Текст книги "Оружие фантома"

Глава 10

– Сашка! – не на шутку перепуганный Вербин тряс Макарова за плечо.

– Что с вами?

Александр поднял глаза.

Перед ним стояли Сергей и Вика Бородулина.

– Ничего… – Макаров потер лицо руками. – Заснул, наверное.

– Во нервы у мужика, – услышал он позади себя.

Витя Перов. Опер районного УВД. Последний раз Макаров видел его на базе, при осмотре трупа девочки.

– Ты, Саш, прям как Терминатор. «Привалил» в подъезде мутанта и спишь, как ни в чем не бывало! Это же умудриться нужно – найти именно ту «хату», где такое чудовище живет. Я таких собак в жизни не видел.

Коротко рассказав Виктории о происшествии и обо всем, что с ним связано, «убойники» спустились вниз и сели в «шестерку» Вербина.

Уже вставив ключ в замок зажигания, Сергей на секунду замер и резко повернулся к Макарову. Саша перехватил его взгляд и словно прочитал его.

– Русенков…

– Быстро в ЦПЛ! – скомандовал Вербин и, выполняя свой же приказ, рванул машину с места.

Складывалось впечатление, что в лечебнице все вымерли.

Больные не ходили по коридорам, санитары, очевидно, находились рядом с больными. Исключение составляла лишь молоденькая медсестра. На ее шее красовалась массивная металлическая цепь с кулоном, на котором красовался рак – знак Зодиака. Она подметала осколки битого стекла. От зеркальной двери с табличкой «Главврач» осталась лишь табличка. Но и та валялась на полу.

– А где все? – спросил Вербин, с недоумением заглядывая в пустой кабинет и прислушиваясь к тишине.

– В реабилитационной, – ответила сестра, оценивая взглядом Сергея.

– В какой?..

– А что со всеми одновременно случилось, что потребовалась всеобщая реабилитация? – взял вожжи в свои руки Макаров.

– А вы откуда? – прищурилась девушка.

– Из милиции, – просто ответил Вербин. – Из милиции мы.

– Не надо два раза говорить. Я работаю здесь, а не лечусь. А что касается реабилитации, так это вы у своих коллег спросите. Больным сейчас недели две нужно будет, чтобы психику стабилизировать до нормы.

– Ладно, – отрезал Саша. – Где больной по фамилии Русенков?

– Так ваши его и увезли. Этот, ненормальный… Как его? Стариков, что ли? Он и увез.

– Куда увез? – ошарашенно спросил Макаров, от удивления не понимая существа своего вопроса.

– Вы меня спрашиваете?!

– Пойдем! – сказал Саша Сергею и направился к выходу.

По ходу движения он рассматривал на дверях кабинетов отпечатки подошв спецназовских ботинок и слушал болтовню Вербина и молоденькой медсестры.

– А вы учитесь где? В медицинском? Ну надо же! У меня сестра там учится! А вы Рак по знаку Зодиака? Нет? А почему кулончик носите? А вы работу во сколько заканчиваете? Можно было бы посидеть где-нибудь… Сестра говорит, что медики обычно в «Сингапуре» отдыхают…

Макаров улыбнулся, услышав про «Сингапур».

Да и врал Вербин. Нет у него сестры.

– Хороша дивчина? А, брат Макаров? – игриво подмигнул Александру Вербин, выворачивая руль на стоянке ГУВД.

– Вот ты и прояви все свое обаяние. Узнай, чем занимался в лечебнице Пацифеев. Что-то она должна была видеть. Коллектив больницы, как и любой другой коллектив, – маленький колхоз, где все про всех все знают. Буду выделять тебе время для конспиративных встреч.

Когда Макаров и Вербин вошли в свой кабинет, то замерли на пороге. Картина, на самом деле, была не совсем обычной. За столами сидели Стариков и Саморуков, а на столе Макарова сидел… Русенков. Все трое пили чай с булочками. Больной Русенков закатал рукава пижамы до локтя, чтобы было удобнее, и черпал столовой ложкой смородиновое варенье прямо из банки. Он смотрел на Макарова смеющимися глазами и болтал одной ногой.

