Текст книги "После войны"

Стремянный

Дом инвалидов

Разговор с секретарем горкома партии был коротким: «Мы направляем вас главным врачом Дома инвалидов.»

– Но я врач, а не администратор, Глеб Григорьевич.

– Вы прежде всего член партии и должны подчиняться партийной дисциплине. А не подчинитесь – партбилет на стол!

– Что-то он так круто? Не пытается объяснить, уговорить, а сразу за партбилет, – Стремянный поднял голову и чуть не охнул: Карнаухов смотрел на него с лютой ненавистью и злорадством. – Ого! Значит правда, о чем шептались в поликлинике – гадина Нинка его подстилка.

Позавчера он вызвал ее в кабинет. Нужно было предпринять что-то серьезное: массажистка Телятьева откровенно вымогала у пациентов деньги. Нет, не то чтобы никто подарков за работу не брал, но одно дело благодарность пациентов за хорошее обслуживание. А эта на первом сеансе показывала, на что она способна, а потом начинала валять дурака и очень прозрачно намекала – хочешь получить хороший массаж, плати. Пришлось принять меры – пригрозить ей увольнением с указанием в трудовой книжке причины. – Ну вот, принял меры на свою шею. Делать нечего, придется переходить в Дом инвалидов. Против ветра не плюнешь.

А за Домом инвалидов тянулась страшная слава: заведующие там долго не держались – спивались, садились в тюрьму, а последний, так этот даже пытался повеситься.

– Ну что, соглашаешься? – Секретарь перешел на ты, подчеркивая свое превосходство над какой-то паршивой клистирной трубкой, которая по тупости – по глупости осмелилась высунуться.

– Раз партия говорит надо…

– И смотри у меня, я шутить не буду!

* * *

Когда Стремянный впервые перешагнул порог дома инвалидов, ему стало не по себе. Одним словом – разруха. Тусклый свет, проникавший сквозь давно немытое окно кабинета главного врача, позволял разглядеть шкаф с поломанной дверцей и заваленный непонятно чем стол. Под ногами скрипела засохшая грязь.

– Ангелина Федосовна, надо бы кабинет мой в порядок привести, а то знаете ли и войти страшно.

– Некогда мне с вашим кабинетом возиться. Без вас дел невпроворот! Вы тут чуть не каждый месяц меняетесь, а я за всеми вами подтирай! – Сестра-хозяйка явно напрашивалась на скандал, нагло бравируя своей безнаказанностью.

Стремянный решил пока с ней не связываться. Он чувствовал, что за ее наглостью что-то стоит: видно ее кто-то очень и очень обидел, раз она на незнакомого человека так бросается. Надо подождать, не стоит обострять отношения. Таким обязательно нужно перед кем-то выговориться. Тогда и разберемся, что к чему.

Федор Алексеевич как мог прибрался в кабинете, выбросил накопившийся мусор, подмел пол, и, ни во что не вмешиваясь, начал присматриваться. В Доме Инвалидов, рассчитанном на сто пятьдесят человек, одновременно пребывало не более двадцати – тридцати инвалидов, причем их состав постоянно менялся. Еда, которую готовили для инвалидов, была такого качества, что однажды ее попробовав, он зарекся это делать вновь. По вечерам сестры в открытую таскали из Дома Инвалидов тяжелые сумки с продуктами. Тоже интересно. Почему-то они ничего и никого не боятся. Здесь какая-то закономерность. Койки инвалидов без белья. В туалет для пациентов не зайдешь. Что-то за всем этим кроется.

Многоопытный доктор с выводами не спешил, а замечания хотя и делал, но делал их в очень вежливой форме, например, «А почему бы вам, уважаемая Ангелина Федосовна, не попросить санитарок вымыть полы в туалете?», и внимательно наблюдал за реакцией Старковой. А реакция не заставляла себя ждать: «А зачем? Все равно засрут! И замечания ваши мне вот где!» – она провела ребром ладони по горлу.

* * *

– Ангелина Федосовна, по моему у вас очень болит поясница. Зайдите ко мне, когда освободитесь, – как-то предложил Стремянный.

