Текст книги "Мать демонов"

– Тут и думать нечего! – улыбнулся он.

Дженна отметила, что сказал он и впрямь не раздумывая.

Ей снилось, будто она вошла в спальню. Сваленные грудой подушки, водопады шелковых простыней. Вокруг ложа выстроились свечи: как почетный караул или… так жрецы окружают лампадами храмовые алтари. Тонкие струйки дыма мешались над постелью, образуя над спящим мужчиной балдахин.

Дженна шагнула вперед. Она узнала его – то был Ильхат. Глаза закрыты, дыхание едва слышным шелестом срывается с порочных губ.

Еще шаг… Свечи шипят и гаснут при ее приближении, словно она демон, оскверняющий чужой алтарь. Сжавшимся комочком, белым пятном в полутьме – рядом с Гарраном спит другая. Чужое дыхание колеблет жидкие струйки дыма.

Еще на шаг ближе. Сквозь аромат благовоний пробивается запах пота и мужского семени. Шаг. В объятиях Ильхата стройное тело. За складками покрывал Дженне не видно лица – лишь каштановые волосы разметались по подушкам.

Осталось два шага… Один. Рука вельможи по-хозяйски покоится на бледном бедре. Лицо… Дженна задохнулась от ужаса. В объятиях Ильхата спал ее сын.

Она хотела отвернуться – и не могла. Твердила, что это сон – но тщетно. Дженна просто зажмурилась, чтобы не смотреть, не видеть… Когда она открыла глаза, Рами сидел на постели и, обняв руками колени, смотрел ей в глаза.

– Что ты здесь делаешь?

Дыхание пришло не сразу, собственный голос напомнил Дженне карканье.

– Мне нужно соблазнить господина Гаррана, – Рами нахмурился. – Ты же знаешь. Должна знать.

– Нет, – она в ужасе замотала головой. – Что ты говоришь? Нет, это я…

Рами смотрел на нее, словно увидев призрака.

– Ты что-то путаешь, мама, – убежденно произнес он. – Я должен стараться, чтобы обеспечить тебе безбедную жизнь. Ты что-то путаешь, – повторил он.

Дженна отвернулась, закусив губу. Свечи, постель, Ильхат – все провалилось в бездну, рассыпалось ломким крошевом. В мокром холодном мраке остались она сама и сын – и еще ледяной ветер рвал волосы, раздувал парусами полы платья.

– Зачем ты одела маску, мама? – спросил Рами.

Он так и сидел обнаженным на земле, в лунном свете на лодыжках блестели тяжелые браслеты. Натертая благовонным маслом кожа казалась матовой.

– Маску?

Дженна в ужасе поднесла руки к лицу, но нащупала лишь скулы, линию носа, губы. Разве только… кожа была холодной и удивительно твердой. За спиной раздалось хихиканье, но когда она обернулась, никого не увидела.

– Ну да, маску! – Рами улыбнулся ей. – Ты сегодня странная…

Шепотки за спиной, сдавленный смех. Из темноты проступали размытые силуэты. Они смеются над ней, поняла Дженна. Они смеются над ней, потому что она нацепила маску. Но зачем?

Женщина провела подушечками пальцев возле ушей, под подбородком – и подцепила жесткий край костяного лика. На затылке натянулись шнурки, что удерживали ее лицо на месте.

– Вот видишь, – сказал сын. – Зачем она тебе?

Гарран, Картхис и друзья мужа, любовники и слуги в доме – все они проступали из темноты, показывали на нее и смеялись, смеялись, смеялись…

Лицо Дженны отлетело прочь, и Рами расплылся в ухмылке.

Под маской не было ничего, лишь мутная дымка, в которой плавали два карих глаза.

Лицо Рами тоже расплывалось, подернулось рябью, сквозь него проступал другой лик: заострившийся, иссушенный хворью.

– Это ты, Картхис?! – воскликнула Дженна, но перед ней уже не было ни сына, ни мужа. Только запах эфирных масел еще пару мгновений витал в воздухе. Смех толпы перерос в дьявольский хохот.

– Картхис! – крикнула во тьму Дженна, но ветер унес ее голос прочь.

Как готовое родить лоно, как обещание поцелуя, в пустоте ее лица шевелились губы.

