Текст книги "Красный бамбук"

И совершенно за кадром, чего мне этот эпизод стоил. Впрочем, «Инсарову» я еще больше не позавидую – поскольку его обливали водой по-настоящему. Синьор Бава воистину гений – я прочла, что в иное время он сумел изобразить Марафонскую битву, имея малое число статистов – но так сняв множество крупных планов, что создавалось впечатление сражения многотысячного войска. Так и тут – то, что на экране выглядит всемирным потопом, на самом деле создавалось с помощью все тех же вентиляторов и пожарной машины (ну и конечно, воды из речки). Но бедному Инсарову надо было пройти через это до той минуты, когда я его увидела и позвала. Наше объяснение поначалу не удавалось – оказавшись лицом к лицу с этим малознакомым мне человеком (артистом, а не героем), я не испытывала к нему никаких чувств (тем более таких, чтобы бросить дом, родных, отечество), а еще он после ливня имел крайне непрезентабельный вид, и когда должен был меня обнять, я непроизвольно отстранялась, эпизод выходил просто ужасно. Синьор Бава, увидев это, не стал меня бранить. Теперь я понимаю, что он решил – стоит потратить еще один съемочный день, чтобы снять отличную сцену.

Назавтра мы приехали на то же самое место. Меня снова трепало ветром, и я сердилась, что вся киногруппа видела мое белье (не надевать же современный купальник под платье девятнадцатого века). К моему облегчению, в этот раз «ветреные» сцены завершили быстро и перешли к часовне. Вот я молюсь перед иконами, никакой старушки-странницы в сценарии не было, в отличие от книги, ее слова про «хорошего человека» мне Зоя говорит, зонтик отдавая. Вот я вижу мокрую фигуру под дождем, зову и машу рукой, Инсаров подходит ко мне… и тут у меня подкашиваются ноги, это не артист, а мой Юрий, как синьор Бава его уговорил?

Он взял мою руку в свою, и я с беспокойством подумала, он промок и замерз из-за меня? Я произносила свой текст, камера снимала мое лицо, и Юрия со спины – и я представляла, что за этим человеком пошла бы по своей воле даже сквозь все круги ада! И когда он обнял меня, я мечтала лишь об одном – о том, о чем деликатно умолчал Тургенев, следуя канонам своего века. Из описания того, как моя героиня после возвращается домой, и «улыбка не хотела сойти с ее губ, глаза смыкались и, полузакрытые, тоже улыбались, она едва переступала от усталости, и ей была приятна эта усталость: да и все ей было приятно» – я безошибочно узнала свои чувства после того, как между мной и Юрием это случилось в самый первый раз… однако дальше промолчу! Ведь боже мой, часовня, конечно, не собор, но все равно храм – и неужели тут, на полу, плашмя? Знаю, что в тургеневские времена «нигилизм» был очень популярен, да и сам Тургенев в другом романе Базарова изобразил – человеком, для которого буквально нет ничего святого! И что те революционеры церковного таинства брака не признавали, да еще этим гордились – «нас венчали не в церкви, не в венцах не с свечами». Но я так не могу – и пусть то, что Тургенев намекнул, за кадром останется, я после у отца Серхио (который так и остается все эти годы послом Святого Престола в Москве, а еще исполняет функцию моего духовника) попрошу грех мой отпустить. Ибо, хотя я не какая-то английская ханжа – но остаюсь в убеждении: в храме нельзя!

И эти мысли у меня на лице отразились. Которые синьор Бава (и не только он) истолковал как «гениальное попадание в образ» – героиня осознает, что идет против общепринятой морали, ей это страшно, но она любит и не может устоять, не чувствует за собой подлинной вины. Бава, безусловно, гениальный режиссер и оператор, как он соединил в единое целое то, что было разделено. В один эпизод (три минуты) вошли кадры, как я машу рукой артисту (Инсарову), как он входит (лицом к камере), все его реплики – и я говорю свои слова, обращаясь к своему мужу (которого не видно, или он спиной стоит, в такой же одежде, как артист), и все под лирический музыкальный фон. Получилось – ну просто слезы на глазах при просмотре (не только у меня, но и у кого-то в зале). Даже Анна, посмотрев, похвалила меня, сказав:

– Люся, ну ты просто великая актриса. Я бы так не смогла.

