Текст книги "Вера и жизнь"

После разговора новоизбранного Патриарха Кирилла с Путиным процесс подготовки закона был разблокирован. В 2010 году закон был принят Думой и подписан Медведевым – уже Президентом. Это был компромиссный текст: Церковь и другие религиозные организации фактически отказались от требования реституции всего дореволюционного имущества, а государство обязалось вернуть здания религиозного назначения – храмы, мечети, синагоги, семинарии, монастыри – по крайней мере через шесть лет после подачи заявки. О доходных домах, сельскохозяйственных землях, лесах и тому подобном речи не шло – думаю, что уже и не пойдет, хотя попытки «переделить» достигнутый тогда компромисс делаются до сих пор, главным образом со стороны музеев, не желающих терять доход (не только от продажи билетов, но прежде всего от сдачи помещений в аренду).

* * *

Нынешнее десятилетие столкнуло свободу слова и свободу творчества со свободой вероисповедания, с ценностью религиозных святынь. Причем отнюдь не верующие люди спровоцировали этот конфликт. Тексты и карикатуры, оскорбительные для мусульман, выходки в католических соборах Европы – все это имело целью «отдрессировать» религиозных людей, заставить их примириться с осквернением святынь, вообще приучить «не высовываться» и уж тем более не претендовать на общественное влияние. Католики почти смирились – лишь против легитимации «однополых браков» они выступили открыто, выйдя на улицу. Протестанты по большей части сами пытались угнаться за виртуальным «паровозом истории». Мусульмане отреагировали жестко и не всегда законными методами, что позволило недругам жестко обвинить всю их общину в «экстремизме».

Вызовы православным делались постоянно – то очередной кощунственный фильм покажут, то на выставке сосиски на кресте развесят или даже в порядке «перформанса» иконы порубят. Естественно, люди протестовали – иногда на грани законности, а то и за гранью. В любом случае легкой «дрессуры» не получилось. Я начал на разных форумах, в том числе в ОБСЕ и во Всемирном совете церквей, говорить о равной значимости свободы слова и свободы вероисповедания, интересов человека и ценности святынь, которые для многих верующих гораздо важнее земной жизни. За священные символы и предметы люди шли на смерть много раз в истории, в том числе в ХХ веке, во время антирелигиозных гонений. Для кого-то главное – человек, собственное выживание и выживание своей социальной группы, здоровье, комфорт, материальное благополучие. А для кого-то – имя Бога или пророка, священная книга, храм, икона, статуя. Или возможность жить по своей вере. Приоритеты и тех и других должны одинаково уважаться – в том числе на уровне закона. В этом смысле осквернение святыни ничем не лучше убийства.

Все эти аргументы очень пригодились во время идейной битвы, разгоревшейся в 2012 году после кощунственной выходки в Храме Христа Спасителя. Реакция на нее православных людей была просто шоком. Многие вспомнили разрушение первого храма, бассейн на его месте, наглые насмешки советских атеистов над верующими и святынями – насмешки, за которыми следовали тюрьмы, лагеря и расстрелы. Патриарх тоже отреагировал крайне болезненно: он долго не верил, что гулявший по Интернету ролик был смонтирован и что на самом деле люди в храме быстро остановили кощунниц. Слава Богу, это было именно так. Безразличия никто не проявил. Позже к Храму Христа Спасителя на молитвенное стояние, осуждающее кощунственный акт, пришло 65 000 человек – такое собрание православных верующих в Москве за 2000-е годы произошло впервые. Православных поддержали мусульмане и большинство верующих других религий и конфессий.

Впрочем, некоторые внутри самой Церкви пытались «не заметить» инцидент или отшутиться. Отец Андрей Кураев сказал: «Будь я ключарем этого храма, я бы их накормил блинами, выдал по чаше медовухи и пригласил бы зайти вновь на чин прощения. А если бы я был мирянином-старостой, то на прощание еще бы и ущипнул их малость». Пожилой протоиерей Вячеслав Винников, потом заявивший о разрыве с Церковью, сфотографировался в подряснике, с крестом и с плакатом «Pussy Riot is Right». Именно этого ждали «дрессировщики»: когда группа людей пропускает такой удар, с ней дальше можно делать что угодно. Можно даже довести до полного самоотрицания. Недаром раньше войны начинали из-за атак на символы – ведь посягательство на них убивает честь и убивает душу, после чего тело не будет долго сопротивляться.

