобками и пробками парящих.
 
 
«К нему пора наведаться с врачом, —
Подзуживал “ниссан” сестру “тойоту”,
А то наш “мерин” скоро с “москвичом”
Попрётся на рыбалку и причём
Не оскорбится, дурень, ни на йоту».
 
 
Тем временем влюблённые давно,
На ниву «Нивы» съездив под Коломну,
Презрели напрочь домыслы «рено»,
Купили к свадьбе кольца и вино
И подружились с танковой колонной.
 
 
На свадьбе их, увидев БТР
И новый танк, притихли иномарки…
«Нам с “мерседеса” нужно брать пример!» —
Воскликнул бумер. В нём сидящий мэр
При этом разорился на подарки.
 
 
Автомобили пили до утра,
Бензин друг в друга щедро заливали,
И смачно новобрачных поздравляли,
И на «нейтралках» песни завывали,
Косясь на бэтээров номера.
 
 
И лишь отец невесты, старый ЗИЛ,
Что хлеб возил, сказал, украдкой танку:
«Да кто б из них сюда приколесил,
Чтоб в комплиментах выбиться из сил,
Когда б не страх пред пушками. Не так ли?»
 

Секта

 
Не видя должного эффекта
В простом течении реки,
Один карась подался в секту,
Советам близких вопреки.
 
 
Его там приняли как брата,
Кормили свежим червяком
И дали адрес интерната:
«Рабы не рыбы. Точка. Корм».
 
 
Со всеми дружба завязалась,
Но начал я издалека…
Да, кстати, секта называлась
«Крючок седьмого червяка».
 
 
«Открой для неба чакры-жабры,
Благую весть на дно неся», —
Так говорили сёстры-жабы,
В плавник целуя карася.
 
 
«Ты стал нам вроде кара-сына, —
В корягах булькал угорь-маг.
Забудь свой образ карасиный
И отрекись от прежних благ!»
 
 
Застыв на камне без движенья,
Сипел полип, впитав мазут:
«Неси сюда все сбереженья,
Освободись от лишких пут!»
 
 
Карась отдался «высшей воле»,
Унёс из дома всё, что мог,
И то ли скоро сгинул, то ли
Попался, бедный, на крючок.
 
 
А может, просто в этой секте
Случилось сдохнуть рыбе всей…
Не в этом суть, а в том, что сети
Ждут легковерных карасей.
 

Циники

 
«Цинизм, – доказывал козёл, —
Есть минимальное из зол!
Не хочешь стать клиентом клиник, —
Будь, как и я – здоровый циник!»
 
 
Баран кивал и слушал друга.
Они брели по краю луга
Вдоль помутневшего пруда,
В котором стухла вся вода.
 
 
Козёл учил: «Есть много вредных
Моральных догм. Они для бедных.
И ты успеха не добьёшься,
Коль в этот омут окунёшься!»
 
 
Описав иву, закурили.
Козёл продолжил: «Правда – в силе!
Будь, как орёл, могуч в полёте!
А сила, брат, она в расчёте!
 
 
Коль не сглупишь и не отступишь,
То всё, что взять не сможешь – купишь!
Не тот уж век, не тот уж луг,
Чтоб сострадать кому-то, друг!
 
 
Найди овцу с богатым папой,
Мозги любовью ей прокапай
И, не страдая, не любя,
Наплюй на всех, кроме себя!
 
 
Баран со старшим согласился,
А тот случайно оступился,
И в пруд упал, где грязь да муть.
Хлебнул воды и стал тонуть…
 
 
Козёл вопит:
           – Тону! Ей-богу!
Спаси, братан, подай мне ногу!
Баран в ответ:
            – Чего ты плачешь?
Скажи конкретно, сколько платишь?
Моё условие – полтинник!
И ты спасён.
          – Какой ты циник!
– Таков наш век! Учил ты сам!
Ну что согласен?
            – По рукам!
Кивнул козёл, потом икнул,
Пошёл ко дну и… утонул.
 
 
Баран потом три дня грустил
О том, что деньги упустил.
 

Луна и солнце

 
В любое видная оконце,
Хвалилась полная луна:
«А я и есть на небе солнце,
И власть над светом мне дана!
 
 
Я освещаю снег и ёлки,
Всем тварям божьим свет даю,
И даже сумрачные волки
От страха воют в честь мою!
 
 
При мне Медведица Большая,
Как пёс лежит в ночной золе!
И всё на небе я решаю,
И я – хозяйка на земле!»
 
 
Но только солнце появилось,
Блеснули стрелки на часах —
Как сахар в чае растворилась
Луна в рассветных небесах.
 
 
Ночную сценку вам представив,
Я вывод делаю простой:
Вот так в отсутствие хозяев
Холоп бахвалится собой.
 

Бычок

 
Бычок от папирос «Казбек»
Ругался, дотлевая в урне:
«Ужасные сердца! Ужасный век!
И люди в нём – развратники и дурни!
У злого рока мы под колпаком,
Безвольные, как стая мелкой тати.
Будь всё не так, я мог бы стать быком
Иль, на худой конец, бычком в томате!
Я обладал талантом и умом,
Слыл в нашей пачке первой папиросой,
Чтобы в конце концов лежать с дерьмом
И слыть плевком, ничтожеством, отбросом…
О, как несправедливо всё вокруг!
Бессмыслица! Мне в пору удавиться…»
Бычок затих и скорчился от мук.
В бесславии угас, как говорится.
 
 
Перо запрятав в лоно колпачка,
Подумал я, смеясь: «Мораль такая —
Не надо славить белого бычка,
Который падал с досочки, вздыхая».
 

Крысы

 
На день рожденья рыжий лис
Позвал троих подружек-крыс.
«Устрою творческий бардак! —
В блаженстве думал холостяк. —
Тусовка, травка, а потом
Их заманю на сексодром!
Зажжём по-взрослому! Ведь крысы
В постели сущие актрисы!»
 
 
Пришла суббота. Стол ломился.
Блестел хрусталь. Шашлык дымился.
И, указав на яства, лис
Сказал игриво крыскам: «Плиз-з-з…»
 
 
Пошла гульба. Накрасив губки
Подружки пели, сбросив юбки,
Хвостами мучили гитару
И подливали юбиляру.
 
 
Очнулся рыжий аж во вторник!
(Его нашёл в овраге дворник)
В одних трусах и мордой вниз
Лежал в крапиве бедный лис.
 
 
В лесу сороки стрекотали:
«У лиса крысы всё украли!
Хотел веселья безобразник,
А получил крысиный праздник!»
 
 
Мигрень, тревога, месяц сплина —
Набор последствий клофилина.
Всю жизнь, как будто наважденье,
Лис помнил этот день рожденья…
 

Амёба и Рина Зелёные

 
Однажды амёба зелёная,
Уставясь в экран голубой,
Увидела Рину Зелёную,
И, вспыхнув мечтой голубой,
В актрису навеки влюблённая,
Как пифия стала блажить:
«Тоска в нашей луже зелёная,
А мне бы, амёбе, пожить!
Не вечно же ёрзать на пуфике,
Спиваться, дряхлеть да нищать,
Болтать с инфузорией-туфелькой
И водных жучков совращать…»
Амёба рассталась с подружкою,
Записку оставив хвостом:
«Я стану сначала лягушкою —
И, может быть, птицей потом!»
Сменила свою конституцию
Амёба без всяких затей.
Вот так началась эволюция,
С простого кино для детей.
 

Первая любовь

 
Слон-подкаблучник, вымыв пол,
Украдкой сел смотреть футбол,
Но тут домой пришла слониха,
И он узнал почём фунт лиха…
В который раз попал наш друг
Супруге верной под каблук.
Сумев на службе не устать,
Она скомандовала: «Встать!
Я целый день верчусь, как робот,
А он на пузо свесил хобот
И тупо смотрит, как мужчины
Пинают шарик из резины…
Вставай, лентяй, готовь мне ужин!»
И, пнув ногой под хвостик мужа,
Слониха в ванну улеглась,
Смывая тушь с довольных глаз,
А слон, всплакнув, протёр морковь
И вспомнил первую любовь.
 

Утюг и мясорубка

 
Средь сорочек, блуз и брюк
Жил да был один утюг…
Выводил на брюках стрелки —
Тем и сглаживал досуг.
На гладильной он доске
Коротал часы в тоске,
О жене мечтал украдкой
И о малом утюжке.
 
 
Удлинитель – старый друг —
Разрешил проблему вдруг!
И на кухне подружился
С мясорубкою утюг.
Тот, влюбившись, мясорубку
Обещал свозить в Алупку
И, добавив в мясо перца,
Предложил ей шнур и сердце.
 
 
От напора в мясорубке
Даже треснули две трубки.
Сделав фарш из хлебной корки,
Мясорубка говорит:
«Ты отечественной сборки,
Утюжиный инвалид.
И вообще ты мне не пара
Нет в носу дыры для пара,
В эбонитовом реле
Вечно стрелки на нуле.
Нет названья фирмы даже,
А гляди ж, и он туда же…
 
 
Вот мой будущий супруг
Упакованный утюг.
Есть и надпись “Таиланд”
Там где лейбл – там талант!
Он уж точно не битюг,
Он продвинутый утюг!
Так что ты, “жених”, затухни
И ползи в чулан из кухни…»
 
 
Загрустил наш утюжок,
От расстройства брюки сжёг —
Утюги почти как люди,
И у них бывает шок.
 
 
Что же наша мясорубка,
Горделивая голубка?
Как живёт она с дружком
Таиландским утюжком?
Пусть с коммерческою жилкой
Иностранец, да вот с вилкой
У него, увы, беда —
Не влезает никуда.
 
 
Утюжки! Взглянув на губки,
Опасайтесь мясорубки!..
 

Хомяк-депутат

 
Один хомяк был избран депутатом
За то, что лучше всех ругался матом.
Когда подъехал к Думе чёрный джип
Он вышел и сказал… пип-пип-пип-пип…
 
 
На первом же пленарном заседанье
Хомяк изрёк коллегам в назиданье
Такое, что от гордости осип,
Но, в частности, отметил… пип-пип-пип…
 
 
А вечером в элитном ресторане
Отведал хомячина «Мукузани»
И произнёс, поймав на вилку гриб:
«Я пью за тех, кто…» пип-пип-пип-пип-пип…
 
 
Потом он похвалился другу детства:
«Живу теперь с мангустом по соседству
В Барвихе дом, в пруду полсотни рыб,
Не жизнь, а полный… пип-пип-пип-пип-пип…
 
 
Сейчас хомяк де-факто и де-юре
Начальник в Комитете по культуре —
Ни дать ни взять:
Хомяк – культурный тип!
Добавить к басне нечего… пип-пип…
 

Удавочка

 
Удава в армию призвали.
На медкомиссии признали,
Что он как тело инороден,
Но к строевым занятьям годен.
 
 
«Ползти служить – сыновний долг», —
Изрёк полковник, серый волк
Когда удав лежал на мате
В змеином райвоенкомате…
Волк говорил: «Не пресмыкайся
И с неудобствами свыкайся,
Поползновений не имей,
Воздушных змей пускать не смей».
И улыбнулся: «Погляди
Учебный фильм “Ну, погоди!”».
 
 
В змеином горле встал комок.
Удав на хвост надел сапог,
Вздохнул, подальше пнул кокос
И робко в армию пополз.
Его как змея и мужчину
Не испугала дедовщина.
 
 
А вот и часть. На КПП
Храпит сержант на канапе,
У танка прапорщик поддатый,
И всюду кролики – солдаты…
 
 
«Не служба – мёд!» – решил удав,
Гражданку[1]1
  Здесь: гражданскую одежду.


[Закрыть] прапорщику сдав. —
Я буду кроликов глотать
И вот под той зениткой спать…»
 
 
Но ошибался змей ползучий,
Над ним уже сгущались тучи.
Он просто плохо знал устав,
Где чётко сказано: «Удав
На пограничной полосе
Такой же кролик, как и все.
В противном случае удава,
Не признающего устава,
При всех бойцах кладут на столик
И разрезают на семь долек…»
 
 
Известно всем: на службе время
Водою капает на темя
И у бойца меняет нрав.
Через неделю наш удав
Бил в барабан, морковку грыз,
Подпрыгивал, боялся лис,
Стал суетлив и безотказен,
Пушист хвостом и глазом красен.
А через год погранзастава
Уж не узнала в нём удава.
 
 
Смешно читателю до колик:
Заполз удав, а вышел кролик.
В глазах тоска, в кармане справка,
Что не удав он, а удавка.
 
 
Для не имеющих хребта
Сгодилась бы удавка та.
 

Компромат

 
Конь-коммерсант с бобром-министром,
Размявшись поутру игристым,
Взялись обзванивать бордели
И узнавать почём модели…
 
 
Бобр выбрал кобру, зебру – конь
«Поверьте, девочки – огонь», —
Мяукнул в трубке голос киски.
…Друзья допили конский виски
И, впав в экстаз, как в хлопья ваты,
На пару предались разврату.
На огонёк зашли две пони.
Смешались в кучу кобры, кони:
Кто ржал, а кто диваны грыз,
Болтались пони гривой вниз,
Игриво встав на табуретку,
От страсти зебра стала «в клетку»
В гостиной дым стоял столбом —
Так веселились конь с бобром.
Потом сантехники в биде
Нашли подкову и т. д.
 
 
А через день во всех газетах,
В ларьках на видеокассетах
Представлен был один сюжет:
Две в стельку кобры в неглиже
И бобр в таком приватном виде,
Что мидии притихли в МИДе…
 
 
При обсужденье пасторали
Все говорили о морали.
Бобра отправили в отставку.
В закон о СМИ внесли поправку…
 
 
«А что с конём?» – читатель спросит.
Всё так же конь погоны носит
И с кем-то пьёт апперитив,
Готовя фотообъектив.