Текст книги "Собор Любви"

Незримый свет

«… Видимым же всем

и невидимым».

Символ Веры

 
Слушая, как в небольшом городке
Звякнет порой то синичка, то льдинка,
В домике рядом со спуском к реке
Жил, как во сне, человек-невидимка.
 
 
Занят всегда, занимался, чем мог:
Верный партнёр был по танцам девчонок,
В шашки играл с тем, кто был одинок;
Если болели и плакал ребёнок,
 
 
То помогал, развлекал, утешал;
Был собеседником для престарелых;
В секцию бокса с собой приглашал,
Тренировал поначалу несмелых.
 
 
Всё это днём, а спускался закат —
Еле бредёт он на отдых устало,
Чтобы чуть свет возвратиться назад,
Людям-то нужен во что б то ни стало.
 
 
Знаю, что, если зайти к нему в дом,
Запросто, вне обострений весенних,
Он бы охотно поведал о том,
Что говорил с ним в беседах Есенин,
 
 
Или ответил бы всем на вопрос:
Как вам даётся профессия эта?
В видимый мир он бы много привнёс.
Но потерялся в преддверии лета.
 
 
Я за него беспокоюсь всерьёз.
Страх, говорят мне, полушки не стоит.
Что, мол, тебе до невидимых слёз…
Он – человек, а не место пустое!
 
 
Верю – вернётся… А вдруг занемог?
Ночь – это очень тяжёлое дело…
Дважды невидим – вдвойне одинок.
Вдруг в темноте он не чувствует тела?
 
 
Рядом с Окой… Или, может, Невой…
В домике, где нет семейного снимка.
Есть, ведь, наверно, любовь у него?..
И ничего, что она – невидимка…
 

Матрица. Неоджокер

 
Сегодня в Матрице, должно быть, сбой!
Наверно, первый раз – подобье шанса.
Сегодня посмеюсь я над тобой,
Не всё ж – тебе над нами потешаться!
 
 
Судьбу свою стандартную, как и —
У вас, и у неё, и тех, кто дальше, —
Сломаю, может быть, в конце строки:
Меня давно тошнит от вязкой фальши.
 
 
Пусть клоун я, арена – Третий Рим,
Верчусь, как в Колизее, сыпься, пудра!
Да только вы глазеете на грим,
Который я накладываю утром!
 
 
Я не такой! И докажу строкой:
О цифры разобьюсь волною пенной!
Вот только грим тот не стереть рукой,
Он в кожу врос, вгрызаясь постепенно.
 
 
Опилками, песком я тру, водой,
Своей кричаще-светофорной робой,
А мне с трибун какой-то молодой
Остряк визжит: «Напильником попробуй!»
 
 
И я во зле готов хоть наждаком,
Содрать бы кожу, скальп, как у индейца.
…Помог бензин: где губкой, где глотком,
Вот только страшно в зеркало вглядеться.
 
 
Стою, вкусив обиду, не жуя,
Под градусом, прикрыт обрывком платья.
А миру – был без грима нужен я!
 
 
О Матрица, крепки твои объятья!..
 

Такое счастье

Размер имеет значение.

 
Я не бросаю сломанные вещи,
Усердно чищу, клею их, чиню.
В коллекции моей такое блещет!
…Завёрнутые, помню, в простыню,
 
 
Вдруг отыскал на чердаке запчасти.
Три дня, забыв про пищу и постель,
Их собирал, и получилось… Счастье!
Почти вполне рабочая модель!
 
 
Там не хватало только балансира,
Я выточил его из хрусталя —
И радостью наполнилась квартира:
Цветением, жужжанием шмеля,
 
 
Забытым ощущением из детства,
Когда ещё и не о чем жалеть,
А жизнь пока не цель, а только средство,
И в голове звенит оркестров медь!..
 
 
Я вынес людям трепетное чудо,
Но некто, драпирован в чёрный шёлк,
Меня спросил с пристрастием: «Откуда?»
А я спроста ответил, что нашёл…
 
 
Ко мне пришли под утро, описали
Имущество, сказали – светит срок,
И я сейчас за реками, лесами,
Но от меня вам, лично, пара строк:
 
 
Когда у вас получится, случайно,
Чем кончится, кто знает наперёд?..
Теперь модель моя – с пакетик чайный!
Я подарю – никто не отберёт.
 