Одна из участниц известной группы сказала, что ее в религии привлекает некий «вечный поиск истины», что найденная истина – это не очень хорошо, а вот постоянный поиск, не останавливающийся никогда, – это некое абсолютное благо. Тем не менее мы с вами прекрасно знаем, дорогие братья и сестры, что не только в религиозной жизни, но и в жизни практической поиск всегда должен иметь цель. Вечный поиск бессмыслен. Если нет результата поиска, если его даже не предполагается – зачем такой поиск? Мы считаем, что после всех сложных путей, которые к истине вели многих христиан в современной России, в современной Украине, в современном мире – мы нашли истину. Господь есть путь, и истина, и жизнь. <…> И когда мы пересечем границы земного мира, мы увидим, что там нет никакого плюрализма истины, там есть одна истина, есть обличающее наши грехи и наши неправды Божие Слово, обличающий нас Божий суд.

Одна писательница, которая, как мне кажется, также имеет свою своеобразную интерпретацию христианства, сказала, что нет никакого Страшного суда. Но мы с вами знаем из Священного Писания, из всей церковной традиции – не из приспособленческого богословия, которое хочет понравиться и угодить людям, а из того христианского миропонимания, которое стремится, чтобы мы Богу угождали, – мы знаем, что есть Божий суд, и он обличит всякую неправду, и он откроет всякую правду. И вот этот Божий суд закончит всякий плюрализм, и, значит, мы должны жить, помня о нем, а не о том, что мы больше нравимся или меньше нравимся кому-то из имеющих влияние в обществе людей.

О дискуссиях вокруг суда над «Pussy Riot» – из программы «Комментарий недели» на телеканале «Союз», 24 августа 2012 г.

Естественно, возник вопрос: как зафиксировать в праве невозможность «символических» провокаций, чреватых общенациональным конфликтом и даже гражданской войной? Вспомнили норму Кодекса об административных правонарушениях, запрещающую оскорбление религиозных чувств. Предложили воспроизвести эту норму в Уголовном кодексе, усилив наказание. Когда я обсуждал соответствующий законопроект в Госдуме, поддерживали его практически все, что сделало возможным быстрое его принятие в 2013 году. А вот в смоделированном по западным лекалам «гражданском обществе», да и собственно на Западе поднялся невероятный вой. В некоторых СМИ буквально кричали, что на страну наступает мракобесие и скоро в ней запылают костры инквизиции.

В качестве одного из главных «аргументов» выдвигалась неопределенность понятия «чувства». Но в случае с чувствами национальными этого аргумента мы не слышали – ведь речь шла о том, что выгодно иным противникам усиления Православия. Так же как не слышали, например, выступлений против компенсации морального вреда – а здесь, между прочим, речь тоже идет о явлении, которое не измеришь и не подсчитаешь. О защите религиозных чувств законом говорили как о чем-то совершенно новом, хотя КоАП установил эту защиту еще в 2001 году. Наконец, дискуссия совершенно обходила стороной вопрос о том, что вне зависимости от каких-либо чувств, согласно КоАП, нельзя совершать «умышленное публичное осквернение религиозной или богослужебной литературы, предметов религиозного почитания, знаков или эмблем мировоззренческой символики и атрибутики либо их порчу или уничтожение». Данную норму, действующую пятнадцать лет, наши критики даже не цитировали – предпочли говорить о чувствах. Молчать об упоминании в законе ценности священных предметов им было выгоднее: они понимали, что все больше людей в мире считают святыни не менее важными, чем ценность земной человеческой жизни. Наши оппоненты понимали: спроси сегодня людей, что важнее – человек или святыни, – и наши современники выберут второе. Этого боялись, но истерики избежать не смогли. Очень не хотелось терять еще одно завоевание воинствующей «светскости» – изгнание из общественного пространства той самой ценности святынь, как религиозных, так и гражданских. Но что ж поделаешь: эта ценность возвращается, в том числе в право. Люди просто не могут без нее жить – как и без «большого» смысла, который не найдешь в потреблении, развлечениях и «ценностях» типа Sex&Money.

