Текст книги "Красный бамбук"

Особого упоминания заслуживают пираты, в конце 40-х – начале 50-х действующие в Красном море и Индийском океане. Несмотря на то что места их базирования были известны и находились в пределах досягаемости сил правопорядка, не было никаких серьезных попыток пресечь их деятельность (не только морской разбой, но и контрабанда – обеспечение грузоперевозок между повстанцами и их арабскими контрагентами). При том, что численность пиратов (по оценке) доходила до пяти тысяч человек, имеющих в своем распоряжении более сотни судов (водоизмещением свыше 50 тонн) и даже как минимум один торпедный катер (бывший итальянский МАС-541, трофей англичан, в 1946 году продан частному лицу – 25 тонн, 44 узла, на пиратской службе торпед не нес, был вооружен 20-мм «эрликоном»). Из числа судов, подвергшихся нападениям, почти половина – флаг Италии (18 из 38), еще 5 – Греция, по одному – СССР, ГДР, Польша. Еще 4 – Голландия, 3 – Норвегия, 3 – Франция, 1 – Испания, 1 – Великобритания. То есть пираты атаковали преимущественно суда, идущие под флагами советского блока! По официальной версии (подтвержденной показаниями пленных пиратов) – чтобы «не злить хозяев». В СССР же преобладает мнение, что пираты действовали по наущению британских спецслужб.

В конечном результате авеколистский мятеж не приблизил, а отдалил для большинства африканских стран признание независимости. Поскольку Лондон и Париж всерьез рассматривали вопрос об отпуске «на волю» большинства своих колоний еще в 1958–1960 годах. Однако стало очевидным, что в этом случае «национальные» правительства справиться с хаосом не смогут, и Африка снова превратится в «дикий Запад», где невозможна никакая экономическая деятельность.

Из рассказов британских военнослужащих и полицейских,

участвовавших в подавлении авеколистского мятежа

«К тому времени я отрезал его яйца и уши и выколол его глаза. Жаль, он умер прежде, чем мы получили от него много информации».

«Я сунул револьвер прямо в его улыбающийся рот, сказал что-то, не помню что, и нажал на спусковой крючок. Его мозг разлетелся по всему полицейскому участку. Двое его приятелей стояли, глядя пустыми глазами. Я сказал им, что если они не скажут мне, где найти остальную банду, я убью их. Они не сказали ни слова, поэтому я выстрелил в них обоих. Один из них был ещё не мертв, поэтому я выстрелил ему в ухо. Когда лейтенант подъехал, я сказал ему, что пойманные повстанцы пытались скрыться. Он не поверил мне, но все, что он сказал, было ‘’похороните их’’».

«В пытках широко использовался электрошок, а также сигареты и огонь. Бутылки, оружейные стволы, ножи, змеи, ящерицы вкладывались в распоротые животы мужчин и во влагалища женщин»[17]17
  Рассказы подлинные. В нашей истории то же время и место – Кения, 1955 год, подавление англичанами восстания мау-мау.


[Закрыть].

Лондон, Даунинг-стрит

На этом доме, всего в паре кварталов от министерства иностранных дел, не было вывески. Те, кому надо, и так знали адрес – ну а прочим не надо было и знать. Нет, это не была штаб-квартира какой-либо секретной службы – всего лишь аристократический клуб. Однако публика, собравшаяся там в этот вечер, была очень непростая. И почтенные джентльмены были сильно не в духе.

– Это что, война?

– Пока еще нет. К сожалению, Британия слишком уязвима. Вряд ли вам понравится, если завтра Букингемский дворец и Венстминстер превратятся в кучу радиоактивного щебня.

– Но и терпеть подобное оскорбление нельзя. Чтобы иностранные войска открыто высадились на территорию, хотя бы номинально находящуюся под британской властью, перебили британских подданных. Мы пока еще не Гаити, а Сталин не Теодор Рузвельт!

– Я ожидал от русских более изящной игры. Бомбардировщики без опознавательных знаков, возможно даже рейды командос. Но не так же грубо – не скрывая флага и мундира, оголтелой силой.