– Никак хочешь мне дурака под шкуру загнать? – искренне удивилась Старкова. – Совсем видать оголодал, что на меня позарился!

– Не болтайте глупостей, я врач!

Нескольких сеансов оказалось достаточно, чтобы серьезно уменьшилась застарелая боль, к которой Старкова давно привыкла и считала неизлечимой.

Она растерялась: доктор был непонятным – она к нему со злом, а он к ней с добром. Она стала все чаще дерзить, пыталась заставить Стремянного потерять терпение и начать огрызаться, но Федор Алексеевич прекрасно понимал ее душевное состояние и… ждал.

И кризис наступил.

– Ну что вы все смотрите?! Что вы все выглядываете?! Думаете, Старкова пьянчуга, она ничего не понимает, не замечает? А я все вижу! Да я вам сама все расскажу. Мне терять нечего и бояться некого! – Глаза на иссиня-бледном испитом лице старшей сестры горели каким-то неистовым огнем. – Вот вы смотрите на меня и думаете «Пропащая баба, падло», а я не всегда такой была. Такая была красотулечка, за мной самые бравые парни приударяли, – неожиданно черты ее лица смягчились, в глазах появилось что-то мягкое, мечтательное, – а я ни на кого внимания не обращала. Только об одном думала, дескать кончу курсы медсестер, буду ходить в крахмальном халате, и жизнь будет замечательной…

Оказалось всё не так. Завоблздравотделом быстро понял, какие выгоды сулит создание Дома инвалидов. Но для этого нужен был надежный и в то же время безответный персонал. Он стал присматриваться к выпускницам областных курсов медсестер, стал следить за их начинающейся карьерой, и наконец, нашел…

Ангелина Старкова, назначенная сестрой-хозяйкой детского сада, по неопытности и не без помощи «добрых» людей уже через полгода запуталась в материальной отчетности, и ревизор из облздрава сказал, что у нее крупная растрата, и дело будет передано в суд.

– Не поверите, я так растерялась, даже удавиться хотела: ведь ни крошечки себе не брала! Это я теперь так понимаю, что может никакой растраты и не было, просто меня затуркать надо было. И, конечно, нашелся «добрый дядя». Он меня утешил, сказал, что ему меня жаль, что он переговорит с судьями. Я думала жизнь кончена, а он меня вроде бы спас, только лучше бы не спасал. Устроил меня сестрой-хозяйкой сюда, в новый Дом инвалидов. Потом он пришел как-то, сказал, что прокурор снова мое дело поднимает, подмазать надо, объяснил… как из дома для инвалидов войны устроить кормушку. А не соглашусь, – он меня больше защитить не сможет, и пойду я по тюрьмам. Пришлось мне и деньги добывать, и под ним побывать, и приятели его ко мне полезли. Я пить начала и мне все равно стало. Мы же нарочно так делаем, чтобы инвалиды здесь не держались, а довольствие на всех сто пятьдесят человек получаем… – Старкова замолчала, задумалась. – Хороший вы человек, Федор Алексеевич. Уходите отсюда, пока вас здесь не запутали, а то и сопьетесь, как Данилов, что до вас был. Он очень душевным был, фронтовиков жалел, вот и повеситься хотел оттого, что ничем им помочь не мог. А эти скотины… у-у-у! Мало того, что они деньги здесь гребут. Они же и из меня чуть ли не отхожее место сделали.

– То есть как это «отхожее место»? Что вы такое говорите?!

– А так, напьется кто из них, а бабы под рукой не окажется, так прямо ко мне. Лыка не вяжет, мычит, а за юбку хватается, и нишкни, а то и по морде врежет.

– Что же вы терпите все это, милая вы моя?! – Стремянный не на шутку расстроился. Такой страшной исповеди он не ожидал.