К сожалению, акции в храмах опять пытаются противопоставить истинному христианству некий культ вседозволенности любых человеческих проявлений, в том числе греховных, и культ свободы. Блаженны милостивые – да, но милость Божия зачастую проявляется в том, что Господь через наказания, через испытания, через обличение неправды, через жесткое расставание человека со своими заблуждениями и иллюзиями ведет нас от жизни, наполненной ложью, и безнравственностью, и пороком – к настоящей жизни. Божия любовь – это не любовь неумного родителя, который способен перекормить ребенка конфетами и этим погубить его здоровье, или потворствует любым его поступкам, хорошим и плохим, тем самым лишая его нормального будущего. Господь любит и наказывает, Господь любит и обличает неправду, Господь исправляет наши пути даже тогда, когда мы этого не хотим и считаем, что грех дает нам гораздо больше счастья, чем жизнь по Божиим заповедям.

И наше милосердие не должно быть соглашательством с грехом, потворством греху, потому что, когда мы одобряем то, что нельзя одобрять, и потворствуем тому, чему нельзя потворствовать – мы закрываем от людей настоящее благо, мы делаем им хуже. В Вене в Никольском соборе люди, которые поднялись на амвон в масках, держали в руках плакат, на котором было написано: «Бог любит», и дальше было употреблено название печально знаменитой группы. Бог не любит эту группу, Бог любит каждую из ее участниц, Он желает, чтобы эти женщины спаслись и пришли в познание истины, которой, как одна из них сказала, они не имеют, потому что настроены на вечный поиск этой истины. Бог любит их, Он желает их покаяния, Он желает, чтобы они шли не тем путем, который рано или поздно приведет к духовному тупику, к страстям (а страсть – это страдание), к оскудению жизни, к скуке, к тоске, к одиночеству.

Он желает, чтобы они жили в общении с Ним. Эти люди не потеряны для Царства Небесного – я в этом совершенно убежден, – как и любой другой человек, который думает, спорит, который не окончательно еще погрузился в жизнь только ради материального, только ради мелкого житейского блага. Коль действительно эти люди хотят познать истину, действительно ищут ее, то Царство Божие для них не закрыто. Если они обратятся к Богу, Бог изменит их, Он поможет им жить иначе. И именно в этом проявится Его любовь. Будем надеяться, что и эти женщины, и миллионы людей вокруг нас, которые не знают Бога, даже не хотят Его знать – изменятся. И для этого нам нужно говорить о правде и лжи, говорить о спасении и погибели, говорить о воздаянии Божием и о Божием милосердии.

О дискуссиях вокруг суда над «Pussy Riot» – из программы «Комментарий недели» на телеканале «Союз», 24 августа 2012 г.

Много споров с властями было по поводу «полового воспитания» и «ювенальной юстиции». Оба проекта пришли с Запада и финансировались силами, которые продвигают сокращение населения планеты. Секспросвет в 90-е годы лоббировали некоторые депутаты Госдумы (в частности, Екатерина Лахова) и чиновники от образования. О половых отношениях новые учебники говорили в отрыве от идеалов крепкой семьи, верности, целомудрия, нравственной чистоты детства и юности. В качестве нормы подавались онанизм, однополые и «межвидовые» контакты. Церковной бюрократии до этого вопроса долго не было дела, но восстали родители и педагоги. К ним присоединились некоторые священники, особенно отец Димитрий Смирнов и отец Максим Обухов. Я поднял тему в публичном пространстве – стал давать комментарии агентствам, выступать на конференциях. Проект удалось остановить, хотя к нему постоянно пытаются вернуться – слишком хорошие деньги можно получить из-за границы.

Намного сложнее было бороться с «ювенальной юстицией». Под этим термином, с которым изначально связывалось гуманное правосудие в отношении несовершеннолетних, со временем стали понимать любые разбирательства, касающиеся интересов ребенка или подростка. По указке тех же западных фондов стали оспаривать право родителей решать, когда ребенок пойдет на улицу и вернется оттуда, с кем он будет общаться, сколько просидит ночью в Интернете и что будет там читать или смотреть, станет ли помогать по дому, можно ли физически удержать его от опасных поступков. Детей во многих странах стали изымать в случае даже легкого физического наказания или отсутствия в холодильнике дорогих продуктов. Еще большим «проступком», достаточным для изъятия ребенка, кое-где уже считается религиозное воспитание в семье.