Дженне все чудилось, будто гости перешептываются у нее за спиной. За одетыми в витражи окнами солнце скатилась к самым крышам, залило красным мозаичные полы. Пламя факелов плясало на стенах, и тени тоже плясали: точно добрая сотня призраков устроила вокруг гостей хоровод. Дженна не смотрела под ноги. Казалось, она ступает по крови. Женщина как будто слышала хлюпанье шагов.

Ну довольно! Есть нечто поважнее заката, важнее приглушенных шепотков. За резными дверьми, на высоком троне из цельной глыбы гранита ждет наместник Царя Царей. Каждый год в день, когда Мертвый бог восстал и назвал себя повелителем царства теней, когда крестьяне начинают засевать поля – вельможи предстают перед наместником.

– Зачем? – спросила она Гаррана с вечера. Дженна не знала такого обычая.

Ильхат хмыкнул.

– Он пересчитает нас, как свиней. – Посерьезнев, он пояснил жене: – Мы обновляем клятвы верности Царю Царей. Если не он сам, то хоть наместник должен знать нас всех: самых близких друзей и слуг владыки.

Какая глупость. Но и что с того? Ей только то и важно, что Ильхат представит ее двору. Женщина ждала этого, добивалась много лун и вот теперь наместник рядом – а она едва находит силы на улыбку.

Они ждали долго, очень долго. Все скопом: чиновники, воины, землевладельцы – все сгрудились перед дверьми, как стадо одетых в шелка баранов. В приемном покое играла музыка и стояли столы с вином. И этот шепот. Он преследовал Дженну, куда бы она ни пошла.

«Вы бы молчали, будь на месте Гаррана другой!» Но сожалеть поздно. Выбор сделан. Порой она оборачивалась, чтобы выхватить из толпы взгляды, запомнить лица. Все, что она видела – это улыбки. Море улыбок. «Ведь вы сами, все вы, были должны Картхису. Все опасались ссоры с ублюдком!» Дженна кивнула гостю. Шея начала затекать от однообразных приветствий.

– Ковыляет, как после родов…

Женщина бросила на говорившего короткий взгляд.

– И верно, дождливая погода! – толстяк с бледным лицом важно закивал.

– …имел ее, как кобылу.

«Так и было»? Он сказал, «так и было»? Дженна вздрогнула.

Она повернулась, едва не запуталась в ниспадающем до пола кушаке. Толстяк расплылся в улыбке, его маленькие глазки смотрели сквозь платье, сквозь газовую накидку, словно на ней только и надето, что браслеты да ожерелье.

– Мы думали, господин Гарран никогда не остепенится, – поведал он Дженне. – Вы обладаете великой силой, если из-за вас он забросил походы в пустыню.

«Я сама все придумываю… Или нет? Все это чудится. Мне чудится». Дженна едва удержалась, чтобы не закусить губу. На сей раз она стояла к толстяку лицом, но тот же голос сказал:

– Говорят, настоящая сука.

Устав бродить по залу, она с облегчением опустилась на низкий пуф. Худосочный паренек тут же наполнил чашу вином. «Я стала слишком много пить», – отстраненно подумала женщина и сделала большой глоток.

– Устала?

Запах фруктовой воды, которой обливался Гарран, предупредил о его приближении.

– Наместник всегда так задерживается? – поинтересовалась она. – Что-то случилось?

Ильхат ободряюще улыбнулся.

– На юге не принято встречать гостей, им дают время насладиться обществом перед приемом, – Дженне показалось, ее новый муж и впрямь способен на иронию. – Чем дальше на юг, – продолжал Гарран, – тем культурнее ты и знатнее. По большей части потому, что ближе к большим деньгам. Наместник тоже человек. Ему хочется выглядеть просвещенным.

– Я не вижу Рами, – обеспокоено сказала Дженна. Потом глотнула еще.

– По-моему, тебе достаточно…

«…пить», – хотел сказать Гарран. Но не успел. Высокие двери, наконец, раскрылись.

Словно порыв ветра подкосил вельмож. Все опускались на колени, касались мозаичных плиток лбом. Дженна старалась не отставать – словно окунулась лицом в кровавый омут. Спустя пару вздохов часть вельмож поднялась, чуть позже – еще немного. Гарран встал одним из последних. Когда женщина огляделась, на полу остались только слуги. Резные двери стояли открытыми, процессия вельмож текла сквозь них, будто многоголовая змея протянулась из одного зала в другой.

