Текст книги "В поисках чаши Грааля в Крыму"

БЕССМЕРТНЫЕ ЦВЕТЫ САНДЫК – КАЯ

Я пришёл сюда, на средневековый замок ХIII-ХV веков Сандык-кая, под вечер. Руины укрепления сохранились на отдельно стоящей скале, вытянувшейся с юго-запада на северо-восток. Почти со всех сторон возвышенность окружена непреступными обрывами, только с запада и юго-востока обрывы не столь высоки и здесь легко проникнуть на вершину скалы. Тут и сооружена оборонительная стена, сложенная из крупного бута на песчано-известковом растворе.

Багровый закат всегда загадочен и зловещ, словно несущий предсказанье бури, ненастья и грозного землетрясения. Но возбуждение, вызванное внезапными страхами, само по себе успокаивается от красоты зрелища. Даже больше, даёт душе наслаждение и радость видения мимолетного солнечного сияния, затухающего от надвигающегося мрака. Будто в пурпурных лучах дух неба горел бессмертием и печалью, озаряя любимые эскизы дорогого лика. Видно Любовь никогда не оставит меня, если она уже пылает вечностью неба.

Я вымериваю шагами площадь замка, состоящую из трёх линий оборонительных стен с шестью прямоугольными башнями. Они небольшие, а вот наиболее мощная стена составляла внешнее кольцо обороны. Внутрикрепостная территория застроена была плотно: на поверхности видны руины нескольких десятков построек. Некоторые из них довольно больших размеров. Площадь крепостной площадки 390 х 120 метров. На северной оконечности скалы находился небольшой некрополь. Центральное место в нём занимала часовня, стоящая над большой усыпальницей, вырубленной в скале. Стены церкви не сохранились, но её план «читается» по подтёскам в скале. У восточного обрыва видны вырубленные в скале и обложенные бутовым камнем на известковом растворе гробницы ( открытые и ограбленные). Замок Сандык-Кая занимал выгодное стратегическое положение: с него просматриваются верхняя часть Бельбекской долины, Байдарская долина, а также Мангуп с окрестностями.

Разговаривать с тишиной, но лучше молчать, слушать и мысленно мечтать. И твои дерзкие и фантастические думы, будто расплывчатыми очертаниями возникают вокруг и парят над землёй. Кого ты ждёшь? Чьи черты колышет ветер в листьях древ и кустов? Ты протягиваешь руку и хочешь погладить прекрасное лицо, но ладонь скользит по воздуху. Слабый ветерок уносит твою тайну. Но ты беззаветно и тихо шепчешь призывы – приходи, приходи. И летят они на зовущий закат, на загадочный закат, на зыбучий закат, на заревой закат.

– Вы придёте? – Я дождусь Вас. Все сбылось в этой жизни. Все сошлось и всё стихло. Он появился, мой бесценный и близкий образ Олега Ивановича Домбровского, моего учителя и наставника, археолога по профессии, производившего с нами, воспитанниками кружка, раскопки замка Сандык-Кая в 1966 году.

Внешне он ничем не изменился: крепкий и широкогрудый мужчины, с гордо поднятой головой, и лик отца-покровителя для меня и окружающих пацанов, радостный, улыбающийся, умный, загорелый, с проседью на висках. Костюм простой и удобный: синяя рубашка в полоску, серые брюки, заправленные в сапоги, планшетка через плечо, пиджак на руке, а в другой «кизиловое варенье» – рогатая палка из кизила, которой Олег Иванович шлепал по попе всем нерадивым и нарушившим дисциплину горных археологических экспедиций. Я не раз «вкушал» это «кизиловое варенье», но никакой обиды, ни у кого никогда не было, наказание несли по справедливости. Зато доброта его и общение с благородным человеком доставляло нам истинное возвышенное состояние. Мы говорили с ним обо всём мирском, даже доверяли ему свои личные тайны, скрывая их от своих родителей, а его посвящали. Для нас Олег Иванович был верный друг и надёжный старший товарищ. Никто не уходил и не бросал наш археологический кружок, которым он руководил, а ставшими взрослыми, мы по-прежнему приходили к нему просто поговорить, а иногда исповедовались перед ним, попав в закрученные жизненные ситуации. И Он никогда не отказывал в помощи: и словом и делом. Всегда у него находилось время для всех кружковцев.