Первыми забили тревогу русские женщины, у которых отобрали детей в Западной Европе. Яркий пример – актриса Наталья Захарова, обратившаяся в Церковь за помощью после того, как во Франции ей запретили общаться с дочерью и посадили в тюрьму за «навязчивую» попытку с ней увидеться. В России «ювеналку» продвигали та же Лахова, другие думцы, общественники Олег Зыков и Инна Гребешева. Против выступали родительские объединения, а с какого-то времени – движение Сергея Кургиняна «Суть времени», устроившее несколько массовых митингов против «ювенальной юстиции» и за традиционную семью. В феврале 2013 года на Всероссийское родительское собрание, устроенное при участии Кургиняна, пришел Владимир Путин, который сказал, что в предложениях ввести «ювеналку» и контроль за обеспечением прав детей «не в полной мере учтены российские семейные традиции». В этом же месяце на Архиерейском Соборе удалось принять церковный документ на тему семейного права, в котором говорилось: «Государство не имеет права на вмешательство в семейную жизнь, кроме случаев, когда существует доказанная опасность для жизни, здоровья и нравственного состояния ребенка и когда эту опасность нельзя устранить через помощь родителям и через методы убеждения. <…> Необходимо отстаивать гарантии прав родителей на воспитание детей в соответствии со своими мировоззренческими, религиозными и нравственными убеждениями, на разумное определение их распорядка дня, режима питания и стиля одежды, на побуждение их к исполнению семейных, общественных и религиозных обязанностей, на регламентацию общения с лицами противоположного пола и доступа к информационным материалам, а также на физическое ограждение от действий, наносящих вред их духовному, нравственному или телесному здоровью».

Мы сегодня правильно говорим здесь о том, что есть опасные законопроекты. Но мало только критиковать и говорить все время: «Не допустим, не допустим, не допустим». Нужно выдвигать положительные инициативы, в том числе в рамках тех предложений, которые сейчас люди могут вносить, собирая подписи. Я убежден: нам очень нужен закон о гарантии прав родителей на воспитание собственных детей, чтобы никакая новая инициатива не могла эти права разрушить. Сегодня и международное право, и национальное ясно говорят, что жизнь ребенка полностью определяют родители. Не чиновник, не школа, не бюрократическая элита, не эксперты, не западные фонды.

Родители имеют право решать до определенного возраста, какое будет у ребенка мировоззрение. Родители, и только они, имеют право решать, каково будет нравственное состояние ребенка, когда ему приходить домой, с кем из противоположного пола ему общаться, какие фильмы смотреть, какие книги читать, сколько сидеть в интернете, помогать по дому или нет. Родители, и только они, имеют право решать, как ребенок относится к религии, к политике, к идеологии. <…>

Я служил в храме, где в течение нескольких десятилетий был клуб имени Павлика Морозова. Рядом с храмом стоял памятник этому человеку. Я не хочу, чтобы больше были вот такого рода клубы и чтобы память юного предателя возвеличивалась. А сейчас у нас пытаются детей в массовом порядке сделать предателями. Давайте добьемся того, чтобы в России из поколения в поколение передавались добро, нравственность, настоящее воспитание. Давайте добьемся того, чтобы Россия никогда не стала страной, где прославлялось бы отцеубийство, предательство, доносительство детей. И все это воспринималось бы как доблесть, как знамение прогресса.

Давайте добьемся того, чтобы у нас вседозволенность, распространение границ свободы до самоубийственных вещей не становились бы нормой. Давайте добьемся того, чтобы в нашей стране никогда не происходили бы кощунственные акты, сталкивающие между собой огромное количество людей. Давайте добьемся того, чтобы в России, в семьях, во всем обществе, от человека к человеку, из века в век всегда передавалось бы то духовное наследие, которое делает нас такими, какие мы есть. Делает нас Россией. Делает нас страной, имеющей не только собственный внутренний прочный стержень, но и умеющей всему миру показать дорогу к добру, к миру и к достойной жизни!

Из выступления на митинге против ювенальной юстиции 22 сентября 2012 г.

Позиция Церкви и главы государства сделала свое дело: проект «ювенализации» России, вопреки бурному недовольству из-за рубежа, вскоре был остановлен. Во многих сопредельных странах с этим проектом, увы, справиться не могут. Там на западные деньги печатают плакаты, изображающие родителей извергами и призывающие детей звонить «доброй тете», сидящей на телефоне доверия. То, что дети в результате могут остаться без родителей и потом мучиться всю жизнь, им на плакатах не рассказывают.