Дженна с удивлением увидела рядом Рами. Она взяла сына за руку и собралась встроиться в очередь, когда Гарран тронул ее локоть.

– Наш черед придет, – едва слышно прошипел он.

Дженна радовалась хоть тому, что гости перестали ее замечать: все взгляды были прикованы к раскрытой пасти дверей. В монотонном ожидании Дженна не заметила, как, когда они оказались в следующем зале. Вдоль колонн выстроились вереницы сановников. Словно шелест ночного сада, по залу прокатывался шепот, когда перед наместником представал новый проситель.

«А он и вправду пересчитывает нас, как свиней», – подумала Дженна, увидев рядом с троном писца. Наместник перебрасывался парой слов с вельможами и взмахом подзывал следующего. Предполагалось, что предыдущий гость сообразит убраться восвояси.

Когда подошел их черед, все трое вновь опустились на колени. Коснувшись пола лбом, Дженна услышала, как обсуждают ее придворные.

«Смейтесь, шепчитесь… Все это, пока я за вас не взялась по-настоящему». Некоторых она знала. Старый мешок с костями Си Сабе́р предпочитал женщинам мальчиков. У него с Картхисом имелись общие дела. «Стоит порыться в записях. Наверняка найдется много интересного». Здесь же был и молодой Тахи́з Ува́ру. Этот пил так, словно дышал вином, а не воздухом. Даже глаза у него выпученные и застывшие, как у рыбы.

– Я вижу, твое семейство разрослось, Ильхат, – раздался бесцветный голос.

От наместника Дженна ожидала большего. Одетый в простой белый балахон, он оказался маленьким и худым, как палка. Остро очерченное лицо напоминало обтянутый кожей череп. Вперед выдавались губы, кости скул и нос, а на месте щек остались затянутые пожелтевшей кожей впадины.

– Для меня честь, что достойный Ясса́х помнит мою семью, – молвил Гарран.

Ответом ему был дребезжащий смешок.

– Членов твоей семьи несложно упомнить, Ильхат. Последние десять лет она состояла из одного тебя, – по залу прокатилась волна раболепных усмешек. – Так представь своих близких, раз уж ты их привел.

Дженне подумалось, что наместник смертельно устал и от церемонии, и от надоедливых гостей. Казалось, более всего он устал от наместничества, но это бремя просто так не сложишь.

– Моя жена Дженна, урожденная простолюдинка, вдова торговца Картхиса.

Было это вино или страх, но когда Дженна шагнула вперед, ноги едва не отказались слушаться. Во всем зале наместник единственный не удостоил ее взгляда.

– Дальше, – поторопил он Ильхата, потому что муж вдруг замешкался.

«Почему он медлит?» Шагнув вперед, она больше не видела Ильхата – и уже не могла оторвать взгляд от наместника. Теперь, когда тот удостоил их вниманием, когда им разрешили подняться с колен – пялиться по сторонам, а не на пожелтевшую костлявую куклу, стало бы оскорблением Царя Царей.

– В этом зале… – медленно начал муж, – под взглядами богов и демонов, перед ликом Царя Царей в лице достойного Ясса́ха Эндо́ра…

Он вновь умолк, словно увязнув в собственной речи. Наместник смотрел на Ильхата, как удав на кролика.

– …перед ликом Царя Царей я объявляю этого юношу, Рамлаада, своим сыном и полноправным наследником.

По залу пронесся ропот, и Дженна поняла, что в ритуале что-то пошло не так. Не так, как правильно? Не так, как они обговаривали? Хотела бы она знать!

– Ты хочешь сказать, он теперь не пасынок? Как если бы родился от твоего семени? – немного прояснил ситуацию наместник.

Старик впервые за вечер заинтересовался, даже пошевелил костлявой рукой.

– Именно так, достойный, – склонил голову Ильхат.

– Ты знаешь, что для этого он должен быть благородным? – узкие губы едва шевелились, выговаривая слова.

– Да, достойный, – кивнул Гарран. – Я смиренно прошу Царя Царей даровать ему вельможный титул. Став мужем этой женщины и приняв его в семью и обещал защиту. Но я хочу видеть юношу не только пасынком, но и наследником.