Вдруг среди мыслей раздался, неизвестно откуда, голос Олега Ивановича.

– Ты звал меня, Владик? – Он появился перед моим костром таким же простым обликом и превосходным образом, оставшимся у меня навсегда в памяти. Но что-то у него появилось новое, бессмертное. Это был не багровый отсвет огня от костра, а незнакомое и неземное свечение. Будто вспыхнувшее Сияние горного гиацинта, обаятельного сине-голубого цветочка, растущего тут же на отрогах Сандык-Каи. Словно спят в этом цветочке преданья старины. Сегодняшнее мимолётное прикосновенье пальцев будто вызвало волшебное волненье. Я не удивился, память постоянно озаряется воспоминаньями ушедшего прошлого земли и моего земного. Я и не подозревал прежде, что способен так глубоко сосредоточиться и вновь встретиться с Олегом Ивановичем.

– Я бы хотел узнать исторические детали и подробности о замке Сандык-Кая, ведь многое о нём неизвестно нам, современникам, и скрыто под спудом земли? – что я мог спросить Олега Ивановича другое, не признаваться вновь в любви к нему, это сейчас выглядело было неуклюже, а мой вопрос для профессионального археолога вполне уместен и подходящий, вдруг там, в тайном движение летающих душ, он вдруг повстречал погребённых из ограбленных могил некрополя Сандык-Каи, и расспросил их о прошлом замка.

– Возьми с листьев отражения луча луны и острием, как карандашом, воссоздай обрушившиеся камни крепости и прорисуй, закончи её изначальный абрис. Ты увидишь её стройные архитектурные обводы и суету жизненных укладов средневековья. Тогда поднимись на шестую башню, поставленную у входа на верхнюю площадку укрепления. Оглядись вокруг и замри перед отрадой раскинувшейся благодати и вдохни глубоко воздух жизни, который нам уже не вкусить никогда. – И печально стих голос белого мрамора призрака.

А я, охваченный энтузиазмом всеобъемлющей обманчивой радости, сопровождаемый искренним мистическим напутствием и благословением Олега Ивановича, кинулся исполнять его наказ. Художник я неказистый, но люблю иногда тонким пером на белом листе бумаги вырисовывать воздушные замки и вычурные громады небес. А тут творить лунным лучом в синем эфире неба! Но вечер стал странно мерцать и блестеть, и я уловил в нём дыхание лишнего звука. Что летело, шло или ползло ко мне? По Богатому ущелью, точнее долины, лежащему у основания скал Сандык-Каи, катился шепот, шелест, шуршание и плеск тихого летнего дождя. Циклон, словно поливальная машина, прополз мимо, оставляя запах свежести, сырости и сытости от упоения водяным духом. Чистая и умытая ночь привлекала нежностью и неповторимостью, сразу наступила такая тишина, точно, омытые дождём, отзвучали все звуки, и мир застыл в изумрудной россыпи. Искрились и горели звёзды ночными цветами космоса. Иногда озаряясь чудесными глазами ангелов. Увиденная реальная иллюзия поддерживала веру в невообразимые божественные красоты, будто ставшими драгоценными фресками неба. На одной из них слабо проявился фосфорический оттиск фемного сухопутного войска средневековья. Впереди отряд тяжёлой конницы – катафракты, с воинами одетыми в кольчуги, вооружённые длинными копьями, мечами, щитами, палицами. У легкой конницы копья, щиты, луки. Тяжёлая пехота в кольчугах, с щитами и мечами, а у лёгкой пехоты воины с луками, дротиками, пращами. Катафракты были главной ударной силой, применяемой византийцами в борьбе с кочевниками – печенегами и половцами.

Стратегия обороны княжество Феодоро, кому и подчинялся замок Сандык-Кая, строилась на системе крепостей, стоявших вдоль границ, у горных проходов, вдоль рек и проходивших стратегических важных дорог, выгодно расположенных пунктах, ведь с вершины замка просматривалась две плодородной долины с многочисленными селениями.

