Текст книги "Мурло"

– А мы, вот, Кать, про Степана Фёдоровича заговорили, – сказала Нина, усаживаясь.

Катя посмотрела на мать с отвращением. Когда Светланы не было рядом, Катя оправдывала лишний вес и общую непривлекательность матери её возрастом, но, видя перед собой красивую женщину, равную матери по годам, она, сама того не желая, всякий раз сравнивала их и презирала родительницу.

– Как вы на кладбище съездили? Ничего?

– Ничего, нормально, – сухо ответила дочь.

– Как он, Степан Фёдорович-то? Не пустил слезу?

– Пустил, пустил. Ещё как пустил, – сказала девушка. – Вы про ситуацию, тёть Свет, в курсе вообще? – обратилась она к Светлане,

– Ну, в общих чертах, – улыбнулась гостья.

– Поясню, если вы не в полной мере осведомлены, – Кате нравилось так изъясняться с теми людьми, которые могли это оценить.

Со своими родителями, Егором, его родителями, друзьями девушка никогда не старалась говорить красиво, однако в разговоре со Светланой она всегда долго думала, прежде чем сказать, делала паузы и насильно заставляла себя не заполнять их мычанием, подбирала точные слова, вспоминала фразеологизмы – в общем, всячески старалась угодить учительнице.

– Никто, как вы знаете, из родственников дяди Жоры к нему на похороны не приехал. Более того, никто не приезжал даже тогда, когда он ещё был жив.

Дверь в сенях открылась, и послышался уличный гул. Нина сорвалась с места. – Пойду Егорку встречу, – сказала она.

– Ты рассказывай, рассказывай, – обратилась Светлана к отвлёкшейся Кате.

– Ну вот, – сказала Катя и задумалась. – О чём это… Ах да. Как вы, должно быть, знаете, из дома Георгия Аркадьевича стали таскать вещи. Родственники всё не объявлялись, и вот на третий месяц отец решил до них достучаться. Степана Фёдоровича нам его родственники и выслали. Знаете… – начала высказывать Катя своё мнение о Домрачёве.

В кухню громко вошёл Егор с широко улыбавшейся Ниной. – Здравствуйте, Светлана Григорьевна, – улыбнулся Егор, увидев за столом свою прежнюю учительницу.

– Здравствуй, Егор, – улыбнулась Светлана.

– Садись, садись, Егорушка, – усадила его за стол Нина. – Чего кушать будете? Есть борщ: только сварила. Блинчики с утра ещё остались, мяска потушила. – Ох, тёть Нин, – Егор, тяжело вздыхая, коснулся живота, – мы же только от моих. Накормили нас.

Катя с нетерпением смотрела то на жениха, то на мать. Светлана заметила её взгляд и с умилением улыбнулась. Женщина понимала желание Кати покрасоваться перед ней, поговорить с ней, она чувствовала, что эта девушка влюблена в неё, и потому смиренно, изображая заинтересованность, слушала рассказ Кати о том, что Светлане только что поведала Нина. Учительнице было приятно нравиться людям, тем более молодым. К тому же Катю приятно было слушать. – Ну чайку хоть с блинами попейте, – уговаривала Нина.

– Попьём, попьём, – через силу улыбаясь, согласился Егор. – Немножко можно. – Ну, – дождавшись паузы, заговорила Светлана, – и что же, Кать, на кладбище? – Вот, – подготовившись, отчётливо заговорила Катя, – говорю: мне поначалу Степан Фёдорович показалc… – А, это ты за гостя вашего, – перебил её Егор. – Спасибо, – обратился он к Нине и свернул блинчик треугольником на тарелке, которую она поставила на стол перед ним.

Катя уничтожающе посмотрела на него: она всегда сильно волновалась при встрече со Светланой и, не желая того, презирала всех, кто окажется с учительницей рядом.

– Ну, ну, Катенька, – подбодрила её Светлана.

Нина чувствовала, что дочери нравится Светлана, и умилялась этому, но ревновать и не думала.

– Ну, – улыбнулась Катя, смотря на стол перед собой, – я говорю, что сначала мне Степан Фёдорович показался неприятным, грубым и даже каким-то глупым. – Ну что ты, Кать, наговариваешь на человека? – перебила её мать. – Хороший человек, по-моему.

– Я же говорю, мам, мне так сперва показалось, – объяснила дочь. – И неспроста мне так показалось. Согласись: вёл он себя странно, говорил что ни попадя или вообще молчал. Мне показалось, что он разговор поддержать не может, будто бы он какой-то далёкий от всего человеческого.

