Текст книги "Магия моего мозга. Откровения «личного телепата Сталина»"

Документ 11

Из писем З. Фрейда[19]19
  По всей видимости, письмо написано в 1922 году (Примечание израильского редактора).


[Закрыть]:

«Вена, 3 июня, среда вечером.

Любимая моя Марта,

Всю неделю радовался твоему письмецу, поскольку могу лишь мечтать о минутках уединения с любимой, которая прильнет к тебе – есть ли иное развлечение в жизни, исполненное такой же красоты и возвышенности?

Прости, что я цитирую самого себя, но мне приходят в голову мои давние мысли о Кармен: чернь наслаждается жизнью, а мы терпим лишения. Мы страдаем, чтобы сохранить нашу целостность, мы экономим на нашем здоровье, на нашей способности веселиться, мы стараемся возвыситься до чего-то такого, о чем сами не имеем понятия, – и эта привычка постоянного подавления естественных потребностей придает нам характер совершенства.

Любимая моя девочка, если тебе не нравится моя болтовня, сделай мне строгое внушение – возможно, я слишком распускаю язык и перо.

Все свободное время я использую для работы, и недавно мне представился редчайший случай проверить на практике мой новый метод.

Давний берлинский знакомый – Абель его фамилия, ты его, наверное, не знаешь. Так вот, он привел ко мне одного артиста, ставящего на сцене «психологические опыты». Вольфа Мессинга – он сам из Варшавы. Удивительный человек!

Он читает мысли и предсказывает будущее, но не это приводит в изумление, а иное – Мессинг на самом деле телепат и ясновидец.

Мои помощники все организовали с изощренностью инквизиторов, предусмотрели все скрытые «ловушки», которых не избежал бы самый прыткий мистификатор, однако господин Мессинг не прибегал ни к каким уверткам – он спокойно повторял за мной то, что я думал, называл слова, заранее записанные ассистентами, и делал мелкие предсказания, вроде того, какую карту из колоды мой помощник в другой комнате вытащит первой, а какую – третьей.

Признаюсь, любимая моя, что эти «фокусы» сильно впечатлили меня – пусть чернь из публики видит на выступлениях Мессинга забаву, пусть для бедноты «психологические опыты» кажутся увеселением. Я же увидел за ними чудовищную мощь нашего мозга, не разбуженную и непознанную, вселяющую ужас и восхищение одновременно.

Сам же Мессинг убежден, что сила его мозга – благодать Божья.

Хочется верить, что в будущем найдутся светлые головы, что изучат наш мозг и все его энергии, потенции и возможности. И мы познаем, наконец, самих себя, убедимся в собственном ничтожестве или – всемогуществе.

Странно писать такое, наблюдая протекающую жизнь сего мира, полную глупости, мелочности, нелепого коварства и вражды.

И все же в глубине души моей тлеет надежда на лучший выбор человечества. Надеюсь, что хоть правнуки наших правнуков устроят свою жизнь ко благу, как то подобает человеку разумному.

Спокойной ночи, сладкая моя, мое сокровище, твой Зигмунд».

Документ 12

Из писем З. Фрейда:

«Вена, утро 4 июня.

Дорогой мой Макс![20]20
  Скорее всего письмо адресовано Максу Эйтингону, одному из самых преданных учеников З. Фрейда. Написано в 1922 году, как и предыдущее (Примечание израильского редактора).


[Закрыть]

С внешней стороны у меня почти ничего не происходит, но внутренняя жизнь содержит немало интересного – я переживаю вновь и вновь встречу, случившуюся накануне.

Коллега Абель из Берлина познакомил меня со своим давним подопечным, ныне выступающим на сцене менталистом. Зовут его Вольф Мессинг.

Более всего я был поражен не столько его способностью читать мои мысли, сколько тем, как Мессинг извлекал из потаенных человеческих глубин воспоминания и высшие психические образы. Это было именно то, чего мне так не хватало!

Некто со стороны сумел вытеснить из бедной памяти моей извращенные побуждения, фантазии и импульсы, словно зачитал главу из запретной книги!

Поистине, это было прекрасное дополнение к моему самоанализу: поскольку мне было известно в общих чертах целое, Мессинг поделился со мной недостающими частностями. И теперь мое знание, пускай еще отрывочное, сложилось, из неполной, несимметричной фигуры составляя гармоничный кристалл.

Менталист гордится своими способностями, но он и очень устает порой после их применения.

