Текст книги "Алеет восток"

Во всяком случае, с декабря 1926 по декабрь 1927 года в Гоминьдане наличествует раскол, имевший весьма острые формы – дело дошло до отставки Чана в августе 1927 года. В промежутке происходят весьма примечательные события – сначала, в апреле 1927 года Чан, совместно с триадами, действуя в интересах владельцев иностранных концессий, организует резню коммунистов в Шанхае; в декабре 1927 года, после развода с первой женой, Мао Фумэй, он женится на третьей дочери Чарли Суна – Сун Мэйлин (надо отметить, что Цзян Цзинго люто ненавидел мачеху всю жизнь – ненавидел настолько, что сразу после смерти Чана Сун Мэйлин уехала с Тайваня в США, надо полагать, имея для этого веские основания).

Создается впечатление, что в это время кто-то хотел пересмотреть заключенное соглашение – то ли Чан пожелал большего, чем ему полагалось, то ли мэйбани сочли, что их пешка держит в руках чересчур большую власть, и попытались создать противовес за счет раскола Гоминьдана, то ли все сразу. Резней коммунистов Чан доказал свою верность и полезность – после такого переметнуться на сторону СССР ему было бы затруднительно. Тем не менее покровители явно настаивали на своем – тогда Чан подает в отставку и уезжает в Японию, демонстрируя ориентирующимся на англосаксов мэйбаням, что он может найти себе почти столь же могущественных покровителей. На дворе 1927 год – именно тогда экспансионистские устремления армейской элиты Империи восходящего солнца получают законченное оформление в виде «Меморандума Танака». Мэйбани и их англосаксонские партнеры не могут не понимать, что если японцы получат в свое распоряжение влиятельную китайскую силу, способную эффективно действовать за пределами их сферы интересов, находящейся в Маньчжурии, то «пирогом» Центрального и Южного Китая, доселе безраздельно находящимся в распоряжении Англии и США, за исключением относительно небольшого французского «ломтя» в Южном Китае, придется делиться с японцами, причем в существенных размерах. Соглашение мэйбаней с Чан Кайши перезаключается – и закрепляется династическим браком Чана с Сун Мэйлин, заключенным в декабре 1927 го да. Уже в январе 1928 года Чан возвращается к власти.

Он обеспечивает интересы своих работодателей, ожесточенно воюя с претендующими на власть коммунистами. И категорически отказывает в помощи северному «правителю» Чжан Сюэляну, когда японцы вторгаются в Маньчжурию. Если вспомнить, как к самурайской агрессии отнеслись его хозяева – американцы, устами госсекретарея Стимсона, заявили о «юридическом непризнании японских захватов, но без введения экономических санкций и, тем более, без применения военной силы против Японии», ну а англичане посылают комиссию лорда Литтона, не постеснявшегося сказать, что его задача «не заставить Японию уйти из Маньчжурии, а создать условия, позволяющие ей там остаться». Державы договорились, разделили сферы влияния – судя по реакции Чан Кайши, интересы мэйбаней тоже были учтены, – ну а при китайский народ никто не задумывался.

В итоге Гоминьдан, когда-то созданный Сунь Ятсеном как партия национального возрождения Китая, окончательно стал антикитайской коллаборционной кликой. Даже когда в 1936 году после т. н. «Сианьского инцидента», когда генералитет северных провинций, безжалостно выбиваемый японцами из своих вотчин, сначала заключает с КПК негласное соглашение о перемирии, а затем арестовывает прилетевшего на север для организации решительного наступления на коммунистов Чан Кайши, вынудив его подписать соглашение о создании единого с КПК антияпонского фронта – на практике все свелось к перемирию Гоминьдана с КПК. Совместные операции против японцев были большой редкостью, да и велись, как правило, в северных провинциях, где интересы коммунистов и местных генералов-милитаристов, фактически феодальных владык, временно совпадали…

Документ 2. Мао Цзе-дун – краткая биографическая справка. Лично для И. В. Сталина – с грифами ОГВ, «Рассвет».