Привычный к битвам на просторах пустыни, голос Гаррана звенел под сводами, разносясь по залу. Ильхат был выше наместника и роскошней одет, но казался ребенком перед выложенной подушками глыбой трона. Дженна жалела, что не может хотя бы обменяться взглядами с сыном, только чувствовала спиной его волнение.

– Даровать титул… – задумчиво повторил наместник. – За какие дела? Твой дед получил титул от Царя Царей, это так. Но он был хлыстом в армии лучезарного и сражался против псов пустыни. За какие заслуги даровать титул мальчишке?

Есть оборот «стоял ни жив, ни мертв» – впервые Дженна поняла, что слова не лгут. Ее тело не принадлежало ей, и взгляд, направленный на наместника, застекленел, как у мертвой.

– За заслуги души, – ответил Гарран. Он тоже боится, вдруг поняла Дженна. – Мое сердце тянется к нему, как к сыну. В священной книге богов сказано: «Не разделяй цепями рабов своих и не возводи преград для семьи, ибо не людям возводить стены там, где их не поставили боги». Мы все твои рабы, достойный, рабы Царя Царей в твоем лице. В твои руки я отдаю судьбу юноши.

Наместник молчал. Так долго, что Дженна думала, он уже не ответит. Думала, им нужно отступить в сторону и освободить дорогу следующему просителю.

– Пусть будет так, как ты говоришь, – наконец разлепил губы наместник. – Этот юноша не совершил ничего, что дало бы ему вельможное имя. Я нарекаю его Рамлаад Уси́р, в честь Мертвого бога, в праздник которого он родился заново.

Потеряв к Гаррану интерес, он взмахнул рукой, отсылая их прочь. В свете факелов блеснули пожелтевшие от старости ногти.

Дженна смогла заговорить с мужем лишь когда они остались наедине в полутьме паланкина. В других носилках ехал Рами, больше обескураженный, чем обрадованный переменой.

– Ты рисковал, – без предисловий сказала женщина. Ильхат откровенно любовался ею, на его губах застыла глупая улыбка, как у впервые влюбившегося мальчишки.

– Но ты ведь этого хотела? – его ухмылка стала чуть шире. Дженна заставила себя улыбнуться в ответ:

– Не хотела. Я… я не смела о таком мечтать. Я надеялась, что Рами станет благородным… потом. Когда-нибудь. Когда заслужит титул в поместье вельможи.

Мимо проплывали городские огни: огромные, полные подожженным маслом чаши по ночам освещали холм Основателя. Каждый раз, как носилки миновали очередную, по занавесям ползли причудливые тени. Они подбирались к Дженне и вновь растворялись в локте от нее.

– Теперь ты веришь, что я сделал тебя женой не ради денег? – внезапно спросил Гарран.

Дженне стоило труда не измениться в лице. Боги, неужели он в самом деле надеялся? Она подалась вперед и поцеловала воздух возле его губ.

– Дурачок, я никогда так не думала!

Наступило молчание.

– Иногда мне кажется, ты способна убить меня ради сына, – наконец подал голос Ильхат. Дженна смотрела на него несколько мгновений, а потом рассмеялась.

– Хорошая мать сделает для ребенка что угодно. Я для него как богиня. Сейчас, пока он молод, я создаю целый мир, леплю его душу. Для бога ни одна жертва не может быть слишком большой.

На сей раз молчание тянулось дольше.

– Теперь нужно возвращать деньги заемщиков, – она попыталась отвлечь Ильхата от неприятных мыслей. – Держу пари, почти все попробуют доказать, что расплатились с Картхисом незадолго до его смерти.

Гарран покачал головой.

– Деньги твои, – он замялся на мгновение, – но я бы пока повременил. Ты сама видела: мое положение не так высоко. Золото поможет Рами подняться на пару ступеней. Мне эти игры не очень даются, так пусть похлопочут те, кто задолжал Картхису.

– Я не смогу, – после недолгого молчания Дженна покачала головой. – Да, это было бы хорошо для Рами, но я не сумею.

– О, предоставь это мне! – Гарран вновь улыбнулся, только на сей раз улыбка получилась кривой и недоброй. – Я найду подход. Может, я воин, а не торговец, но за моей спиной городская дружина.