– Это и было целью. Не только сжечь несколько деревень, но и высказать угрозу. Вспомните, как они вели себя с французами в Индокитае. Теперь мы – следующие.

– Ну и что мы намерены предпринять? Даже Суэцкий канал для их судов закрыть не можем. Благодаря наличию итальянцев в правлении этой фирмы – из-за того, что случилось два года назад[18]18
  См. кн. «Рубежи свободы».


[Закрыть]. А что с Международным Уголовным судом в Гааге?

– Русские тоже могут предъявить там кое-что для нас нежелательное. Представьте, что будет, когда весь мир убедится, что вся эта грязь, что сейчас льют на Британию коммунистические и всякие левые газеты, окажется правдой. Вам мало той ливийской пиратской истории два года назад?

– А отчего наша страна должна отвечать за действия каких-то африканских дикарей? Или я чего-то не знаю?

– План «Арбалет», который мы обсуждали.

– И отвергли, насколько я помню. Сочли чрезмерно рискованным.

– Но после вынуждены были… Поскольку взять океанский пароход на абордаж с парусных лодок чрезвычайно затруднительно. И первые же опыты наших чернокожих друзей это показали.

– Дьявол! Надеюсь, вы хотя бы позаботились о камуфляже?

– Как было отработано еще в войну, парнями из СИС. На вид обшарпанная рыбацкая посудина, развивающая скорость торпедного катера, с радаром, рацией, парой «эрликонов» и пулеметов 50-го калибра. Экипаж из белых наемников, темнокожие лишь абордажная команда. Базируются, понятно, не в деревнях – в любом порту найдется с краю неприметный причал. Это наши главные исполнители – ну а туземцы с побережья не более чем массовка-подтанцовка, ну и конечно, дымовая завеса.

– Вы всерьез верите, что эти ваши «сипаи» не станут на берегу болтать? Да и на молчание наемников я бы не надеялся. Вам не кажется, что русские уже все знают? И что их избыточное насилие в этой акции – знак нам. Что если «пиратские» нападения не прекратятся, следующий русский десант будет хоть даже в Момбасу.

– Боюсь, что уже… Вы еще не знаете главного. Один из наших катеров пропал без вести. Хорошо, если русские расстреляли и утопили его со всей командой, если он затонул в шторм или от взрыва боеприпасов. Ну а если советские кого-то подобрали и предъявят на суде?

– Именно потому я категорически возражал против плана «Арбалет»! Не оттого же, что мне было жалко красных. Но, судя по вашему виду, это еще не все?

– К сожалению. Дело в том, что мы не могли найти наемников на все экипажи – таких, кто готов был рискнуть головой, был бы не слишком щепетилен и не болтлив.

– У вас хватило ума задействовать в такой операции людей из Королевского Флота?! И сколько их было?

– На каждом катере по двое-трое. Командир, или лицо, за ним надзирающее, плюс радиометрист, отвечающий за локатор, ну и иногда еще кто-то – боцман, механик, артиллерист.

– То есть британские военнослужащие были и на том катере, который пропал? Вы понимаете, что будет, если русские предъявят кого-то суду?

– Потому мы пока и зондируем почву. Чтоб понять, что у русских есть против нас.

– Вся эта возня была ошибкой. Комариный укус – вместо зубов кобры.

– А вы, сэр, привезли из-за океана лучший вариант?

– Да. Мы начнем игру по-крупному. Итогом которой будет – вышвырнуть красных с Ближнего Востока и перекрыть им путь в Индийский океан. И план будет таков…

Нарвик.

База бригады СпН СФ

– Тащ полковник, так все по чести было! Я, он и секунданты – от меня Дед с Акулой, от него Нукер и Кот. Дистанция пятьдесят, полный магазин у каждого.

– Ты…! Как вы вообще додумались до такого? Поручиком Лермонтовым себя вообразил?!

– Так, тащ полковник, а как иначе? Вернулся я, сами знаете, откуда, мечтал, как дома меня встретят. Ну а моя Нина уже с пузом, и не от меня, это как? Вот только я ее не бил – так, поучил легонько, но дите жалко, вдруг потеряет. Пусть на меня напраслину не возводит – грозил кулаком, это да, было.