Я обещал выкроить два дня, чтобы заняться им вплотную – обучить владеть собой и держать в узде мозг с его неясными позывами.

Никогда у меня еще не было подобного ученика! Право, назвать Мессинга пациентом трудно – если уж кто-то из нас двоих болен, то скорее Зигмунд, чем Вольф.

Дыхательную практику и упражнения на расслабление Мессинг освоил играючи, а занятия медитацией он и без меня проводил, только что по-любительски, наобум, наблюдая за собой и примеряясь к себе.

За два дня мы прошли весь курс, и Мессинг уже на другой день благодарил меня – ему удавалось гораздо лучше восстанавливаться после концертов и приводить организм к равновесию. Что еще?

В Аусзее все хорошо. Я с жадностью ожидаю от тебя известий.

Сердечный привет всей семье.

Твой Зигм».

Документ 13

Из статьи Шимона Л. «Таинственная наука в освещении известного телепата»[21]21
  Вероятно, статья написана в 1937 году (Примечание израильского редактора).


[Закрыть]:

«Будучи сильно заинтересованными личностью известного телепата, который стал широко знаком нашей публике своими замечательными и достойными удивления выступлениями, мы решили посетить профессора и поделиться с читателями своими впечатлениями.

Профессор Мессинг принял нас в элегантной комнате отеля «Варшавский» и, посмотрев своими глубоко проникающими, умными глазами, сразу же догадался о цели нашего посещения.

Ввиду недостатка времени профессор согласился только дать ответы на поставленные нами вопросы.

– Не можете ли вы подробно объяснить, что такое телепатия?

– «Телепатия» – слово греческое: «теле» – далеко, «патос» – чувство, т. е. чувство далекого, ясновидение. Телепатия – для нас еще тайна. К телепатии относится также способность видеть события, места и людей, находящихся далеко от нас и недоступных нашему глазу.

– Что вы можете сказать о гипнотизме?

– Гипнотизм – это сонное состояние. Такое название принято также для обозначения магнетических явлений у животных. Успех экспериментов, показанных Гайденгейном, Гаркотом и другими, зависит от определенного состояния нервной системы.

– У каждого ли можно вызвать состояние гипноза?

– Нет. Легче всего это удается у людей с восприимчивой нервной системой, еще легче – у истериков. Такое же сонное состояние и теми же средствами можно вызвать у животных.

– А каковы средства усыпления?

– Это – однообразные впечатления, как, например, пристальное всматривание в блестящий предмет. Движения руки гипнотизера вызывают сонное состояние в определенной части центральных нервных органов. Затем следует частичная потеря способности владеть собой, и часто в состоянии сна наступают изменения в сфере движения, чувств и интеллекта. Первые приходят в состояние каталепсии, вторые – в состояние повышенной чувствительности (гиперестезии), которое объясняет нам такие явления, как улавливание стука часов на расстоянии, ощущение тепла, исходящего от руки гипнотизера на расстоянии полуметра. С научной точки зрения гипнотизм может быть полезен при изучении нервного механизма.

– Вреден ли гипнотизм?

– Вообще говоря, нет. Однако при таких экспериментах следует принимать известные меры предосторожности.

– Вы говорили, что телепат в состоянии каталепсии может предвидеть будущее. Так ли это?

– Я это знаю по собственному опыту. Выступая в Лодзи, я в таком состоянии предсказал за полгода до выборов, что профессор Мосьцицкий будет во второй раз избран президентом.

– Можно ли по манере письма определить характер и способности человека?

– В какой-то степени это возможно. Вы, наверное, удивляетесь, почему я обычно требую написания имени объекта. Это очень важно, так как свое имя человек пишет часто, не думая, бессознательно. А вот это самопроизвольное движение пером и дает представление о характере человека. Так же часто человек пишет свою фамилию. Но я не требую этого, так как не желаю быть заподозренным в каких бы то ни было махинациях…

– Скажите, можете ли вы указать счастливый номер лотерейного билета?

– Видите ли, само слово «лотерея» означает случайность… Скажу вам убежденно, что с помощью телепатии таких случайностей предсказать нельзя. Наоборот, укажите вы мне такого телепата, который выиграл бы в лотерее по выбранному им билету. Если бы я обладал этой сверхчеловеческой способностью, я давно уже был бы миллионером.

Профессор поднялся с места, очевидно, устав за день. Принимая это во внимание, мы задаем последний вопрос:

– Многие ли обладают способностью к телепатии?