Еще более тяжелые баталии – публичные и кулуарные – развернулись вокруг темы абортов. В советское и раннее постсоветское время прерывание беременности считалось делом нормальным и естественным. Лишь один раз в журнале «Здоровье», в конце 70-х годов, я наткнулся на одну из версий «Дневника нерожденного ребенка» – текста, хорошо известного на Западе. В самом начале девяностых, к удивлению тогдашней элиты и подавляющего большинства обывателей, в России появилось антиабортное движение. У истоков его стояли уже тогда всероссийски известный отец Димитрий Смирнов и молодой священник Максим Обухов. А костяк движения составляли женщины среднего возраста – возможно, некоторые из них стремились искупить собственный грех. Они ходили по различным мероприятиям, церковным и светским, и раздавали листовки против абортов. Уже в это время движение имело два крыла – наиболее радикальные его участники призывали к полному запрету прерывания беременности, справедливо приравнивая его к убийству. Другие предлагали более компромиссные меры – например, отказ от оплаты аборта за счет всех работающих граждан, включая тех, кто по соображениям веры и этики не приемлет убийство нерожденных младенцев. Конечно, участники антиабортного движения сначала использовали западную литературу. Та же идея исключить прерывание беременности из списка манипуляций, оплачиваемых за общенародный счет, была, по словам православного священника из Нью-Йорка отца Леонида Кишковского, «очень американским аргументом». Впрочем, за два-три года были наработаны и собственные тексты, видеоматериалы, законодательные инициативы.

Все предложения хоть как-то ограничить аборт натыкались на жесткое противодействие в Думе, профильных министерствах и либеральных СМИ. В качестве контраргумента выдвигалась забота о здоровье женщины – дескать, если ограничить легальный аборт, его будут делать «ушлые бабки в грязных сараях». Однако практика стран, аборт ограничивших или запретивших, полностью опровергает этот «аргумент». Так, в Польше после запрета абортов в 1993 году материнская смертность и количество убитых «нежеланных» детей практически не увеличились. Аборты, которые польские женщины делают за рубежом, составляют лишь около трети от числа случаев прерывания беременности, имевших место до запрета, – то есть он сработал. Не будем говорить и о том, что аборт для здоровья женщины отнюдь не полезен – он часто становится причиной бесплодия и раковых заболеваний.

Наши оппоненты пытались найти сторонников «свободного выбора» и внутри Церкви, памятуя, что на Западе есть немало «христиан», де-факто поддерживающих проабортную идеологию. Ничего не получилось. Среди активных православных людей России и других стран СНГ не нашлось практически ни одного человека, который бы с этой идеологией согласился. Более того: радикальная часть антиабортного движения постоянно обвиняла меня и других церковных деятелей, начиная с Патриархов Алексия и Кирилла, в слишком компромиссной позиции. Один такой человек года два звонил на каждую мою радиопрограмму и сыпал проклятиями. Я, однако, продолжал с ним общаться в эфире – вообще считаю, что общения достоин любой человек. Отключал его только тогда, когда он опускался до нецензурной брани.

Впрочем, свою роль сыграли и самые жесткие радикалы. Постепенно, через многие споры, удалось пробить «дни тишины» перед окончательным решением о судьбе зародившегося ребенка, обязательность консультации женщины с психологом, размещение в клиниках антиабортных материалов. Близка к реализации и идея запрета на свободную продажу пилюль «беби-капут», бесконтрольный прием которых лишил здоровья многих женщин.