– Чья идея была – стреляться? Как их благородия – так давно уже таковых нет.

– Тащ полковник, так рассказывали, что и в РККА это было, и не раз. В Белорусском ВО, в двадцатые – и не бывшие благородия, а красные командиры из самых рабоче-крестьян[19]19
  Соответствует реальной истории.


[Закрыть].

– Нашел кого вспоминать – врага народа Тухачевского, который это непотребство поощрял. И развлечения всяких высокоблагородий.

– Так ведь, тащ полковник, сейчас политическая линия – и Суворов с Нахимовым, и погоны, и офицерская честь. Ну как бы я после такого, этому… в глаза смотрел? А если с ним завтра в бой, как Родина прикажет?

– Слушай, ты демагогией не занимайся, я в ней побольше тебя искушен. Своего товарища по бригаде сделал тяжелым «трехсотым», повезло хоть, что не убил. А у секунданта откуда ранение – вы там что, групповуху хотели устроить, трое на троих?

– Так ведь по правилам, не как у Пушкина на прямой дорожке. А после сигнала – любые приемы дозволены, чтоб уклоняться. И место неровное – вот пуля, наверное, от валуна и срикошетила. Да пустяк – Коту только ухо перевязали, даже без санбата обошлось.

– …!!! Ты понимаешь, что лишь чудом не получили даже не одного, а двух «двухсотых»? В мирное время – и на всей бригаде пятно. И никак за «несчастный случай на учении» не выдашь, политотдел уже наверх сообщил. С мнением, с которым я полностью согласен. Если мы, «песцы» – пример для прочих. Что же завтра начнется, офицерский состав советского флота будет без войны сокращаться, со скоростью полураспада – вышли двое, вернулся один?

– Тащ полковник, так что ж мне было делать? Ну никак нельзя было иначе.

– Рапорт бы мне на стол. И на суд офицерской чести. Чем самому – под трибунал.

– Тащ полковник, так это вышло бы… Ну как бы во времена Пушкина, один офицер у другого жену увел – а пострадавший пишет донос в Третье отделение. Не по-мужски это.

– Не понял?! У вас что, еще было что-то, политически нездоровое?

– Да нет, вы что, тащ полковник! Просто известно ведь, чем суд офицерской чести занимается. «Что вы имели в виду, при совместном распитии в такой-то компании, вот про это сказав»?

– Ну вот теперь готовьтесь. Полетите всей вашей гоп-компанией на меридиан между Норильском и Магаданом… только гораздо южнее. В одну южную тропическую страну. Сроком на год – или как получится. И бога моли, чтобы наверху это утвердили и против ваших замаранных кандидатур не возражали!

Сержант Эндрю Баррет,

морская пехота США

Эти чертовы вьетконговцы! Не иначе продали дьяволу свои поганые души.