Винчестер

 
К нам во двор мужичок зачастил,
Лет за сорок, потрёпанный сокол,
Он выдерживал смешанный стиль:
Спирт, вино, очиститель для стёкол.
 
 
Мир – единство из двух половин.
Алкоголик был скромен и честен,
И его «Очистителем вин»
Мы прозвали. Короче – «Винчестер».
 
 
Я не то, чтобы с пивом дружил,
Но в компании мне интересно
Спорить до напряжения жил
Обо всём, о земном и небесном…
 
 
Бывший дьяк нам сказал: «Космос – бред…
Небо – твёрдое, в звёздочках-дырах.
Через них к нам Божественный свет
Льётся, как сквозь нарезку из сыра».
 
 
Все заржали. Винчестер молчал,
Словно мира нездешнего житель.
Вдруг изрёк: «Полбутылки, сейчас —
Докажу: прав священнослужитель…»
 
 
Кто-то деньги достал. Он тогда
Продолжал: «В небе – солнце на солнце,
На звезде там сияет звезда,
И, куда ни взгляни, взор упрётся.
 
 
Почему же так ночью темно?
Где меж нами сплошной свет утерян?
Объяснение только одно —
Поглощение тёмных материй.
 
 
В новой физике, знаете ведь,
Чёрных дыр миллиарды над вами.
Супертвёрдых. Пусть годы лететь,
Всё ж ударитесь в них головами.
 
 
Ну, а звёзды – из газа шары…
Раскалённые. Плотность – ничтожна.
Если сравнивать с массой дыры,
Пустотой их назвать просто можно.
 
 
Как из атомов мы состоим,
Так из тёмной материи – своды…»
И вздохнул бывший зэк: «Вот же, блин!..
Никогда нам не видеть свободы…
 
 
Не хотелось бы так умереть,
Чтоб сказали: весь век хулиганил.
Я мечтаю небесную твердь
Ощутить под своими ногами…»
 
 
А Винчестер: «Мечты не пусты:
Здесь, под нами, – небесное тело!..
Посмотрите, вон там, у звезды,
Что-то яркое вдруг пролетело!..
 
 
Рты закройте!.. И так в высоте
Слишком много горячих отверстий.
Кто-то светит – мы не в пустоте!..
И за это, ребята, – по двести!..»
 

Скульптурный композитор

Вы слышали

о «поющих камнях»?

 
Я – скульптурный композитор.
Я-то знаю, мне видней.
Свой рабочий толстый свитер
Не снимаю много дней.
 
 
Он давно измазан глиной,
Только я его люблю…
Днем коротким, ночью длинной —
Я Бетховена леплю.
 
 
За портрет его скульптурный,
Весом ровно семь пудов,
Я не только счастьем бурным —
Жизнью жертвовать готов.
 
 
Пусть являюсь редко миру
И с похмелья я угрюм,
Пусть друзья мою квартиру
Называют «мрачный трюм»,
 
 
Пусть порой я занимаю
У знакомых по рублю,
Но клянусь закончить к маю:
Я Бетховена леплю!
 
 
Мне мешают неудачи,
Я устал от неудач…
А соседи пусть судачат,
Что давно мне нужен врач,
 
 
Пусть заходит участковый
По пятнадцать раз на дню.
Говорю ему: «Попробуй!..
Это, брат, тебе не «ню»!
 
 
Подойди-ка к исполину,
Брось про «легкий труд» вранье,
Замуровывая в глину
Вдохновение свое,
 
 
Пот и кровь, талант, наследство,
Что досталось бобылю,
Юность, отрочество, детство,
Я Бетховена леплю…»
 
 
Прядь откинута сурово,
Заострён и тёмен лик.
На столе моем дубовом
Он – и страшен, и велик…
 
 
Верю я, того не скрою,
Прилетят когда грачи —
Глину я чуть-чуть настрою
И скажу ей: «Зазвучи!»
 