– Понимаете, о чём я? – обратилась она к Светлане.

– Понимаю-понимаю, Кать, – заверила её Светлана.

– Но то, что случилось на кладбище, всё перечеркнуло, – Катя взяла многозначительную паузу. – Никогда я до сих пор не видела такого сильного проявления чувств. Вы представьте себе взрослого мужчину, на вид сурового, рыдающим, как мальчишка. Не поверите: он упал на колени прямо на могилу и истошно завыл. И это на глазах у меня, у отца. Мне, честное слово, стыдно за себя стало, что я сначала так о нём дурно подумала.

– Так прямо и зарыдал? – скептически уточнила Нина.

– Ну я же говорю.

– А мне он всё равно каким-то чудны́м показался, – сказал Егор.

– Да это ж он после кладбища был, – оправдывала Катя перед Светланой Домрачёва. – Мы просто, когда домой ехали, случайно с Егором на дороге встретились, и Степан Фёдорович был весь задумчивый, и от этого не поздоровался с Егором. Кажется, он человек думающий. Полагаю, вам бы было интересно с ним познакомиться.

Светлана в смущении широко улыбнулась, показав ровные зубы, а Нина и вовсе засмеялась. На волне веселья Егор тоже улыбнулся.

– Чего вы? Я серьёзно говорю: вам бы было интересно с ним познакомиться. Как литератору.

– Куда же я денусь? – сдалась Светлана, скрывая от сотрапезников план, который родился у неё в голове: она подумала, что было бы замечательно, приревнуй её Федя к этому Степану Фёдоровичу.

– Познакомлюсь обязательно. Они же скоро приедут?

Нина удивлённо посмотрела на подругу. «Не в её это стиле: знакомиться с мужчинами в отсутствие мужа», – подумала хозяйка. Нине стало неприятно.

– Как же, скоро, – сказала Нина. – Небось, час только как сели удить.

– Да что ты, мама? – недовольно сказала Катя. – Разве они больше в такой мороз просидят? Я думаю, они не позднее, чем через час, приедут. Вы же не торопитесь? – обратилась она к Светлане.

– Куда же мне торопиться? У нас каникулы, – улыбнулась она.

– Вот и замечательно, – обрадовалась Катя.

Нина искоса посмотрела на дочь с подругой, но, отгоняя от себя дурные мысли, обратилась к зевающему Егору.

– Чего ты, Егорушка, устал, поди, на работе?

– Да, тёть Нин, поспал бы, если честно, – искренне заявил он.

– А то ж я и смотрю: мучаешься весь, – душевно сказала Нина. – Пойдём постелю тебе, да поспишь часок-другой.

Егор вопросительно взглянул на Катю.

– Поспи, поспи, – разрешила она, и он, улыбнувшись, встал из-за стола.

Когда Нина с Егором вышли, Катя обратилась к Светлане:

– А у вас, тётя Света, как дела?

– Да как дела могут быть? Хорошо, обычно: муж, дети, хозяйство, скоро ещё и работа – всё стабильно, – меланхолично улыбаясь, сказала Светлана. – Не жалеете, что в деревне остались? – спросила Катя про то, что ей всегда хотелось знать.

Сердце её быстро застучало, в глазах слегка помутнело, уши нагрелись. Она сама от себя не ожидала, что напрямую об этом спросит. – Отчего ж жалеть? – улыбнулась Светлана. – Будь у меня в своё время выбор, остаться или уехать, то, может, и жалела бы, а так чего жалеть? На судьбу дуться? – Ну как же? – расстроилась Катя. – Вы же в Уфе учились. Отчего ж там было не остаться?

– Не так, Катенька, это просто: немалых денег это требует, да так я к городу и не привыкла за четыре года.

Катя загрустила. Она никогда не спрашивала Светлану про город. Видимо, боялась, что единственный человек из всего села, который её понимает, разобьёт её грёзы о действительность. Самый страшный ответ, который только мог прозвучать, прозвучал, но Катя, хоть и расстроилась, не разочаровалась, а разозлилась на себя и на Светлану – ей только больше захотелось в город. – Неужели вам здесь нравится? – брезгливо спросила Катя.

– А что здесь может не нравиться? Свежий воздух, природа, натуральные продукты, никакого шума. Всё спокойно, почти без преступлений. Люди добрые, милые, – Катя всё больше злилась на учительницу.