– Знаешь, что было самое трудное все эти три месяца? – спросил он, обращаясь к Александру. – Не угадаешь. Не курить! А под блаженного прихериваться – это два пальца переплюнуть. У меня по актерскому мастерству всегда «отлично» было. Как-никак четыре года в ленинградском институте театра, музыки и кино – это не шутка…

– Что здесь происходит? – обалдело спросил Вербин.

Русенков облизал ложку, соскользнул со стола и подошел к руководству «убойного» отдела ГУВД Слянской области.

– Ну, вы и мудаки, мужики.

– Не понял?! – взревел Вербин, шагнув к Русенкову. – Это ты – кому?! Я в этом кабинете только одного мудака вижу!..

Русенков вернулся к столу и вынул из пачки Старикова сигарету.

– Три месяца! Три месяца!.. И все – коту под хвост! «НАМ БЫ ОБВЕНЧАТЬСЯ»… «МАРИАННА, ЛЮБОВЬ МОЯ!»… Тьфу, бля!!! Четыре экспертизы на невменяемость прошел, два курса шоковой терапии, мать-перемать!.. И я понял, что все рухнет в один момент, когда первый раз увидел ваши физиономии в ЦПЛ! Такие, как ты, Макаров, получив один раз по носу, обязательно полезут туда же во второй раз!

– Что здесь происходит? – Вербин из всех сил старался сохранять спокойствие и поглаживал свой огромный кулак. Если бы в кабинете сейчас не было почему-то совершенно спокойного Макарова, то после первого же удара голова психа вылетела бы в форточку. Ни один психически больной в мире еще не называл Вербина нехорошим словом.

– Кто ты? И – откуда? – спросил Саша, не дожидаясь ответа на вопрос Вербина.

– Зотов Антон Владиславович, – представился человек в пижаме. – Российское отделение Интерпола. А вы, наверное, Мурманск задрали, как хорек курицу, своими запросами, да? «Кто такой бывший мент по фамилии Русенков»? А там все ровно.

– Точно, – подтвердил Стариков, беря со стола распечатанный конверт. – Ответ пришел. Был у них такой сотрудник уголовного розыска.

– У вас есть какая-нибудь одежда? – Зотов потрепал за воротник свою пижаму. – Я, понимаете, не надеялся на столь быстрое выздоровление, поэтому не запасся подходящими вещами.

– Найдем, – пообещал Макаров. – Так чем же заинтересовал Интерпол товарищ Пацифеев? Я смотрю, он просто нарасхват.

Через полчаса Зотов, Макаров и Вербин, сидя в небольшом кафе у ГУВД, потягивали пиво из высоких стаканов.

– Господи, три месяца без сигарет и пива! – периодически восклицал Зотов, прерывая свой рассказ. После выяснения личности экс-больного через отделение Интерпола соблюдение режима секретности не имело смысла, и разговор протекал так, будто эти трое были знакомы полвека. За Зотовым должна была прийти машина, и для обмена мнениями было еще около часа.

– Три месяца назад из Германии поступила информация, что в частную клинику некоего Штилике, в Бремен, поступают из России человеческие органы и ткани. Проверка «по низам» немецких сыскарей показала, что единственной документацией, подтверждающей данный товарооборот, являются чеки, выписанные на имя Пацифеева. В течение последних трех лет сумма на счету Пацифеева в центральном банке Франкфурта-на-Майне возросла с пятисот дойчмарок до одного миллиона четырехсот тысяч. Немецкие коллеги проделали оперативный эксперимент и ввели в штат клиники Штилике своего человека. Единственное, что удалось за полтора месяца «вычислить», это факт поставки органов из России. Все. Дорога привела в тупик. Решили идти от источника. Так появляется сумасшедший Русенков. В УВД Мурманска формируются документы, и дело отправляется в архив. Теперь если вдруг кто-то из окружения Пацифеева будет «пробивать» через свои каналы Русенкова в Мурманске, ничего не подозревающий сотрудник информационного центра поднимет его дело из архива и подтвердит.

– А зачем было создавать легенду именно милиционера? – спросил Вербин. – Слишком сложно.