Родился в семье зажиточного землевладельца 26.12.1893 г. Получил начальное образование китайского образца (учение Конфуция и древнекитайская литература) в местной школе. Бросил школу в 13 лет. По возвращении домой конфликтовал с отцом из-за нежелания заниматься физическим трудом. Очень много читал.

В 17 лет поступил в начальную школу высшей ступени, хорошо учился. Находился под влиянием идей конституционного монархизма в китайском варианте, предложенные реформаторами Циньской монархии Лян Цичао и Кан Ювэем.

Во время Синьхайской революции находится в городе Чанша провинции Хунань, где на полгода вступает в «армию» губернатора провинции. Покинул ее при невыясненных обстоятельствах (дезертирство?).

Далее период самообразования и учебы – средняя школа в Чанша, библиотека провинции Хунань, педагогическое училище Чанша (изучает философию, историю и географию Запада). Все это время Мао живет на деньги, присланные отцом, – зарабатывать на жизнь самостоятельно он отказывается.

В 1918 году перебирается в Пекин, где работает в библиотеке Пекинского университета ассистентом Ли Дачжао, одного из основателей КПК. Занимается изучением марксизма и анархизма (известно о его восхищении идеями Кропоткина). Отказывается от возможности поехать на учебу во Францию из-за нежелания изучать иностранные языки (и диалекты китайского тоже – всю жизнь он говорил на родном диалекте), как и зарабатывать на жизнь физическим трудом. После принимает окончательное решение остаться в Китае.

В 1919–1920 годах путешествует по Китаю, активно занимаясь политической деятельностью. По его утверждению, в 1920 году окончательно встает на марксистско-ленинские позиции. В 1921 году участвует в учредительном съезде КПК и назначается секретарем хунаньского комитета КПК. Вскоре был отстранен от должности за развал работы. Затем выступил за союз Гоминьдана и КПК – и был переназначен секретарем уже провинциального комитета Гоминьдана; также сорвал создание провинциальной организации и подал в отставку.

В апреле 1927-го организует восстание в Хунани – разгромлено, Мао с остатками отряда бежит в горы на границе Хунани и Цзянси. В 1928 году организует советскую республику на западе Цзянси – деятельность Мао сводится к проведению аграрной реформы и формальному уравниванию прав мужчин и женщин; каких-то попыток разгромить эту республику не отмечено.

На фоне общего кризиса КПК позиции Мао, делающего ставку на крестьянство, усиливаются, – но не совсем понятно, можно ли уже тогда считать его марксистом. Со своими противниками в партийной организации Цзянси он расправляется посредством ложных обвинений в работе на врага – эти люди брошены в тюрьмы или убиты. Это была первая «чистка» в истории КПК.

Расправившись с конкурентами, Мао в 1931 году провозглашает Китайскую Советскую Республику, во главе которой и становится. Реальных мер по укреплению КСР за три спокойных года Мао не предпринял, так как был занят борьбой за власть в КПК с группой «28 большевиков», возглавляемой товарищем Ван Мином, твердо следующей линии Коминтерна. К 1934 году Чан Кайши решает ликвидировать КСР – гоминьдановские войска сосредотачиваются для наступления. Принимается решение об уходе на север – считается, что т. н. «Великим походом» руководил Мао, но на практике прорывом руководил Чжоу Эньлай, а самим походом – Линь Бяо. Военные результаты катастрофичны – из 80 тыс. человек, вышедших из Цзянси, до намеченной цели, Яньаньского района, доходит менее 8 тыс. человек. Но в ходе похода, на конференции КПК в Цзуньи, Мао возвращает себе власть, ощутимо потеснив группу Ван Мина.