В январе 2015 года Святейший Патриарх Кирилл поддержал в своем первом выступлении в Госдуме предложение православной общественности вывести оплату абортов из системы обязательного медицинского страхования, то есть из круга действий, оплачиваемых за счет труда каждого работающего гражданина России. Вскоре депутатами Еленой Мизулиной и Сергеем Поповым был внесен соответствующий законопроект. В ответ начался настоящий информационный артобстрел, причем из самых тяжелых гаубиц. Против выступили вице-премьер Ольга Голодец и председатель Совета Федерации Валентина Матвиенко, даже назвавшая это предложение «экстремистским». Через некоторое время они пришли поздравлять Патриарха с очередным днем ангела, и он им мило улыбался, поверив обещаниям достичь взаимоприемлемых решений. На самом деле было принято решение затянуть вопрос – предполагаю, что не без участия Вячеслава Володина. Сегодня воз, как говорится, и ныне там. Боюсь, что причина заматывания проблемы – не только во влиянии проабортного лобби и бизнеса, наживающегося на «биоматериалах». И не только в позиции либералов, боящихся усиления нравственного и религиозного вектора в жизни страны. Как мудро сказала одна монахиня, «многие чиновницы просто не хотят об этом слышать – сами же делали аборты ради карьеры».

То, что происходило с Россией в XX веке – все трагедии, все ужасы, все катастрофы, – в значительной мере связано с нашими грехами: грехами богоборчества, цареубийства, ниспровержения духовных, нравственных, религиозных основ жизни нашего народа. И аборты, которые наша страна, к сожалению, первой в мире разрешила в 1920 году, – это одна из причин того, что мы пережили в течение XX века. Снимем с России проклятие этого греха, греха абортов. Снимем с России проклятие, которое весь XX век над нею довлело.

Лидеры нашего государства, нашей страны по-разному жили и по-разному осуществляли свою деятельность. Смотрите: тот, кто разрешил аборт в 1920 году, и тот, кто его еще раз разрешил в 1955 году, закончили свои дни, будучи отстраненными от власти – один фактически, другой формально – и закончили свою жизнь печальным образом. А вот те, кто сдерживал аборты, ограничивал их, противостоял им, одерживали победы.

Пусть и сейчас будет так. Пусть власть и народ будут вместе противостоять тому злу, которое сегодня истребляет наш народ и не дает ему развиваться, умножаться, населять наши огромные просторы. Пусть не будет больше верующий человек за счет своих заработанных средств оплачивать аборт. Сегодня все здесь присутствующие, все, кто работает, вносят, к сожалению, свой вклад в этот кровавый налог. Да не будет этого! <…> Пусть неделя тишины будет обязательной. Пусть мать увидит свое будущее дитя и сто раз подумает, сохранять его или нет. <…>

Пусть не будет на нашей земле места для тех, кто убеждает, что население России сегодня нужно сокращать. Какая абсурдная идея! На наших огромных пространствах, с нашим сильным духом народом нам нужно добиться того, чтобы он рос и развивался. Если кто-то пытается сегодня здесь говорить о сокращении населения, о полезности этого, о том, что семьи нужно планировать ради материального благосостояния, – то это люди, которые, мягко скажем, не любят наш народ.

Давайте будем делать все, чтобы наш народ был обширным, многочисленным, сильным, верным слову Христову, тому, на духовном основании которого он всегда стоял. Ибо не может быть России без Христа, не может быть России без верности Его заповедям. А исполняя их, мы с помощью Божией, при Божием водительстве победим любое зло и любой грех.

Из выступления на митинге на Суворовской площади 28 июня 2015 г.

На совещании у Голодец я прямо сказал: верующие люди не будут считать своим государство, которое за их счет убивает нерожденных детей. В результате Патриарх вывел меня из переговоров на данную тему. Однако начала высказываться, и гораздо более радикально, общественность. На набережной перед Белым домом соратники Дмитрия Энтео растянули плакат «Если Россия не покончит с абортами, Бог покончит с Россией». Был устроен пикет у Совета Федерации, прошло несколько уличных собраний, где мне удалось выступить. Это была одна из ситуаций, ясно показавших: с лживыми элитами кулуарно договариваться бессмысленно. Они реагируют только на уличные акции и на публичные выступления.

* * *

Другой темой, пришедшей «снизу», от общественности, стал вопрос электронного контроля за частной жизнью. Все началось в середине девяностых с протестов против ИНН и штрих-кода. Многие люди считали, что присвоение человеку номера оскорбительно – это слишком похоже на нацистские концлагеря и сталинские зоны. Боялись, что номер сделает их максимально «просвеченными». В штрих-коде обнаружили «три шестерки» – разделительные полосы графически походили на изображение в штрих-коде цифры 6. Впрочем, 6 обозначается как штрих-пробел-штрих, а разделительная полоса – как пробел-штрих-пробел-штрих-пробел, но это объяснение, понятное дело, устраивало не всех.