– Должен сказать, что да! – уверенно отвечает профессор. – Так же как многие обладают другими способностями, о которых они не знают и которые обнаруживаются случайно. Эти способности надо развивать, кристаллизировать. Так же как человек, обладающий хорошим голосом, должен окончить консерваторию, чтобы стать профессиональным певцом, точно так же человек, одаренный ясновидением, должен окончить психологический институт.

– Возвращаясь к вопросу о предсказании будущего. Что случится в новом 38-м году?

Профессор раздраженно пожал плечами.

– Я уже устал говорить об этом! Кричу, но меня не слышат! Не хотят слышать. Что случится в 38? Да так, ничего особенного – Гитлер совершит аншлюс, то есть присоединит Австрию к Германии, а Франция с Англией трусливо промолчат. Еще через год начнется мировая война, и Гитлер захватит Польшу. И снова ни англичане, ни французы ничем не помогут полякам.

– Профессор, вы уверены в том, что сказали?

– Скоро вы во всем убедитесь сами! Но будет поздно. Прощайте, господа!».

Документ 14

Из рапорта Вальтера Вюрста, президента общества «Аненербе», рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру:

Инспекция концентрационных лагерей СС «Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков» Отделение исследований оккультных наук

Берлин, Далем, Пюклерштрассе, 16. 11.09.1937

«Мой рейхсфюрер!

Спешу довести до вашего сведения важную информацию. Отделение исследований оккультных наук нашего Общества, занятое, помимо прочего, вопросами парапсихологии, еще два года тому назад взяло на заметку одного гражданина Польши, еврея-менталиста, Вольфа Мессинга.

Приходится признать, что данный представитель неполноценной расы обладает способностями, поражающими воображение.

В прошлом году начальник берлинской полиции Вольф-Генрих фон Хелльдорф,[22]22
  Вольф-Генрих граф фон Хелльдорф (1896–1944) – немецкий политический и государственный деятель, времен Третьего рейха, обергруппенфюрер СС (соответствовало званию генерала рода войск в вермахте) и генерал полиции, руководитель полиции Потсдама и Берлина (Примечание израильского редактора).


[Закрыть] обергруппенфюрер СС, пригласил Мессинга в столицу Рейха для приватной беседы.

Беседа состоялась за городом, на вилле Канариса[23]23
  Вильгельм Франц Канарис (1887–1945) – немецкий военный деятель времен Третьего рейха, адмирал, начальник абвера – службы военной разведки и контрразведки с1935 по 1944 гг. (Примечание израильского редактора).


[Закрыть], где глава Абвера попытался завербовать еврея-телепата. Мессинг, однако, отказался – и его беспрепятственно доставили обратно на вокзал и позволили выехать в Варшаву.

Вне всякого сомнения, Мессинг использовал свои выдающиеся способности, чтобы остаться в живых и на свободе.

Отделению исследований оккультных наук удалось собрать немало свидетельств того, что и как умел этот еврей, в том числе результаты многочисленных опытов, в которых он принимал участие.

Вольф Мессинг не способен к тому, чтобы вести враждебную деятельность против Германии, но может оказать содействие врагам Рейха. (И в этом его уникальные способности могут сыграть роковую роль – он уже неоднократно заявлял о наших планах в части расовой политики. Правда, особого резонанса его заявления не вызвали.)

Именно поэтому мы настроены однозначно: Мессинг должен или служить Германии, или быть изолирован для проведения всесторонних исследований с тем, чтобы его можно было в любой момент нейтрализовать.

По нашим данным, телепат снова собирается в Германию – в конце этого месяца или в начале октября он посетит Штутгарт, где будет выступать с «психологическими опытами».

Убедительно просим вашего разрешения на поимку Вольфа Мессинга для последующей передачи специалистам Общества.

Мы надеемся, что проведенные нами исследования будут способствовать росту мощи и славы Рейха.

Хайль Гитлер!

В. Вюрст, профессор[24]24
  К сожалению, нам не удалось уточнить личные данные профессора Вюрста. Вполне может быть, что это псевдоним (Примечание израильского редактора).


[Закрыть]».

Документ 15

Из записной книжки В. Мессинга (Брест, осень 1939):

«Начал писать, как отчет, а получился целый рассказ. Оно и понятно – ту боль и тот страх, что пришлось пережить, забудешь не скоро.