В 1937 году Мао идет навстречу пожеланиям Коминтерна и соглашается на создание единого антияпонского фронта с Гоминьданом. На практике единственным крупным сражением с участием китайских коммунистов становится т. н. «Битва ста полков», показавшая полную неспособность китайской Красной Армии (НОАК) хоть как-то противостоять даже второсортным японским войскам. Уровень боеспособности НОАК намного ниже даже немецкого фольксштурма 1944 года – сравнение же с РККА, вермахтом или Императорской армией просто бессмысленно.

После этого активные действия частей НОАК, за исключением редких вылазок мелких партизанских отрядов, прекращаются, как и боевая подготовка – по приказу Мао части 8-й и Новой 4-й НРА переходят на самообеспечение, т. е. занимаются сельскохозяйственными работами и мелким кустарным производством – с очевидным результатом снижения боеспособности с очень низкого уровня до абсолютного нуля.

В 1941–1945 годах проходит кампания «чжэнфэн», представляющая собой усовершенствованный вариант чистки в партийной организации Цзянси 1930–1931 годов – только теперь в масштабах всей КПК. Технические различия заключаются в том, что если в 1930–1931 годах противников Мао уничтожали под предлогом их членства в вымышленной организации «АБ-туаней», то в этот раз их или методично ломают психологически, используя в качестве начального предлога мнимое «несовершенство литературного стиля», либо убивают без суда и следствия. Результатом кампании «чжэнфэн» становится не просто разгром политических противников Мао, но полное подавление даже намека на свободомыслие в КПК – теперь партия представляет собой человеческий муравейник, беспрекословно и бездумно подчиняющийся воле «матки»-Мао. Побочным следствием этой кампании становится уничтожение самой возможности создать на базе имеющихся членов КПК сколько-нибудь эффективный аппарат управления, поскольку в принципе отрицается необходимость не только обучения чему выходящему за пределы работ Мао, но и сама возможность самостоятельного мышления.

В это же время Мао впервые наглядно демонстрирует свои «таланты» экономиста – будучи не в состоянии обеспечить потребности населения Особого района и «войск» КПК даже на самом низком уровне за счет реализации политики «самообеспечения», он отдает приказ о крупномасштабном выращивании опийного мака. Де-факто Особый район становится огромной плантацией опийного мака, а КПК превращается в одну из крупнейших в мире организаций, торгующих наркотиками.

В начальный период Гражданской войны 1946–1949 годов (мир «Рассвета») с Гоминьданом Мао, получив от Советского Союза большую часть вооружения и техники капитулировавшей Квантунской армии и единственный на территории Китая промышленный район, бывшую Маньчжоу-го, действует самостоятельно. Результат не заставляет себя ждать – войска НОАК оказываются на грани полного разгрома. Это объяснимо – как бы ни была низка боеспособность войск Чан Кай Ши, как ни разложен его тыл, все же войска Гоминьдана имеют хоть какой-то боевой опыт и значительная их часть прошла пусть и явно недостаточную, но все же боевую подготовку у американских инструкторов. У Мао нет ни государственного аппарата, пусть предельно неэффективного и разложенного, ни армии, пусть и самого последнего разбора – есть только фанатики, способные бездумно цитировать его статьи, но не управлять государством, не воевать.

В настоящей же исторической реальности, когда у Мао нет ни Маньчжурского тыла, ни активной помощи СССР в плане поставок вооружения и обучения НОАК советскими инструкторами, следует признать, что самостоятельная победа Мао в Гражданской войне абсолютно исключена.

Значение Особого района Китая для СССР состоит лишь в том, что само существование этой территории делает невозможной победу Чан Кай Ши, а стало быть, и установление в Китае мира «по-американски».

В то же время военная и политическая слабость Мао обесценивают и его значение как союзника США, при возможном переходе на их сторону. Такие попытки были предприняты со стороны Мао еще в 1944 году. Однако США соглашались, по максимуму, лишь на сохранение режима Мао наряду с режимом Чан Кай Ши, что было абсолютно неприемлемо для них обоих. Мао требует себе монопольной власти над Китаем – что недопустимо для интересов США. И непонятно, даже при формальном американском согласии, как он собирается эту власть установить фактически – если не рассматривать фантастический вариант, что армия США оккупирует территорию Гоминьдана, подавляя всякое сопротивление, а затем передает власть Мао.