Мой муж был человек очень занятой и больше не смог так подменять артиста. Да этого и не требовалось – в последующих сценах, где мы вдвоем, не шло дальше касания наших рук. Хотя слова о любви были – но тут уж я старалась представить, что передо мной не актер, а мой рыцарь. И пока меня не пытались обнять – мне удавалось оставаться в таком состоянии. Тем более что по сюжету Инсаров заболел как раз после той нашей встречи (опять вопреки книге). По совету Кунцевича (и мой муж поддержал).

– Ну как это возможно, человек собрался революцию устраивать, как в бой, на адреналине – и простыл, съездив куда-то по стряпчим делам, как у Тургенева выписано? Он что, в своих странствиях в Болгарии под дождь не попадал? А мы на войне часто болели? При всем уважении к писателю, тут я с ним не соглашусь. А вот если он в раздрае был, от любви, от женщины своей убегая – тут защита могла и отключиться. Медицинский диагноз, или развитие воспаления легких, или обострение туберкулеза, вызванное простудой. Скорее второе – по сроку, раз он до зимы дотянул.

О том, как Зоя играла с Курнатовским, рассказать могла бы она сама, Софи Шиколоне, уже взявшая себе псевдоним Ладзаро, но еще не Лорен. Станет великой актрисой – а пока ей еще не исполнилось и двадцати лет, в иной истории она только начинала свой путь. В той Италии, разоренной войной, ей приходилось играть в откровенно сомнительных фильмах вроде «Торговли белыми рабынями», с оттенком непристойности. Здесь она уже успела сняться в «Битве за Рим», о событиях сорок четвертого – и теперь, наверное, ей уже не потребуется Голливуд, чтобы стать мировой звездой? Или все же разрешат сняться по контракту, в каком-нибудь совместном фильме? Если в этой истории – советское кино будет самым передовым. Если у нас все же Ефремова экранизируют, и вот хочу я сыграть Фай Родис – то Софи, наверное, подойдет роль Чеди Даан или Эвизы Танет? Не буду гадать – посмотрим, что будет. Возможно, мы еще встретимся с ней на съемочной площадке. И я рада, что мне довелось поработать вместе с ней.

Штурм турецкой крепости (из видений Инсарова, когда он умирал) сделали по образу и подобию фильма 1959 года почти без изменений. Уж очень соответствовало образу героя (хотя Юрий и заметил, ну как можно настолько глупо подставиться под пулю – но раз он там именно о смерти мечтает, сойдет). И добавили, про меня, после того, как я на борту судна контрабандистов, плывущего в Болгарию, – стою на палубе, вся в черном, на бушующие волны смотрю. Сначала эпизоды восстания, как толпа крестьян, многие с оружием, сдергивают с какого-то дворца турецкий флаг, как идет строй повстанцев, как они бегут в атаку, «за Болгарию, за свободу». А навстречу турки выкатывают многоствольные пулеметы, и падают сраженные болгары, и мерзко смеется толстый паша: «славянские рабы». Рядом мелькает фигура английского корреспондента – рожа с бачками, клетчатый костюм, фотоаппарат на плече. И музыка звучит – сначала марш, затем что-то надрывное, печальное. Отступление повстанцев (на просмотре чей-то голос из зала: «как мы в сорок первом»), среди пеших повозки с ранеными, и моя героиня рядом с телегой идет. Кадры меняются как в калейдоскопе, вот мы видим бой парусных эскадр (знакомые зрителю по фильму «Адмирал Нахимов»), оттуда же эпизод, русские солдаты оставляют Севастополь, и наконец какие-то важные чины подписывают мирный договор.

Курнатовский во фраке с орденской лентой – повышение получил. В гостиной рядом Зоя, с младенцем на руках, идиллия.