– И вам не надоедает это спокойствие? Вы простите, если я говорю неприлично, – одёрнула себя Катя. – Мне просто интересно знать, потому что я, признаюсь вам, сейчас больше всего на свете хочу жить в городе: расти там и развиваться. Извините, пожалуйста, вы, если не секрет, на кого учились? – Да что «извините»? – улыбнулась Светлана. – Не секрет: на филолога я училась. – И вам не грустно от того, что вынуждены работать школьным учителем? – Мне, Катя, работа моя нравится. Я люблю с детьми общаться. Они, знаешь, они, как это сказать… – задумалась Светлана.

Катя приготовилась к важным словам.

– Они как такие нравственные индикаторы, что ли. Они, пятый-шестой класс, всё чувствуют, и понимают, и не дают тебе самой попортиться. С седьмого, правда, дуреть начинают, но вот до этого с ними одно удовольствие работать: такие чистые, добрые.

Катя грустно взглянула на стол и больше за вечер так толком глаза свои и не подняла. Когда Нина вернулась, подруги заговорили на всякие общие темы, засплетничали. Пару раз они вспоминали о мужьях, но Светлана ни словом о досках не обмолвилась. Нина же, несмотря на присутствие дочери, высказала всё, чем не устраивал её муж. Особенно зло она отзывалась об их рыбалке со Степаном Фёдоровичем. Звучали слова «дурость», «ребячество», «детство», «жопа» и «козлина». Светлана, когда Нина критиковала Гену, смотрела на Катю, но та и бровью не вела: она думала о своём и печалилась.

Прошло два часа. Стемнело. Женщины переживали за рыбаков. «Не случилось ли чего?», – боялась Нина. Она последними словами ругала мужа за то, что он заставлял её нервничать. Ругала, чтобы меньше представлять подробности возможных происшествий. Тем самым она пыталась убедить Светлану с дочерью, но прежде всего себя, в том, что всё хорошо: разве что напились и не могут закончить рыбалить. Однако, увидев пропущенные звонки от Домрачёва (она записала номер, когда звонила его матери), Нина заволновалась всерьёз и стала упрашивать Катю съездить с Егором поискать их. Катя долго сопротивлялась, уверяла, что всё в порядке (ей не хотелось будить Егора и принижать мужественность Домрачёва в глазах Светланы), но в итоге поддалась уговорам. Недовольный спросонья Егор завёл машину, и они поехали.

По дороге молчали. Когда увидели силуэт жёлтой «Газели», Егор зло прошипел: – Я же говорил, что всё в порядке.

Но, когда они подъехали ближе, стало видно, что «Газель» висит над пропастью и держит её только сосна. Машина остановилась, и Катя выбежала из неё. Она с фонариком в телефоне заглянула в салон «Газели», но ничего, кроме снастей и стульев, в нём не нашла и испуганно посмотрела на Егора.

– Ты не волнуйся: всё в порядке, они, наверное, не смогли уехать и пошли пешком, – Егору не хотелось успокаивать девушку – он лишь хотел, чтобы она прекратила его донимать. Сонный, он вечно злился.

Катя трясущимися руками набрала матери.

– Мама! В машине их вещи, но самих нет! Они врезались в дерево и куда-то делись! – Не разводи панику! – шикнул Егор.

– Не знаю, не знаю! – отвечала на что-то Катя. – Что нам делать, скажи?

– Скажи: поедем по дороге и будем их высматривать! – громко шептал Егор. – Слышишь? Скажи…

– Да, мам, я не знаю! Мы приехали, а тут…

– Дай-ка сюда, – Егор вырвал у неё телефон. – Да, тёть Нин, это я. Вы не паникуйте. Катя напугалась просто. Э-э-э… Тут ничего такого: они, видать, когда выезжали, заглохли, покатились вниз и в сосну врезались. Я смотрю, там колёса задние висят. Видать, не смогли выехать. Думаю, они пешком пошли или подцепили кого. Скорее всего, второе. Но мы сейчас проедем обратно и будем их высматривать. Да, хорошо. До связи, – Егор бросил трубку.

– Ну что? – спросила Катя, кусая ногти.

– Нормально всё, говорю я тебе. Не грызи ногти. Не грызи, говорю! – повторил он громче.

Она одёрнулась и убрала руки в карманы.

– Поедем сейчас обратно, будем их высматривать, но, думаю, если они и пешком пошли, то по озеру, а не вдоль дороги: так быстрее.