Когда в октябре пятьдесят четвертого наш потрепанный батальон отправили в Нью-Чикаго, мы вздохнули с облегчением. Так называлась наша база к северо-западу от Дананга – раньше тут была туземная деревня, затем французы начали строить аэродром. Ну а после пришли мы, окончательно выселили аборигенов, снесли их грязные хижины и построили островок цивилизации, аккуратные дома, как в каком-нибудь американском городке. Главное же, тут можно было почувствовать себя в безопасности за укрепленным периметром. Это был настоящий «атлантический вал» – колючая проволока, минные поля, бетонные доты – была и артиллерия, гаубицы 155-мм калибра, готовые обрушить шквал огня и металла в любую точку в радиусе десяти миль, и танковый батальон на «паттонах» (этим парням жилось лучше всех, их даже к вахте на периметре не привлекали). Гарнизон базы составлял не меньше десяти тысяч, тут сидела почти вся 1-я аэромобильная (по крайней мере, считала это место своим основным домом во Вьетнаме), видел я тут и парней из 173-й десантной, и армейскую пехоту, и наших морпехов. На великолепную бетонную полосу даже в сезон дождей садились самые тяжелые транспортники, наверное, и бомбардировщики могли бы. Тут постоянно сидело не меньше авиакрыла Ф-84 – но основными «рабочими лошадками» были штурмовики «скайредеры» и вертолеты, они летали постоянно, как мухи над навозной кучей. По замыслу штабных, эта база должна быть «центром контроля территории», как сказал наш капитан – новая тактика, позволяющая резко сократить наши потери: чем держать парней во множестве мелких гарнизонов, подвергающихся нападениям Вьетконга, проще иметь в готовности сильную аэромобильную группу, где-то в сотне миль обнаружены партизаны, сразу вылетаем, и после обработки напалмом и ракетами, вертолетный десант сваливается прямо на головы коммуняк и добивает уцелевших. В реальности не так было просто, у вьетконговцев нередко были русские пулеметы ДШК и 20-миллиметровые зенитные «эрликоны» – так что ребята из аэромобильной несли ощутимые потери, однако все же меньшие, чем бегать по лесу пешком. Ну а нас это тем более не касалось – мы охраняли периметр, двое суток на рубеже, затем нас сменял другой батальон, а нам полагались двое суток отдыха. Впрочем, даже во время вахты кому-то можно было отлучиться в городок, всего пару минут на джипе. После вьетнамских джунглей, кишащих партизанами, жизнь казалась раем! До того дня.

Наш капитан говорил – что такую оборону не прорвет даже русская танковая дивизия. Так что наша работа сводилась к бдению в доте или на вышке с прожектором и пулеметом. Конечно, на базе был и туземный персонал для самых грязных работ – но вьетнамцам не дозволялось здесь оставаться в нерабочее время, они должны были жить в деревне в двух милях от восточных ворот, и всякий раз их обыскивали при входе, не прячут ли они оружие, и при выходе, не украли ли наше имущество. Единственное исключение было сделано для персонала борделя – ведь должен же американский солдат не только тяготы службы испытывать, но и удовольствие получать? И конечно, на базе было все, что должно быть на таком объекте – ангары, хранилища, радиостанция, ремонтные мастерские. Я сказал уже, внешне все было похоже на обычный американский город – отличие было лишь в том, что здесь вы бы не встретили женщин, детей, престарелых, все население составляли здоровые боеспособные мужчины в военной форме. Однако внутри периметра мало кто носил оружие, даже пистолетами на поясе часто пренебрегали. И патрули военной полиции, также вооруженные лишь пистолетами и дубинками, следили исключительно за поддержанием дисциплины. Так что «идиоты Уилсона» были, наверное, единственными, кому тут не нравилось – поскольку их заставляли жить строго по уставу, без вольностей, допустимых в полевой службе вдали от глаз начальства.

Наш батальон как раз был дежурным в ту ночь в январе пятьдесят пятого. Погода была вполне приличная, сезон дождей тут начинается в мае. Донимала лишь духота, а еще москиты. Снаружи было тихо, никакого движения за проволокой, в лучах прожекторов. Было три часа ночи, в городке уже все затихло, лишь в вертолетных ангарах, ближних к полосе, горел свет – там работа шла круглосуточно, поскольку «сикорские» летали здесь даже больше, чем штурмовики, а влажный и жаркий климат для техники очень неблагоприятен. Мы не сидели в траншеях, да и не было у нас траншей и окопов, вы представляете, во что бы они превратились во время дождей? Сектор моего взвода, протяжением четверть мили, имел три укрепленных опорных пункта, сложенных из бетонных плит, и три вышки с прожекторами и пулеметами. Обычно хватало одного дежурного от каждого отделения, остальные же парни спали в готовности немедленно занять позиции по тревоге. Наш лейтенант спал у себя на квартире, на подобное нарушение дисциплины тогда смотрели сквозь пальцы, ведь с самого начала существования базы здесь не происходило ничего. Ну а я играл в покер с сержантом Бишопом и капралом Ричем, нам отчего-то не спалось.