– Ну, дорогая, наконец кончилось это военное безумие. Кстати, ты знаешь, бедный господин Стахов ездил в Венецию узнать что-то о своей несчастной дочери. Сочувствую – но где он был раньше, когда воспитал такую смутьянку, не признающую родительской власти? Ему ничего не удалось узнать – очевидно, ее уже нет среди живых.

Зоя деланно улыбается и закрывает глаза, «мне дурно». И дальше будто ее воображение (или все-таки реальность?) – снова вид отступающих разбитых повстанцев. Вдруг выстрелы, и отовсюду набегают турки, болгары пытаются отстреливаться, но их рубят, колют штыками, добивают раненых. Елена прячется в фургоне, в руке у нее револьвер. Стреляет в турецкого солдата, он падает – но сбегаются другие турки, окружают толпой. Моя героиня смотрит вниз, там бочонки с порохом, в ее руке появляются спички. И страшный взрыв разметывает врагов в стороны.

– Во-первых, то восстание у турок давили не регуляры (которые в фильме узнаваемы по синим мундирам), а башибузуки, наемная сволочь из кавказских горцев и запорожских казаков, сбежавших за Дунай еще при Екатерине, – оценил эту сцену мой муж, – во-вторых, с чего это туркам бежать к повозке толпой, они там казну увидели что ли? В-третьих, взорвалось будто не пара бочонков дымного пороха, а полный грузовик тротила – вы бы нас хоть спросили, прежде чем изображать! И ты могла подсказать – тоже ведь разбираешься уже.

Так взрыв настоящей телеги синьор Бава нашел недостаточно эффектным. И придумал снять на макете, на экране как стоп-кадр в последнюю секунду, телега игрушечного размера, фигурки турок и повстанцев вылеплены из пластилина, и одна шашка динамита – действительно, взрыв вышел немного не по масштабу. Но на экране очень зрелищно! И хочется все же узнать – что моя героиня не досталась врагам живой.

Ну и разговор Шубина с Уваром Ивановичем оставили без изменений. Когда у нас в России появятся такие люди, как Инсаров? А будут!

И конец фильма.

Замечу еще, что когда я на исповеди спросила у отца Серхио, верно ли я поняла то, что произошло между Инсаровым и Еленой в часовне, о чем умолчал Тургенев – то услышала ответ:

– Дочь моя, великий писатель тем и отличается, что оставляет читателю свободу фантазии. Подобно тому, как господь наш оставляет нам свободу воли. Слова записанные есть каркас – а что осталось за ними, то каждый прочитавший додумывает, в меру своей нравственности. Да, могло быть и так, как вы сказали – но могло быть и совершенно невинно, не дальше объятий и поцелуев, ну а слово «плашмя» не более чем воспоминание героини о случае в парке – сюжет допускает и то, и иное, ну а как было задумано, то знал один лишь автор. Но если ваше предположение позволило вам сыграть наиболее достоверно – пусть в вашей версии, запечатленной на пленке, будет так. Возможно, что если этот роман экранизируют когда-нибудь еще раз, то там будет совсем по-иному.

Ну, когда еще будет… А этот фильм явно имел успех у советского зрителя. И в РИМе возникла идея сделать коллекцию по образу и подобию платьев тех героинь – подобно тому, как наряды Скарлетт в исполнении Вивьен Ли в иной истории также служили образцом для подражания. Кринолины сейчас были бы очень непрактичны – но привычное «солнце миди», особенно с накрахмаленным подъюбником для пышности, вполне позволяет выдержать стиль. Ну а шляпки, перчатки, зонтики, накидки от дождя – как я уже сказала, и в том кино выглядели достаточно современно. И наряды, что сейчас демонстрировали наши девушки, вполне подходили и этому времени, например, для воскресной прогулки в парке, или в театр вечером пойти – сходство было и с платьем героини из «Карнавальной ночи». И судя по реакции зала, вызывали явный интерес.

Показ завершился, настало время обсуждения. Я, как и остальные девушки, привычно отвечали на вопросы.

– Да, все представленные модели в каталоге, заказ можете оформить в нашем ателье, по коридору направо и по лестнице вниз. Можете не торопиться туда бежать, хватит на всех. Или приходите в любой день, с родными и подругами, с десяти до семи. Да, в воскресенье тоже.