 
И волна любого звука —
Лишь коснется о портрет —
Возвратит (держись, наука)
Фугу или менуэт.
 
 
И друзей, и женщин даже
Это чудо поразит…
И никто уже не скажет:
«Ты лентяй и паразит…»
 
 
Третий год я без режима…
Мало ем, почти не сплю,
Потому что одержимо
Я Бетховена леплю.
 

Медаль

 
Медаль была похожа на монету,
И школьник положил её в пенал,
Чтоб рассмотреть потом монету эту:
Какой на обороте номинал,
 
 
Что ценного от тех времён осталось,
Где чёрный ствол, враньё и вороньё?
Пусть стоимость награды нынче – малость,
И жизнь себе не купишь на неё,
 
 
На оборотной стороне медали —
Такие дали и такие сны…
Насквозь продрогший человек из стали…
Как на обратной стороне Луны…
 

9 Мая. Солнечные часы

 
В соседнем подъезде
Два мальчика жили когда-то.
Война ходит близко.
Дверей не закрыть на засов.
Мне тень обелиска
В том месте,
Где пали солдаты, —
Дрожащая стрелка подаренных ими часов.
 
 
Мы тоже, ребята,
Великого горя подранки.
А шрамы на душах горят
С каждым годом сильней.
Изрезана, опалена,
Память мчится под танки
Железного времени на
Циферблатах полей.
 
 
Я хмель драгоценных секунд
Боя с болью глотаю,
Почувствовав сердцем гранитных
Штыков остриё.
Над Родиной Солнце, по сути, —
Звезда Золотая…
И все мы, живые, хранимы
Лучами её.
 

Железный цветок

Т-34

Своим

 
Мне сегодня идти наугад.
Мне опять – через минное поле.
Я – железный советский солдат,
Говорят, я не чувствую боли:
 
 
Нервы и сухожилия – трос,
Кровь горючая, прочная рама;
Механизм-автомат в меня врос,
Мы с ним, как близнецы из Сиама;
 
 
Мускул – бронза, лицо – будто медь,
Профиль – можно чеканить медали.
Сотню раз был готов умереть,
Да товарищи просто не дали:
 
 
Заслонят меня плотью живой,
Медсестра зарыдает, девчонка,
Старшина скажет ей: «Это – свой…»,
Из-за пазухи вынув котёнка.
 
 
Этим людям я рад быть своим,
Гордо вылитым в русском металле.
Я, по сути, ведь памятник им —
Из разорванной танковой стали…
 
 
Зная, как нам нужна тишина,
Я найду ту последнюю мину,
На которой взорвётся война,
Пусть и сам на граните застыну.
 
 
А когда все уйдут на восток,
Победителям – вольная воля,
Старшина мне железный цветок
Принесёт с того минного поля.
 

Прости

 
В священное как не поверить —
Стеною вставала земля
И страшные чёрные звери
Назад отползали, скуля…
 
 
Ревут озверевшие танки,
Терзая в снегу чернозём.
Мы их вместе с другом, подранки,
Гранатами встретить ползём.
 
 
Рвём в клочья сырую одежду.
Рука холодней, чем металл.
Жизнь к смерти прижалась, мы – между.
Вот друг впереди чуть привстал.
 
 
Его воронёные пальцы
Разжаться в броске не смогли,
И он записался в скитальцы
Обратной, глубинной земли.
 
 
Прости, брат!.. Использую зубы,
Чтоб «Тиграм» досталось огня…
 
 
Двух бездн раскалённые трубы
Не целятся в вас сквозь меня.
 

Слово о чудном Граде

1.

 
Ко мне подошёл виночерпий,
Спросил: «Тебе сколько накапать?»
Взбодрил меня чаркой вечерней,
Вино проливая на лапоть.
 
 
Вот в рог затрубил воевода,
Мы взяли щиты и – на струги.
Погода – как раз для похода.
Прощайте, родня и подруги.
 
 
Нет грусти хмельному. Наш кормчий
Вел парусный флот через мели,
И мы, без ущерба и порчи,
Стремились к невидимой цели.
 

2.

 
Спустя две луны того года
Дошли до какого-то Града.
«Вот здесь, – указал воевода, —
За стенами ждет вас награда!»
 
 
Мы прыгали в теплую воду,
На гору бежали лавиной,
Туда, где упал воевода,
Где нас упадёт половина.
 
 
За дымом не видно Стожары.
Сожгли Град… От князя до черни.
И сразу же после пожара
Ко мне подошёл виночерпий.
 

3.

 
Спросил: «Тебе сколько?…» Хотел бы
Ответить ему, мол, не надо…
Да ладно! Какое мне дело
До этого чудного Града.
 
 
Вон в сумке – законная плата
За бой, разоренье в округе.
Мы только червонное злато
Полдня загружали на струги.
 
 
Несли всё, что мило, не мило,
Стервятников били из лука…
А после на нас накатила
Тоскливая черная мука.
 

4.

 
Кольчуга тяжелая, что ли?
Да меч по земле уже чертит.
И снова, знакомый до боли,
Ко мне подошёл виночерпий…
 
 
Спросил: «Тебе?..», «Мне, а кому же!..»
Осталось нас вовсе не густо.
Я меч приторочил потуже
И сжал рукоятку до хруста.
 
 
А после – похмелье да корчи.
И память подводит местами…
Груженые струги наш кормчий
Нескоро обратно доставил…
 

5.

 
Живу я теперь как-то вяло.
Пашу, но всего лишь вполсилы.
Гадают все, что со мной стало,
И где меня долго носило…
 
 
Вчера услыхал скоморохов,
На гуслях терзающих струны,
Но, в общем, поющих неплохо
Про ветхозаветные луны,
 
 
Про славных героев… С искусством…
Про тех, кого скушали черви…
Теперь жду со смешанным чувством,
Когда подойдёт виночерпий.
 

Чужая правда

Мюнхгаузен: Но я же сказал правду! Бургомистр:

Да… с ней, с правдой! Иногда нужно и соврать….

… Марта: Правда одна. Якобина: Правды вообще не бывает. Да.

Правда – это то, что в данный момент считается правдой.

 
Вчера моя правда вдруг встретилась с правдой чужой,
И, видно, впервые они разглядели друг друга,
Так от удивленья, а может быть, и от испуга,
Всё, что на душе, показали, и что за душой.
 
 
Такой диалог был, куда там Шекспиру и проч.!
В ход шли запрещённые где-то и кем-то приёмы…
И как хорошо, что открытые настежь проёмы
Закрыла, свалившись на сцену откуда-то, ночь…
 
 
Едва оттащил я свою, вопрошая: «Жива?
Ну что распалилась, не стоило это вниманья…»
Она, заикаясь и плача, глотала слова
И жаловалась на тупое недопониманье.
 
 
Чужая, конечно, была хороша, как всегда:
Красиво одета, изящна, с коктейлем на яде…
Моя-то – нескладная, грубая, прямо беда.
Зато настоящая, хоть и в дешёвом наряде.
 
 
Принять мне чужую – я буду Иудой навек.
Такую вот цену платить за оценку иную.
А примут мою, коль найдётся такой человек, —
Я, может быть, как патриот, их двоих заревную?..
 
 
Ведь мы со своей уже множество лет, как семья,
И дети-поступки мужают вокруг, подрастая.
Выходит, на свете у каждого правда – своя!
Она это – Родина…
Логика – вроде – простая.
 
 
На небе в моих сновидениях – тысячи правд,
Как звёзды роятся во тьме, зажигаясь и тая,
Я бьюсь среди них, сирота, без Земли космонавт…
Но утром – одна остаётся, моя золотая.
 

Прибытие

 
Он был обычный инопланетянин.
Она – с райцентра, может быть, с села.
Такие пары жизнь-судьба горстями
По всей стране бросала и несла.
 
 
Он сам – отзывчив, честен, благороден…
Наивен, добр… Ну – так себе мужик.
Но для неё стал чем-то, Солнца вроде:
Единственный родной среди чужих.
 
 
Зачем они пришли на пустошь нашу
Среди болот лесистых без числа?
Да вот, явились, заварили кашу.
Как будто бы их кто-нибудь послал.
 
 
Работали до скрипа сухожилий,
Хрипя, едва вставали по утрам.
Купили брёвен, хоть в землянке жили,
Но не избушку строили, а… храм!
 
 
А мы? Мы не спешили помогать им,
Ведь край у нас и мрачен, и суров,
Видали пришлых – шаг шагнут от гати,
И поминай, как звали, – будь здоров!..
 
 
…Сохой еловой распахали глину
И прямо в торф посеяли зерно.
Я хлеб выращивать – рукой не двину:
Охотники богаче всё равно!
 
 
Мы испокон веков тут жили мясом.
Зверья набьём, везёшь и – гнётся мост!
Спросил у них: «Вы не больные, часом?»
Нет, эти двое – соблюдают пост!
 
 
Ну что ж, зима расставит всё по полкам.
А волка кормят ноги – вот резон…
Но мы в тот год охотились без толка,
Скитаясь по заимкам весь сезон.
 
 
И звери, птицы тут не виноваты.
Идти теперь назад пустым возам…
Когда вернулся я в свои пенаты —
Не мог поверить собственным глазам:
 
 
Какая же себя явила сила
С болезнью, болью, потом и постом,
Чтоб здесь, звеня, пшеница колосилась
Вокруг часовни новой под крестом?!
 
 
Теперь мы веселее лямку тянем.
У нас всё больше храмов и полей…
Нет, он был, точно, – инопланетянин!..
Да и она – нездешняя… Светлей.
 

Свет мира

 
Войду в прохладный гулкий храм,
Храня в душе благую повесть,
Там, изнемогшую от ран,
Распятую, увижу – Совесть.
 
 
Я ей взмолюсь: «Не умирай!
А если… То скорей воскресни.
Нам без тебя не видеть рай
И Ангелов не слышать песни.
 
 
Мы чтим закон
Твой испокон.
Ты – жизнь,
Любовь моя и лира…»
А из икон —
Как из окон —
Вдруг хлынет
Свет спасенья мира!
 

Золотая печать

 
С колокольными звонами,
С золотыми иконами,
Косогорами, склонами
Крестным ходом пойдём,
Луговыми покосами,
Серебристыми росами,
Босы, простоволосыми,
Под хрустальным дождём,
 
 
Принимая подарками
Дуги радуги арками,
Солнца жаркого яркого
Золотую печать,
Светлых Ангелов слушая,
Песнопеньями лучшими,
Родниковыми душами
Христа-Бога встречать,
 
 
Чтоб в лучах Его Славы нам
Проплывать над заставами,
Храмами златоглавыми
Благодатной Земли,
Где Господни в июле сны,
И в Любови проснулись мы,
И куда все вернулись бы…
Если б только могли.
 
 
Грешными да убогими
Встретит нас на пороге ли
Бог с глазами не строгими,
Мы не будем гадать,
Но сомнения тайные
Непременно растают, и
Вдруг взлетят души стаями
В райскую благодать.
 

Святые корабли

 
Я видел корабли святые
Над Суздалем, как облака.
Они пришли… Ещё пустые.
Ещё безлюдные пока.
 
 
Остановились и застыли,
Лишь купола внизу горят,
И ясно светятся кресты их —
Как золотые якоря.
 
 
Я видел там – над каждым храмом
Висит невидимый ковчег
И голоса поют… Пора нам
Туда взбираться на ночлег.
 
 
…А ты всё смотришь вниз, на Землю,
С безмерной жалостью в глазах.
Я преходящему не внемлю,
Но жжёт меня твоя слеза…
 
 
Не вынести небесным рекам,
Хоть сколько флота не яви,
Того, что звалось человеком,
Всей тяжести земной любви.
 

Вы найдёте Меня

 
Вы найдёте Меня по следам
На песке возле синего моря,
По не сорванным в поле цветам
И безмолвию в старом соборе,
 
 
По замёрзшим кругам на воде
И не тающим в небе сугробам…
Вы найдёте Меня – не везде,
И не в месте каком-то особом,
 
 
Где без имени светит Звезда,
Над антенной взойдя корабельной…
Вы найдёте Меня не всегда,
Не в эпохе какой-то отдельной,
 
 
Не в какой-нибудь частной судьбе
Строгих преосвященств и сиятельств…
Но, быть может, по счастью – в себе,
По стечению всех обстоятельств,
 
 
По осенней листвы ворохам
И ещё не открытым кометам,
Вы найдёте Меня по Стихам —
Этим самым надёжным приметам.
 

Проталина

 
Терпением Великого поста
Расплавится над храмом лёд небесный,
И брызнет свет, и путь к спасенью тесный
Откроется у самого креста,
 
 
Чтоб души окрылённые могли
Взлетать в лазурь, как птицы, вереницей,
А тем, кто временно в плену земли,
Нечаянною радостью напиться,
 
 
Поверив свято – наша даль светла,
И мы любовью душ не обмелеем,
Покуда благодать на купола
С креста стекает солнечным елеем.
 

Троице-Сергиева лавра

 
Троице —
Сергиевой
Слава
Лавры —
Солнца
Спасения
В главах
Литавры,
 
 
Сердцу
От Радонежа
Возвещают
Сергия
Свет над
Святыми мощами,
 
 
Ярким
Ажуром
Церквей,
Колоколен.
Я не
Тужу
Здесь,
Не слаб, не болен,
 
 
Слыша в раю
Среди звёзд
Херувима,
Нежно поющего:
«Всё
Поправимо…»
 
 
Троица здесь
Расплескалась
На древе,
Строгая,
В красках
Святого Андрея,
 
 
Смотрится
В лица
Всем стойким
И храбрым
Троице —
Сергиевой
Божьей
Лавры,
 
 
Чистым
И верным
Отец —
Вседержитель
Дал на Земле
Неземную
Обитель,
 
 
Памятник
Каменных
Русских
Цветов вам,
Крепость
На тверди
Для Духа
Святого.
 

Дивеево

IV Удел Богородицы

 
Монастырь цветёт в Дивеево —
Диво мира христианского.
Божьей милостью овеянный,
В золотом своём убранстве он
 
 
Переливчатыми звонами
Ходы здесь встречает крестные,
Драгоценными иконами
Да вином с хлебами пресными.
 
 
Цвет небесный богородичный
Расплескался даже за море.
Спит пушистый зайчик солнечный
На граните да на мраморе.
 
 
Вся природа здесь – красавица.
Сердца милого, неброского
Мощь для Божьих чад является
Серафимушки Саровского,
 
 
Льёт вокруг тепло лучистое.
Чудо светлое – Дивеево.
Матерь Божия Пречистая
В небесах, воде, траве его.
 
 
Там крестовник по канавушке
Разбросал прозрачно ягоды,
Где молодушки да бабушки,
Позабыв земные тяготы,
 
 
О Любви высокой молятся,
Кто поёт, кто Богу стонет гимн.
Сверху щедро Богородицы
Благо сыплется в ладони им…
 
 
А когда мы шли к заутрене,
От Звезды на синей скатерти
Неба облачные кудри вил
Свет улыбки Сына Матери.
 

Пётр

 
Рыба совсем не ловилась. И он задремал
В лодке, склонившись к веслу, без мечты о рассвете,
Виделось детство ему, будто он ещё мал,
Вместе с отцом разбирает просохшие сети.
 
 
Только отец в чём-то белом, белее, чем снег,
Голос родной его мягок, но спрос, как с мужчины:
Сколько сегодня ты, Симон, поймал человек,
Душ серебристых достал из глубокой пучины?
 
 
Сети пусты. Ночь напрасна. И немощна плоть.
Справа закинь, ожидай неземного улова.
Сын Заведеев шепнёт тебе: «Это Господь».
И распахнётся заря от священного Слова.
 
 
Чашу ковчега стихия по морю несла
Прямо к воротам, сияющим райским восходом,
Крупные слёзы текли с бороды и с весла,
Капали, цепи следов оставляя по водам…
 
 
Он встрепенулся, глаза открывая с трудом,
Но разглядел: в небесах, отражённых за лодкой,
Тихо, без плеска, тянулись дорожки кругов,
Будто по глади ходил кто-то лёгкой походкой.
 

Иоанн

 
Однажды Учитель уйдёт в небеса и оставит
Частицу души своей тем, кто с Ним был до конца,
Кому завещал прославлять золотыми устами,
Глаголами жизни Небесный источник Отца.
 
 
Тогда по-сиротски разделят они виноград свой,
Мёд сотовый, рыбу и хлеб, испечённый в золе,
И к людям пойдут, воздвигая священное братство,
Которому равных не будет уже на земле.
 
 
Отведайте хлеба с вином, Его плоти и крови,
Пока ещё день и по-царски одеты цветы,
Апостолам ведать дано, проповедуя с кровли,
Великие тайны, открытые Духом Святым.
 
 
Познание – скорбь. Но Любовь всё представит иначе…
Спаситель, и Тот на кресте головой не поник,
Заранее зная, с каким жарким чувством восплачет
Евангельским словом любимый Его ученик.
 

Апостол

 
Святейший Апостол, ты видел Христа,
Свершившего подвиг в пустыне,
Каков Он, Господь, не сошедший с креста,
Скажи нам словами простыми;
 
 
Душой Богослова, в котором чиста,
Незыблема вера, спокойна,
Смиренный Апостол, познавший Христа…
Поведай нам правду: какой Он?..
 
 
По тёмным морщинам скатилась слеза,
Но радость взошла над слезами,
И ласковый голос нам тихо сказал:
«Он ВАШИМИ смотрит глазами…»
 

Живые слова

 
Время придёт и захочется чистой поэзии,
Просто до боли физической, пей валидол:
Жизнь, ведь она – бесконечные танцы на лезвии,
Колющем, режущем время на «после» и «до»,
 
 
И будет вас
Поэт ласкать
Словами, в которых надежда и суть.
В последний раз
Отец и мать
Вот так наставляли на истинный путь.
 
 
Рифмы на памятниках и травинки на холмиках,
Но золотую из сердца не выдернуть ось:
Миллиардеры в детдоме мечтали о полдниках —
Грезилось глупо о счастье, и глупо сбылось.
 
 
И будет вас
Поэт учить
Чему-то безумному, вроде любви.
Он в трудный час —
Костёр в ночи,
К которому тянутся только свои.
 
 
Вот бы обнять и прижаться щекою к поэзии.
Только она не даётся: то рядом, то нет.
Не обижайтесь, какие быть могут претензии
К нежной материи: радость, тепло или свет.
 
 
И будет вас
Поэт прощать,
И то, что вы сами простить не смогли,
Цветами фраз
О тех вещах,
Которые, кажется, не от Земли.
 
 
«Стихотворение… Что может быть бесполезнее?» —
Мне говорят, забывая, что время – судья.
Все эти песни не признак тяжёлой болезни ли?
Средство от боли? Лекарство от небытия?
 
 
Да будет вам,
Поэт, лечить
Того, кто любовь не пустил в свою грудь!..
Порой словам
Нужны врачи —
Ни звука не выдохнуть. И не вздохнуть.
 
 
Живым словам
Нужны врачи…
Дай, Бог, всем нам выдохнуть.
Или вдохнуть.
 

Элегия

 
Пойдём со мной, артист. Я за тобой.
Не спрашивай, пожалуйста, откуда.
Заканчивай неравный бой с судьбой,
Ты наиграл на маленькое чудо.
 
 
Пусть выдохся. И жизнь почти прошла
Под свист, аплодисменты и фанфары —
Моим пером из светлого крыла
Ты написал стихами мемуары.
 
 
Зайдём в кафе. Давай отпустим тех,
Кто, не вникая, пробегает мимо.
Бессмертны: слово, музыка и смех,
Всё остальное – только пантомима…
 
 
Бьют в сердце – метроном, судьба, прибой.
От скрипки у тебя болит ключица.
Бери смычок, сегодня я с трубой —
Торжественно всё может получиться.