Документ 3. Из доклада советского военного агента (атташе) в Особом районе Китая (территория, контролируемая Мао-Цзедуном). 1 июня 1950 г.

Особый район включает в себя пять административных районов, в которых 30 уездов, 1 город, 210 районов и 1293 селения. Численность населения – 1 миллион 360 тысяч человек.

Экономика полунатурального характера с преобладанием сельского хозяйства. В Яньани и десяти уездах, а также в пяти районах Гуаньчжуна земля передана крестьянам, в остальных районах сохраняется помещичья система землепользования. Основные сельскохозяйственные культуры: чумиза, просо, пшеница. Кроме того, высеиваются кукуруза, гаолян, соевые бобы, гречиха, рис, конопля, картофель. Весьма распространены овощеводство и хлопководство. В целом ОР обеспечивается продовольствием.

Уголь разрабатывается ради текущих нужд в мизерных количествах. Есть добыча нефти, в районе Яньчана, но из-за недостатка оборудования (особенно нефтехранилищ) – в ограниченных объемах, едва покрывающих потребности. Промышленность – кустарные мастерские и примитивные заводики: ткацкое производство, изготовление бумаги, одежды, обуви, мыла, керосина, фарфора. Металл низкого качества, выплавляется в самодельных печах.

Пролетариат крайне малочисленен – на весь ОР несколько сотен квалифицированных рабочих, а остальной персонал фабрик наскоро обученные крестьяне. Несмотря на войну, есть активная торговля с гоминьдановскими провинциями: вывоз – опиум, соль, шерсть, скот; ввоз – спички, мануфактура, канцелярские принадлежности, промышленные товары (в т. ч. и американские, ввезенные через Шанхай). Контрабандой – оружие, боеприпасы, амуниция (причем с обеих сторон – есть сведения, что советское вооружение, поставляемое Мао, пользуется популярностью у Гоминьдана).

Опиокурение повальное, особенно среди шахтеров и работников мастерских. В последние годы опиум стал широко распространен и среди крестьян – курят целые деревни, включая подростков и кормящих матерей. Курильщики опиума редко доживают до сорока лет. Власть не только не пытается с этим бороться, но даже поощряет, например, выдавая работникам зарплату не деньгами, а опиумом. Возможно не по умыслу, а по причине отсутствия денежных средств: местная валюта стоит очень дешево, оттого развит натуральный обмен, приводимый к единицам наиболее ходового товара. Из иностранной валюты наиболее ценятся американские доллары – имеющие хождение исключительно в кругах, близких к верхушке.

Здравоохранение практически отсутствует. На весь ОР имеется 25 дипломированных врачей! И единственный относительно оборудованный госпиталь, при резиденции Мао.

Номинальная численность 8-й Армии НОАК, дислоцированной в ОР, более 400 тысяч бойцов. Однако сюда включены и те, кто фактически занят в сельском хозяйстве и промышленности, не занимаясь боевой подготовкой, а иногда и не имея оружия. Реально же в строю постоянно находятся не более чем 50 тысяч человек. Однако обычной является практика, когда при начале активных действий на фронте спешно проводится «мобилизация», а в период затишья «лишние» воинские части снова становятся «трудармиями», за исключением уже упомянутого постоянного контингента, несущего пограничную и полицейскую службу.