Как выглядят защитники Отечества? Большую информацию дают фрески храмов Успения и Трёх Всадников Эски-Кермена, хорошо перерисованными рисунками и сделанными описательными текстами Олегом Ивановичем Домбровским. Вот святой воин, изображённый на стене храма Успения. Воин стоит, опёршись на копьё, щит овальной формы виден у него за спиной. Короткое копьё с листовидным наконечником. На воине одеты чешуйчатые доспехи, на левом боку меч. Талию перехватывает широкий орнаментированный пояс.

Три святых воина на конях, вооружённых копьями. Поверх туник воины облачены в панцири – у двух чешуйчатые доспехи, а у правого – пластинчатый, прикрывающие только грудь и живот. У каждого щит на специальных ремнях переброшен за спину, что стало удобно управлять одной рукой конём, в другой держать щит, разной формы: круглый, треугольный и овальный.

Как красочно описывает Олег Иванович «Трёх всадников»: «Левый всадник едет на белом коне. Его плащ светло-голубой, лазурного оттенка; панцирь золотисто-охристый, с зеленоватыми и черноватыми тенями, туника под панцирем темно-розовая… Средний всадник – Георгий – одет в светло-пурпурный плащ, отброшенный назад резким взмахом держащей копьё руки. На нём голубой чешуйчатый панцирь, с прорисью чешуи чёрной и желтовато-белой красками… Правый всадник едет на светло-гнедом коне. Плащ его огненно-красный, панцирь охристо-оливковый, с прорисью ромбовидных пластин черной и зеленой красками, пояс красный, туника лилово-пурпурная…

Мои ноги тонут в зелёной густоте и пропахли травой. Я шёл среди блеска цветов, в благоуханье ароматов. Красные лепестки пионов, будто память ушедших столетий, восстали ликами бывших воинов замка, я видел в огне и дыме людей, которых больше нет. Цветы бессмертья горели искрами на небе и земле. Стихия необъяснима в мысли человека, но так нас радует своим стихом, возникающим вдруг в сердце. Рассыпало лето золотые цветы, сквозившие невиданным сияньем.

ПУТЬ ПО ПЛАТО

Травянистое плато возвышалось с севера над долинами и предгорьями, а с юга над ширью моря и узкой полоской берега. Буковые, грабовые и дубовые леса стояли по краям плато, а дальше вниз к морю уходили сосновые боры, а предгорья покрывали густые лесистые чащи. Редко из-за зелёного покрова тянулись синие струйки дымов, где жили люди в деревнях или укреплённых городищах. А над крепостями на высоких башнях ещё развевались белые штандарты Феодоро с золотой чашей. Пронзительная прозрачность горного воздуха тонула в сфере голубого света, сливаясь с лазурными акварелями. Кирпичная и серая гуашь обрисовывала скалы, утёсы, обрывы. Замысловатые и зовущие лесистые, каменные, шиферные, луговые мазки панорам радовали взгляд, вливались в душу первозданной прелестью, рвали сердце и застилали ресницы слезой счастья. Так и тянуло громко воскликнуть: Спасибо, Господи, за твоё великое творение!

С вершины Святого Петра открывалась даль горного плато, где стеклянные холмы, как драгоценные жемчужины, играли в лучах заходящего солнца.

– Чудесная и очарованная земля! – тихо прошептал Александр. Она манила, привлекала, зазывая необыкновенным щемящим чувством, от которого княжич оцепенел. Солнечные лучи насквозь пронзали его, и сердце горячо стучало, ветер гладил волосы, ставшими зелёной травой, облака слезами проплывали в глазах, в ушах серебрилась птичья трель. Только родная земля может вызвать такое сладкое и отрешённое состояние, которое называется любовь.

И вдруг он опять вспомнил пушистые ресницы простолюдинки по имени «Белая Роза», открытые губы, давно ждущие горячего поцелуя, томительно-пристальный блеск зрачков бархатных глаз. От какой-то смелой мысли или неожиданно свалившегося внутрь желания она вдруг стремительно покраснела. Княжич тоже растерялся, будто прикоснулся к девичьей нежности. Оба они пылали от подбородков до высоких лбов. Княжич хорошо видел, как у неё разливался и густел стыдливый румянец и сам ощущал этот горячий предательский след на своём лице.