Когда началась война, я находился в своем родном городе, Гуре-Кальварии. Мой отец прихворнул, и я решил немного погостить у него, помочь по дому. Мать моя скончалась уже давно, а отец так больше и не женился, жил один, хозяйство у него вела одна из соседок, вдова.

Как только я узнал, что Гитлер напал на Польшу, то понял, что медлить нельзя – даже обычных поляков фашисты не пожалуют, а уж евреям точно не жить. Поэтому у меня оставался единственный путь, путь спасения – надо было спешно уходить на восток, в Советский Союз, иначе гибель неминуема.

А я так и вовсе был приговорен – за мою голову немцы обещали 200 000 марок. Это из-за того, что я предрек Гитлеру поражение в войне с СССР.

Но если я был готов бросить все и уходить, то отцу было тяжело расставаться с насиженным местом, где он прожил всю жизнь.

Отец даже спорил со мной, доказывая, что немцев вот-вот остановят, а если это и не удастся полякам, то уж англичане с французами точно побьют Адольфа…

«Да герман и до Варшавы не дойдет! – уверял отец меня и себя. – У нас и танки, и самолеты, и бойцы бравые! Остановят германа, должны остановить!»

Но чем горячее он заклинал, тем для меня становилось яснее: пора уходить, иначе будет поздно. Нервничая от беспокойства и нетерпения, я уже подумывал, как бы увезти отца силком, даже нашел машину, что было сумасшедшим везением – ведь в Гуре такая сумятица началась, все грузились на телеги, на велосипеды, да просто взваливали тюки на плечо и шустро покидали дома. А тут – машина!

Убедив отца, что бежать надо срочно, сейчас, я облегченно вздохнул и побежал за машиной. Как оказалось, радовался я рано – у отца случился сердечный приступ. Видимо, переволновался старый.

Увозить отца с больным сердцем означало не довезти его до границы. И мы остались.

Отец, правда, ругался, требуя, чтобы я бросил его и уезжал один.

«Мой конец близок настолько, что до него можно дотянуться рукой, – говорил он. – Я уже не жилец на этом свете. А ты молод, Велвл, тебе жить да жить. Оставь меня и спасайся».

Но я же не настолько потерял совесть, чтобы бросить тяжело больного отца на погибель, а самому задавать стрекача.

Это было не по-людски.

А напряжение было страшное – война приближалась очень быстро. Гура не обезлюдела – много наших соседей оставались дома, не решаясь бросить хозяйство, думая переждать беду.

Грустным было то, что именно теперь, когда все рушилось вокруг, мы с отцом сблизились, как никогда раньше. В детстве, терпя побои и оскорбления, я не испытывал к отцу особой любви.

Разумеется, я почитал его, заботился, когда вырос, но горячих сыновних чувств во мне не было. А тут мы говорили и говорили…

Вернее, говорил в основном я, а отец лишь отвечал изредка – слаб был.

Три дня мы пробыли вместе, и я благодарен Всевышнему за эти дни, без них моя жизнь была бы бедной.

И вот настал самый горький, роковой час для Гуры – немецкие танки стали утюжить ее околицы.

Тут уж и до самых упертых дошло, что мира больше не будет, что наступает враг. Все разом подхватились и стали разбегаться кто куда, бросая пожитки, лишь бы себя уберечь.

И только мы с отцом задержались. А что было делать?

Машина, которую я давеча нашел, давно ушла, а отец, если и мог пройтись, то делал всего несколько шагов – плох он был.

Комнату мы, разумеется, покинули, переселились в погреб, решив пересидеть там самые страшные дни. Я полагал, что немцы продолжат наступление и уйдут дальше на восток, и вот тогда мы сможем покинуть наше укрытие.

Правда, я весьма смутно представлял себе, как же я стану передвигаться по оккупированной территории. Вся надежда была на силу моего внушения.

У нас с отцом было немного сбережений в золоте, хватило бы на лошадь с подводой. Правда, на крестьян мы походили мало – я длинноволос, отец носил пейсы, – но ради избавления острижемся. Волосы отрастают, если голова цела.

А коли остановят патрульные, скажем, что возвращаемся из Варшавы обратно домой, а дом наш – на востоке…

Я же – Вольф Мессинг, и мне хватит способностей, чтобы обрывок бумаги выдать за «аусвайсс».

Так что постов на дорогах я боялся не слишком – прорвемся. Обманем или стороной проедем. Вроде и отец на поправку пошел, выглядел он куда бодрее, чем раньше. Вот, думаю, скоро нам в путь-дорогу! Сперва я лошадь раздобуду и телегу, потом за отцом вернусь, и двинем.