Макаров ответил за Зотова:

– Затем, что «Русенкову» придется совать свой нос в ЦПЛ туда, куда не нужно. И рано или поздно он на чем-нибудь проколется. А так будет проще объяснить – как-никак бывший сыщик, привычка заниматься сыскной деятельностью, даже будучи сумасшедшим. Подкорка…

– Все правильно… – кивнул головой Зотов. – И за три месяца я скормил больным около трех сотен таблеток и порций микстур, лечился на самых современных аппаратах, периодически беседовал с психологом – тупым, как молоток. И горд тем, что специалисты самой высокой пробы меня не раскололи! Я понял одну вещь. Чтобы ты в клинике выглядел больным, нужно вести себя совершенно раскованно и обыкновенно. Как дома с женой. Весь смысл в том, чтобы постоянно «под акцентом» держать тему своего пребывания. Нам бы обвенчаться… – неожиданно промямлил «Русенков», и Макаров с Вербиным почувствовали, как у них екнуло где-то под сердцем. – Что, звякнуло под ложечкой?! – Зотов расхохотался. – Мужики, я был самым перспективным студентом ЛГИТМиКа!

– Пошел ты… – в сердцах проговорил Вербин и приложился к стакану.

– То-то и оно, что я пошел и зашел уже так далеко, что оставалась еще неделя, и можно было бы всю эту клинику Пацифеева «ломать» как источник незаконной поставки за рубеж человеческих органов. Если я не ошибаюсь, доктор специализировался на глазках?

– У беды глаза зеленые…

– Там всякие были. И зеленые, и карие. Мне удалось проникнуть в холодильник. Санитары чуть не «спалили», проклятые… Так вот, я уже поздравлял себя с успешно проведенной операцией, как появляется вот этот кадр. – Зотов показал пальцем на Старикова. – В принципе я сам виноват. Жаба задавила меня, думал – кто-то параллельно решил, не надевая пижамы, увести у меня из-под носа мое дело. Пошел на разведку. Через минуту понял – Игорьку здесь ловить нечего. Пусть уж простит меня… Но вместо покоя пришла тревога – я почувствовал, что Пацифеев взял меня «на карандаш». Вот тут началось самое тяжелое. Вы не знаете, что такое шоковая терапия? После второго сеанса я почти сутки выходил из анабиоза, как растение. Пацифеев, он ведь спец довольно высокого класса. Третий сеанс. Я отлично понимал, что он меня просто разума лишает. Будет еще лучше, если я вообще в морг перееду. Короче говоря, скоро мне уже и «косить» не нужно было. Дурак дураком был. Только было Пацифеев отстал от меня, тут ты, Саша, появляешься со всей своей братвой. Кстати, «метагексоэпам» проверил? – Зотов расхохотался. – Ты не обижайся, Саша, я просто не хотел, чтобы ты мне мешал. А что касаемо этого «метагексоэпама»… Нет такой хреновины в природе! Думал так – сейчас заглотит мужик тему и начнет ее обсасывать со всех сторон! А когда выяснит, что его псих самого дураком выставил, плюнет и больше здесь не появится!

Зотов сделал пару глотков и посмотрел на Макарова как на безнадежного.

– Но тут я ошибся. Хотя понять мне это нужно было еще тогда, в наше первое свидание. «Поколол» ты меня, коллега, профессиональнее любого психиатра. Это я по взгляду твоему понял. Не веришь никому по жизни, да? Ну, да ладно… И вот уже знакомый мне Стариков с четырьмя собровцами вломились в лечебницу. Не знаю, как сейчас чувствуют себя больные, но как выглядят шестеро охранников, отважно вступивших в схватку, я предполагать могу. Досмотреть это сражение до конца мне не дал все тот же Стариков, который с успокаивающим криком: «Русенков, не бойтесь, мы вас обвенчаем!» схватил меня в охапку и поволок к выходу. Наверное, спасать. Потом мне долго пришлось твоим парням объяснять, что я никакой не сумасшедший. Кстати, ты бы провел со своими подчиненными занятия, Макаров. А то они решили меня проэкзаменовать, и в ходе экзамена я стал сомневаться в их профпригодности. Ты им скажи, что Вторая мировая началась не двадцать второго июня, а первого сентября, и не сорок первого, а тридцать девятого. А то они так обрадовались, услышав новые для них даты! Видимо, убедились, что я все-таки сумасшедший… Короче говоря, засрали вы мне, братцы, все дело, – закончил повествование Зотов.