– А куда мне деваться? Я теперь так замазана… Я тебе, Федор Алексеевич, так скажу, раз уж я тебе все равно как на духу выдала, мне такая жизнь не нужна. Я, может, давно бы на себя руки наложила, да как подумаю, что я вот подохну, а они другую дуру найдут и будут жировать по-прежнему. Если бы с ними всеми вместе…

* * *

После памятного взрывного разговора Старкова прониклась уважением и сочувствием к новому главврачу, и по собственной инициативе вместе с двумя санитарками привела в порядок кабинет главврача, а также запущенный кабинет физической культуры, куда Стремянный перевез свои приспособления из поликлиники. Правда, в остальном жизнь в Доме инвалидов не изменилась. И это саднило душу Федору Алексеевичу. Но здесь он был бессилен.

Сергей Серебров

– Итак, молодой человек (самому командиру части, Витебскому, сорок стукнуло), значит вы по специальности инженер-энергетик. А я коренной строитель. Саперного дела вы пока не знаете. Поэтому роту сразу вам не дам, при мне побудете, посмотрите, что и как нами делается. Понятно?

– Так точно, товарищ майор!

* * *

Старший лейтенант Серебров успел повоевать в пехотных частях, был ранен, а когда прибыл из госпиталая за новым назначением, кто-то обратил внимание на то, что он закончил Московский энергетический.

– Инженер, говоришь. Очень хорошо. Вот в инженерные части тебя и направим.

Инженерные, так инженерные. Сергей знал, что так называют саперов, но спорить не стал – это не институтское распределение…

* * *

Витебский словно прочитал мысли Сергея: «Ничего. Не боги горшки обжигают!»

– Так то горшки!

– Я вам так, Сергей Николаевич, скажу (Какой-то он домашний, что ли, – подумалось Сергею), главное, чему в институте учат, так это техническому мышлению. Вас сейчас на любую работу пошли, через полгода освоитесь. У нас, правда, такого времени нет. Через недельку-другую в роту выпущу (на этом участке было затишье), а пока читайте инструкции, да приглядывайтесь.

Интересным человеком был командир саперов, Витебский Александр Львович. Всегда спокойный, всегда улыбчивый. Так и кажется, что нет у него никаких проблем, все решается легко и просто. Саперы, глядя на своего командира, заражались его спокойствием и уверенностью. Под огнем врага переправы делали, укрепления строили, от мин проходы расчищали. И все спокойно, продуманно, без шума, без крика. Витебский скажет, и второй раз повторять не будет – нужды нет, все с первого слова выполняется. Но главное, за что его солдаты и офицеры части любили, заботился он о людях. Всегда у саперов было где обогреться, обсушиться, и даже такая роскошь – в горячей баньке простуду отпарить. И был он инженером божьим именем. Уже в тридцатые годы кафедрой в Московском инженерно-строительном институте заведывал. А потом донос, по тем временам обычный (может кому-то его кафедра приглянулась, кто знает), и до ноября 41-го Норильский Никелевый в Заполярье на вечной мерзлоте строил. Вернули, дали отпуск на три дня, а домашних никого нет, в доме временные жильцы, бедолаги-эвакуированные живут, ничего ни про кого не знают. Из военкомата сразу в инженерные войска направили. Так и пошло.

Как-то Винницкий сказал Сергею, пытавшемуся сделать расчет какой-то конструкции: «Не спешите хвататься за логарифмическую линейку. Считать по формуле и техник может, а вы инженер. Постарайтесь сначала представить себе физическую картину, то есть как будет выглядеть сооружение в натуре, каким нагрузкам оно будет подвергаться. Ну уж а потом…»

Иногда Сергею даже начинало казаться, что он опять на институтской практике, а рядом с ним опытный и доброжелательный консультант.

Александр Львович сдержал слово. Сергей получил роту только через две недели. Очень помогали опытные, второй год воевавшие саперы, которым сразу приглянулся их новый командир, не теряющийся в трудную минуту, не стесняющийся спросить совета, не подчеркивающий свое командирское положение.

Примерно через полгода Сереброва назначили командиром саперного батальона, но уже в другом соединении. Расставание было грустным. На фронте свыкаются друг с другом быстро. Винницкий разрешил Сергею взять с собой нескольких саперов из его роты.