– Вы поймите, что каждый человек индивидуален. И потому, всеобщей моды быть не должно – есть лишь общие направления, из которых вы можете выбрать свое, наиболее вам идущее. Да, я считаю, что фасон «тонкая талия, юбка солнце-клеш» идеален для стройной фигуры роста среднего и выше. Для невысоких ему составляет конкуренцию фасон «трапеция» – клеш от плеча. Для полных могу посоветовать прямой «рубашечный» стиль, с воланом по подолу, или без него. Подробнее – надо смотреть для каждой из вас конкретно.

Эта часть показа считалась также и чем-то вроде «семинара» для слушательниц нашей Академии. Поскольку случалось, что в зале оказывался кто-то, пытающийся задать политически неудобные вопросы. В основном в стиле незабвенной «товарища Брекс», нашей уже упомянутой киевской знакомой – «насколько ваш вид соответствует образу советской женщины, коммунистки и комсомолки».

– Так покажите, где у Маркса написано, что при социализме женщины должны выглядеть как монашки? А может, на то постановление партии есть? Или наши советские законы?

В этот раз «товарищей брекс» не нашлось. Но раздался голос:

– А отчего у вас нет самой современной моды? То, что сейчас в Париже носят – а не какой-то девятнадцатый век.

Я беру микрофон.

– А что сейчас, по-вашему, в Париже носят? Покажете, или нарисуете, вот сейчас на доске? Если смелости хватит сюда выйти.

Девушка встает из четвертого ряда. Миловидная… и судя по тому, что на ней надето, явно не «от станка». Поскольку граждане СССР, например, в ГДР или мою родную Италию ездят относительно свободно – но в страны капитала, это надо быть очень выездным. Сама она вряд ли, возраст не тот – а вот ее отец или иной родственник вполне возможно. Хотя как вариант, подруга могла вещь уступить – если сотню штук привезти для перепродажи, это уже спекуляция, нарушение закона, а из-за нескольких единиц для себя и друзей никто дело заводить не станет.

– Простите, как вас зовут? Лика – отлично. Вот так встаньте, чтобы мы все могли вас лучше рассмотреть.

То, что в будущем назовут «джинсовой» модой, в этом времени не то что неизвестно, но пока занимает весьма скромную позицию, одежды самого простонародья, крестьян и городских низов. Если вспомнить, что ткань «джинсы» первоначально была палаточным холстом, из которого некий Леви Страус сообразил шить штаны для шахтеров-старателей – в СССР похожая материя (именуемая в разговоре «комбайнеркой») выпускается, но идет исключительно на пошив прозодежды, рабочих спецовок и комбинезонов. Так как мы в РИМе обязаны были знать про все новинки мировой моды (даже самые нелепые), то среди прочего закупили в США небольшую партию джинсовых штанов – сейчас их там носят (и женщины тоже) исключительно при работе на ферме. И скажу по секрету, мы с Анной эти джинсы даже примеряли (запершись в кабинете, чтобы нас никто, а более всего, наши мужья, не увидели), из чистого любопытства, что в двадцать первом веке будет популярно. Ощущение ужасное, ткань как дерюга, все натирает и колом стоит как жесть, ногу нормально не согнуть. Слышала от Юрия, что в будущем научатся делать и эластичную джинсовую ткань – но пока, по моему глубокому убеждению, эти штаны лишь в наказание можно носить, даже десантные армейские брюки, что я «для боя и похода» надеваю, гораздо удобнее. Впрочем, то, что на этой девушке – на мой взгляд, еще хуже джинсов!

– Настоящая «французская» юбка?

– Да! – отвечает даже с вызовом. – Ввот, смотрите, тут штампик, подлинная «бурже», не какая-то подделка!