Дженна поежилась от долетевшего с реки ветерка. Потом придвинулась ближе к Ильхату и устроилась в кольце его рук.

* * *

– Говоришь, уезжает? – переспросила женщина. – Почему ты только теперь сказала?

Служанка отступила на шажок назад.

– Вы не спрашивали, госпожа. Я думала, вы знаете…

– Думают те, кто для этого предназначен, – оборвала ее Дженна. – В следующий раз вместо того, чтобы думать, просто говори все, что знаешь о моем муже! Ясно?

Служанка кивнула и услужливо залепетала.

– Куда он поехал? – Дженна попыталась застегнуть платье сама, но проклятый крючок не доставал до петельки. С прошлого лета платье словно ушили.

– Не знаю точно, госпожа. Но я слышала разговоры. Будто бы охота с солдатами дружины. Вроде бы… они вроде собирались охотиться на крокодилов в дельте.

Сжав кулаки, чтобы не отвесить пощечину, Дженна отвернулась к окну. За террасами холма Основателя, за кварталом торговцев, что жирной змеей протянулся вдоль реки, лежал Мышиный предел: лабиринт крестьянских лачуг и узких извилистых улиц. За ним, почти у самого горизонта, где река соединялась с морем, бурым полем разостлались заросли тростника.

– Позови мастера Се́ну и прикажи заложить повозку… нет, оседлать лошадь! Убирайся! – прикрикнула Дженна. Уговаривать Хе́йду не пришлось, она и сама спешила покинуть хозяйку.

Женщине наконец удалось застегнуть крючок. «Проклятые слуги!» В конце концов, у нее были другие планы на день. «И он забрал Рами. Будь он проклят, он забрал мальчика!»

Дженна вышла на веранду, словно отсюда, с расстояния двух или даже трех схе́нов, можно разглядеть мужа. Воздух над городом дрожал от жары, даже густые сады не спасали холм Основателя от запаха рыбы и миазмов трущоб.

Сену Ур был слегка взъерошен, но держался с достоинством. Видно, чтобы придать жидкой бороденке объем, он обильно умасливал ее. От этого борода не становилась пышнее, но зато лоснилась, точно накладная.

– Госпожа за мной посылала? – он был единственным, кто кланялся ей как благородной. Бледные глаза всегда задорно блестели на морщинистом лице.

– Скажи мне, мастер Сену, для чего я тебя наняла? – поинтересовалась Дженна.

– Должно быть, обучать сына, – в умных глазах старого писаря мелькнули искорки смеха.

– А еще?

– Защищать господина Рамлаада от всех невзгод, отговаривать от необдуманных решений… – Сену наморщил лоб, – сообщать обо всем, что с ним происходит, госпожа.

– Так почему ты, шлюхин сын, молчал, когда отец забрал его на охоту? – взорвалась Дженна. – За деньги, что я тебе плачу, я могла нанять сотню наставников! Взвод телохранителей! Я могла нанять сотню людей, которые бы сообщали обо всех делах мужа…

Слова иссякли. Дженна плеснула себе вина и выпила одним глотком.

– Я не смею приказывать господину и не был уверен, что вы уже встали, – поджал губы учитель. – Разве я подводил вас? Упускал что-то, что вам стоило сообщить?

– Ты считаешь, этого сообщать не стоило? – Дженна взмахнула рукой, отметая возражения. – Рами хрупкий и слабый юноша, как ты мог отпустить его с отцом? И куда? Одно дело охотиться на антилоп в лугах, это почетное и уважаемое занятие… но на реке, когда самый умелый воин с трудом балансирует на корытах, когда лодка каждое мгновение может перевернуться…

Горло Дженны пересохло.

– С вашего позволения, госпожа, – не очень почтительно перебил ее Сену, – охота на крокодилов гораздо более почетное развлечение. Ваш муж опытный воин, я думаю, молодому господину не мешает набраться опыта. Это укрепит его положение при дворе.

– Ты думаешь! – повторила за ним Дженна. Помолчала. Вновь отмахнулась, как от надоедливой осы. Потом… как удар, как мимолетная вспышка… все вдруг встало на места. Она даже закрыла глаза, ужаснувшись тому, как слепа была.