Дальше жизнь Сергея покатилась по обычной военной дорожке. Строил укрепления на Курской дуге, налаживал переправы на Днепре, клял Кориолисово ускорение, из-за которого западные берега рек оказывались высокими, а восточные низкими, расчищал проходы в минных полях… Два раза был ранен легко, лечился в самой части. А вот на Западной Двине не повезло. Взрывная волна отправила его в госпиталь с тяжелой травмой позвоночника всерьез и надолго.

* * *

В Министерстве Электростанций его приняли на ура: заслуженный фронтовик, и диплом довоенный, да еще успел три года перед войной на электростанциях поработать. А тут еще и опыт инженера военного. Направили для начала в отдел перспективного планирования. Начальник главка сказал: «Ты сначала сверху посмотри, общую картину себе представь, а потом уже, когда за конкретное дело возьмешься, тебе все понятным будет. – Помолчал и добавил, – там старшим инженером Марина Горелик, женщина толковая. У нее многому можешь научиться. Только она у нас как тот змей в раю, так что ты злаки бери, а плевелы отсеивай.» – И сам засмеялся такому сравнению.

Карта перспективного развития энергетики Союза была громадной. Когда включали ее для демонстрациии, она светилась красными огоньками электростанций и разноцветными, в зависимости от напряжения, линиями электропередачи.

Залюбовался Сергей. Еще бы, станции мощностью в миллион киловатт и больше, линии до четырехсот киловольт. Начальник отдела пояснил: «В будущем будут даже отдельные генераторы-миллионники, а ЛЭП до 700 киловольт. Мы их на этой карте пока не показываем, чтобы нас фантастами не прозвали. Конечно, нагрузок под такие параметры электростанций и линий пока нет, но думать об этом нужно уже сейчас.»

Марина, стройная миниатюрная молодая женшина с громадной шапкой не поддающихся гребню черных как смоль волос, под чье начало попал Серебров, охотно отвечала на вопросы Сергея. Ей нравился серьезный, вдумчивый инженер, да еще окруженный романтикой фронта. Стороной она узнала, что Сергей кончил войну полковником, имеет ордена. Он даже орденскую колодку не носил, и вообще о своем фронтовом прошлом не распространялся. Только один раз, когда зашла речь о пересечении ЛЭП с большой судоходной рекой, упомянул о подъемном кране на саперской барже, который задел высоковольтную линию. Сергей часто останавливался около карты и молча восхищался перспективной мощью энергетики.

Однажды он засиделся в отделе допоздна, помогал Марине составлять задание для математиков на аналоговую модель одного из гидроэнергетических узлов. Она неожиданно заявила: «Вы очень даже неплохой инженер, Сергей Николаевич. Но у вас есть один существенный недостаток.»

– У меня много недостатков Марина Михайловна, – улыбнулся Сергей. – Какой из них вы имеете ввиду?

– Вы все принимаете некритично.

– Для того, чтобы критиковать, нужно хорошо знать дело. Но вы, мне кажется, имеете ввиду что-то конкретное.

– Совершенно верно. Вот вас восхищает перспективная карта энергетики. А вы обратили внимние на то, что на ней почти нет новых тепловых станций, только гидроэлектростанции?

– Обратил. А что в этом плохого? Эксплуатационные расходы минимальные. Топлива не требуется.

– Вы знаете, я тоже так думала. А вот когда модель предыдущей ГЭС готовили, математики у меня стали дополнительные данные просить: какая площадь поверхности водохранилища, какая температура воздуха по месяцам, много ли солнечных дней, как рыба сейчас идет, что именно будет затапливаться, и так далее. Я, конечно, спросила, зачем им такая информация.

– Я, кажется, начинаю понимать.

– Ну-ка, ну-ка!

– Судя по тому, что они у вас запрашивали, их интересует сколько воды будет испаряться, как плотина отразиться на речной живности, как вообще эта электростанция повлияет на окружающую среду.

– Сережа, вы гений! За это и поцеловать не грех!

Слова были шутливыми, но губы горячими, а упругая, изголодавшаяся по мужской ласке грудь тяжело вздымалась под батистовой кофточкой. Губы слились в пьянящем поцелуе, а руки Сергея сами поползли к тоненькой талии молодой женшины.

– Всё! Хватит, хватит! А то мы с вами так увлечемся, что… Поставьте чайник. У меня заварка замечательная есть.

– Так вот, – продолжала Марина после чая, – оказалось, что эта станция изменит климат, нарушит ход рыбы, будут затоплены пахотные земли и небольшие города вокруг. Да, там еще леса. Их, оказывается нужно вырубить, а то они буду загнивать и водную среду портить.

– А с вариантом ТЭЦ не пробовали сравнивать?

– Сергей, с вами опасно иметь дело! Сравнивали. Мы выяснили некоторые новые факторы. Оказывается, водохранилище приобретает характеристики моря. Его берега нужно все время контролировать, решать проблемы обмеления и так далее и тому подобное. Вообще, станция оказывается весьма дорогостоящим сооружением. Эксплуатационные расходы почти сопоставимы с ТЭЦ, а первоначальные затраты намного выше. Кроме того, плотину нужно сразу строить на максимум дальнейшего расширения, то есть уже сегодня закладывать расходы на то, что потребуется через много лет.

– Получается, что ГЭС-гиганты лучше не строить?

– Сережа, – Марина поднялась, положила Сергею руки на плечи, внимательно посмотрела в глаза. – Строить их уже решено там, наверху. Нашлись горе-академики, убедили Политбюро. Принято решение. Опубликовано во всех газетах. Обозвали эти ГЭС стройками коммунизма. Поэтому говорить об этом теперь небезопасно.

– Зачем же было весь сыр-бор затевать с этими моделями окружающей среды?

– Затем, что знать это нужно. Времена меняются. Что-то может быть можно будет предотвратить. Вот за этим. Ох, мы с вами сегодня засиделись! Уже одиннадцать часов.

– Марина, можно я вас провожу? – Заметив колебания молодой женщины, добавил: «Мне все равно спешить некуда, я в общежитии пока живу.»

От метро «Электрозаводская» до Суворовской шли по плохо освещенным улицам. Под ногами скрипел ледок, прихваченный весенним морозцем.

По дороге Марина рассказала, что муж, кадровый офицер, погиб еще в августе сорок первого. Мать с отцом на Урале. Институт кончила в сороковом, уже замужем. Потом Марина стала расспрашивать о войне. Сергей отшучивался (вспоминать не хотелось): «Пока в пехоте был, не столько воевал, сколько перемещался.»

– Это как?

– А очень просто. Только окопаемся, как сразу какое-нибудь начальство явится. И сразу по матушке. Дескать, такие-сякие-немазанные, не в том месте окапываетесь. Перекинут нас на новое место. Только поесть приспособимся, как нас кому-то на подкрепление бросят. Мы туда, а они уже оттуда!

– Так вы немцев не видели?

– Ну почему же. Самолеты ихние, танки, мотоциклистов, а пару раз с натуральной пехотой повстречались.

– А с нею как?

– Видите, жив покуда.

– Сережа, вы все шутите! Но вы же от лейтенанта до полковника доросли.

– Ну, это в саперах. А сапер, он на войне первый каторжник. Знаете что, Марина? Давайте о чем-нибудь другом. Не люблю я про войну. Грязное и трудное это дело.

У пятиэтажного дома строительства тридцатых годов Марина остановилась: «Вот мы и пришли! Может зайдете?»

– Нет, пока мы на «Вы», так поздно заходить неудобно.

– Понятно. А на брудершафт сейчас пить, наверное, тоже поздновато?

– На брудершафт никогда не поздно. Было бы чего! – браво пошутил Сергей.

– «Чего» найдется.

Сергей посерьезнел: «Мариночка, большое спасибо за приглашение. Вы мне очень нравитесь. Боюсь только вас и ваших домашних в такое позднее время обеспокоить.»

– Первый раз вижу полковника – красну девицу. А из домашних у меня только кошка. Но она по ночам в гости ходит. Так что вы ее не обеспокоите.

Опыт общения с женщинами у Сергея был небогатый. Первый поцелуй на выпускном вечере. На преддипломной практике дежурство на подстанции с бывалой девицей помогло стать мужчиной, да еще развеселая сестричка во время пребывания в госпитале для выздоравливающих. Но здесь назревало что-то серьезное. Когда тебе за тридцать по паспорту и бог знает сколько по жизни (не зря же на войне год за три считали), то поневоле становишься осторожным. Но… взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Скромная двухкомнатная квартира Марины (муж получил как премию за успешное завершение строительства жилого комплекса) показалась Сергею, у которого со студенческих лет не было своего жилья, просто роскошной.

– Сережа не стойте как на поминках, раздевайтесь, располагайтесь, посмотрите мою библиотеку, а я сейчас.

Марина появилась минут через десять, уже в халатике, от нее пахло какими-то довоенными духами, и она показалась Сергею такой соблазнительной, что он не удержался и попытался ее поцеловать.

– Сережа! Не торопите события! Лучше помогите мне с кухни кое-что принести, – ловко увернулась от его объятий Марина.

Кое-что оказалось сделанным на скорую руку винегретом, ломтиками розоватого сала, черным хлебом, ну и конечно бутылкой полученной по талонам водки.

– За что выпьем?

– За вас, Марина.

– Ах да, мы еще на «Вы»! Ну это мы с вами поправим. Подождите, Сережа! Куда вы торопитесь? У нас вся ночь впереди!

От такого обещания у Сергея захолонуло сердце и кровью налились щеки.

– Сережа, вы прелесть! Оказывается вы еще умеете краснеть! Ну хорошо, не буду вас мучить. Давайте на брудершафт.

Выпили. Уже не сдерживая себя, Марина обвила шею Сергея, а он, повинуясь древним инстинктам, подхватил ее на руки и понес в спальню. Ставшими какими-то чужими от волнения руками Сергей кое-как разделся. Когда, протянув к Марине руки, он наклонился над кроватью, она прошептала испуганным голосом: «Только не будь мясником, пожалуйста!»

– Мариночка, милая! – потом он говорил что-то еще, чего сам уже не слышал и не понимал, искал ее губы, а руки ласкали упругую молодую грудь с упрямо торчащими розовыми сосками, потом пошли ниже к тонкой талии, упругому животу…

– Сереженька тебе помочь? – опыта у Марины было явно больше, сколько-то лет была замужем, а потом две неудачные встречи, после которых даже в зеркало смотреть на себя было противно. С Сергеем все было иначе.

Заснули утомленные, счастливые только часам к четырем.

– Маринка, на работу опоздали! – заорал Сергей, выпрастывая руку из под уютно расположившейся на ней головы Марины. Часы показывали четверть одиннадцатого.

– А сегодня воскресенье!

– Вот здорово, а я совсем забыл! Поехали в Сокольники. По аллеям погуляем. А там еще ресторан приличный есть. Там и пообедаем.

Попытка Сергея помыться под душем вместе с Мариной была сходу отбита: «Мы с тобой тогда никуда не попадем. И вообще такие развлечения нужно оставлять на вечер.»

День прошел замечательно. Гуляли по еще оголенным Лучевым Просекам под рвущуюся из репродукторов «Мне декабрь кажется маем…» Пообедали в коммерческом ресторане. В Луче посмотрели какой-то трофейный фильм. Опять гуляли, незаметно дошли до Преображенской площади. Там в коммерческом магазине Сергей накупил продуктов, несмотря на то, что Марина ругала его за такое «гусарство»

– А что мне деньги солить, что ли?

Потоом Сергей купил у уличной торговки букет белых цветов за сумасшедшую цену. Торговка уверяла, что цветы привезли из Ташкента. Может так оно и было – откуда в Москве в марте свои цветы.

– Сереженька, ты себя ведешь прямо как жених.

– А может я жених и есть!

– Это нужно понимать как предложение руки и сердца? – попыталась пошутить Марина.

– А если так?

Марина сразу посерьезнела, освободила руку из под локтя Сергея, повернулась к нему: «Сережа, я тебе очень благодарна за предложение. Только мы с тобой знаем друг друга всего ничего. Давай не будем спешить. Поживем пока так, а там посмотрим.»

* * *

Через несколько дней Сергея перевели в отдел тепловых электростанций. Дальше потекли будни. Сергей приезжал к Марине вечером по субботам. По воскресеньям бродили по Москве и ее окрестностям, добирались даже до Лосиного Острова. Однако, на все попытки Сергея узаконить их отношения, Марина отвечала уклончиво, просила не торопить событий. Сергей не понимал нерешительности Марины и даже начал сердиться. Сергей не знал, что в Союзе стали все более косо поглядывать на Маринино беспокойное племя, и она боялась, что женитьба на ней испортит карьеру любимому человеку.

По работе все шло более чем нормально. Через полтора года Сергей прошел аттестацию и стал старшим инженером. Скоро к нему начали обращаться за помощью даже давно работавшие опытные сотрудники. У приезжавших с периферии энергетиков он приобрел репутацию человека внимательного, всегда готового дать добрый совет, а то и помочь чем-то, что было в его силах. Несколько раз он выручал даже главных специалистов, этих мэтров энергетики. Особо его ценили за скромность. Он никогда не упоминал о своей помощи, искренне считая, что если ты можешь, значит ты должен. Марина его поругивала за неумеренную, как она называла, «щедрость души», и полушутя добавляла: «Ни одно доброе дело не остается у нас безнаказаным.» Сергей посмеивался, не подозревая, что шутка может оказаться пророческой.

Тем временем Сергей получил комнату, устроил маленькое новоселье для сотрудников, которые учитывая холостяцкую жизнь новосела, пришли со своей посудой и оставили эту посуду ему в презент. Марина помогала обставить жилье. Оказалось, что у нее есть знакомые в мебельных магазинах. Теперь она иногда оставалась ночевать у Сергея, шутливо поясняя: «Это я в порядке профилактики, чтобы посторонние бабы на тебя не зарилась.»

Но ничто не бывает вечным.

* * *

У зам. министра

– А у меня к вам серьезный и, я бы сказал, конфиденциальный разговор, Сергей Николаевич.

Сергей выжидающе молчал.

– Вот, по долгу службы, так сказать, просматривал я на днях ваше дело и, знаете, несколько удивился: диплом с отличием в энергетическом институте, блестящая карьера в инженерных войсках от лейтенанта до полковника, вся грудь в орденах – а в главке штаны протираете. Можно сказать, большой корабль по луже плавает.

Серебров смотрел на вальяжного, вечно улыбающегося зам. министра по кадрам. Старому крокодилу мое место понадобилось, видать. Ишь как распелся! Но причем здесь конфиденциальность?

А Иван Прокофьевич продолжал: «А у нас для вас как раз подходящая вакансия открылась.»

Тут уж Серебров не выдержал: «Чем же я это не ко двору пришелся?»

Улыбка пропала, и на Сереброва смотрел совсем другой человек, суровый и может быть чуть-чуть грустный: «Вот-вот, очень хорошо выразиться изволили. Именно, что не ко двору! Посудите сами, Сергей Николаевич. Пришли вы в Министерство четыре года назад. Так? Через два года – старший инженер. Другой всю жизнь к этому стремится, а вы через два года. Теперь вы кандидат на должность главного специалиста. И вот ваши сослуживцы сидят и дрожат – кого из них выставят, на пенсию отправят, а вам его место отдадут. Так-то!»

– Но позвольте, Иван Прокофьевич!

– А чего тут позволять? Вы же универсал, блестящий специалист. Скольким из так называемых главспецов вы помогли решать задачи, которые им оказались не по зубам, а? Вы всё это делали из лучших побуждений, понимаю. А они вот тоже понимают, что вы сильнее любого из них, а значит, любого из них заменить можете. Вам-то что! А они узкие специалисты. Это вы, если вас, к примеру, уволить, так всегда себе другую работу найдете, еще лучше прежней. А для них всякое перемещение – конец. Так что вы, дорогой мой, загоняете их в угол. И вот об этом я и хочу поговорить с вами доверительно. Поступает ко мне информация, что на вас телегу готовят. А у нас тут сами знаете как. Сразу по всему министерству проверки пойдут: что, да как, да почему. А враги – они у нас у всех есть!

– Страшные вещи говорите, Иван Прокофьевич.

– Может и страшные, но это правда. Это на фронте всё было ясно и понятно: здесь мы, там они. А тут пауки в банке. Я, голубчик вы мой, тридцать лет на кадрах – всего навидался.

– Значит, заявление подавать?

– Какое еще заявление?! На повышение предлагаем! Управляющий облэнерго Загряжской области на преподавательскую работу просится. Устал. Все-таки возраст, 67 лет.

– Ну как же это так, Иван Прокофьевич! Я всего лишь старший, и вдруг…. Шутка ли сказать, такое хозяйство, энергетика целой области. Тут очень даже подумать надо.

– А вы не думайте, соглашайтесь! Мы вам отсюда всяческую помощь окажем. И те же ваши сотрудники, как узнают, что вы им больше не конкурент, будут вам плечо подставлять. Комнату вашу, конечно, за вами оставим. Хотя, зачем она вам? Вернетесь большим начальником, квартиру получите. Для области три джипа выделено. Вот, на одном из них с ветерком. Хорошо! – зам. министра мечтательно улыбнулся. Потом полистал личное дело Сереброва, и добавил, – в поликлинику ходите, спина болит после контузии. Так вот, я специально выяснял: у них в области та-а-кой костоправ есть! К нему из столицы специально приезжают. Стремянный его фамилия.

* * *

Марина, когда Сергей рассказал о разговоре с заместителем министра, долго молчала, обдумывая что-то личное: «Сереженька, этого следовало ожидать. Помнишь, что я тебе говорила про добрые дела? Этот выход для тебя нашли отличный, а могли отправить в какой-нибудь проектный институт в Тьмутаракань, чтобы гусей не дразнил. Соглашайся Сережа, здесь действительно не о чем думать.»

– Мариночка, милая, я не об этом. Я не хочу с тобой расставаться. Давай поженимся и поедем вместе, а? Работу там для тебя подходящую найдем, а то преподавать станешь. Я слышал, там приличный политехнический.

– Сереженька, мне тоже с тобой расставаться как с куском самой себя. Не хотелось об этом говорить, но видно придется. Для евреев начинаются черные времена. Нет ты меня не перебивай! Ты станешь большим начальником, будешь на виду. Все твои дела будут обсуждаться и производственные, и личные. Жена еврейка – это гроб для твоей карьеры! – Кто знает, может ты меня потом и упрекать будешь. Не надо, Сереженька! Жизнь – штука сложная.

– Это все ерунда! Не может у нас быть такого!

– Ты газеты плохо читаешь, Сергей. Ты, когда-нибудь слышал про Еврейский Антифашистский Комитет? Его представители ездили по разным странам, уговаривали нам помочь, собрали много денег для обороны. Комитет этот сейчас распущен. Где они, члены этого комитета сейчас? Михоэлс, мы с тобой «Король Лир» с ним в главной роли смотрели, помнишь? Убит, и объявлен буржуазным националистом. Знаешь, чувствовать приближение грозы, это у евреев в крови! Ох, извини за неуместную лекцию, прорвало. Сережа, я ведь не от тебя о твоем новом назначении узнала. У меня было время подумать. И не спорь со мной. Давай лучше последние деньки используем.

– Марина, вы с Иваном Прокофьевичем прямо-таки на пару у меня пелену с глаз сдираете! Ну ты мне хоть писать-то будешь? А может приедешь? Что делать, что делать?! Передумаешь, я буду ждать.

* * *

И снова отправился полковник запаса, Сергей Николаевич Серебров, по тем маршрутам, которые, казалось, совсем недавно прошел со своими саперами под огнем врага. Грустное это было путешествие: развалины, поля, перепаханные осыпающимися окопами, кое-где дощечки с надписями «Осторожно мины!» И чем дальше от столицы, тем ситуация хуже. Даже хлеб можно было купить только в городах.