7

Ветер завывал, поднимая в морозный воздух снежные вихри. Домрачёва трясло. Его зубы стучали. Гена пытался сдерживать смех, но ничего не мог с собой поделать: стук Степановых зубов страшно веселил его. Когда он смеялся, его самого начинало трясти. Он чувствовал, как его органы дрожали, и сжимал челюсти. Щёки рыбаков уже перестали что-либо ощущать. Мелкие снежинки врезались в их лица. Но ярко-красная кожа, как каменная стена, лишь отбивала эти атаки. Пальцы рук Домрачёва едва шевелились. Генины же были в тепле (в плотных перчатках и глубоких карманах). Пакет с уловом мерзко шелестел, закручивался и раскручивался, ударяясь о колени Степана Фёдоровича. Он уже подумывал о том, чтобы бросить пакет и идти налегке. Но приближавшийся свет деревенских окон подбадривал Степана, и он отгонял от себя эти мысли.

Когда рыболовы добрались до берега, сил для радости не осталось. Они стали молча взбираться по заснеженному склону. Снег засыпа́лся в валенки, но ни Степан Фёдорович, ни Гена не обращали на это внимания. Они надеялись сразу же встретить машину, которая подкинула бы их до дома, но надежд своих не высказывали, потому что боялись в них разочароваться. Домрачёв в своей фантазии ушёл дальше Гены: он думал, что если через пять минут их не подберёт машина, то он, забыв о стеснении, вломится в ближайший дом.

Едва они поднялись, в глаза им ударил свет фар. Они, как рабы, с которых только что сняли цепи, сломя голову кинулись к автомобилю, размахивая руками и крича: «Эй!» Машина остановилась, и из неё вышла Катя.

– Папа! – воскликнула она.

Гена ничего не ответил. Подбежав, он задёргал ручку двери.

– Печку включи! – приказал он Егору, как только сел на ледяное сиденье.

Тот, усмехнувшись, включил печку на полную мощность. В это время Домрачёв с Катей тоже сели в машину.

– Поехали, – сказал Степан Фёдорович, трясясь, как отбойный молоток.

– Чего ж у вас случилось? – поинтересовался улыбавшийся Егор.

– Потом, – скупо ответил Гена.

– Ветрено, – сказал Домрачёв.

Нина следила за двором через окно в сенях. Светлана стояла рядом и успокаивала подругу.

– Едут, – сказала Светлана, заметив вдалеке огни фар.

Нина машинально накинула на себя куртку и обула валенки.

Егор вылез из машины. Из задних дверей показались две трясущиеся головы.

– Чего ж не позвонили? – обрушилась она на Егора.

– Да не успели – только подобрали.

Нина стала подталкивать рыбаков к дому.

– Бегом в дом!

Попрощавшись с хозяйкой, Егор сел в машину и поехал с Катей в «Ирину» – сельское кафе, где по вечерам собиралась молодёжь и куда после одиннадцати стекалась вся деревня, потому что там круглосуточно продавали алкоголь.

В сенях, сияя улыбкой счастья, пропавших встречала Светлана. Она мило поприветствовала их. Но они молчали, дрожа, смотрели вниз, стаскивали с себя валенки онемевшими руками.

– Садись, давай стяну, – сказала Нина мужу.

Он сурово посмотрел на неё и захотел отказаться от помощи, но, поняв, что без неё обувь не снимет, побеждённый, сел на пуфик. Нина с трудом стягивала валенки с мужа: вымокшие носки прилипли к войлоку. Домрачёв глянул на ноги друга и оставил попытки снять с себя сапоги.

– Присядьте. Давайте я вам помогу, – участливо сказала Светлана, заметив взгляд Степана Фёдоровича. Она подошла и нагнулась.

– Не надо! – строго сказала Нина. – Я сама.

– Да что ж я, валенки снять не в силах? – улыбнулась она и обратилась к Домрачёву: – Давайте ногу.

Смущённый, он медленно поднял ногу и уставился на белокурую голову Светланы. Когда она коснулась его ноги, тело его резко потеплело и заледеневшие щёки стали оттаивать.

Нина резко, со злобой потянула за валенок мужа, и сапог слетел с его ноги.

– Эй! – вскрикнул Гена. – Больно же.

– Прости, – виновато сказала Нина и потянулась ко второй ноге.