– Скажите, а вы не задумывались, отчего этот фасон именно такой? Очень неудобный – не только в обтяжку по бедрам, но и сужается вниз. Так, что пробежать или даже по лестнице подняться проблема. Идти приходится семенящей походкой, шажком не больше десяти сантиметров. Вообще, такой фасон уже с сорок седьмого года известен, как его Диор представил – или вы думаете, он только «нью лук» делал, женщины-цветы? Однако же у диоровской юбки по подолу или разрез был, или шлица, чтоб все-таки легче шагнуть. А тут мало того, что подол сплошной – у вас там еще металл вшит, проволока или даже цепочка. И пояс тоже характерный – даже не пояс, а целый корсаж, с мудреной застежкой, тоже металл, которую и не сразу расстегнешь. И еще железо, какие-то кнопки, бляшки, на очень толстой прочной ткани. Как вы думаете, Лика, цепочка в вашем подоле зачем нужна?

– Ну, наверное, чтобы ветром не задрало. Как дробинки, для тяжести зашитые в подол солнце-клеш.

– Я так не делаю никогда – дробинки соберутся на одну сторону, и юбка несимметрично растянется, выйдет некрасиво. Предпочитаю от ветра платье просто рукой придержать. Однако то, что на вас, не задерет никакой ураган, даже если будет дуть снизу вверх. Поскольку выше колен эту юбку завернуть невозможно физически – не налезет.

– Ну тогда… наверное, чтобы при шаге нечаянно не порвать!

– При такой ткани? Посмотрите на шов, сколько раз он прошит, и с подгибом. Как на мешкотаре, рассчитанной килограмм на сто. Да тут руками не разорвать, по крайней мере без огромного усилия. И уж точно – не мелким шагом ваших стройных ножек.

– Тогда не знаю. Просто мода такая.

Я улыбаюсь. Глупая девочка, в нашем мире ничего не бывает «просто так». Не исключая моду – конечно, какой-нибудь «кутюрье» может придумать что угодно, но массово носить это будут лишь в том случае, если на то есть причина, мы же материалисты. Ну а если это еще и неудобно в носке – то должна быть весомая причина, чтобы фасон завоевал популярность.

– Французы, они такие затейники. И в моде тоже. Насколько я знаю, у девушек-«стиляг» считается шиком, когда юбка плотно обтягивает бедра – и кроме вашего фасона, весьма популярен и другой: юбки-распашонки, их еще «обертками» зовут, такие же узкие, ни в коем случае не клеш, с застежкой на всю высоту, или даже без нее, просто запахиваются свободно. В начале века этот фасон называли «мужчинам всегда некогда» – сначала это было одеждой исключительно женщин легкого поведения, но поскольку эпоха была декаданс, падение нравов, то быстро переняли прочие мадам и мадмуазель. Ну а узкие «хромые» юбки, похожие на вашу, Лика, были новинкой парижской моды еще в 1908 году. Поскольку Париж тогда был столицей не только моды, но и авиации, и считалось престижным если не рассказывать подругам, как «меня сам месье Фарман или Блерио над Эйфелевой башней катал», то быть похожей на таких счастливиц. А аэропланы тех лет даже кабины не имели, и если вы в обычном платье сядете, в полете у вас подол будет на голове. И не случайно «хромые» юбки так же быстро вышли из моды с развитием авиации, когда «ньюпоры» и «сопвичи» стали уже похожими хотя бы на У-2. Ну а конкретно ваша юбка, это… «Марианна оправила платье, вытерла слезы, села на скамейку, и мы продолжили обсуждать Франсуа Вийона». Не читали?

Лика отрицательно мотает головой.