– Скажи… – справившись с собой, медленно заговорила она. – Я просила тебя подобрать людей, чтобы они следили за мужем. Что он говорит о сыне в своем кругу?

– Все сводится к одной фразе, он обронил ее на встрече с капитанами луну назад, – серьезно ответил учитель. – «Я получил десять тысяч золотых солнц и самую красивую женщину города. Могу я чем-то порадовать жену?»

– Он сказал это, когда его спросили о том случае… у наместника, так? – Дженна заметила, что комкает расшитую цветами накидку. Женщина села и сцепила руки на коленях.

– Именно так, госпожа. Если вас интересует, он добавил, что ни разу не пожалел. Говорит, сын заслуживает вельможного имени.

«Это я знала и без тебя». Дженна кивнула на дверь, показывая, что разговор окончен. Только когда старик коснулся створок, она крикнула ему вслед:

– Скажи конюхам, что лошадь не нужна. Скажи, пусть меня не беспокоят.

Еще раз поклонившись, старик покинул ее. Дженна молча сидела, уставившись в стену.

– Дура… – наконец сказала она. Сад ответил злорадным шепотом. – Рыжая разодетая дура, – повторила Дженна, и ветви словно повторяли за ней: дура, дура… рыжая дура… разодетая…

Это дождь шелестит в саду. Просто короткий летний дождь, а не призраки, не воспоминания… Это буря собирается на горизонте, чтобы к ночи опуститься на город, подмять под черное влажное брюхо. Буря – вот, чего боялась Дженна. Тучи сгущались почти год, а она и не замечала.

Когда это началось, что застило ей глаза? Самое очевидное, что можно подумать: муж использует Рами – так же как сам для нее не более, чем жертвенная овца. После смерти Гаррана все имения унаследует сын. Может, это красивый жест, который Ильхат сделал сам, по собственной воле, заставил ее быть такой глупой?

Разве он не добивался расположения сына? Разве не понимал, что золото Картхиса останется с ней на пару лет, а потом юноша войдет в возраст и получит все? Что ему стоит… легкий толчок – и Рами окажется там, в мутной воде, в которой мечется обезумевшее от боли чудовище.

Одно Дженна знала точно: если она отправится в погоню, если устроит Ильхату ссору, заберет Рами с собой – об этом будет судачить весь город.

Первый же закон лжи в ее бесконечности. У лжи нет конца, у нее не бывает края. Один раз обманув, использовав другого – ты вступаешь на бесконечный путь, и отпираешься до конца, придумываешь новые оправдания. Хорошего актера невозможно обвинить во лжи – разве что в сумасшествии.

Боги, за что? Как же трудно… Потому что ложь бесконечна, бессмертна, и одна порождает другую – бездонный омут, завлекающий всех вокруг и тебя саму в пекло. Потому что начинаешь верить, мешаешь ложь с правдой, заматываешь все в клубок, где нет концов, и ты сама не в силах его распутать.

Останавливаешься. Задумываешься. А ведь я это слышала. Кто-то говорил… Или уже было… А ведь такое могло быть! Никто не знает, как было на самом деле. И никто не узнает.

Дженна не страдала угрызениями совести, она принимала ложь и игру как должное. Ильхат честный человек, но видят боги, как же он недалек! Дженна презирала таких, как он. Но теперь, когда все кусочки мозаики сложились, ей стало страшно. Потому что, обманывая ее, Ильхат поставил ее на одну доску с собой. А она уже не сможет, не выживет без презрения. Без него она сама уже не богиня, а такая же смертная, как прочие.

Удел женщины – ждать, убеждала себя Дженна. А больше ей ничего и не осталось.

И она ждала.

«Это то, чего я хотела?» С высоты холма Основателя город казался чужим. В бархатной темноте светились окруженные факелами купола, бесчисленные точки окон и огоньков. Влажная душная ночь расправила над городом крылья.

Когда Дженна жила внизу, среди лавок и храмов, харчевен и публичных домов – все было не так. Город виделся другим. Живым. Наверху так пусто. Чем дольше Дженна смотрела на суету огней – тем больше город, где она прожила столько лет, напоминал кладбище. Бесчисленные надгробия домов. Тяжеловесные склепы дворцов.