Имеющийся мобилизационный ресурс обеспечивает возмещение понесенных потерь, но есть большие трудности с комплектованием технических родов войск. Подавляющая часть армии это пехота, обеспеченность артиллерией, транспортом, связью – чрезвычайно низкая, вне зависимости от советских поставок. В Яньани я сам видел на хранении более ста 76-мм пушек и 22 танка Т-34-85. Ни разу за пять лет мне не приходилось видеть учений хотя бы ротного уровня (и даже слышать о таковых). Во время посещения мной танковой роты, из 14 танков (2 Т-34, 2 «шермана», 7 «Чи-Ха», 3 «Ха-го») на ходу оказалось лишь пять машин. Причем на одном из этих пяти танков («Чи-Ха») у орудия отсутствовал прицел; также ни на одном из них (осмотренных мной лично) не было раций. По моим сведениям, в 8-ю армию входят один танковый «полк», трехротного состава (на бумаге, реально же роты дислоцированы в разных пунктах), и семь отдельных рот, всего до 150 машин, при очень плохом ремонтно-техническом обеспечении.

Авиация практически отсутствует. Летают несколько У-2, на аэродроме вблизи Яньани я видел до 15 ед. истребителей Ки-43 «Хаябуса», в нелетном состоянии. ПВО насчитывает отдельные батареи, преимущественно советские 37-мм МЗА. Поскольку в НОАК практически нет персонала, способного работать с ПУАЗО среднего калибра, а тем более с радиолокационной техникой.

Подчеркиваю особо: никаких интенсивных и длительных боев между НОАК и армией Китайской республики в течение последних трех лет не было! Были «бои местного значения» (в которых иногда задействовались значительные силы), но гоминьдановцы, по моему убеждению, гораздо больше были озабочены создать видимость сражения, списав какое-то количество ресурсов (к коим относилась и живая сила – иного объяснения безграмотным атакам «людскими волнами» на пулеметы нет). После чего снова восстанавливалось затишье «странной войны», а Мао слал нам требования о помощи, «пока его не разбили». Характерен эпизод, когда я попросил показать место пресловутой «могилы шерманов» под Чжэрджоу – и мне было показано поле, где стояли девять танков, причем по крайней мере некоторые имели вид спешно притащенных откуда-то, и как минимум на двух я видел наспех закрашенные опознавательные знаки НОАК!

Авианалеты гоминьдановцев нечасты и, как правило, значительного ущерба не наносят. Обычно в них участвует не более 4–6 самолетов, неприцельно бросающих бомбы на населенные пункты.

Общий вывод: текущее положение дел («странная война», «два Китая») может сохраняться неопределенно долгое время. Если не последует внешнее вмешательство, нарушившее равновесие.

Северо-Восточный Китай. 10 июля 1950 г.

На привокзальной площади, среди пыли и жары, китайский оркестр наяривал «Катюшу».

– Любят нас тут, – заметил Стругацкий. И добавил, прислушавшись: – Хотя фальшивят безбожно!

Валентин лишь усмехнулся нехорошо. И сказал:

– Вон тот дом видишь? Который на крепость похож. Иероглифы на вывеске прочесть можешь?

Стругацкий всмотрелся.

– Первый – учреждение, в смысле – группа людей, которых власть на что-то уполномочила. Примерно как у нас наркомат, департамент, управление. Второй – дружелюбие, лояльность, соблюдение законов, покой в государстве, «восторг подданных волей Императора». – То есть можно назвать «Министерство любви», – с усмешкой заметил Валентин, – хорошее имя для кэмпэтай. Не шучу – там половина сотрудников ещё при японцах работали, где здесь и сейчас другие обученные кадры найти? Так же как в Штази, если поискать, куча бывших гестаповцев. А в этом городе я в прошлом году был, пока ты китайскую грамматику штудировал – в доме том подвалы глубокие, стены толстые, но вопли допрашиваемых даже отсюда были слышны. Тут допрос без пытки, это и не допрос вовсе – тоже элемент китайской культуры, тысячелетней древности, или тебя этому не учили? А поезда надолго останавливаются, наши, кто в Порт-Артур едут, выходят ноги размять, кто-то и с семьями – нехорошо получалось. Так китайцы теперь присылают оркестр, чтобы пока поезд стоит, музыка играла…