Княжич смотрел на неё так внимательно и пристально, как и она на него. Её глаза сверкали из-под пушистых ресниц. «Белая Роза» вся вытянулась к нему, будто, согреваясь, к солнцу, и счастливая улыбка осветила её лицо. А он растерялся, все его мысли, рыцарская воля и честь сразу оцепенели, но не дали ему окончательно пасть перед простолюдинкой. Так они и расстались, не сказав ничего друг другу. А сейчас он бы прочитал ей целый поэтический монолог, но поздно… Бомбор поднял голову и услужливо посмотрел на хозяина, будто хотел утешить от мучительных воспоминаний, приносившие княжичу щемящие ощущения от потери чего-то очень большего и давно ожидаемого. Пришло сразу и так же мгновенно оставлено и, кажется, навсегда. Пёс тихо заскулил, будто обещая помочь, что он потом обязательно найдёт простолюдинку. Здесь, на склоне горы рос многовековый тис, к нему многие приходили на исповедование.

ТЫСЯЧЕЛЕТНИЙ ТИС АЙ-ПЕТРИ – МУДРЕЦ КРЫМА

(Размышления современного путешественника у могучего и святого дерева)

Высокий и важный, зелёный Тис величественно встаёт из скальных круч горы. Прошедшие года красными ягодами затерялись в узких, плоских и блестящих листьях в густых ветвях. Попробуй, сосчитай такое богатство! Ах, как оно дорого и душевно для долгожителя! Прелесть каждого дня, года, столетия тихо скользят белоснежными и грозовыми тучами, будто проносят бури и приносят удачи. В их таинственном молчание и угроза, и обещание, вопросы и ответы протекшей жизни. Свежий и голубой небосклон стоит над ним, касаясь багровым румянцем лохматой пирамиды. А шатровая разноцветная радуга, сверкающая и играющая, предзнаменование сильного ветра, ведь Ай-Петри – обитель ветров, и счастливой удачи, указывающей путнику, где она опускается на холмистые горы и скалистый куэстоподобный гребень сверкает утренним пурпуром, а в нём спрятано золото счастья, которое многие ищут и никогда не находят.

Сколько воспоминаний жило в душе Тысячелетнего Тиса. И печаль, и грусть стояли в его зелёных глазах, но красочные зори так ярко блистали над жизненной судьбой, когда сладко протекали века средневековых и современных жителей. И мудрость обитающих рядом народов – тавров, готов, греков, русских, караимов, татар, итальянцев, болгар, армян и множества других, словно впечатала и сохранила красно-серая кора столпа времени, живого свидетеля похода Святого равноапостольного князя Владимира в Таврику и крещение его в Херсонесе, ровесника Тмутараканского княжества и процветающей жизни страны Дори.

Многое пережило и видело доисторическое дерево за свои века. Оно помнило ещё о древней дороге, проходящей через все высокие нагорья от Алушты до Байдарской долине. По ней сновали торговые караваны, проходили боевые отряды и шагали одиночные путники. Потом о дороге забыли, зимой заметавшуюся снежными сугробами, но выстроили новую, покрытую асфальтом, пересекающую плато из Ялты в Бахчисарай. А теперь рядом проложили воздушную на стальных тросах, ведущую прямо от морского берега из Мисхора.

Долгими длинными месяцами, когда лёд и снег сковывали всё вокруг, когда погружалось в сон многое живое, лишь Тис не спал, сохраняя в себе тепло, жизнь и мысль. А ещё блаженство и радость красоты жило в нём, разливающейся вокруг белоснежными полями. Один, зеленый и золотой, стоял патриарх среди голых облетевших ветвей буков, грабов и колючих кустарников, среди серых и звонких скал, ледяных наростов и флагообразных снежных корон.