Когда рвануло, то мы подумали, что русские сбросили на нас Бомбу, как на Шанхайский порт пять лет назад – такой был грохот и вспышка снаружи. Оказалось, это взорвались склады горючего и боеприпасов. И сразу послышались еще взрывы и стрельба, внутри периметра, у нас за спиной. А затем раздался крик Боба Престона, он на ближней вышке сидел – «вьетконговцы атакуют», и рев его «браунинга» пятидесятого калибра. Мы поспешно заняли позиции и стали стрелять куда-то в сторону леса. Зачем мы это делали – ну, весь предыдущий опыт нам показывал, что иначе вьетконговцы могут подойти вплотную и забросать нас гранатами. Ну а патронов не жаль, у нашей державы их много. Тем более что в соседних секторах тоже стреляли куда-то наружу. И наше воображение уже рисовало орды вьетконговцев, залегших за проволокой и готовых подняться в атаку. Но никто нас не атаковал – а внутри периметра, позади нас, что-то горело и слышались редкие выстрелы, но на настоящий бой было не похоже. И не было связи со штабом – да что там происходит, черт побери?

Какой-то порядок удалось навести лишь с рассветом. Кроме складов, сгорели «тандерджеты» на стоянках и в ангаре, еще был обстрелян штаб и казармы Первой Аэромобильной (неподалеку нашли множество использованных труб от базук русского образца). И никто не мог понять, куда коммуняки после исчезли, не оставив ни одного своего трупа. Так что утром база была похожа на растревоженное гнездо шершней. Вот только неизвестно кому было лететь и мстить!

Я всего лишь сержант, и понятия не имею, что написали в рапорте, ушедшем в высокий штаб. Но у меня есть глаза и уши, а также куча приятелей, в основном из сержантского же состава. И все сходились в том, что через периметр вьетконговцы не прорывались, но каким-то образом оказались на территории, причем минимум тремя группами, так как хранилища, ангары, штаб, казарма были вовсе не рядом. А дальше, по их обычной тактике, как при засадах – внезапный огневой удар, одновременно с подрывом фугасов, а затем или быстрый отход, пока мы не начали отвечать, или бой на добивание, если нас мало – но на базе нас была целая дивизия, так что коммуняки предпочли скорее исчезнуть. И они отлично знали расположение объектов и наш внутренний распорядок – тут, скорее всего, или среди туземного персонала были их шпионы, или кого-то из наших пленных сумели разговорить. И черт побери, раньше я был уверен, что чем круче страна, тем сильнее у нее армия – приходилось мне видеть вблизи вояк из всяких бананий, что к югу от Рио-Гранде, а уж про африканских мятежников вообще молчу, взвод наших бравых «джи-ай» может их тысячную толпу разогнать. Но эти вьетнамцы показали выучку не хуже наших рейнджеров! Или это все-таки не вьетнамцы были? В первый день я сам слышал, как даже офицеры предполагали, что нас атаковал русский «осназ».

Что-то прояснить удалось лишь к вечеру следующего дня. Когда в зарослях возле ангаров нашли лаз под землю – нору меньше двух футов в поперечнике. Лезть туда ползком и поодиночке никто не решился, потому в дыру просто вылили бочку бензина и кинули факел. Конечно, вьетконговцев там уже не было – не дураки же они, там сидеть? Затем нашли еще одну дыру, неподалеку от казарм. А потом была бомба – люди из контрразведки еще утром сгоняли в деревню, ловить «предателей» из местного персонала, половину не нашли, похватали кого-то еще – и, после суток качественного допроса, вьетнамцы признались, что, оказывается, под нами целые катакомбы, сеть вырытых пещер еще с французских времен, целый подземный город. Выходит, завтра вьетконговцы точно так же могут опять вылезти?!