Сначала «просвещенные» богословы и церковные бюрократы пытались от сего вопроса отмахнуться, обвинив «антиИННщиков» в глупости и фанатизме, а то и просто отправив проблему в папку «курьезы». Действительно, среди противников кодов и электронных документов было много экзотической публики. На имя Патриарха Алексия приходили письма против новых российских паспортов. Там в виньетках нашли не только три шестерки, но и короны Люцифера, изображение Бафомета и змею, кусающую свой хвост. Как разглядеть все это в узорах, авторы писем подробно описывали. Против паспортов выступают до сих пор – однажды на имя Патриарха Кирилла пришло письмо с… половиной порванного паспорта. Вторую половину гражданин отправил Президенту.

Словом, неудивительно, что первая церковная реакция на все это была упрощенно-рационалистической: на разных уровнях было сказано, что мы имеем дело с глупостью, не относящейся к вере, и никто не лишит человека возможности исповедания Христа, если сам человек не согласится на отступление. Любой символ, говорилось тогда, – лишь внешний знак, не доходящий до глубин души и воли. Впрочем, массовый характер протестов не позволял просто отмахнуться от них. Вместе с митрополитом Кириллом мы разработали ряд документов, в которых призвали государство сделать добровольным принятие ИНН. После этого пришлось провести немало дней в тогдашней Государственной налоговой службе и в Госдуме. Добились того, что требовать ИНН у людей, его не принимавших, перестали. Потом, правда, этот номер начали присваивать автоматически, а потом заставляли его предъявить, поскольку он и так у человека появился – неважно, что помимо его воли.

Критику вызвало и присвоение СНИЛС. Оснований не принимать этот номер было меньше: все-таки он присваивается не человеку, а счету. Впрочем, некоторые не желают пользоваться и им. Вскоре появились новые «электронные» опасения – больше всего их вызвали официально озвученные проекты замены традиционных паспортов электронными картами, которые смогли бы стать – сначала факультативно, потом обязательно – главными и даже единственными идентификаторами личности в школе, вузе, магазине, больнице, аэропорту, общественном транспорте, в различных госучреждениях, при входе в Интернет и даже при прогулке по улице. Чип-идентификатор в карте действительно может предоставить такую возможность – и государству, и коммерческим компаниям, и глобальным спецслужбам, особенно в случае, когда этот чип можно считать дистанционно, с точек слежения или даже со спутника.

Как-то, на полях музыкального Пасхального фестиваля, мы обсуждали данную непростую тему за чашкой чая с Валерием Гергиевым и Юрием Лужковым, на тот момент мэром Москвы. Градоначальник явно не разделял опасений консервативных общественников.

– Что, эти люди хотят остановить прогресс? – с вызовом сказал мэр.

– Смотрите, Юрий Михайлович, – ответил я. – Вам бы понравилось, если бы кто-то, следя за вами со спутника, знал, что вы сейчас именно здесь, в Доме музыки, а рядом с вами – Валерий Абисалович и небезызвестный поп? И чтобы вас так отслеживали всегда?

– А вот этого нам не надо, – отрезал Лужков.

Так постепенно менялась позиция многих во власти. Менялось отношение к проблеме и в Церкви – вместо смешков и разговоров в стиле Кураева об «инэнистах и эсхатоложниках» постепенно приходило понимание опасности «электронного концлагеря». Действительно, становятся реальностью проекты полуобязательного, а то и просто обязательного присвоения всем электронных карт, позволяющих откладывать в досье информацию почти обо всех событиях в жизни человека – от покупки пакета молока до хирургического вмешательства. Сделай чип дистанционно считываемым – вот тебе и досье обо всех перемещениях и контактах. Вживи его под кожу, сделав эту процедуру обязательной хотя бы для приема на «опасную» работу или для пересечения границы – и человек вообще никуда не спрячется. Синхронизируй чип с новыми медицинскими электронными устройствами, контролирующими, например, сердечные ритмы, – и человека можно будет дистанционно отправить в больницу или на тот свет. Завяжи на карты либо чипы транспортную и жилищную инфраструктуру – и начнется постоянная, глобальная идентификация каждой личности. Многие верующие не зря сопоставляют такую перспективу со словами из Апокалипсиса о том, что антихрист «сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его» (Откр. 13, 17).