– «Освободители», французского писателя Веркора. Того, кто в сорок втором написал «Молчание моря», ставшего чем-то вроде манифеста французского Сопротивления. Эпизод про бедную Марианну – ну вот представьте Париж, год сорок пятый. Герой, типаж такого кабинетного ученого, желающего скрыться в своей «башне из слоновой кости» от грубостей окружающего мира. У него есть невеста, такая же эфирно-воздушная, учится в Сорбонне, профессорская дочка, ее отец и отец героя давние друзья и коллеги, изучают старофранцузскую словесность, и война, оккупация, политика, все мимо них. И вот, сидят этот Жан со своей Марианной в парижском парке, и беседуют о возвышенном – кажется, о поэзии Франсуа Вийона. А мимо идут пьяные американские солдаты – только что объявили, что Япония капитулировала, так что конец мировой войне. «Мадмуазель, не подарите свою любовь освободителям». – «Эй, французик, ты что-то имеешь против? Нет – тогда отойди и не мешай». Раскладывают девушку прямо на скамейке, и насилуют вшестером по очереди – с пьяным гоготом, во всех позах. А ученый смотрит, утешая себя, что «я ничего не могу сделать – меня просто изобьют, а то и убьют». Натешившись, янки хлопают его по плечу и кидают тридцать долларов – «все честно, по пять с каждого». И уходят, ржа. Ну а после: «Марианна оправила платье, вытерла слезы, и села на скамейку. Я сел рядом. И мы продолжали обсуждать Франсуа Вийона. Чтобы скорее выбросить из памяти то, что случилось с нами»[9]9
  «Освободители» Веркора – вымысел автора. «Молчание моря» – реальная повесть его же.


[Закрыть].

При чем тут ваша юбка, Лика? А это чтоб вы поняли, как было тогда во Франции – жизненные реалии на моду всегда влияют самым непосредственным образом. По улицам ходят оккупанты, не признающие никаких законов, – и красивой девушке опасно было выйти даже днем, могли схватить, в джип затащить и увезти на потеху. Или же любую, на кого укажут как на «немецкую шлюху», не слишком разбираясь так ли это, подвергали издевательствам. На такое глядя, и обычная шпана вела себя соответственно. Богатые могли себе позволить охрану, их мадам наряжались «от Диора», в платья-цветы – а что было делать простым девушкам с окраин? И вот придумали – юбка как футляр, который не сразу расстегнешь, разорвешь, снимешь, и подол при желании не задрать. Защита, конечно, слабая – но все же лучше, чем никакой, да и в самом деле могло помешать тем, кто еще не закоренелый мерзавец. Поскольку такая одежда еще и маркер, «я приличная, я не из этих». А раз возник спрос, то и капитал поспешил воспользоваться, выгоду получить. Сколько эта юбка стоит здесь в Москве, если покупать с рук – я слышала, восемьсот рублей?

– Восемьсот тридцать. И то мне подружка со скидкой уступила. Ей папа привез.

– Восемьсот тридцать? – демонстративно удивляюсь я. – За кусок самой дешевой мешочно-тарной дерюги, сшитый по такой же технологии? Но достаточно прилепить бляху с «фирменным» клеймом, и можно продавать по всей Европе дороже, чем платье, что сейчас на мне, которому цена всего семьсот шестьдесят, можете зайти сейчас в наше ателье и заглянуть в каталог. Вы прибыль представили – «диоровские» наряды, конечно, в сто раз дороже, но много ли таких богатых клиентов, а тут широким народным массам продавай. Нет, Лика, никто вам не собирается ничего запрещать – но уж простите, законное право нашего дома моды не поддерживать то, с чем мы не согласны. А я искренне не понимаю, для чего надо такое носить, терпя неудобство. У нас, слава богу, с правопорядком куда лучше, чем в Париже, – а иностранных оккупантов тем более нет.

И добавляю:

– Впрочем, лично я бы и в Париже это бы не надела. В ней же ни драться, ни бежать нельзя – и оружие под ней не спрятать. Чтобы таких вот тварей быстро положить – и исчезнуть.

Лика смотрит на меня со страхом. После мне девочки сказали, что при этих словах лицо у меня было… А я всего лишь свой сон вспомнила, «альтернативную» реальность, где меня убивала и насиловала чужая солдатня. И представляла – свой сезон охоты.

– А надела бы я ее в одном случае, – продолжаю я, – прыгая с парашютом, там как раз очень важно приземлиться на обе сомкнутые ноги одновременно, я этому научилась не сразу. Если только внизу ровное поле и прыжок учебный, с большим интервалом между курсантами. Так как иначе, если тебя в воздухе навалит на чужой парашют, или при приземлении понесет на крышу дома – то надо успеть быстро пробежаться в сторону, по чужому куполу или по кровле, пока твой купол не погас. Ну и в учебном прыжке с принудительным раскрытием не надо в полете телом управлять, выставляя руку или ногу.