Капитан говорил, наверху всерьез рассматривали – устроить искусственное землетрясение, подорвав сразу тонн двадцать тротила. Отклонили – что тогда от строений базы останется? Решили травить вьетконговцев как тараканов – по всей территории патрули с собаками искали норы, нашли еще несколько, ну а дальше варианты, или бензин, или гранаты с газом, или, я видел, подогнали танк, надели шланг на выхлопную трубу, сунули конец в нору, загерметизировали брезентом, и отработали несколько часов на холостом ходу. Ну и по базе теперь ходили только с оружием, а патрули круглосуточно ездили на джипах с пулеметами. И возле штаба тоже стояли пулеметы, обложенные мешками с песком. Кто нес эту службу – а угадайте с трех раз! Если раньше ты мог, отбыв вахту на периметре, пребывать на отдыхе – то теперь караул внешний для нас сменялся караулом внутренним. И можете представить, как после такого наши парни «любили» коммуняк – а заодно и всех узкоглазых, которые казались нам все на одно лицо.

А проклятые вьетнамцы все лезли из-под земли. Теперь нам приходилось охранять не только периметр, но и все важные объекты внутри него – штаб, склады, ангары, стоянки техники. Но в следующий раз коммунисты выбрали целью офицерский бар – где в это время (за час до полуночи) было полно народа, в большинстве из летного состава. Не меньше десятка головорезов с автоматами ворвались и устроили бойню – а затем бросили бутылки с «молотов-коктейлем». Все было кончено за минуту, подъехавший патруль забросали гранатами, и снова скрылись, не оставив ни одного своего убитого. Хотя вроде наши видели, как они кого-то несли. Дыра оказалась буквально в сотне шагов за баром. Причем прорытая недавно – раньше там не было ничего. А дальше подобные вылазки были почти каждую неделю. Мы уже боялись спать, не положив рядом оружие – из страха, что вьетконговцы вылезут у нас под окном, ворвутся и перебьют всех. Мы сражались с ними, как с крысами – заливая в обнаруженные норы газ, бензин, напалм, ставя у выходов мины. Искали повсюду отверстия для вентиляции – ведь должны же эти, под землей, дышать – и в подозрительные дырки (которые могли быть и норами местной мелкой живности) тоже вливали газ или бензин. Затем у нас появились «пещерные крысы» – те отчаянные парни, которые лезли в эти норы подобно бультерьерам, охотящимся за лисой. Сначала это были добровольцы из обычного состава подразделений – в других полках обычно так и оставалось, нашли вьетконговскую нору, и «ты, Джо, и ты, Майк, вперед, снаряжение лежит вот там», – но на базе Нью-Чикаго была сформирована особая команда (числом больше взвода, но меньше роты), которая занималась исключительно этим. Парни с шилом в заднице, любители приключений, мне довелось с ними болтать в баре, когда они сбрасывали там напряжение. Все они были небольшого роста и худого телосложения – потому что в эти адские норы под землей такой верзила, как я, просто бы не протиснулся, а там иногда приходится пробираться на брюхе ползком. А еще там темно, как у негра в заднице, и воняет, и нечем дышать, и вода на полу, а иногда даже заполняет нору доверху, и приходится, задержав дыхание, нырять, моля бога, что успеешь попасть на ту сторону прежде, чем захлебнешься. И конечно, куча всяких хитроумных ловушек, наподобие тех, что были уже знакомы нам по лесу. Я слышал, что состав этой команды полностью сменялся за три месяца – не знаю, правда или нет, меня в то время уже не было на базе.

И знаете, сэр, сейчас я убежден – что вьетконговцы это не люди. Чтобы жить вот так, подобно крысам, в этих вонючих норах, годами не видя над собой неба – а ведь нам говорили, что там и женщины, и дети, – надо быть кем-то вроде муравья. Для которого воля главного в муравейнике – выше, чем выживание, и собственное, и семьи, не говоря уже о комфорте. Слышал, что так же было у япошек, «твоя жизнь ничто, воля императора – всё», но у них ведь их микадо всерьез считался живым богом, ослушаться которого нельзя. Ну а коммунисты, значит, хотят, чтобы все были так – и американцы тоже? Может, и прав был Фаньер, что коммунизм это болезнь, разрушающая мозг? Наш капитан того же мнения – он из образованных, и читал много книг, не одни комиксы – я слышал его рассуждения, про какого-то чеха или поляка Чапека, который еще перед той войной написал про цивилизацию разумных саламандр. И возможно, завтра нам придется сражаться насмерть за выживание всего нашего свободного мира – причем не только с теми нациями, которые уже коммунизмом поражены, но и с нашими же американскими парнями, подцепившими это вирус. Когда я думаю о том, мне хочется выпить и забыть. А мой приятель сержант Брукс из нашей роты застрелился – после того как накануне, выпив в баре, орал, что тогда мы все уже заражены, вирус или микроб уже внутри нас – и что будет, когда мы вернемся в Штаты и зараженными окажутся наши жены, дети, родители? «Мне тогда убить свою Мэри, с маленькими Патриком и Сарой, а после самому – нет, лучше я один». Он пустил себе пулю в рот – а мне стало страшно, как не было даже в том бою, когда из всего взвода невредимыми остались лишь я и Сэвидж. Но пока я думаю и поступаю самостоятельно, как должно свободному человеку – и значит, еще не заражен.