Интеллигент остается интеллигентом – как с лица сбледнул! А ведь не домашний мальчик, уж сколько за войну повидал, одна Блокада чего стоит. Но все ж сам не убивал, на передовой не был – а это принципиально меняет отношение к человеческой жизни, и к своей, и к чужой. Когда видишь в ней ресурс для достижения цели, пусть с дорогой ценой – но все же не «неразменную монету». А уж в Китае с этим по-иному – в СССР, даже в тридцать седьмом, ни Ягода, ни Ежов не посмели официально отменить презумпцию невиновности, не говорили открыто, «лучше казнить десять невиноватых, чем отпустить одного врага народа». Здесь же вполне принято, что могут пытать и свидетелей, верно ли показали, и даже истца, не клевещет ли? Бьют обычно не кулаками и ногами, а бамбуковыми палками, что бы там ни рассказывали про боевые искусства, ну а для более изощренных процедур придумано такое, что европейская инквизиция и даже гестапо нервно курят в сторонке – школа, отточенная даже не веками, тысячелетиями, высокое пыточное мастерство!

А просветить щегла надо – если не хотим, чтоб он сорвался в самый неподходящий момент. Китай он пока лишь теоретически изучал, сам не был южнее Харбина – который сейчас больше на Иркутск или Владивосток похож. Там штаб Маньчжурской группы войск, со всеми сопутствующими службами, и прочие центральные учреждения «Желтороссии», как уже этот край в разговоре называют не стесняясь, на центральных улицах русскую речь слышишь чаще китайской, причем иные и с семьями едут, кому надолго служить, и девушки тоже приезжают, вторая волна хетагуровок (кто довоенный фильм «Девушка с характером» смотрел, тот помнит), все же в войну мужиков повыбило, а тут такая концентрация офицеров, и работа для жен и невест находится, в советских учреждениях, и по вечерам по проспекту Сталина цокают каблучками такие вот «ани лазаревы», даже одеты в похожем стиле. И прежние русские из «бывших» тоже поняли, что в дом хозяин вернулся, всерьез и надолго – над магазинами или кафе нередко старорежимные вывески увидеть можно, с «ятями» и твердым знаком – впрочем, и в китайском заведении по-русски поймут отлично. Поскольку советские считаются самой ценной, платежеспособной клиентурой – туда уже не одни служивые по делам из Союза ездят, но и всякие «кооператоры», товар оптом купить, свое продать; ну а рубли в бывшей Маньчжоу-го это самая надежная валюта, как баксы в России девяностых. Может, где-то в глубинке по-иному, но все крупные города Северной Маньчжурии на КВЖД стоят, где забыть не успели, кто все построил там, где еще полвека назад дикая степь была, по которой лишь пастушьи племена кочевали!

 
Флаг Российский. Коновязи.
Говор казаков.
Нет с былым и робкой связи, –
Русский рок таков.
 
 
Инженер. Расстёгнут ворот.
Фляга. Карабин.
– Здесь построим русский город,
Назовём – Харбин.
 
 
Без тропы и без дороги
Шёл, работе рад.
Ковылял за ним трёхногий
Нивелир-снаряд.
 
 
Перед днём Российской встряски,
Через двести лет,
Не Петровской ли закваски
Запоздалый след?
 
 
Не державное ли слово
Сквозь века: приказ.
Новый город зачат снова,
Но в последний раз[5]5
  А. Несмелов. Стихи о Харбине.


[Закрыть].
 

Так что пусть Мао пасть заткнет – не его это земля, не для него освобождали! Китайцы уже на готовое набежали – к диким кочевым варварам ехать дураков нет, а в цивилизацию, где все удобства, и городовые за порядком следят, это пожалуйста! Уже сейчас в Маньчжурии китайцев больше, чем самих маньчжур, и язык маньчжурский, совсем не родственный китайскому, но близкий к языкам монголов и народностей нашего Дальнего Востока, почти забыт, вытеснен северокитайским диалектом. Что и дает Мао право едва ли не в каждом послании в Москву интересоваться, когда советские вернут ему исконно китайскую территорию. И если эта сволочь так ведет себя сейчас, от нас во всем завися, от провизии до патронов, то что же будет после, когда и если он силу наберет?