И птичьи песни всегда возносились сладкозвучными хоралами и серебряными соловьиными дискантами над задумчивым гигантом флоры и фауны. Чудные Певчие рассказывали Тису и делились с ним своим счастьем и удачами. И он – зелёная колоннада переживала и радовалась с малыми птахами их весёлой и беспокойной жизни. Порой на ветви его садились тяжёлые и плавные «корабли» небес с широкими сильными крыльями – смелые орланы-белохвосты и чёрные грифы. Древняя мудрость – словно жила в их костяных крючковатых клювах.

Ай-Петри

Ай-Петри

Приходили на молитву к Тису красавцы олени, гордо вознося свои рогатые короны, чмокая мокрыми губами, пытливо рассматривая всё вокруг глубокими глазами. Однажды появились дикие лошади во главе со своим вожаком, длиннохвостым и длинногривым Мустангом. Они прятались от расстрельной облавы охотников, обложивших вольных лошадок, ради своего пьяного азарта.

Исповедовались Тису многие обитатели леса, клялись в любви друг другу даже маленькие букашки и таракашки. Но больше всех Тис обожал Леопардового Полоза, приползающего к его стволу, сверкая коричневыми золотыми пятнами, словно усыпанный драгоценными монетами античности и средневековья. Полоз лениво и устало сворачивался тугими кольцами, дремал после удачной охоты на мышей или вёл философские беседы с Тисом.

Иногда на ветвях сидел крупный ушастый филин. Глаза у него были большие и ярко-жёлтые. Но видел он плохо, поэтому непрерывно поворачивал голову в сторону любых звуков, которые слышал хорошо. Филин вставлял в диалог мудрецов свои фразы. Тис думал о змеях и о птицах. Ведь ящерицы, змеи – это примитивные животные, пройденная стадия эволюции, остатки примитивных существ, уцелевших с давних времён. Но они породили более совершенные формы жизни – птиц, млекопитающих. И когда более совершенная форма – птица, например змееяд, охотится на змей – это понятно: птица совершеннее змеи. Но когда змея пожирает птиц, это уже неправильно: это значит, линия эволюции как бы идёт назад. Выходит, что эволюция, прогресс – видимо, не всегда прямая, восходящая линия. И в истории человечества прогресс совсем не всегда шёл прямо. Например, земледельческая культура всегда была выше скотоводческой. Ведь скотоводы предшествовали земледельцам. В военном отношении скотоводы долго оставались выше земледельцев. Кочевники веками грабили, а порой уничтожали целые культуры земледельцев, хотя были на целую ступень ниже их в культурном отношении. Но кочевники были легче на подъём, они скорее собирались в большие орды-массы, быстрее передвигались. Вот и тормозили кочевники веками и даже тысячелетиями развитие земледельцев с их более высокой культурой.

Тайны мирозданья текли перед ветвями Тиса. Он остро ощущал ток жизни, потому что он познавал её контрасты с прошедшими веками. Среди седых скал зелёный Тис стоял живым храмом, куда стекались лесные существа, просто побыть в тени могучего и мудрого дерева, услышать шелест ветвей, словно разговор, ведущий с гремящими небесами и далёким гулом земли. Тис дышал прозрачным воздухом неба и корнями вбирал тепло и соки земли. Солнце изливала ему свою энергию, силу и свет. Луна посылала звёздные приветы из других миров. Человек, увидевший исторического изумрудного исполина, изумлённо замирал перед Тисом. У их ног далеко на восток, запад и юг распростёрлась гладь слепящего моря, на север замерли каменные волны длинного нагорья, сурового лика гор, обрамлённого кудрями лесов с глубокими рубцами скал. Горы и море сливались в единый образ красоты. Было раннее утро, встающее над вселенной солнце, окрашивало радостным рубином тишину и спокойствие, царившее над земным миром. Солнечные волны пурпура катились по скалам и морской воде. Восток пламенно пылал, а запад утопал в синеве. В ощущение красоты возникают полные восторга мгновения, превосходящие по силе воспоминание или грёзы счастья. В своей ни с чем несравнимой драгоценности они столь совершенны, как и долгая жизнь задумчивого Тиса. Такая встреча в диком краю с древним ископаемым леса рождает у человека доброту и дружелюбие, вызывает удивлённую и восхищённую улыбку за долголетие гордого великана. Человеку так хочется быть подобному такому красавцу леса с его титанической силой жизни.