Вижу восхищение во взглядах сидящих в первом ряду, да и на личике Лики что-то промелькнуло. Конечно – здесь быть «спортсменкой, парашютисткой» куда больший почет, чем какой-то журнашлюшкой в сатанинском веке через пятьдесят лет!

– Товарищ Смоленцева! Но ведь хочется… иное попробовать! Когда все кругом в платьях-клеш – да и ветром их легко поднимает, неудобно.

– Так пробуйте, – отвечаю я, – вам, с вашей фигурой… Не нравится, что вам предлагают, так творите свое – но именно творите, подумав, что вам подойдет и насколько удобно будет это носить. А не хватайтесь за что попало, лишь потому что «иное». И помните, что движение – это основа здоровья, категорически не следует носить то, что двигаться мешает. Ветер не каждый день дует – а ходить приходится всегда. И разве это не красиво, когда платье эффектно развевается вокруг стройных ног, придавая вам летящий вид? Даже если вдруг что-то оголит – мужчины говорят, это их заводит больше, чем нагота на пляже. Поскольку мы, женщины – загадкой должны быть, которая привлекает сильнее, чем откровенность. Ну а ураганы, чтобы юбка на голове – у нас бывают очень редко.

И добавляю с улыбкой:

– Если только не в казахской степи – пока там лесополосы не высадили, иногда так дуло! Главное, чтобы вас не повалило и не покатило по земле. Хорошо, если вам повезет на пути ухватиться за дерево или столб. Иначе вас так и унесет куда-то в степные дали.

– Ой, товарищ Смоленцева – так вы и на целине были?!

Я киваю. В пятьдесят втором я вместе с Анной летала в Казахстан – не на целинные земли, а в Шевченко на Мангышлаке. Совсем молодой город посреди голодной степи, где советские люди, тоже в большинстве молодые, строили наше будущее на объектах Атоммаша и космической программы. Ровные кварталы белых пятиэтажных домов, пока еще редкая зелень скверов и аллей – и горячий степной ветер продувает улицы насквозь, от окраины до окраины, стучится в окна и двери, крутит пылевые смерчи на перекрестках. Мы не застали «повалит, покатит и в степь унесет» – но в первый же день остались без шляп (улетевших в закаспийскую степь, где они, наверное, летают до сих пор). Однако же девушки там, из лабораторий и КБ, на улице выглядели как москвички, в модных платьях солнце-клеш, надевая штаны или комбинезоны исключительно в цеху, «на нас же парни смотрят!» (так что до стиля «унисекс» здесь еще далеко) – и смотрели с улыбкой на наши попытки избегнуть ветреного разбоя с юбками и прическами, ради сохранения авторитета высоких столичных гостей.

– Товарищ инструктор, так сейчас еще самый спокойный сезон! Летом случается, внезапные бури налетают – и если вас на улице застигнет, надо скорее бежать к ближайшему укрытию, ни в коем случае не останавливаться, пытаясь что-то на себе удержать, забудьте про подолы и головные уборы! А осенью и зимой дует так, что с ног сбивает, идешь с трудом. Весна же у нас самое тихое время. Если вы смущаетесь, так мешковиной платья обвяжите, как у нас недавно приехавшие делают, пока не привыкнут. И платки повяжите на головы, чтобы волосы не трепало.

Мы, однако, старались держать столичную марку – и героически терпели, что даже по пути от дверей к машине наши прически превращаются в беснующиеся метлы, а платья в надутые паруса. Зато в Москву вернулись с южным загаром, в первой половине мая. А на целине я так и не побывала, хотя очень хотелось. Любознательная я, хочу посмотреть, какая большая страна Советский Союз, да и школу у своей лучшей подруги и наставницы мне пройти полезно – так что случая в командировку проехать по делам нашей Конторы я не упускаю.