И еще окна. Тысячи, мириады окон. Она никогда не любила город… или ей казалось, что никогда? Позабытым призраком, намеком на воспоминание – порой всплывала мысль, что было время, и она всему дивилась, а город считала прекрасным. Теперь он походил на огромную выгребную яму.

Если бы не тихий стук в дверь, она бы простояла так до утра.

– Дженна? – усталый голос Ильхата. Не услышав ответа, он вошел без приглашения.

На столе горела единственная свеча, оплывая в серебряном поставце. Углы, окно, дверь – все тонуло в темноте, блеклый свет выхватил из мрака лишь полированную столешницу, лицо Гаррана и ее.

– Ты опять пила? – вельможа нахмурился, увидев застекленевший взгляд. Дженна рассмеялась ему в лицо.

– Во всяком случае, на вино я трачу меньше денег, чем ты. Охота, попойки, вечера с танцовщицами… что там еще, Гарран?

Меж бровей Ильхата пролегла одинокая морщина.

– Какие танцовщицы? Ты же знаешь, это нужно для всех нас. Для Рами, – он склонил голову набок, точь-в-точь как степная собака.

– Знаю, знаю, ты говорил… – протянула Дженна. – Что на этот раз? Когда ты станешь новым наместником? На этой или на следующей неделе?

– Ты должна понимать, такие вещи не делаются за месяц. И на все нужно золото. Неужели ты не видишь перемен?

– Я вижу, что в доме околачивается половина двора, – начала перечислять Дженна. – Что приемы дороже с каждым днем. Что ни один ублюдок пока не вернул деньги Картхиса. Мои деньги, – она навалилась грудью на стол и устремила на мужа пристальный взгляд. – Ну? Тебе что, нечего сказать?

– Большая часть золота тратится на образование… – начал Гарран, но Дженна оборвала его:

– Если это можно назвать образованием! Ну, не тяни… для чего ты пришел?

– Мне нужны деньги, – просто ответил Ильхат. – Через три дня будет званый вечер, съедутся книжники и бродячие музыканты со всей страны. Рами нужно проявлять не только образование, но и вкус.

– Нет, – отрезала Дженна. – Он должен учиться в храме, а не у придворных свиней.

– Храм это одно, но и о связях нельзя забывать, – попробовал настоять на своем Гарран. Он стал совсем как Картхис, подумала Дженна. Женщина просто покачала головой.

– Но гости приглашены, – возразил муж, – многие уже в пути. Если ты отказываешься, что предлагаешь нам делать?

«Провалиться в пекло!» От Дженны не ускользнуло это «нам». Он имел в виду себя и Рами – и уж точно не ее.

– Ты пьяна, – наконец, заключил вельможа. Он бы добавил еще, но умолк. Слова никогда не были его сильной стороной.

– Какая смелость! – желчно бросила Дженна. – Ты не забыл, сколько был должен ко дню свадьбы?

– А ты рискуешь остаться с золотом, но без сына, – негромко отозвался Ильхат. – Или в пьяном угаре ты уже о нем забыла?

В следующее мгновение она запустила в него золотой чашей. Не будь Гарран воином, Дженна осталась бы без второго мужа – но Ильхат увернулся, чаша со стуком ударилась в стену и сиротливо покатилась по полу. Не говоря ни слова, Ильхат развернулся и зашагал к двери. Он уже растворился в темноте, когда Дженна услышала, как он остановился.

– Неужели ты думаешь, что Рами предпочтет остаться с тобой?

Женщина была не уверена, слышала она это – или ей показалось, что слышала.

В ту ночь Дженна не спала, до самого рассвета она блуждала по саду гарранова имения. Или думала, что блуждала – помнила она не все. Запомнила, что ночь говорила голосами живых и мертвых, порой ей чудилось, что она не в саду вовсе, а в их с Ильхатом спальне. Вот она сбрасывает тисненые кожаные сандалии, стягивает через голову ночную накидку.

Снимает лицо и кладет на столик возле постели.

В призрачной, пронизанной лунным светом дымке стволы поднимались колоннадой. След добычи и крови будил в душе холодную ярость, и она неслась в темноте, ждала мига, когда вырвет из груди врага кусок еще трепещущей плоти…

Потом вдруг оказывалось, что она зябко дрожит, съежившись у жесткой холодной стены сада, и руки ее по локти замараны травой и землей, как будто она пыталась разрыть могилу, а по щекам текут слезы, оставляя черные потоки туши.