Человек мечтая, представлял, что можно ему так жить, обретаясь в покое, возможно воплощение самых заветных желаний, стоять здесь на протяжение многих дней и лет, созерцая этот совершенный, застывший и вечный мир, когда вокруг простор моря, горные дали, сладость солнца и зовущие звёзды, созерцать до тех пор, пока глубоко не осознаешь всей окружающей красоты!

– Пусть продлятся твои долгие годы и века! – шепчешь ты святое пожелание Тысячелетнему Тису, и твой глас уносится рокочущими громами в золотые небеса.

НА ПЕРЕВАЛЕ

Княжич Александр вместе со своим псом Бомбором доскакал к горному перевалу, где под ним у моря стояла крепость Горзувиты. Тут на узком перешейке сохранилась старинная часовня, где обитал древний служитель – белый седой старик.

– Заночуем здесь, Бомбор, место очень красивое, отсюда открываются панорамы синего моря, а с другой стороны застывшие лесные валы! – вслух проговорил Александр и пёс покорно замотал хвостом, соглашаясь с хозяином.

Священник радушно принял княжича на постой, предложив скромную трапезу из сыра и молока. Молча поужинали прямо во дворе часовни за щербатым столом, выложенным из каменной плиты.

– Хорошо у вас здесь! – будто этой фразой княжич поблагодари старика за еду. И, правда, со всех сторон подступало к ним незнакомое, но чудное пространство с огромным множеством диких деталей природы.

– Тут святые места! – проговорил старик и поклонился горам.

– Какая в них святость?

– Старинное предание повествует, что в горе, спасаясь от жестоких врагов, скрылся князь с колыбелью, где вырастет будущий наследник и освободит родной народ от порабощения!

– Твоя легенда почти похожа, где рассказывается о императоре Константине IХ Палеолог, пришедшей недавно из Византии. Турки напали на Константинополь, все в городе отчаянно и смело сражались с захватчиками. Император мог спастись бегством, но решил погибнуть в последней схватке с неверными. Ангел Господень вырвал его из под турецких сабель, обратив императора в мрамор и скрыл в подземной пещере рядом с Золотыми воротами. В ней император покоится в ожидание часа, когда прозвучит призыв ангела, и он вступит в свой город через Золотые ворота.

А турки испугались и, боясь за содеянные зверства над жителями столицы, заложили камнями Золотые ворота.

– Настоящий герой – император! Его причислят к лику Святых! – восхищённо ответил служитель.

Александр хотел рассказать старику о погибшем короле Артуре, в прочитанном средневековом романе, где на его гробнице начертано: « Здесь лежит Артур, король в прошлом и будущем». Но отвлёкся, увидев багровые очертания белых облаков на закате, напоминающие рыцарские щиты с красными крестами, столкнувшимися с чёрными тучами, будто с несметным войском османов. Но предстоящий воздушный бой не привлекал княжича своим грозным видением, в его глазах стоял лик деревенской красоты «Белой Розы», к которой в какой раз обращались его вдохновенные мечты. И счастливо, и тяжело ему было думать о ней, но волнующая нежность её неодолимого образа приносило ему радостное успокоение.

Вдруг из-за туч озолотило каменный стол, потрескавшуюся часовню, зелёный перевал и княжича Александра в красных доспехах, светлую тень «Белой Розы» будто сошедшую с небес, где дух её страдает и плывёт.

– Скажи, «Белая Роза»? – не выдержав молчания, обратился к ней княжич.

– О чём вы спросили, рыцарь? – тут же раздался торопливый шепот.

– Мы незнакомы между собой, но что-то влечёт меня к тебе!

– Есть что-то общее такое между вами и мной!

– Ты тоже чувствуешь?

– Увидела Вас, и мир для меня стал другой.

– Ангел мой, донеси её дыханье нашего разговора до моих губ!

Княжич так и не уснул на перевале, даже усталость не сомкнула его воспалённых век. Бомбор тоже не прилёг, переживал с хозяином и тихонько рычал на третьего, прозрачным легким призраком, витавшим между ним и княжичем.