Домрачёв засмотрелся на Светлану. Когда она стащила с него валенок, он заволновался, что его носки за день стали дурно пахнуть и что на них могли быть дырки. Степан Фёдорович быстро поставил ногу в мокром носке на пол и попытался поджать пальцы.

– Снимайте носки, – сказала ему Светлана, стаскивая второй валенок, – вымокли все.

Домрачёв выполнил приказ. Сняв носок, Степан не знал, куда его деть. Мужчина скомкал его и спрятал под полкой с обувью.

Когда женщины стянули с рыбаков валенки, Гена повёл Степана Фёдоровича в кухню.

– Нин, – обратился хозяин к жене, – налей согреться.

– Щас! – строго крикнула она, войдя в кухню. – Не хватило? Козлина! Зараза! – Нина стала бить Гену полотенцем.

Он, вжав голову в плечи, ахал.

– Куда «Газель» дели? – обратилась она к Степану Фёдоровичу, угрожающе сжимая в кулаке полотенце.

Его слезившиеся глаза забегали.

– Замёрзла она! – зло ответил Гена. – Не смогли уехать. Не трогается. – Ой! – широко раскрыв глаза и прикрыв рот, сказала Светлана и спросила Домрачёва: – Это ваша машина, да? – Его, его! – ответила Нина, повернулась к мужу и замахнулась полотенцем: – Нарыбалился?

– Ну хватит, Нин, – смущённо улыбнувшись, сказала Светлана. – Дай людям в себя прийти.

– Да, – подхватил Гена, – дай людям согреться!

– Я тебе согреюсь! – Нина ударила его.

Домрачёв стоял в стороне и виновато смотрел на хозяйку.

– Ну правда, – наконец сказал он, – Гена не виноват. Это я не смог тронуться. Вот мы и укатились. Зато рыбу принесли, – он протянул Нине пакет с уловом.

Она устало посмотрела на пакет, усмехнувшись, вяло взяла его и спрятала в холодильнике.

– Ладно, пойдём переоденем вас, – сказала хозяйка Домрачёву и вышла из кухни.

Она принесла вещи Гены и отдала их гостю. Он пошёл в комнату и переоделся. Степан Фёдорович расстроился, что их с Геной улов не произвёл ожидаемого фурора. Вернувшись в кухню, он косился на Нину и ждал, вдруг она опомнится, но скоро перестал думать о ней.

Нина успокоилась. Светлана улыбалась. Домрачёв не сводил с неё глаз. Гена радовался тому, что всё закончилось и что он приятным вечером пил чай в хорошей компании. Они вчетвером сидели в кухне за оживлённым разговором, то и дело заливаясь смехом облегчения.

Когда Степан Фёдорович смотрел на Светлану, он краснел, как подросток. В тёплых вещах Гены он чувствовал себя дураком. Колючий шерстяной воротник свитера спрятал его худосочную шею. Длинные рукава то и дело сползали на кисти. Широкие штаны на талии были обмотаны верёвкой. Домрачёв хотел выпрыгнуть из вещей, потому как он порядочно отогрелся и уже начинал накаляться. Этому также способствовали горячий чай с мёдом и чувственный взгляд Светланы, обращавшийся не только к хозяевам, но и к нему. Он не знал, куда деть свои глаза, когда Светлана смотрела на него и тем более когда говорила с ним.

– Знаете… – сказала она. – А Катя так хотела, чтобы я с вами познакомилась. – Да что вы? – удивился Домрачёв и попытался скрыть радость, нахлынувшую на него. Но трясущиеся губы и блестящие глаза его выдавали.

– Ага, – буркнула Нина. Ей было неприятно внимание Светланы к Домрачёву.

– Ещё бы! – сказал Гена, почувствовав недовольство жены. – Кто ж с таким рыбаком познакомиться не хочет? Это, видать, у Домрачёвых наследственное, – добавил он и разразился смехом.

Светлана тоже засмеялась. Но ни Домрачёв, ни Нина даже не улыбнулись. Степан Фёдорович даже разозлился на Гену за то, что тот направил разговор в другое русло.

– А чего это она хотела, чтоб я с вами познакомился? – уверенно спросил он Светлану.

– Я, знаете, – словно робея, заговорила она, – учительницей в школе работаю: преподаю детям литературу. И Катя отчего-то решила, что мне как литератору было бы интересно с вами пообщаться.

– Это она верно решила, – сказал Гена, вновь рассмеявшись. – Степан у нас кладезь для литературы, – он хлопнул Домрачёва по плечу.