– Надо знать, перед кем дураком прикидываться, а перед кем – нет, – набычился Вербин. – Нам тут без Интерпола вредителей хватает…

– Да не в этом дело, – вздохнул Зотов. – Послезавтра Пацифеев должен был заключить очередную сделку с клиникой Штилике. Вот тогда и нужно было его «хавать». Могли бы вы и подождать пару дней, черт вас побери! А апельсин бы пополам поделили…

– Извини, старина, – возразил Макаров. – Нам не до дележа.

За разговором пролетело еще четверть часа. К кафе подъехала черная «Волга». Из нее вышел и замер в позе ожидания неопределенного возраста человек в очках и костюме.

– За тобой «люди в черном» прибыли, – сообщил Вербин и кивком показал Зотову на вход.

Тот встал, попрощался и дружески спросил Александра:

– Ну что, Саша? Теперь – кто вперед?

– И не надейся. «Вперед» буду я. Только апельсином я с тобой не поделюсь.

– Ладно, пошутили. – Лицо Зотова сразу стало серьезным. – Если что – звони. Одно дело делаем… Однако сейчас все равно разборки по ЦПЛ начнутся, так что, думаю, увидимся еще не раз.

– Удачи тебе, Антон.

* * *

Макаров уже достал ключи перед дверью своей квартиры, как вдруг передумал. Вынул из кармана мобильник и набрал номер. Он услышал, как в квартире зазвучала трель. К телефону подошла Таня.

– Да?

– Это я.

– Привет. Ты совесть имеешь, Макаров?

– Что случилось?

– А ты не знаешь?! Сегодня десятилетие нашей свадьбы!

Саша обмер. Он забыл!..

– Ты думаешь, я могу про это забыть?! Я уже еду домой!

– Да уж, постарайся побыстрее! Пока свечи на столе не сгорели дотла…

– Танюша, через десять минут буду!

– А ты сейчас где, Макаров?.. – с подозрением спросила жена.

Но он ее уже не слышал. Засовывая в карман «Моторолу» и стараясь не топать по лестнице, спустился вниз. Уже вдохнув воздух улицы, он стал на ходу вспоминать, где находится ближайший ночной киоск, торгующий цветами.

Глава 11

Пацифеев покинул свою квартиру за десять минут до прихода туда Макарова и Вербина.

Он кинул у порога:

– Марти, охраняй!

И закрыл на замки наружную дверь.

Когда усаживался за руль своего «Форда», он не думал уже ни о чем, кроме одного – как можно скорее покинуть этот город. Он был богат. Его ум и руки будут приняты с восторгом в любой клинике Европы…

Он был во взвинченном состоянии, поэтому ему не приходило в голову, что фамилия Пацифеев отныне будет синонимом слова «человекоубийца». И в любой стране мира человек с такой фамилией будет немедленно задержан и передан в руки правосудия. Он еще не понимал, что ему нет места ни в этом городе, ни в стране, ни за ее пределами. Им сейчас руководило одно – чувство самосохранения. Он гнал свою машину по улицам города, проскакивал нужные перекрестки, возвращался и снова ехал не туда. Он нервничал.

В брошенной на заднее сиденье сумке лежало несколько самых необходимых вещей, диск памяти из компьютера, загранпаспорт и международное водительское удостоверение с его фотокарточкой, но под чужой фамилией. Заградский Вратислав Петрович. Так теперь звали бывшего главврача Центральной психиатрической лечебницы города Слянска.

Поняв, что ему нужно успокоиться, Пацифеев остановил «Форд» рядом с уличным кафе.

Несмотря на лимит времени, ему было просто необходимо выветрить из организма избыток адреналина. Он переступил черту, за которой поспешность в действиях означала крах всего задуманного. Врач, исцели себя сам…

После того как в его руки случайно попали бриллианты и он удостоверился в их истинной стоимости, жизнь для него приобрела двойной смысл. Двойной по значимости. Такой удачи он не ожидал. Он предполагал, что рано или поздно торговле человеческими органами, отправляемыми профессору Штилике, придет конец. Одновременно с этим начнется его преследование со стороны закона. И тогда придется спасаться бегством. К этому он был готов и не испытывал страха. Но алмазы, принесенные ему тварью, усилили чувство жажды жизни и обострили ощущение опасности. Вот поэтому сейчас ему был необходим короткий тайм-аут. Пусть это будет час, пусть полтора. Он будет сидеть и думать до тех пор, пока не восстановятся пульс и давление.

Он уже совершил ошибку, не подумав как следует. Этой ошибкой было то, что он дал задание этому придурку социологу.

Пацифеев познакомился с ним год назад. Увидев в этом человеке огромное желание жить не по средствам и готовность исполнить любую грязную работу за хорошее вознаграждение, он присматривался к нему некоторое время, выгуливая социолога у себя на даче, знакомя там с девочками и потихоньку подпитывая деньгами.

По долгу службы этот социолог был вхож во все квартиры в городе, и ему было хорошо известно, где проживают люди одинокие, беспомощные, которых по инициативе фонда социальной защиты можно было бы определить в ЦПЛ. А дальше – дело техники, точнее – рук Пацифеева. Клиника профессора Штилике не бедствовала…

За деньги социолог готов был сделать все что угодно. Случай воспользоваться этим представился очень скоро. Когда Пацифеев получил из рук своего «творения» камни, он тут же направил в квартиру жертвы своего должника. Тому лишь оставалось подтвердить, что Вирт умер. Но гонец не знал, что его увидела соседка, и спасли его лишь ее невнимательность и возраст. А Пацифеев, поняв, что все идет своим чередом, уже продумывал дальнейшие пути использования работника социальной сферы, попавшего к нему в кабалу.

Перекатывая на ладони камни и любуясь миллионами их отражений в свете электрического камина в своей комнате, главврач вдруг с ужасом вспомнил, что его преподаватель по истории Муромов как-то рассказывал ему о драгоценных камнях, подаренных его деду царем. Не долго думая, Пацифеев проверил камни у старого ювелира Якова Горштейна и убедился в том, что алмазы, принесенные ему тварью, – наследство Муромова. А ведь старик хвалился и описанием этих камней, и знанием их истории. Алмазы, имеющую такую историю, невозможно продать незаметно даже за рубежом. Будет шум. По этому шуму милиция сразу определит продавца камней. И тогда убийство, совершенное сумасшедшим отморозком, повиснет на нем, Пацифееве. И тут Пацифеев совершил ошибку, даже две.

Он позвонил Муромову, что сразу стало известно Макарову после неудавшегося покушения. А ведь до этого момента у оперативника и повода не было задумываться о том, какую фамилию носит главврач ЦПЛ. Да и само покушение. В стиле комикса…

Вот к каким последствиям приводит поспешность в действиях. Одна радость – после трех выстрелов из пистолета в голову горе-социолог вряд ли назовет его фамилию.

За то время, что он сидел в кафе, бывший главврач успокоился.

Все в порядке. Все под контролем.

Кафе пустовало. Лишь у самого входа ворковали над полупустыми пластиковыми стаканами пива двое юношей. Одного взгляда дипломированного психиатра Пацифеева было достаточно, чтобы понять: юноши знакомятся.

Пацифеев с грустью подумал о том, что еще вчера у него были грандиозные планы на будущее, а сегодня он сидит в охламонском кафе с дебильным названием «У дороги» и лицезреет прелюдию педерастов.

Он отвернулся от молодых людей и шумно выдохнул через нос.

Минутная стрелка уже зашкаливала на две минуты за границу отведенного им самому себе времени.

Ладонь одного юноши легла на руку другого…

Пацифеев достал сигарету и щелкнул зажигалкой.

Ребятки что-то по очереди шепнули друг другу на ушко и рассмеялись.

В кафе зашли двое.

Первый сел у входа, а второй медленно стал приближаться к столику врача, стоящему в глубине скромно обставленного зала.

Пацифеев сразу все понял. Это не милиция. Те будут либо следить, причем незаметно, профессионально, либо задерживать без лишних разговоров. А эти двое зашли для того, чтобы выждать удобный момент и предъявить чьи-то требования. Не свои – Пацифеев был в этом уверен. Таким «быкам» он дорогу перейти не мог – слишком велика разница в социальной значимости сторон. Значит, кто-то их сюда послал, значит, за ним следят не минуту и не две. Работа со Штилике здесь ни при чем – это очевидно. Вывод прост – алмазы. Кому-то понадобились его алмазы…

Врач спокойно опустил взгляд и обшарил глазами поверхность пластикового стола. Вариант был бы просто идеальным, если бы он наткнулся взглядом на «беретту». Еще лучше – на скальпель. Но стол держал на своих хлипких ножках лишь вымытую, но не протертую пепельницу да пачку сигарет «Мальборо» самого врача.

Когда до Пацифеева остался шаг, подошедший вынул руку из кармана. Раздался характерный щелчок выбрасываемого лезвия ножа, и врача неприятно поразила мысль, что его просто хотят зарезать, как барана.

Кто эти люди? От кого они?

В душе Пацифеева не было ни страха, ни сомнения.

Он был и психиатр, и хирург высочайшего класса. «Ты, недоносок, знаешь ли, на кого поднял нож?! На почитаемого в Европе мастера скальпеля! В твоем взгляде, подонок с ножом, читается взгляд твари — сгори он в аду…»

Вот что пробежало молнией в голове Пацифеева.

Он встал, затушил сигарету и, не глядя, выкинул к лицу незнакомца правую руку.

От неожиданности тот лишь слегка приоткрыл рот и больше его не закрывал. Боль пронзила парня. Но страшнее нее оказалось понимание того, что с ним сейчас происходило. Тот, кому он должен был воткнуть нож в сердце, встал и спокойно вставил ему в глаз большой палец. Внутри что-то лопнуло, и он почувствовал, как по его щеке, соскальзывая с руки стоящего перед ним, стекает глаз. Его собственный глаз…

Крик ужаса разорвал легкие парня.

А тот, что был уже в нем, повернул руку ладонью вниз, зацепил пальцем его череп изнутри и пригнул к столу.

Крик перешел в какой-то сиплый свист и прервался так резко, что у всех находящихся в кафе перехватило дыхание. Оставшийся без глаза и признаков жизни киллер-неудачник рухнул на пол, перевернув на себя столик с непротертой пепельницей и пачкой «Мальборо».

На глазах двух геев врач прошел с ножом в руке к сидевшему в остолбенении второму человеку. Удар в голову. Еще удар… Едва заметными движениями сделал на шее второй своей жертвы два проникающих надреза и спрятал нож в карман.

Сидящий перед ним раскрывал, как рыба, рот и шевелил выпученными белками глаз.

Геи, окаменев и тесно прижавшись узкими плечами друг к другу, словно две девственницы на мужском стриптизе, слушали, как человек, над которым они всего минуту назад смеялись, наклонился к немому и шептал:

– Главное правило любой собаки: сначала нюхай, потом гавкай. Гавкать с перерезанными голосовыми связками ты уже не сможешь. Но зато по-прежнему сможешь писать. Так вот, напиши человеку, который вас сюда послал, всего одно слово: «Жди».

Пацифеев вернулся к перевернутому столику, перекинул ремень сумки через плечо, поднял сигареты и вышел вон.

Еще три минуты назад он думал лишь о том, как добраться до границы, минуя ловушки милиционеров. Была надежда на то, что они и вовсе ничего не узнают о камнях. Исчезновение из ЦПЛ при известных обстоятельствах – не есть факт совершенного преступления. Пока раскрутится маховик бюрократической системы и приведет в движение рычаги поиска, будет поздно. Но с появлением двух гонцов от неизвестного хозяина ситуация изменилась. Теперь для уничтожения Витольда Романовича не нужно никакой раскачки. Он присвоил то, что ему не принадлежит. Самое удивительное то, что эти двое наверняка знали – алмазы при нем. Иначе не стали бы так нагло пытаться лишить его жизни. Все только начинается.

Пацифеев бросил сумку на заднее сиденье «Форда». Три минуты назад были лишь сожжены мосты.

Теперь же не просматривалась и дорога впереди.

Заехав за плотную шеренгу расположенных за кафе гаражей, Заградский Вратислав Петрович сжег паспорт и водительское удостоверение на имя Пацифеева.

Дороги вперед не было. Было лишь направление движения с разделительной полосой…

* * *

Виктория Бородулина аккуратно уложила в пухлое дело несколько протоколов допросов и заперла его в сейф. Взяв со стола сумочку, еще раз окинула взглядом кабинет – все ли выключено, нет ли чего лишнего на столе. Хотя она никогда ничего не забывала, это вошло у нее в привычку. Вика давно поняла одну важную вещь. Можно забыть что-либо в суматохе дня – не сделать звонок, например. Всего и не упомнишь. И необязательно помнить о каждой мелочи отдельно. Просто нужно в конце рабочего дня задержаться на пару минут и подумать обо всем не сделанном за день. Таким образом, вспоминать придется всего один раз.

Она вдруг подумала, что ее шеф Зинченко может завтра запросить дело на проверку, а в нем находятся еще не подшитые и не внесенные в опись материалы. Разноса не будет, но носом прокурор ткнет обязательно.

Взять дело домой и привести в порядок?

Нет, лучше завтра пораньше встать, прийти на работу и все сделать до прихода Зинченко.

– Пока! – кивнула она дежурившему в прокуратуре сержанту милиции.

Сержант улыбнулся ей в ответ и проводил взглядом стройную фигуру. Когда за девушкой захлопнулась тяжелая дверь, он вздохнул и подумал:

«Интересно, она замужем или нет? Завтра прозондирую… Впрочем…»

Сержант еще немного подумал.

«А зачем ждать завтра? У меня под охраной дубликаты ключей от всех кабинетов, а в ее кабинете наверняка можно отыскать ее домашний телефон. И адрес. В ежедневниках всегда пишут домашние адреса и телефоны. Не носит же она с собой ежедневник!»

Сержант проверил помещения. Все правильно, Бородулина вышла последней. Еще немного подождав, он запер входные двери и подошел к узкому шкафу. После самарского пожара было принято решение дубликаты ключей от всех кабинетов сдавать под охрану сотруднику милиции, дежурившему ночью в прокуратуре, и над столом охранников прокуратуры появился этот шкаф, более похожий на пенал. За створками было около трех десятков вбитых гвоздей, на которых висели ключи с жестяными брелоками. Найдя нужный брелок с выбитым номером «24», сержант улыбнулся. Ему не терпелось покопаться в ее столе.

Он уже поднялся на второй этаж, как вдруг вернулся обратно. Поставил телефон на максимальную громкость. Вот теперь – можно идти.

«Если будут спрашивать – почему долго не подходил, скажу, что был в уборной… Нет! Скажу, что делал обход здания».

В кабинете едва заметно пахло туалетной водой. От этого запаха желание пошарить в ее столе только усилилось…

Бланки, бланки… Зачем им столько?

Расческа. Уже ближе…

Зеркало, помада. Сержант вывинтил тубус. Запах…

Он уже забыл, зачем пришел. Его волновал сам процесс.

Ага! Вот и ежедневник!

Сержант раскрыл его на первой странице и скис. Несмотря на анкетный смысл страницы, он не узнал ни ее домашнего адреса, ни телефона. В верхнем углу аккуратным почерком было выведено: «Бородулина В.». Все.

Дальнейший обыск стола ничего не дал.

Сержант разочарованно вздохнул, еще раз понюхал помаду и направился к двери.

Вдруг он резко остановился и взглянул в дальний угол кабинета. Что-то привлекло его внимание, и он некоторое время еще не мог понять, что именно. Наконец понял.

Из замочной скважины тяжелого советского сейфа, пережившего всех прокуроров области, начиная со времен разоблачения культа личности, торчал ключ.

Иногда не помогает даже самое простое правило. Иногда безопаснее вспоминать о каждой мелочи в отдельности, нежели обо всех на пороге кабинета…

Бирка с надписью на сейфе «При пожаре выносить в первую очередь!» предполагала полное уничтожение огнем всего, что находилось в кабинете, ибо сдвинуть этот сейф можно было только бульдозером.

Первое, что попалось на глаза любопытному сержанту, было толстое, листов в двести, уголовное дело. Он напряг зрение, и его губы забормотали в мертвой тишине здания прокуратуры:

– «…по факту убийства гр. гр. Вирта А.В., Милешиной Е.М., Верникова А.С.»

В половине второго ночи он закончил «знакомиться с делом» и перевернул предпоследнюю страницу. Между ней и корочкой дела лежал листок. По мере того, как он углублялся в его изучение, им овладевало странное беспокойство. Наконец он захлопнул дело и задумался.

Разницу между понятиями «преступление светлое» и «преступление темное» он знал. Первое – с установленными злодеями, второе – с не установленными. В «изученном» им деле отсутствовали какие-либо фамилии подозреваемых. Это давало основание предполагать, что преступление «темное». Опера их называют «темняками». Но вот последний, исписанный убористым почерком и не подшитый в дело лист в одну секунду превращал преступление «темное» в преступление «светлое».

Из головы сержанта милиции Шумерова мигом испарились мысли о симпатичной девушке. Наружу рвался только один вопрос.

СКОЛЬКО?

Сколько денег ему, сержанту Шумерову, может дать человек, указанный в документе, за то, что он передаст ему этот документ?

Судя по фамилии и содержанию листка, он даст сержанту Шумерову много денег.

Сержант взял в руку листок и подошел к копировательному аппарату. Поскорей бы тот нагрелся, мать его!..

Ш-ш-ш. Ш-ш-ш.

Вот она, еще теплая копия.

Дело – в сейф, ключ – в скважину, второй – на место, в шкаф, на гвоздь под номером «24».

Копия еще не остыла и приятно грела тело под рубашкой.

* * *

– Откуда я знаю, сколько времени мне нужно? – удивился Макаров, исключив в вопросе излишнюю эмоциональность.

Исключив – потому что он стоял в кабинете начальника ГУВД перед его хозяином. Саша знал, что придет срок и этот момент настанет. Он больше расстраивался не из-за того, что Смыслов «драл» его за каждое раскрытие, над которым работал начальник «убойного отдела», а из-за бессмысленности этих вызовов к себе. От таких накачек не менялось ничего, лишь добавлялось нервозности в работе. Смыслов ничего не предлагал и не советовал. Он задавал риторические вопросы и требовал дать на них четкие ответы.

Его вопрос сейчас: «Сколько вам нужно времени, чтобы вы задержали маньяка?» по своему образу, подобию, а также смысловому содержанию был абсолютно адекватен вопросу: «Когда Жириновский выступит в Думе с инициативой принятия закона о запрещении месячных у женщин РФ?».

– Вы отвечаете, как постовой милиционер! – Смыслов бросил очки на стол. – А меня Москва долбит: когда? когда? когда? Мне что, тоже так отвечать – «откуда я знаю»?!

– Товарищ генерал-майор, Москве станет легче, если я скажу – месяц?

– Ме-е-ся-яц?!

– Я только предположение высказал…

– Ты знаешь, куда пойдешь работать со своими предположениями?! Опером в райотдел!

Дальше все шло по известному Макарову сценарию. Ему был гарантирован карьерный скачок с назначением на должность инспектора по делам несовершеннолетних или опера по борьбе с угонами автотранспорта. У Смыслова, очевидно, именно эти должности являлись показателем того, как низко может пасть сотрудник милиции. Сначала Александр думал, что в молодые милицейские годы Смыслова кто-то из этих служб перешел ему дорогу. Каково же было удивление Макарова, когда он, будучи командированным во Владивосток, откуда и был назначен на должность начальника ГУВД Слянской области Смыслов, сидя за стаканом с местными операми, узнал, что в молодости Смыслов был и инспектором ИДН, и опером по угонам. Таким образом, генерал подчеркивал, что восстал, как птица Феникс, из пепла, а если проще – вылез из грязи в князи. Макарова сия чаша миновала. Он работал в уголовном розыске на линии раскрытия общеуголовных преступлений, а потом – на линии «тяжких». Смыслов хотел кинуть ложку дегтя в бочку меда Макарова. Мол, не забывай, кем ты можешь стать, ежели я сменю милость на гнев.