– Если подумать, то в Китае так же, как в Японии, переизбыток населения, – продолжил Валентин, – вся разница, что территория побольше, а значит, и емкость ее. Но так же ограничена – с востока океан, на юге джунгли, с запада Тибет и Гималаи, затем пустыни Гоби и Такла-Макан, на севере степь с варварами, да и холодно, чтоб привычное китайское хозяйство вести. А народ плодится и размножа ется – и рано или поздно его оказывается больше, чем территория может прокормить.

– В раннесредневековой Европе было похоже, – заметил Стругацкий, – но там все же в природе большее разнообразие, а значит, и уклад хозяйства, и национальный характер. Оттого сложилось много различных этносов, которые объединиться, в отличие от Китая, никак не могли. Как сказал товарищ Сталин в статье «Природные условия и нации», демографическое давление снимали частично междоусобными войнами, частично внешней экспансией – крестовыми походами, «Дранг нах остен» в наши славянские земли, а после очень кстати случились Великие Географические открытия, и европейская экспансия выплеснулась на весь мир.

«Ограбили бедного Льва Гумилева! – подумал Валентин. – О всей его “пассионарной теории” пока речь не идет, но само понятие “этнос” и прямая связь национального характера с природными условиями и способом хозяйствования показались Вождю очень своевременными. В иной истории он лишь чем-то там о языкознании разродился, о чем после благополучно забыли, – а тут он уже с десяток теоретических трудов под своим именем выпустил, начиная с “О государстве”, еще летом сорок четвертого, и завершая вот этим. Чем заслужил уважение кое-кого из ученых. Ну а мы, естественно, молчим. Хотя там не чистый перепев, но и творческая переработка – да и можно ли сказать “плагиат” по отношению к тому, что в этой истории еще не написано? Но продолжим учить щегла».

– И наступили китайцы на грабли. Верно сказано – чтобы в Китае выжить, надо стать китайцем, но есть и оборотная сторона, китайцы на чужбине живут плохо. Торговцы где-нибудь в Малайе это статья отдельная. Потому жизнь тут ценится куда ниже, лишний народ кормить не принято. Каторги в нашем понимании не было – для работы, вольных рук всегда хватало. Зато существовал ее некий аналог – в солдаты: тут защитники Отечества это не герои, а отбросы, которых не жалко. А тюремных сидельцев тут издревле полагалось кормить их собственной родне – и тюрем в нашем понимании нет, ну разве для высокопоставленных пленников, а простонародье сидит в вырытых ямах у крепостной стены, стражники ходят, родня узникам еду кидает, ну а если не принесет, значит, с голоду помрешь. Здесь тюрьме предпочитают наказания телесные – за малую провинность просто бьют, за более серьезную что-то отрежут, ну а выше разные степени смертной казни, от быстрой и безболезненной, до такой, что чертям в аду впору квалификацию повышать! Традиции седой древности, две тысячи лет так жили, и сейчас никуда это не делось. Но так как у них политика от уголовки не отделялась, то возможно, что там во дворе сейчас всего лишь лупят палками пойманного вора или иного мелкого нарушителя порядка. Раньше таких на городской площади наказывали, но теперь таскают туда, чтобы опять же наших проезжающих не смущать. Другое отношение к людям тут исторически сложилось, о гуманизме и не слышали. Ты здешние «круги ада» не видел, в том самом доме с красивыми иероглифами? Один из тех кругов наши острословы «рабским рынком» прозвали. Ну, мы с тобой это еще вблизи увидим, и не раз.