«За что? Боги, за что?» Знала ли она сама, что губы складываются в слова?

– Не сделай я этого тогда, было бы только хуже, – прошептала Дженна. – Я ненавижу тебя! Я готова расцарапать твое лицо, вырвать глаза, которые видели мое унижение…

И в следующее мгновение стон сменялся бормотанием:

– Так просто. Просто приложить к лицу подушку и немного подержать. Никто не понял, никто не поймет. Он задыхался, он задыхался сам…

А потом она вдруг смеялась и, давясь смехом, спрашивала у ночи:

– Что, Картхис? Как там живется, милый? Как спится: спокойно ли? Не холодно ли в царстве теней?.. Картхис, ты слышишь?

Опомнившись на мгновение, она оглянулась и обнаружила, что забрела к внешней стене имения.

– Картхис? – пробормотала она, будто призрак первого мужа и впрямь был рядом. Имя было колючим и горьким, и губы от него горели, как от поцелуев.

Повторяя его, как молитву, она провалилась в темноту, в которой не было ни имен, ни видений, ни снов, ни воспоминаний.

Наутро было пусто и муторно. По пути в дом она нашла бродячего котенка, раздавленного копытами лошади. Он лежал, как выпотрошенная игрушка на самой дорожке перед крыльцом, и Дженна не удержалась, ее вырвало на обочину.

Она подумала, что это знак – только не была уверена, знак чего. Она придумала десятка два толкований, и все два десятка ей равно не нравились. Кусок не лез в горло, и холодная серая пустота в душе сегодня заполнилась болью. Наверное, эта боль и погнала ее к дверям Ильхата.

Замерев с поднятой рукой, Дженна поколебалась вздох-другой и решительно постучала. Ответа не было. Она собралась возвращаться – когда в груди шевельнулось тревожное чувство.

Она постучала еще раз – и вновь без ответа. Только спустя пять ударов сердца из комнаты донесся тихий голос. Что он сказал? Поди разбери.

Ильхат стоял у окна спиной к ней. Прямой, будто высеченный из камня, ровными линиями ниспадали складки одежды – вчерашней, словно Гарран и не ложился спать.

– Хатта́с! – окликнула она его. Дженна назвала его так три года назад, когда они познакомились. Хат-тас, смешливое пламя… Он обернулся, и она хотела броситься к нему, прижаться к груди – и не могла. Только повторила жалобно: – Хаттас…

Он подошел к Дженне и заключил в объятия, но и в кольце его рук женщина дрожала от холода.

Она сидела на вышитых агатом подушках, и думала, что шея задеревенеет от напряжения, а лицо никогда не узнает иного выражения, кроме улыбки.

Рами наклонился и о чем-то зашептал названному отцу. Сегодня он много шутил и спорил, а порой запрокидывал голову и смеялся. От его смеха по спине Дженны пробегали мурашки.

«Он слишком много смеется, не понимая… – Дженна не закончила мысль, ее ужасно не хотелось заканчивать. – Даже если не Ильхат, остались дружки Картхиса. Они убьют Рами просто чтобы добраться до меня».

Гарран поднес к губам кубок и вылил остатки вина в рот. Когда их взгляды встретились, Дженна улыбнулась мужу.

– …Даиха́н Квизе́йр уверяет, что его род происходит от демона из царства теней, – ее сосед за столом рассказывал о происхождении древних родов, расцвечивая легенды насмешливыми и пошлыми красками.

«От какого козла произошел ты сам?» – улыбнувшись, подумала Дженна.

– Мне жаль его прародительницу, – вставил Рами. – Это все равно, что спать с быком, но в тысячу раз хуже.

Все засмеялись.

Дженна бросила короткий взгляд на сына. В противоположность Гаррану, который всегда одевался строго, Рами был очаровательно небрежен. Каштановые волосы рассыпались по плечам, узкий ручеек золотой цепочки сбегал по ключицам, увлекая взгляд в ворот распахнутой на груди рубахи. Дженна подумала, что не будь он ее сыном, она сошла бы с ума за одну улыбку на его гладком лице.