Проклятые комми, неужели вам мало своего Старого Света? Сходите с ума у себя дома, внутри своих границ – но не лезьте к нам! Хочу жить и умереть человеком, а не муравьем!

Записано в 1970 г. Вошло в сборник «Героический Вьетнам»

Американцы звали нас «подземными дьяволами», «чертями». А мы были просто крестьянами, кто издавна жили на этой земле.

После к нам прибился самый разный народ. Но начиналось все еще при французах. Когда они бросали бомбы на деревни, которые считали «коммунистическими». А еще были разговоры, что они заставят всех переселиться из леса на равнину, где не будет никаких партизан. Тогда мы начали рыть убежища, где можно спрятаться всей семьей, и от карателей, и от бомб. Так возник наш подземный город – иногда его называли по имени прежней деревни, которую американцы снесли, построив свою базу. Но чаще – просто Город, без названия.

Отчего мы не ушли? Вам трудно это понять – впрочем, и у нас сейчас обычное дело, когда молодые люди уезжают из своего кооператива в город, поступают на завод или получают образование. А тогда мы помнили, что эти поля расчистили от джунглей еще деды наших дедов. И здесь могилы наших предков. Куда мы отсюда уйдем?

К нам – бежали. Из деревень с равнины, где бесчинствовали банды Бин Ксуен. Где американцы могли загнать всех жителей в сарай и сжечь огнеметами. Где жизнь не стоила ничего – любой оккупант мог тебя убить, если ты показался ему подозрительным. Кто-то уходил дальше на север, а кто-то оставался. Говорите, нас было под землей шестнадцать тысяч, а все наши тоннели, если их собрать в одну линию, вытянулись бы на двести пятьдесят километров? Ну, если так сказали те, кто ведал у нас распределением пайков, значит, нас и было столько. Но не все были солдатами – были и семьи. И никто не пребывал в праздности – работа находилась на всех.

Наши галереи тянулись под землей в три яруса. На самом нижнем были жилые помещения, где можно было встать в полный рост. Я спал в койке-гамаке, сделанной из американского парашюта, а надо мной была подвешена еще одна такая же. Был даже зал для политинформации и кино – да, под землей мы иногда смотрели фильмы, электричество было от велосипедного генератора и аккумуляторов, снятых с подбитых американских машин. Был госпиталь с хирургическим кабинетом, были склады, были колодцы, уходящие вниз до водоносного слоя. Ну а верхние ярусы были в основном для передвижения – хотя какие-то хранилища могли располагаться и там. Подземные ходы тянулись далеко за территорию американской базы, выводили в лес, и даже в соседнюю деревню, которая не была выселена. И в этих подземельях мы жили годы.

Американцы считали нас страшными головорезами. А мы всего лишь хотели, чтобы они убрались, и мы могли выйти наверх и жить под солнцем, ходить в полный рост, дышать свежим воздухом, а не спертой духотой тоннелей. Даже советские товарищи, побывав у нас, не могли понять, как мы тут живем. Хотя с их ростом и правда было неудобно – в тоннелях на верхних ярусах встречались «кротовые ходы», когда проход сужался настолько, что только худощавый человек мог проползти на животе. А еще были водные пробки – когда такая нора, в которую надо было пролезать ползком, шла уклоном вниз, а затем снова вверх, и нижняя часть была залита водой, ее хватало лишь, чтобы проползти, задержав дыхание. Это делалось на случай, если американцы, найдя какой-то из входов, пустят газ или зальют бензин. И сами тоннели обязательно были с поворотами – чтобы их нельзя было простреливать на всю длину. Переход на нижний ярус обычно делался в виде плотно закрывающегося люка, крышка обмазана глиной и почти неразличима в стене. И было множество ловушек, расположение которых мы знали наизусть – растяжки из гранат, острое железо, смазанное протухшим жиром, и даже привязанные змеи или скорпионы в коробке. И ложные водяные лазы, которые пронырнуть нельзя. Все это пригодилось нам, когда американцы, обозленные своими потерями, сформировали особое подразделение, назвав их «крысами», – туда шли самые отпетые убийцы, пытающиеся выбить нас из подземелий. Глупцы, это были наши пещеры, мы знали тут каждый поворот, каждую ловушку, а они – нет. Так что скоро враги, обнаружив лаз, просто подрывали его. А мы прокапывали новый.

Помню ту, самую первую вылазку – тогда советские учили нас, как подрывать и поджигать «тандерстрайки», где у этого реактивного истребителя топливные баки, куда надо установить заряд. Выдали особые мины, похожие на магнитные, уже знакомые нам – но эти, с резиновой присоской, цеплялись на любую ровную поверхность, и к алюминию, и к дереву. Тогда янки были совершенно беспечны – ангары охранялись всего одним часовым. Да, самолеты держали в ангарах – в нашей погоде, любая техника под открытым небом быстро ржавеет. Нам говорили, что «тандерстрайки-84» это лучшие истребители, какие есть у Америки – а мы, кого американцы даже не считали за людей, сожгли эти машины тем, что было у нас в карманах, наш политрук сказал, что каждый «тандерстрайк» обходится президенту Эйзенхауэру почти в полмиллиона долларов, ну а цена этой мины тридцать четыре рубля за штуку. А американцев в той вылазке я не убил ни одного – потому что нам было приказано не увлекаться боем, ударить и сразу исчезнуть. И наша группа тогда не понесла потерь – после такое получалось редко. Было один, два, пять убитых, мы всегда уносили их с собой – чтобы американцы думали, «тех, кто приходит ночью – убить невозможно». И хоронили своих в верхнем ярусе тоннелей, замуровывая тела в стену. Впрочем, дохлых американцев, кто сунулся в тоннели и не вышел – тоже. Земли хватало на всех.

Мы умирали не только от американских пуль. Жизнь в тоннелях была очень нездоровой – трудно было соблюдать гигиену, не хватало воды, медикаментов, любая рана быстро воспалялась. Даже вымыться было проблемой – а представьте, какими грязными мы были после ползанья по кротовым норам? Или же в деревне по соседству входы в наш лабиринт были замаскированы в загонах для свиней и люки густо засыпаны навозом, американцы при обысках брезговали там тщательно смотреть. А от трупов, зарытых в стены, в верхних ярусах был постоянный смрад. Когда мы наконец вышли на поверхность, после всех этих лет, советские врачи нашли у многих из нас болезни легких, глаз, кожи. И лечили – за что мы им искренне благодарны. А наши тоннели сейчас заброшены – кому охота туда лезть? Небольшая часть сохраняется и даже открыта для гостей как мемориал – да, там подлинная обстановка, наш зал для собраний, спальные отсеки, склад, колодец. Но поймут ли те, кто спускаются туда по лестнице с электрическими лампочками, как это, пройти километр в темноте, пригнувшись, на четвереньках, ползком, ныряя в водяные карманы – и храня в памяти расположение ходов и ловушек, в готовности встретить лезущих навстречу американских «крыс», а открывая люк в верхний ярус, успеть тотчас его захлопнуть, почуяв запах газа. Такими были годы жизни, которые украли у нас американцы – заставив жить подобно крысам под землей. И этого мы никогда не забудем и им не простим.