Стругацкий сбледнул еще больше. Вот что значит, не работал пока «в поле», не участвовал в боевых выходах, вся его карьера после Победы это советская военная миссия в Японии (зато хорошо в языке натаскался), затем разведотдел штаба ТОФ во Владике, где он заодно преподавал нам, «иркутским бобрам», японский язык (и каждый приезд на нашу базу воспринимал как на передовую под огонь – ну еще бы, такие люди, самого Гитлера притащили!), после в рамках «повышения квалификации» китайский язык изучал, даже умудрился заочником в московский универ поступить на восточный факультет, откуда сейчас и возвращается, экзамены сдав. Слушал лекции по китайской истории, культуре, языку – пусть теперь посмотрит, как это в натуре, без прикрас!

– Нас-то это некасаемо, – продолжил Валентин, – советские, что военные, что гражданские, местным законам не подвластны. И не только на территории КВЖД, где мы сейчас находимся, и которая есть неотъемлемая часть территории СССР, видишь, ребята в зеленых фуражках стоят, – но и на китайской тоже. Местные, даже если накосячишь, имеют право лишь просить нашу прокуратуру или комендатуру. Тут было вначале, что хунгузы в форму переодевались, нападая на наших, – и был приказ, пресекать огнем на поражение. А в результате полицаи с тех пор убеждены, что спросить документы у советского военнослужащего будет сочтено за смертельное оскорбление – как совсем недавно любой японец в мундире любого китайца безнаказанно убить мог, если считал, что тот его чем-то обидел. Так что не удивляйся, когда китайская полиция тебя на улице за десять шагов станет обходить и кланяться, чего угодно приказать господину – ну прямо как в колониальные времена!

– Это и нас унижает! – ответил Стругацкий. – Не только их. И развращает – а если кто домой вернется, привыкнув?

«Все ж мы непрошибаемые циники, – подумал Валентин, – в этом щегле, двадцати пяти лет от роду, идеализм еще сидит, что все люди братья, если, конечно, к классу эксплуататоров не принадлежат. А мы пережили уже крах этих идей – и сейчас, когда вторая попытка, боимся поверить до конца, чтобы снова больно не было. И уж совершенно нет в нас желания облагодетельствовать все человечество – только своих, к коим мы причисляем все же не одну свою нацию, а всех, кто встанет с нами в один строй. А прочие же – для нас безразличны!»

– А ты с этого кайф не лови – пользуйся по делу. Как русские из Харбина, сюда приезжая, внаглую присвоили эту нашу привилегию, и чуть что, зовут советский патруль. Китайские полицаи тогда сразу в сторону – вот только наши законы в чем-то даже строже. Например, за «дурь» у нас вплоть до вышака, а у китайцев всего лишь штраф, или палками побьют, и гуляй! Белогвардейцев бывших, кстати, и наши немного недолюбливают – даже не за политику, а чисто на бытовом уровне, положиться на них нельзя. Ну да с этой публикой ты в Харбине общался много, знаешь.

– Они не наши остались, – заметил Стругацкий, – да, за СССР, за Сталина, а вот свое «я» у них все же на первом месте. С нами сейчас оттого, что выгодно им. Даже Харбинское восстание в сорок пятом – потому что поняли, что им лучше будет успеть на нашу сторону переметнуться.

– Потому Маньчжурия и не в СССР, – подвел итог Валентин, – хотя Гао Ган еще в прошлом году просился. Но товарищ Сталин сказал – преждевременно! Потому что вместе с территорией попадут в СССР не одиночки, за которыми присмотр можно обеспечить, а несколько миллионов носителей белогвардейской, даже не идеи, а психологии. И что тогда – чистку устраивать, как в Прибалтике в сороковом, массово хватать и сажать, кто по духу «не наши», так время другое, смотреться будет нехорошо. Ну что, докурил – пошли, ждут уже нас!

Погранцам удостоверения показать, вот и все таможенные формальности. И никакого контроля с китайской стороны – если наши «добро» дали, ну а ты еще и советский, при мундире и исполнении! Если тебе интересно – вон их пост, о, желтомордые какого-то желтомордого шмонают, не повезло. Беспаспортным окажется – на «рабский рынок» попадет. А мы тут как белые люди, у нас дела важнее. О, вон наши машины стоят, у «газона» знакомую физиономию вижу: