Текст книги "Чудо победы. Как я разгромил Америку"

Что касается внешних сношений, то наше общественное мнение уделяет очень большое внимание миссиям союзников… в Ханое, так как всем не терпится узнать о результатах зарубежных переговоров правительства».

В отношении французов он не высказал никаких надежд. Встречи с Сентени, видимо, только подтвердили его ожидания относительно намерений французов. Его речь продолжалась:

Находясь на посту министра внутренних дел, Зяп в течение всей осени 1945 г. вел неофициальные переговоры с французским комиссаром в Тонкине. Хотя Чу Ван Тан занимал пост министра обороны, Зяп сохранял эффективный контроль над армией, и тяжесть его ответственности в этой напряженной обстановке трудно преувеличить. Одновременно он должен был строить армию и поддерживать мир, готовить народ к неизбежной войне и сдерживать его ненависть как подтверждение способности нового правительства к управлению. В январе 1946 г. были проведены всенародные выборы, на которых кандидаты от Вьетминя показали хорошие результаты. Хо стал бесспорным лидером нового государства. Только он получил больший процент голосов, чем Зяп, набравший 97 % голосов в своей родной провинции Нге Ан. Дипломатия внутри правительства продолжалась, поскольку Вьетминь сохранял надежду убедить западные державы и коалиционное правительство во Франции в своей способности управлять страной ответственно и умеренно.

Зяп был смещен с поста министра внутренних дел и заменен на некоммуниста. Он понимал остроту развивающегося кризиса. 27 февраля 1946 г. Жан Лакутюр взял у него интервью для газеты Paris-Saigon, в котором он так прокомментировал ход переговоров между Вьетмином и французами:

Если условия, на которых мы не идем на компромисс и которые можно свести к этим двум словам – независимость и союз, – не будут приняты, если Франция окажется настолько недальновидной, что развяжет конфликт, то да будет известно, что мы будем бороться до самой смерти, не позволяя себе останавливаться ни перед какими соображениями, ни перед какими разрушениями.

2 марта он был назначен главой Комитета национального сопротивления, учитывая возрастающую опасность начала войны.

Переговоры шли трудно. Вьетминь находился в невыгодном положении. Дамбы в дельте Красной реки уже несколько месяцев как пришли в негодность, и наводнения принесли голод в Тонкин. Американские бомбардировки японцев нарушили связь между Севером и Югом, что затруднило доставку необходимого риса в Тонкин, в результате чего должно было погибнуть более миллиона человек. Голод не мог быть ликвидирован без восстановления нормальных отношений между Севером и Югом, так как Китайский Кочин традиционно поставлял в Тонкин излишки своего риса. Китайцы к тому времени использовали Индокитай как пешку в большой шахматной игре, уступая в нем требованиям Франции в обмен на важные уступки в отношении собственной территории. Американцы и Организация Объединенных Наций не обращали внимания на призывы вьетминьцев о помощи и поддержке. Политические оппоненты коммунистов, как левые, так и правые, обвиняли Вьетминь в предательстве за согласие на переговоры с французами. В Ханое и Хайфоне вспыхнули расовые инциденты – наследие столетнего расового угнетения; на Юге страны продолжались ожесточенные бои.

Соглашение было окончательно достигнуто 6 марта. На драматическом митинге в Ханое, состоявшемся днем следующего дня, Хо и другие лидеры выступили с объяснением причин подписания соглашения. Собралось сто тысяч человек. Первым выступил Зяп, и его речь отразила всю напряженность ситуации, сложившейся в то время во Вьетнаме. Она поражает своей откровенностью:

Прежде всего, это неустойчивость международной обстановки, характеризующаяся борьбой двух мировых сил. Одна сила подталкивает нас к прекращению военных действий. Хотим мы этого или нет, но мы должны двигаться к прекращению военных действий. Соединенные Штаты встали на сторону Франции, как и Англия. Но благодаря тому, что мы мужественно, повсеместно и непримиримо сопротивлялись, нам удалось заключить это предварительное соглашение.

В этом соглашении есть договоренности, которые нас удовлетворяют, и есть договоренности, которые нас не удовлетворяют. Что нас удовлетворяет, но не приводит в восторг, так это то, что Франция признала Демократическую Республику Вьетнам свободной страной. Свобода – это не автономия. Это больше, чем автономия, но это еще не независимость. Как только свобода будет достигнута, мы пойдем дальше, к независимости, к полной независимости.

У свободного Вьетнама есть правительство, парламент, финансы – то есть все внутренние полномочия полностью в наших руках. Более того, у нас есть подчиненные нам войска, а это значит, что мы сохраняем свои силы и можем их наращивать.

Что касается вопроса об объединении трех Китаев, то здесь дискуссия между правительством и представителями Франции была достаточно острой. Франция хочет сохранить за собой Кочинский Китай, но правительство твердо заявило: если Кочинский Китай, Аннам и Тонкин будут разделены, мы намерены сопротивляться до конца. В итоге представители Франции вынуждены были уступить, признав объединение трех Кы после референдума всего народа Вьетнама. Результат этого референдума нам известен заранее. Есть ли во Вьетнаме человек, который не хотел бы, чтобы Аннам, Кочин и Тонкин были единым государством?

Теперь перейдем к тем договоренностям, которые нас не устраивают. Во-первых, возвращение французских войск. Мы вынуждены были принять это положение, хотя оно и противоречило нашему сердцу. Тем не менее мы это сделали, понимая, что несем за это ответственность перед нашей страной. Почему правительство разрешило приход французских войск? Прежде всего потому, что если бы мы не подписали договор, они бы все равно пришли. Китай подписал договор с Францией, по которому французские войска могут прийти на смену китайским. Более того, Франция уже пошла нам на многочисленные уступки. Поэтому мы согласились с приходом французских войск. В противном случае не было бы никакого согласия…..

Недовольные понимают независимость только как слово, лозунг, на бумаге или на устах. Они не видят, что независимость страны вытекает из объективных условий и что в нашей борьбе за нее есть моменты, когда мы должны быть твердыми, а есть – когда мягкими.

В сложившихся условиях есть три выхода: длительное сопротивление, сопротивление, но не длительное, и переговоры, когда наступит время переговоров.

Мы не выбрали длительного сопротивления, потому что международная обстановка нам не благоприятствует. Франция подписала договор с Китаем, Америка присоединилась к французскому клану. Англия уже много месяцев находится на стороне Франции. Поэтому мы оказались практически в изоляции. Если бы мы сопротивлялись, то против нас были бы все силы.

Кроме того, в некоторых местах, где революционное движение не проникло глубоко, многие не восприняли его всерьез, и если бы мы затянули сопротивление, то произошел бы развал отдельных слоев или даже потеря боевого духа. Продолжая военную борьбу, мы теряли бы силы и, мало-помалу, почву. Мы смогли бы удержать только некоторые регионы. Такое сопротивление было бы очень героическим, но наш народ перенес бы страшные страдания, за которые мы не можем предвидеть, будет ли он вознагражден.

С экономической точки зрения, исходя из того, что длительное сопротивление сопровождается тактикой выжженной земли, везде, где бы мы ни отступили, надо было бы все уничтожить. Провизия и дома превратились бы в пепел. Пришлось бы эвакуировать все население. Жизнь стала бы невозможной. А так как мы еще не имеем прочной экономической базы, то длительное сопротивление представляло бы экономическую опасность, которая с каждым днем становилась бы все серьезнее. Поэтому правительство не избрало этот путь, чтобы народ мог избежать тяжелых жертв.

Если бы мы захотели оказать сопротивление в течение нескольких месяцев, мы бы все равно уступили, так как Франция имеет в своем распоряжении все современные вооружения… Поэтому мы выбрали третий путь – переговоры.

Мы выбрали переговоры для того, чтобы создать благоприятные условия для борьбы за полную независимость, чтобы иметь возможность дождаться случая полной независимости.

Переговоры уже привели к прекращению военных действий и позволили избежать кровавой бойни. Но мы вели переговоры прежде всего для того, чтобы защитить и укрепить свои политические, военные и экономические позиции. Наша страна – свободная страна, и все наши свободы находятся в наших руках. У нас есть вся власть и все время (необходимое) для организации внутреннего управления, укрепления наших военных средств, развития нашей экономики и повышения уровня жизни нашего народа. Скоро три Ки будут воссоединены. Рис из китайского Кочина сможет поступать в Тонкин, исчезнет призрак голода.

Обращаясь к мировой истории, мы видим, что многие народы, оказавшиеся в тяжелом положении, умели преодолевать трудности, умея дождаться случая, более благоприятного для их прогресса. Россия, например, подписала в 1918 году Брест-Литовский мир, чтобы остановить германское вторжение, чтобы с помощью перемирия укрепить свою армию и политическую власть. Разве не благодаря этому договору Россия стала очень сильной?

Руководящая идея, цель правительства – мир для прогресса. Путь, открытый договором, – это путь к независимости, близкой и полной, и он остается нашей целью.

В ретроспективе стратегия французов становится понятной. Прежде всего, они стремились удержать Кочин, где была сосредоточена основная часть их инвестиций в Индокитае – рисовые плантации, каучуковые поместья и обширная торговая сеть. Обещание провести референдум для определения будущего статуса этого региона было явно невыполнимым. Точно так же и обязательство, данное в военном приложении, подписанном Зяпом, Сентени и генералом Раулем Саланом, вывести французские войска в течение пяти лет, зависело исключительно от чести французов. Принципиальным моментом является то, что французам было разрешено ввести войска в Тонкин. Вьетминь обещал поддерживать порядок в ходе этого процесса, то есть обеспечить сдерживание народного недовольства французами. Что касается общего вопроса о вооруженных силах, то соглашение гласило: «Все эти силы будут переданы под высшее французское командование при содействии вьетнамских делегатов».

Французский командующий отнесся к делегации вьетнамцев с пренебрежением. Когда 6 марта Зяп оставил первую делегацию для встречи с Леклерком в Хайфоне, французский генерал видел их всего пять минут и объяснил просто: «Я бы приехал с вашим согласием или без него». Когда на следующий день Зяп вернулся на встречу с Леклерком, он был более чем дипломатичен. Он представился как «первый партизан Вьетнама» и назвал Леклерка «первым партизаном Франции». Далее он говорил о Париже как о культурной и свободной столице и подчеркивал, что его освобождение повлияет на его войска в Тонкине. Леклерк остался невозмутим. Он подчеркнул, что рад сотрудничеству с вьетминьцами и что они должны считать его своим другом, но прежде всего французом. Когда Зяп покинул Леклерка и отправился обратно в Ханой по дороге, он был ошеломлен видом танков и бронемашин, выходивших из LST на пляжи вокруг Хайфона.

В последующие дни Зяп решительно боролся за то, чтобы получить как можно больше гарантий, предусмотренных соглашением от 6 марта и Военным приложением к нему. Он отстаивал свое право на получение информации обо всех передвижениях французских войск. Но вьетминьцам оставалось лишь тянуть время. Французы взяли на себя функции гоминьдановских войск в Тонкине. Все французы, находившиеся в японских тюрьмах, были освобождены и перевооружены. Вьетминь прилагал все усилия, чтобы не допустить провокационных инцидентов, которыми могли бы воспользоваться французы. В то же время они готовились к неизбежному бегству на старые партизанские базы в горах.

На митинге 22 марта Леклерк и Зяп возложили венки к могилам погибших французов и вьетнамцев и провели совместный смотр своих войск. Дипломатия и переговоры еще не закончились. 3 апреля Жиап и Салан подписали Конвенцию о военном положении, касающуюся применения Военного приложения к соглашению от 6 марта. Очки, выигранные и проигранные в этих соглашениях, в дальнейшем мало что значили. Главным вопросом, как и прежде, оставалось политическое будущее Южного Вьетнама. Предпоследняя попытка урегулирования путем переговоров была предпринята в Да-Лате, где Зяп проявил себя как блестящий политик.

Конференция открылась 17 апреля. Французская делегация была невыразительной и сразу же заявила, что не имеет права обсуждать вопрос о Юге. Когда французы отрицали, что в Кочинском Китае продолжаются боевые действия (утверждая, что там лишь время от времени проводятся «полицейские операции»), Зяп решительно вмешался:

Говорить, что в Кочинском Китае больше нет боевых действий, – значит пренебрегать истиной. На самом деле нападения продолжаются повсюду в Намбо. Можно, конечно, сказать, что они начаты против нарушителей закона и что различия между ними трудно провести.

Таким образом, наши элементы будут ассимилированы в банды нарушителей закона по той единственной причине, что они сражаются в маки, что у них бесстрашные души и ноги без ботинок. По этому признаку ваши FFI тоже будут нерегулярными. Радио Сайгона говорит только о вьетминских войсках. Наши бойцы – это вьетнамские солдаты вьетнамской армии… Мы никогда не сдадим оружие… Мы хотим мира, да, но мира в условиях свободы и справедливости, мира, соответствующего духу конвенции 6 марта, а не мира в условиях покорности, бесчестья и рабства…

Наша позиция ясна. Через полтора месяца после съезда 6 марта мы требуем прекращения военных действий против наших войск в Намбо с сохранением обеими сторонами своих позиций. Мы требуем создания в Сайгоне комиссии по перемирию, ибо это трагическое бесчестье должно быть прекращено…

Вскоре переговоры зашли в тупик в вопросе о том, какой именно федеральный орган должен быть создан для новой Индокитайской федерации. В ключевом вопросе о будущем Кочинского Китая французы ограничились лишь двусмысленностью. Зяп спорил без устали, и 25 июня Le Monde назвала его «политическим человеком во всех смыслах этого слова». Когда конференция закончилась, Зяп плакал. Он знал, что мира не будет.

В конце мая президент Хо отбыл в Фонтенбло для продолжения переговоров с французами. Эти переговоры затянулись на все лето, и та прослойка, из которой состояла французская делегация, ясно дала понять, что не придает конференции большого значения. Во Вьетнаме Зяп был фактическим главой государства. Как председатель Высшего совета национальной обороны он работал над укреплением и консолидацией позиций Вьетминя. В сентябре в Фонтенбло был достигнут modus vivendi, но к тому времени никто уже не считал его работоспособным. До официального начала первой индокитайской войны оставались считанные недели.

Отныне Во Нгуен Зяп должен был быть известен миру не как дипломат, а как главнокомандующий Вьетнамской народной армией. Поэтому его повседневная жизнь в гораздо меньшей степени стала достоянием общественности. Лишь немногие иностранные журналисты имели возможность видеть его, а личные рассказы об исторических моментах, в которых он принимал непосредственное участие, практически отсутствуют. Даже история Индокитайской войны не получила подробного освещения со стороны Вьетмина. Особенно туманен начальный период. Это были трудные месяцы, когда Вьетминь должен был создать свои базы в Тонкине и начать перебрасывать организованные части на юг. Работа самого Зяпа носила не только практический характер: создание армии предполагало также выработку понимания войны и анализа предстоящей борьбы. В 1947 г. он опубликовал ограниченным тиражом на вьетнамском языке работу «Освободительная армия», которая должна была стать основным учебником для военных кадров. Народная армия создавала регулярные части постепенно. Ее структура представляла собой пирамиду. Основой были крестьянские массы, которые создавали свои местные силы обороны. Из них можно было организовать партизанские и мобильные отряды. Процесс отбора продолжался вплоть до комплектования регулярных войск из наиболее опытных частей. Армия, построенная таким образом, не могла быть разрушена. Регулярные части постоянно пополнялись снизу ветеранами боевых действий. В 1950 г. вьетминьцы довели свои силы до организации первых регулярных дивизий. К 1951 году – за два года – Народная армия увеличила численность своих регулярных войск в четыре раза.

Широкие контуры войны обозначены генералом Зяпом в последующих работах. Эти статьи, интервью и выступления представляют собой наиболее полный свод аналитических материалов по двум индокитайским войнам, написанных с точки зрения повстанческих сил. Уроки неудачных переговоров и невыполненных обещаний, о которых мы рассказали в этом введении, нашли отражение в принципах, сформулированных в этих работах. Когда в 1954 году вьетнамцы вступили во второй раунд переговоров с французами, они делали это с позиции несравненно большей силы, которую резко подчеркнула победа при Дьенбьенфу. Однако во многих отношениях Женевское урегулирование имело те же недостатки, что и соглашения 1946 года. Уступки, сделанные Западом, вновь оказались неисполнимыми. Будучи командующим Народной армией, генерал Зяп должен был неоднократно обращаться в созданную в Женеве Международную контрольную комиссию с требованием обеспечить выполнение положений соглашения и выражать протест против его нарушений режимом Дьема. Когда условия на Юге ухудшились, а в результате восстания против Дьема в декабре 1960 г. появился новый орган борьбы – Фронт национального освобождения, перед Зяпом встала задача объяснить МУС новые обстоятельства. В историческом письме от 26 января 1961 г. послу М. Гопала Менону, председателю МКК, Зяп писал, что «насилие и угнетение привели их [южный народ] в ситуацию, из которой у них нет иного выхода, кроме как взять в свои руки защиту своей жизни, собственности и условий жизни».

Вторая индокитайская война происходила в новом глобальном контексте, на фоне успешных революций на Кубе и в Алжире, а также в период брожения в странах третьего мира. Поздние работы Зяпа в полной мере учитывают эти события и проникнуты глубоким интернационализмом. За восемнадцать месяцев до того, как Че Гевара призвал «много Вьетнамов», Зяп думал о том, как «много Санто-Доминго» обострит противоречия, в которых завяз империализм. Но интернационализм никогда не размывал уважения Зяпа к суверенитету и независимости наций в борьбе за социализм. Его решимость сильна, и он знает, что его страна не может быть независимой, пока не уйдет последний иностранный солдат. Мы надеемся, что представленные здесь работы помогут читателю понять эту решимость и получить некоторое представление о стратегии, которая привела Вьетнам к победе над США. Мы также надеемся, что эти работы станут заключительной главой в двухтысячелетней саге о войне и несправедливости во Вьетнаме, и верим, что 1970-е годы начнут новый период освобождения.

Рассел Стетлер, Лондон, Ноябрь 1969 г.

Часть первая Война против французов

Истоки народной армии

Началась Вторая Мировая война. Революционное движение во Вьетнаме было беспощадно подавлено, все легальные и полулегальные организации партии ушли в подполье. В 1938 году во Вьетнаме во время создания Индокитайского демократического фронта возникло невиданное ранее массовое движение, а во Франции правительство Даладье капитулировало перед фашистами и само стало фашистским. В Индокитае японские фашисты ждали благоприятного случая для вторжения в эту страну. В 1940 г. они напали на Ланг Сон. Французские колонизаторы, с одной стороны, покорно подчинились японским фашистам, а с другой – стремились самым жестоким образом расправиться с народным движением. Аресты и террор становились все более жестокими. В такой ситуации партия была вынуждена вести подпольную революционную деятельность.

По решению партии мы с Фам Ван Донгом переходили границу и уезжали в Китай. Тогда мы оказались в очень сложных условиях. Фам Ван Донг был болен, я преподавал в частной школе Тханг Лонг, за каждым моим движением пристально следили тайные агенты, как и раньше, когда мы открыто занимались журналистской деятельностью для партии в Ханое. Но, несмотря на все трудности, тщательную подготовку к отъезду удалось провести в полной тайне.

Перед отъездом мне удалось в последний раз в жизни встретиться с Хоанг Ван Тху. Встреча произошла на кладбище Куанг Тхиен на дороге Ханой-Ха Донг. Я вошел на кладбище в сгущающихся сумерках. Навстречу мне шел человек в длинном черном халате: это был Тху, который ждал меня.

Ту сказал: «Надо готовиться к партизанской войне. Сейчас японские фашисты собираются оккупировать Индокитай, поэтому есть вероятность, что здесь высадятся войска союзников. Наше революционное движение должно иметь вооруженные силы. Мы должны всесторонне подготовиться, чтобы вовремя начать партизанскую войну».

Перед тем как расстаться, Ту сказал: «Когда поедешь за границу, возможно, встретишь Нгуен Ай Куока. Постарайся получить информацию о деятельности Лиги угнетенных народов Восточной Азии».

На той неделе я преподавал в пятницу, чтобы иметь свободные субботу и воскресенье. Тогда в понедельник утром, когда стало ясно, что я пропал, я уже был бы далеко от Ханоя. 3 мая 1940 года в 5 часов вечера, после уроков, я отправился прямо к Большому озеру, как на прогулку или на обычное занятие. На дороге Ко Нгу меня ждала товарищ Тхай с маленькой Хонг Ань на руках. На прощание мы выразили надежду, что еще встретимся на подпольной работе, когда она сможет отдать своего ребенка на чье-то попечение. Мы и не подозревали, что встречаемся в последний раз. Я окликнул рикшу, который медленно двигался в мою сторону. Рикша, запряженная товарищем Минхом, отвезла меня в Хим на окраине города, как и было заранее оговорено.

На следующий день мы с Фам Ван Донгом сели на поезд до Лао Кай на станции «Конец моста». За время пути нам пришлось дважды спускаться, когда поезд досматривали. Был сезон дождей. Реки были вздуты. В Лао Кае мы переправились через реку Нам Ти на бамбуковом плоту на китайскую территорию. Оттуда мы с Фам Ван Донгом сели на поезд до Куньмина. Этот этап нашего путешествия был еще более сложным. Как только мы видели железнодорожников и полицейских, садившихся в поезд для досмотра в дальнем конце состава, мы незаметно перемещались за ними. Наконец мы добрались до Куньмина.

В Куньмине нам удалось связаться с Фунг Чи Кьеном и Ву Анх, которые вели там революционную работу. Нам сказали, что для принятия решения необходимо дождаться Вуонга.

В то время наши товарищи в Куньмине поддерживали тайные контакты с местным отделением компартии Китая. Благодаря помощи китайских товарищей мы смогли обустроить свое помещение, получить в свое распоряжение книги и бумаги, организовать связь и т. д. Конечно, действовать приходилось очень скрытно, чтобы не попасть в поле зрения гоминьдановской клики, чтобы на нас не покушались. Жизнь в нашей каморке была очень тяжелой. Мы должны были заниматься маркетингом и приготовлением пищи. Когда подошла моя очередь, я готовила так плохо, что с того дня мне поручали только мыть посуду. В ожидании Вуонга мы охотно учили китайский язык.

Я не спрашивал, кто такой Вуонг. Внутренне я смутно представлял себе этого человека, вспоминая слова Тху, который говорил мне в Ханое, что я могу встретить Нгуена Ай Куока.

В то время для молодежи нашего времени Нгуен Ай Куок стал идеалом, предметом наших мечтаний. В 1926–1927 годах, когда студенческое движение в Хюэ развивалось под большим влиянием русской и китайской революций, мы часто созванивались с Фан Бой Чау‡ в Хюэ, куда он был привезен из Ханоя и находился на принудительном содержании. Часто он рассказывал нам о событиях в мире. На стенах его дома висели портреты Сунь Ятсена, Ленина, Сакьямуни. Мы были из той молодежи, которая так жадно ищет истину. Но больше всего нас волновали перешептывающиеся среди студентов истории о революционере Нгуен Ай Куоке. Однажды Нгуен Хоа Ван достал неизвестно откуда брошюру «Колониализм под судом», написанную Нгуен Ай Куоком. Мы передавали ее из рук в руки. Обложка брошюры также была напечатана арабской вязью. Впервые прочитанная книга, обличающая колониализм, внушала нам столько ненависти, приводила в восторг. Позже до меня дошло много интересных историй о Нгуен Ай Куоке. Некоторые из моих друзей рассказывали их с таким же воодушевлением и энтузиазмом, как если бы они сами видели Нгуен Ай Куока, издающего «Ле Париа» в Париже или путешествующего по миру. Нгуен Хоа Ван даже показал нам размытую фотографию Нгуен Ай Куока в меховой шапке. Но при нашем активном воображении и почитании этого человека для нас это был четкий образ преданного и благородного революционного юноши.

После того как в 1927 г. в Хюэ студенты вышли из школы, я был отчислен из школы и вынужден был уехать в родную деревню. В то время студенческое движение в Хюэ также поддерживало контакты с революционными организациями за рубежом. Многие, в том числе и я, решались на выезд из страны, но трудности мешали. Однако мы не теряли надежды и ждали благоприятного случая. А я тем временем уехал в родную деревню. Однажды ко мне пришел Нгуен Чи Дьеу, мой близкий друг по Хюэ, рассказал о политической ситуации и принял меня в члены партии Тан Вьет, целью которой было осуществление «сначала национальной, а затем мировой революции». Дьеу вручил мне книгу о коммунизме на французском языке, брошюру Всемирной лиги угнетенных народов, изданную в Брюсселе, и документы о Кантонском совещании, в том числе речь Нгуен Ай Куока. С этими документами я отправился в поле, забрался на дерево и стал их читать. Можно сказать, что со страниц книги интернационалистские идеи становились для меня все яснее и яснее и постепенно прививались мне, и каждая страница книги была очень мощной вдохновляющей силой. Через некоторое время я вернулся в Хюэ, но не для того, чтобы возобновить учебу, а для того, чтобы вести подпольную деятельность в качестве члена партии Тан Вьет. Здесь Фан Данг Луу, только что приехавший из Кантона, рассказал нам много историй о Нгуен Ай Куоке.

Генерал Зяп на позициях

Но не только в те ранние годы моей революционной жизни имя дяди было мне знакомо. Позже, во времена демократического движения в Ханое, когда я писал для «Notre Voix» («Наш голос»), официального органа партии, выходившего на французском языке, в редакцию часто приходили статьи за подписью «П.К. Линь», присланные из-за границы в качестве материала для газеты. Эти напечатанные на машинке статьи мы внимательно перечитывали снова и снова, так как знали, что они написаны товарищем Нгуен Ай Куоком. В них дядюшка высказывал свое мнение о широком демократическом фронте, о международной ситуации, об опыте китайской революции. Каждая из этих статей начиналась предложениями, ловко привлекающими внимание читателя: «Если бы я был вьетнамским революционером, я бы…» или «Если нужно представить енаньский опыт китайской компартии, то даже толстой книги не хватит, чтобы изложить его полностью, здесь я хотел бы дать лишь краткое изложение…».

Все эти образы, идеи, все задания, которые я выполнял в то время, до сих пор свежи в моей памяти. И до того дня, когда я должен был встретиться с Вуонгом, я надеялся и был уверен, что это сам Нгуен Ай Куок, особенно когда вспоминал слова Ту, когда уезжал из страны. Все это вызывало во мне нетерпение.

Был уже июнь, середина лета в Куньмине. Однажды Фунг Чи Киен попросил меня поехать с ним в Цуй Ху, где нас ждал Вуонг. Мы неторопливо шли по берегу Цуйху и наткнулись на худого мужчину средних лет в костюме европейского образца и серой меховой шапке. Киен представил его мне как «товарища Вуонга». Я сразу узнал в нем Нгуена Ай Куока. По сравнению с фотографией, которую я видел, он был гораздо активнее, бодрее. И по сравнению с тем, каким он был двадцать лет назад, он был таким же худым, с той лишь разницей, что в то время он был молодым и не имел бороды. Я до сих пор помню, что при встрече с ним у меня не возникло никаких особых чувств, как я и ожидал, кроме того, что я нашел в нем ту простоту манер, ту ясность характера, которые впоследствии, когда я работал рядом с ним, оказывали на меня такое же влияние. При первой же встрече он оказался очень близко ко мне, как будто мы были старыми знакомыми. Я подумал, что такой великий человек, как он, всегда прост, настолько прост, что в нем нельзя найти ничего особенного. Но, тем не менее, меня поразило то, что он использовал много слов, характерных для центрального Вьетнама. Я никак не ожидал, что человек, так долго пробывший за границей, до сих пор говорит на диалектах родного края с особым акцентом.

Вуонг, Киен и я разговаривали, медленно прогуливаясь по берегу Тсуй Ху, как и многие окружающие нас люди, ищущие свежий воздух. Он расспрашивал о нашем путешествии, о трудностях, с которыми нам пришлось столкнуться. Он спрашивал о Демократическом фронте и о движении внутри страны в последнее время. О революционной работе он сказал: «Хорошо, что вы приехали, вы здесь очень нужны». Я не забыл спросить его, как и предполагал Ту, о Лиге угнетенных народов. Он ответил: «Вопрос действительно важный, но для ее организации еще не созрели условия».

На этом мы расстались. После этого я довольно часто встречался с ним вместе с Фунг Чи Киеном, Ву Анхом и Фам Ван Донгом. Он часто говорил о ситуации в мире, подробно анализировал положение в Китае, войну китайского сопротивления против японцев. Особый акцент он сделал на двуличной позиции Гоминьдана, который внешне сотрудничает с Компартией Китая в борьбе с японцами, а на самом деле стремится ее уничтожить. Великая задача китайской компартии – объединить все антияпонские силы нации. Что касается Гоминьдана, то она также должна объединиться с ним, стремясь привлечь на свою сторону относительно прогрессивные элементы в его рядах для общей борьбы с японцами. Но единство должно сопровождаться борьбой с их ошибочными идеями и особенно бдительностью в отношении правых тенденций среди них, бдительностью в отношении про-японской группы и тех, кто склонен идти на уступки и прекращать борьбу.

Что касается нашей работы, то он сказал: «Вы поедете в Енань. Там поступите в партийную школу для изучения политики. Стремитесь изучать и военную технику».