Мечты, мечты…

Я не учел человеческой подлости или продажности, что одно и то же, и словно забыл о том, насколько мала Гура-Кальвария – большая деревня, где все друг друга знают. На второй день после оккупации к нам явился немецкий офицер в сопровождении четырех или пяти солдат. Они устроили обыск и быстро обнаружили наш схрон.

«Это есть дом Гирша Мессинга?» – спросил офицер с сильным акцентом.

«Да, пан офицер», – слабым голосом ответил отец.

«А ты – Вольф Мессинг?» – офицерский стек уткнулся мне в грудь.

«Я не Вольф, а его брат Берл», – сказал я, одновременно пытаясь прочесть мысли немца.

«Врешь, свинья!» – рявкнул офицер и ударил меня кулаком в лицо.

Удар был так силен, что я потерял сознание, а очнулся уже в тесной камере без окон. Судя по всему, я находился в каком-то подвале, совершенно пустом.

Я лежал на голом полу, нос мой был разбит, во рту недоставало зубов, спина и бока болели, но не потому, что отлежал – видимо, меня хорошенько отпинали, пока я валялся без сознания.

Самые первые мысли, пришедшие мне в голову, были о тех селянах, которые меня сдали немцам. Я думал, кому же это понадобилось? Или просто соседям угрожали оружием, и те выдали меня, спасаясь?

Потом пришло беспокойство за больного отца. Если и его схватили, то он долго не протянет – вряд ли гитлеровцы станут оказывать медпомощь еврею.

Усевшись спиною к стене, я сделал попытку сосредоточиться.

А когда достигаешь определенной концентрации, то и мысли легко читаются, и гипноз удается скорый и сильный. Обычно перед выступлением я провожу час или два, чтобы собраться внутренне, достичь нужного настроя.

В голове шумело, места ударов отдавались болью, но все же я настроился как надо и начал действовать – дожидаться было нечего, разве что расстрела.

Шатаясь, цепляясь за стену, я поднялся. Приблизившись к двери, прислушался и стал тарабанить да кричать, что хочу по нужде, терпежу нет.

Загрюкали шаги, и дверь распахнулась. Немецкий солдат появился на пороге и швырнул в меня ведром. Забавлялся, паразит.

Ну, я же не зря числюсь артистом…

Притворившись, будто ведро сильно ушибло меня, я упал на пол и застонал. Солдат расплылся в улыбке, наслаждаясь моими стонами. Психика его была проста, а душа – плоская, как блюдечко.

Все еще издавая стоны, я внушил ему, чтобы он вошел в камеру и отдал мне ключи. Немец подчинился.

Забрав ключи, я встал в углу и приказал немцу позвать сюда своих «камрадов».

«Сюда! Скорее! – заорал он во всю глотку. – Камера пуста! Заключенный бежал!»

Прибежало еще трое. По-прежнему стоя в углу, я внушил им, что они должны сесть на пол и ждать своего командира. Они и сели.

Прихрамывая, я покинул камеру, закрыл дверь, запер ее и ушел. Только выбравшись из подвала, я догадался, что нахожусь в здании ратуши. Видимо, здесь разместился немецкий штаб и гестапо.

Чтобы выйти на улицу, мне надо было преодолеть три поста охраны. Миновал благополучно – немцы просто не видели меня.

Не спеша, чтобы не привлекать к себе внимания, я двинулся прочь, по дороге завернув в разграбленный магазин готового платья.

Переодевшись в рабочее, более пригодное для долгого пути, я прокрался к нашему дому. Он был пуст.

Наверное, не меньше часа я просидел в кустах, пока не убедился, что засада меня не ждет, и пробрался в дом.

Внутри все было разгромлено – мебель повалена и расколочена, подушки выпотрошены, все перевернуто, растоптано, испоганено.

Обычный послед мародеров.

Мой тайничок, однако, оказался немцам не по зубам, до него они не добрались. Забрав бриллиантовую булавку для галстука, пару перстней, запонки и несколько золотых монет, я подкрепился тем, что не осквернили гитлеровцы, и пробрался к соседке.

Она рассказала, что видела, как немцы увозили отца. Он не мог идти, солдаты несли его, взяв за руки и ноги, и зашвырнули в машину. Мне очень хотелось найти отца, но я не представлял, где он мог быть, а рисковать, оставаясь в городе, где меня все знали, я не мог.