– Да ладно вам, – смущённо заулыбался гость, – какой я там кладезь. – Ну вы не скромничайте, – сказала ему Светлана. – От всякого человека можно что-то новое узнать, перенять какой-то опыт. Тем более от человека, нам далёкого. Вы из какого города, кстати, будете?

– Ну полно человека расспросами донимать, – сказала Нина и замычала, зачавкала, лишь бы никто не заполнил паузу, которую она взяла, чтобы придумать, что сказать. – Ты, литератор, лучше скажи, где Фёдора потеряла?

– А чего Фёдор? Фёдор на работе, – ответила Светлана. – Кстати, да, – вступил в разговор Гена. – Чего это он у нас давно не был? Обидели чем?

– Его обидишь, – сказала Светлана, улыбнувшись. – Он, Геннадий Александрович, работает много: всё хочет машину купить. Он дома-то не появляется толком. Так что вы на свой счёт не воспринимайте, – Светлана всегда обращалась к Гене на «вы», потому что на «ты» она общалась только с близкими друзьям – таковым Гену она назвать не могла.

– Это дело хорошее, – сказал Гена, недовольный ответом Светланы. Ему не нравилось, когда при его жене кто-то рассказывал о другом мужчине, работающем больше его. – Но во всём надо знать меру. Как это так урабатываться можно, что дома не появляешься?

– А ты учись, – сказала Нина, опередив Светлану. – Видишь, как люди пашут?

– Нечему у него учиться, Нин, – сказала Светлана. – Прав Геннадий Александрович: нельзя работать так, что семьи не видишь. Домой придёт, поест и спать. – А кем же работает? – спросил Домрачёв.

– Ох, Степан Фёдорович, кем только не работает. Он вообще мужик рукастый и умный: технику с Геннадием Александровичем обслуживает на здешнем маслозаводе. Но это ж ладно – нормировано, но ведь он всю деревню чинит: телевизор у кого сломается – он идёт, холодильник – идёт. Да даже машину может починить.

– Я тоже, кстати говоря, слесарь по специальности, – гордо заявил Домрачёв.

– Вот как здорово, – улыбнулась Светлана.

– А вы учитель по специальности? – поинтересовался Домрачёв.

Нина зло смотрела то на него, то на Светлану. Гена улыбался.

– Я филолог. Учитель – это для души.

– Чего вы там наловили, кстати? – Нина поднялась. – Выпотрошить ведь надо.

– О, – Гена обернулся и заговорил сдавленным голосом, – Степан окунька выловил: пожарить можно аль ухи наварить. А я воблы натаскал на засолочку.

Домрачёву не понравилось, что Гена назвал его улов «окуньком», а не «окунем», но он ничего не смог сказать: челюсть будто свело.

– Хорошо сходили, – сказала Нина, заглядывая в пакет. – Три рыбёшки за «Газель».

Домрачёв надулся, скрипнул зубами и зажевал ус, размышляя, как бы вернуть себе честное имя. «Какие же это рыбёшки?» – думал он.

– Ну что ты начинаешь опять? – строго спросил Гена и сразу улыбнулся Домрачёву. – Всё с ней нормально, с «Газелью» этой. Возьмём Егорку завтра да отбуксируем.

– А вы уху любите? – спросил Домрачёв Светлану, когда Нина принялась потрошить рыбу.

– Люблю, а как же? – ответила она. Было в её тоне что-то игривое.

– А я вот не особо люблю. Я рыбу удить, а не есть люблю, – самодовольно заявил Степан Фёдорович.

– Да, Степан у нас рыболов страстный, – вновь рассмеялся Гена. – Всё щуку сегодня хотел вытащить. Может, и больше окуньков бы натаскал, да всё за щукой ходил.

Светлана рассмеялась. И Домрачёв залился краской.

– А у вас, Степан Фёдорович, жена кем работает? – спросила его Нина. – Да она у меня, вообще-то, домохозяйка, – ещё больше смутился он.

Светлана кашлянула в кулак и улыбнулась. До неё стало доходить, почему Нина так себя ведёт, и учительница этому обрадовалась. «Будет даже лучше, если не я, а кто-то другой расскажет Феде, что я флиртую с каким-то мужчиной», – подумала она.

– Правильно, Степан Фёдорович, – сказала она, положив ладонь на его кулак, – женщин беречь надо.

Домрачёв нервно осклабился и решил, что действительно надо.

– Слышишь, Нин? – улыбнулся Гена, обращаясь к жене. – Берегу я тебя, как золото, а ты дерёшься ещё.

– Бережёшь, как же! – оскорбилась она. – А я дома балду пинаю, по-твоему? Стахановец!

– Вот видишь, Свет! – громко сказал Гена. – Бережёшь, бережёшь жену, а она не ценит – только огрызается.

– Сиди ты, – сказала Нина.

– Сиди, – Гена махнул рукой. – Ты бы у подруги женственности поучилась, что ли, ласковости – всё грызёшься да грызёшься. Нет бы с работы встретить, спросить, как день прошёл, чего-нибудь ласкового сказать, налить бы…

– Одно тебе и надо! – перебила его Нина.

– Ну вы посмотрите, – Гена указал рукой на жену и взглянул на гостей.

Они хихикнули.

– Ничему человек не учится: ты ему ласку прививаешь, а он тебя кусает.

– А ты б тогда у Степана Фёдоровича поучился жену беречь, – защищалась Нина. – У него, думаешь, жена такое хозяйство ведёт? А? Как у вас жена, Степан Фёдорович, корову держит, курей держит, огород?

– Ну что ты с больной головы на здоровую! Ты потроши давай, – не дал ответить Домрачёву Гена.

– Когда у вас, Свет, каникулы кончаются? – обратился он к гостье.

– Да вот в понедельник выхожу.

– Я тоже в понедельник выйду, – сказал Гена. – А у тебя, Степан, когда работа? Ехать же надо, поди?

– Скоро, – неохотно ответил он. – Надо дома у дядьки побывать, да поеду.

– А вы ещё не были, что ли? – удивилась Светлана.

– Да всё мы его не отпускаем, – улыбнулся Гена. – Ты, Степан, кстати говоря, сегодня уж не ходи – отдохни маленько. Завтра сходишь.

– Ой, спасибо, Ген, – улыбнулся Домрачёв. – Схожу завтра обязательно, да поеду уже, наверное. Мне тоже в понедельник выходить надо.

– Так скоро? – расстроилась Светлана.

– Работа, – вздохнув, сказал Степан Фёдорович.

– Только познакомились, а вы уже уезжаете. Побудьте хоть до воскресенья, – она смотрела на Домрачёва блестящими умоляющими глазами.

– Чего ты человека неволишь? – вмешалась Нина. – Ему, может, домой поскорее надо.

– Так! – строго прикрикнул Гена. – Ты чего гостей гонишь?

– Кого я гоню? Я, наоборот, волнуюсь. Это ты человека не отпускаешь, а он, поди, и боится тебе сказать.

– Степан, не слушай дуру, – обратился к гостю Гена. – Оставайся. Завтра побудешь, а в воскресенье поедешь.

– Правда, оставайтесь, – согласилась Светлана.

– Останусь, останусь, – заулыбался Степан Фёдорович. Он хотел дать понять собеседникам, что останется лишь из-за их просьб, а не потому, что хочет этого сам. – Тогда завтра ещё встретимся, – обрадовалась Светлана.

– Встретимся, конечно, – смущённо ответил Домрачёв и поспешил сменить тему разговора. – А Катерина куда ж поехала?

Светлана засобиралась домой, когда часы показали семь (Фёдор должен был вернуться с работы). Домрачёв стоял в сенях с Ниной и Геной, провожая гостью. Когда она обняла хозяев, Степан Фёдорович расставил руки. Светлана обняла и его, сказала, что была рада познакомиться, и открыла дверь.

– Вас, может, проводить надо? – спросил её Домрачёв. – На улице уже темно, опасно.

Светлана решила, что это было бы слишком.

– Ну куда вы пойдёте? – спросила его Нина. – Отогрейтесь. Задубели же весь. – Да, правда, – добавила Светлана. – Не ходите. Вам бы в баньку сходить на самом деле.

– Нехорошо, кстати, Свет, одной впотьмах ходить, – сказал гостье Гена и снял с крючка куртку. – Пойдём доведу.

– Сходи, сходи, – сказала ему жена.

– Геннадий Александрович, что вы! – Светлана взмахнула рукой. – Куда вы пойдёте? У нас тишь да гладь. Нечего вам морозиться попусту.

– Пойдём, пойдём, не выпендривайся, – он вытолкал её за дверь.