– Лика, я говорила уже сегодня и повторю, специально для вас. Моды, в смысле «сейчас все носим это, а все прочее забыть» – нет. Это придумали капиталисты, чтобы не затоваривать рынок. А наша советская мода – это множество вариантов, из которых вам выбирать, что вам больше подходит, в чем вам комфортно. И когда мы делаем новую коллекцию – она вовсе не отменяет, а дополняет то, что до нее, дает вам большую свободу выбора. Ну а там, на Западе – пусть извращаются как хотят.

Усмехнувшись, продолжаю:

– Для них ведь важнее прибыль, затратить поменьше, продать подороже? На мое платье четыре с половиной метра шелка. На твою юбку – метр, или даже меньше, мешковины. А теперь представь, что завтра в Париже будут носить длиной досюда (провожу ладонью по длине «мини»). Совсем дешево – а если объявить «брендом», то продавать по той же цене. Так будет, лет через десять, а то и раньше. Вот только я такое не надену никогда!

В иной истории СССР погиб из-за мини-юбок? Нет – из-за того, что эту моду породило!

Я прочла, что там в начале шестидесятых уровень жизни даже простого народа на Западе уже позволил «иметь на столе хлеб с маслом и чай с сахаром – не только по воскресеньям», ну а для среднего класса перестал быть роскошью собственный автомобиль. Вопрос выживания, связывающий всю жизненную энергию старшего поколения, вдруг отошел на второй план, появилось свободное время и ресурс – у массы людей, а не одних лишь богатеев или «свободных профессий». Но не нашлось Идеи, чтобы эту энергию поглотить – и все ушло в бессмысленное бунтарство, вроде хиппи, «свободы любви», «твори любовь, а не войну».

И это было поддержано хозяевами западного мира – боящимися, что этой Идеей станет коммунизм. Лучше «свободная любовь», чем экспроприация экспроприаторов – ну а воротилы моды и шоу-бизнеса даже были рады прибылям. Лучше мини-юбки, чем красные знамена – а новое поколение было лишь радо отмене прежних строгих правил, не понимая, что за этим внешним не стоит ничего.

Но и СССР, испытывая кризис Идеи, не мог предложить ничего взамен. Вот отчего западная мода, западные вкусы так легко завладели умами русских людей. Началось с мини-юбок, жвачки, рок-н-ролла, а кончилось известно чем! Распространившись внутри СССР по той же причине – молодое поколение уже не знало тягот, с которыми боролись их отцы, пришло на построенное ими. И не увидело, куда дальше идти!

Что было особенно обидно, так как в Советской России после революции и так были более свободные нравы. Отчего у британских джентльменов на фото столь постные рожи (пройдя школу синьора Бавы, я стала обращать внимание на такие мелочи)? Оказывается, у этих господ «непристойное вожделение» считалось настолько недопустимым, что они нацепляли себе в штаны, на известное место, жуткого вида конструкции с зубцами – не знаю, насколько это было распространено, но подлинный факт, что этих приспособлений было запатентовано множество вариантов, и они свободно продавались, говорит о многом![10]10
  Исторический факт! Такая старая добрая викторианская Англия.


[Закрыть] И «приличная женщина» во время процесса должна была лежать в строго определенной позе, абсолютно неподвижно и беззвучно – о мадонна, когда мы с Юрием закрываем дверь нашей спальни, кому какое дело до того, что происходит между нами?! О мелочах, вроде длины юбок, и обязательного наличия на мне шляпки и перчаток, даже если я вышла к почтовому ящику у собственной двери – дипломатично молчу. Замечу лишь, что Россия переболела похожим раньше – когда «нигилистки», жаждущие осчастливить народ, коротко стриглись, носили очки (даже при идеальном зрении), курили папиросы и носили уродливые балахоны (считая красивое платье «позором»). Мода шестидесятых двадцатого века имеет те же корни – протестуйте, но зачем уродовать себя? Пусть вовсе не обязательно надевать шляпку, даже выглянув из дома на минуту – но зачем протестовать против шляпок вообще? Но «так принято в Париже» – и обсуждению не подлежит. Когда иметь свое мнение – всегда полезно.