С тяжелым сердцем я покинул родной город. Интуиция повела меня на юг, вдоль реки[25]25
  Речь идет о Висле (Примечание израильского редактора).


[Закрыть]. Я шел всю ночь и до того устал, что под утро заснул в каком-то стогу. Не сказать, что выспался, но несколько часов отдыха взбодрили меня.

И я отправился дальше.

Перешел через реку, спрятался в роще. Переждал, пока мимо по дороге не проследует несколько танков и грузовики, битком набитые немцами – фашисты весело горланили свои варварские песни, подыгрывая себе на губных гармошках.

Петляя, кружа, порой срываясь на бег, я вышел к Гарволину[26]26
  Гарволин – город в Польше примерно в 40 км от Гуры-Кальварии (Примечание израильского редактора).


[Закрыть]. Нанял подводу, доехал на ней до Лукова[27]27
  Луков, точнее Лукув – город в Польше примерно в 60 км от Гарволина (Примечание израильского редактора).


[Закрыть], дальше опять «ножками», как говорит младший сынок Берла.

Места, через которые я пробирался, пустынными не назовешь. Не слишком часто, но я сталкивался-таки с местными. Одни, как и я, спешили покинуть Польшу, другие оставались, надеясь ужиться с новой властью.

И тем, и другим я внушал, чтобы они меня забыли.

В Лукове я наткнулся на труп немолодого поляка, не застреленного, а убитого по-воровски, кистенем по голове. Карманы его были вывернуты, деньги исчезли, зато рядом валялись документы на имя Казимира Новака. С ними мне стало немного спокойнее. Я превратился в одного из нескольких миллионов поляков, затерялся в колоссальной толпе.

Я шел по следам немцев, словно догоняя арьергард вермахта. С одной стороны, это облегчало мое продвижение, потому что немцы еще не успели толком установить свои порядки, они больше занимались решением квартирьерских задач, а я пользовался недолгой неразберихой. С другой стороны, хватало патрулей, на мотоциклах раскатывала фельджандармерия, и любому «зольдату» могло прийти в голову проверить мои документы. В любую минуту я ждал резкого окрика: «Halt!»[28]28
  Стоять! (нем.)


[Закрыть]

Спасали мои способности и мой мирный, не вызывающий никаких подозрений вид. Меня несколько раз обыскивали, не находили ничего опаснее прихваченного из дома складного ножика и отпускали. Помогало и то, что всем немцам, встречавшимся на моем пути, я сразу же начинал внушать: «Это мирный человек. Он не представляет никакой опасности. Пусть идет себе дальше».

Выбравшись на границу, я столкнулся с весьма сложной задачей: где найти лодку, чтобы переплыть через реку?[29]29
  Речь идет о Западном Буге (Примечание израильского редактора).


[Закрыть]

В чем в чем, а в этом мои способности помочь не могли.

Ползком добравшись до берега, я увидел вдалеке постового, который внимательно осматривал реку и прибрежные заросли в бинокль. Рядом, скрытый за мешками с песком, выглядывал дырчатый ствол пулемета.

Как внушить дозорному, чтобы он отвернулся и не смотрел на реку хотя бы минут пятнадцать? Он находился слишком далеко от меня, да и толку от внушения, когда тут этих постов десятки.

Всем глаза не отведешь.

Лишь к вечеру мне удалось найти лодочника, согласившегося переправить меня на тот берег.

Накануне немцы расстреляли две лодки, и мой проводник не хотел, чтобы его посудина стала третьей в списке. Из осторожности мы отправились в путь перед самым рассветом.

«Это лучшее время, – сказал лодочник. – Всех клонит в сон».

Его расчет был верным. Мы бесшумно переплыли реку и причалили к советскому берегу. Я не успел сделать и двадцати шагов по земле моей новой родины, как услышал грозный окрик: «Стоять!»

С огромной радостью – спасен! спасен! спасен! – я поднял вверх руки и громко сказал фразу, которой научил меня один аптекарь в Ольшыне[30]30
  Ольшын – населенный пункт в Польше, примерно в 30 км от Бреста (Примечание израильского редактора).


[Закрыть]: «Не стреляйте, товарищи, я свой!»

О, как же мне было приятно услышать русское «Стоять!» вместо немецкого «Хальт!». Только тот, кто испытал все превратности войны, в состоянии понять глубину моей радости.

Так началась моя жизнь на второй родине – в Советском Союзе…»