Шли до дома Светланы почти всё время молча. Гена смотрел себе под ноги и слушал хруст снега. Он торопился. Светлана же, напротив, переживала, что придёт домой, когда мужа ещё не будет, и всячески старалась замедлить свой шаг, из-за чего Гена, опережавший Светлану, злился. Когда он поторапливал её, она, как влюблённая девочка, смотрела на звёзды, вздыхала, ахала и чуть не стихами говорила.

– Ну что ты, Свет, в самом деле? Пойдём быстрей, – расставив руки, умолял Гена. Он не хотел, чтобы кто-то из односельчан увидел их вдвоём.

– Геннадий Александрович, да вы посмотрите на эти звёзды, – прижав руки к груди, восторженно сказала Светлана. – Разве можно так просто идти под ними и даже не взглянуть на них?

– Насмотрелся я сегодня на звёзды твои, – недовольно сказал Гена. – Ну пойдём, Свет, а? Что ты комедию ломаешь?

– Пойдём, пойдём, – опустив голову, Светлана с презрением посмотрела на Гену и пошла за ним.

Когда они подходили к дому, Гена заметил чёрную движущуюся фигуру. Он заволновался и спрятал пол-лица в воротнике, когда понял, что они идут с ней в одном направлении. Вдруг Светлана настороженно крикнула:

– Федь, ты?

– Света? – отозвался голос.

– Поздно ты сегодня, – сказала Светлана, подходя к мужу.

– С кем это ты? – он подозрительно посмотрел ей за спину.

– Это я, Федь, – вышел из мрака Гена. Ему было неприятно от того, что Фёдор увидел его.

– О, здоро́во, Ген, – протянул ему руку Федя.

– Здоро́во, – ответил Гена и пожал протянутую руку.

– Чего это ты с чужими жёнами ночами гуляешь? – улыбнулся Фёдор.

– Меня, Федь, – вмешалась Светлана, – Геннадий Александрович до дома провожал: засиделась я сегодня у них.

– Правильно, правильно, одну отпускать нельзя. А чего ж ты так допоздна засиживаешься? – обратился Фёдор к жене. – Людям тоже отдыхать надо.

– Да что ты, Федь, – вступился за Светлану Гена. – Ты не переживай: стала бы надоедать, мы её сами бы погнали, – засмеялся он.

Светлана закатила глаза, ухмыльнулась и сложила руки на груди.

– К Геннадию Александровичу, Федя, гости приехали, – сказала она. – Катя хотела, чтоб я с ним познакомилась.

– С ним? – насторожился Фёдор.

Гене не понравилось, что Светлана делала его крайним в этой ситуации, как будто гость приехал не к дяде Жоре, а к нему.

– Ты сам как, Федь? – спросил он. – Нормально всё? Света говорит, с работы не вылезаешь.

– Да, Ген, деньги нужны, – сказал он.

– Ты ж смотри: зарабатывать-то зарабатывай, но не растрать что подороже. А то ж, вишь, жена уже в гостях до ночи засиживается, – расхохотался Гена.

Светлана с Фёдором тоже попытались посмеяться.

– А ты ж как? – спросил его Фёдор.

– А я-то чего? Я хорошо. У меня отпуск, – довольно проговорил Гена, – полный дом женщин – лучше не бывает, – вновь рассмеялся он.

Фёдор тоже ухмыльнулся.

– Ладно, Ген, пойдём мы домой. Спасибо, что проводил.

– Да, спасибо, Геннадий Александрович, – сказала Светлана.

– Ну давайте, давайте.

За ужином вдвоём с женой Фёдор осторожно заговорил, рассматривая насаженные на вилку кусок сала с хреном.

– Что ж за гости у Бухаровых?

– Гости интересные, кстати, – улыбчиво ответила Светлана. – Дяди Жоры племянник приехал.

– Да полно тебе, – сказал Фёдор, положив вилку на тарелку.

– Да, и не такое случается.

– И что он, нормальный мужик? Сколько ему? – сухо спросил Фёдор.

– Да не знаю, – задумалась Светлана, – нормальный вроде. Лет пятьдесят, может, моложе. Не знаю, у него усы просто – не пойму.

– Чего приехал-то? Опоздал он маленько, – ухмыльнулся Фёдор.

– Федя, ты чего такое говоришь? Мало ли зачем приехал? Может, родные места посмотреть да могилку навестить.

– Давно он? – спросил Фёдор, взяв вилку.

– Вчера вечером приехал. Сегодня вот они с Геннадием Александровичем на рыбалку ездили. Представляешь: машину угробили!