Текст книги "Броненосцы победы. Топи их всех!"

Глава 3
Индийский океан

Чтобы получить дополнительных пару узлов скорости и сэкономить уголь, эскадра прошла Яванским морем и к Мадагаскару отправилась с попутным Южным Пассатным течением. Даже с учетом небольшого крюка в пути, несколько тысяч тонн экономии это приносило. К тому же поймали и прихватили с собой еще один угольщик из Австралии, направлявшийся в Нагасаки.

Индийский океан встретил если не штормом, то очень сильным свежаком. Броненосцы валяло с борта на борт так, что даже у бывалых моряков ком начинал подкатывать к горлу. И так почти двое суток. На завтрак, обед и ужин в кают-компании «Пересвета» собирались далеко не все офицеры. Отец Вениамин так вообще не поднялся к общему табльдоту ни разу, хотя свои службы ежедневно в корабельной церкви проводил. Юные мичмана сперва подшучивали по его поводу, но ежедневно видели, что несмотря ни на что корабельный священник, пусть и с лицом нежно-зелёного цвета, проводит молитвы в соответствии с распорядком. Это вызывало уважение.

Груз «Бьянки» был первым распределен по кораблям. Старались как можно меньше износить механизмы на переходе через океан и использовали для этого самый качественный уголь. Сам угольщик был отпущен в Коломбо.

Соймонов, свободный от вахты, лежал на койке в своей каюте и очередной раз не отрываясь смотрел на мундир с белым крестиком на оранжево-черной ленте: «Я Георгиевский кавалер! Не может быть, не верю. Самая почетная награда офицера на моей груди. А ведь за что? Ну не ранило бы Александра Васильевича, не попади дуриком мина в японский истребитель, и был бы я все тем же заурядным мичманом. Да и был бы? Утопили бы нас японцы за милую душу. Как много на войне и в судьбе решает случайность…»

Теперь еще сильнее хотелось уцелеть в этой войне, приехать домой, в Петербург, пройти под руку с Оленькой по улицам, которые были родными и близкими. Почувствовать восхищенные взгляды прохожих. Побывать в гостях у знакомых в разной степени людей. Как хотелось дожить до всего этого!

Лейтенант встал с койки и подошел к иллюминатору. Господи! С севера наплывали множество дымов, через небольшой кругляшок «корабельного окна» не было возможности рассмотреть количество всех судов, но их явно было больше десятка.

Тревоги объявлено не было, но все равно это было так необычно, что Василий, накинув китель и прихватив бинокль, вышел из каюты и поднялся на верхнюю палубу. На ней у правого борта уже стояло несколько офицеров.

– Что случилось, господа? – спросил Соймонов, подходя к фальшборту.

– Кажется, Того, – ответил мичман Витгефт. – Как он нас выследить умудрился?

Вскинув бинокль к глазам, Василий действительно увидел очень знакомые силуэты: «Микаса», «Асахи», «Сикисима», «Фудзи», «Ясима» (значит, не утонул все-таки, починили, сволочи), крейсера… Все главные силы японцев, пользуясь преимуществом в скорости, неумолимо настигали русскую эскадру. Уже заорали горны и загрохотали барабаны, призывая всех на места, и офицеры стали разбегаться по своим постам согласно боевому расписанию.

«Но ведь этого не может быть! – упорно билось в голове лейтенанта. – Как Того бросил свои коммуникации и всеми силами бросился искать нас в открытом океане за тысячи миль от берегов Японии? Найти иголку в стоге сена значительно легче».

Но факт оставался фактом. Уже загрохотали пристрелочные выстрелы японцев, уже стали подниматься фонтаны воды в местах падения их снарядов. Всплески неумолимо приближались к борту «Пересвета».

«Странно, – подумал Василий, – при ударе об воду уже не разрываются. Или они тоже решили перейти на бронебойные?»

И вот уже накрытия. Снаряды гулко застучали по броне, но опять почему-то без разрывов…

– Ваше благородие! – кричал вестовой, колотя в дверь лейтенантской каюты. – Вас командир на мостик просют!

Соймонов ошарашенно приподнялся и сел в койке: «Надо же такой ахинее присниться!»

– Сейчас буду!

«Только что бежал по этим трапам во сне», – усмехнулся про себя Василий, поднимаясь на палубу. Погодка была приятной. Жарковато, конечно, но ветерок освежал достаточно чувствительно.

Поднявшись на мостик, Соймонов козырнул командиру корабля и доложил о прибытии.

– Василий Михайлович, адмирал сегодня планирует провести ночную тренировку по отбитию минной атаки, озаботьтесь, голубчик, чтобы прожекторы не подвели, проверьте, пожалуйста.

– Конечно, Николай Оттович, не беспокойтесь. Разрешите идти?

– Нет. После обеда. Сейчас сниму пробу, потом вам в кают-компанию, ну а после займитесь. Вам же только проверить. Сколько я помню, прожекторы не ломались, просто чтобы подстраховаться. Что-то выглядите неважно. Вы здоровы?

– Все в порядке, просто уснул. Сам не заметил как. А тут срочный вызов, – смущенно улыбнулся лейтенант.

А обед сегодня был…

Давно уже за кормой корабля следовали стаи акул. Регулярно выбрасываемые пищевые отходы очень этому способствовали. Хотелось надеяться, что груз, привязанный к мешку с недавно умершим машинистом, достаточно быстро утащил его на глубину и он не стал «кормить рыб» в буквальном смысле.

Корабельный кок со знаковой фамилией Перец за время службы в Артуре многому научился у китайцев в плане кулинарии. И как-то у фитиля (место для курения на баке) высказал идею… Матросы Пушняков и Дубин, бывшие рыбаки, этой идеей здорово загорелись… Выпросив у боцмана несколько метров стального троса, изготовив в мастерской подходящих размеров крюк, соединив всю конструкцию с канатом и насадив «сэкономленный» коком кусок некондиционного мяса, с утра «отправились на рыбалку», сбросив приманку с кормы. Двухсоткилограммовая акула-молот «клюнула» почти сразу, правда, на трофей такого размера никто из рыболовов не рассчитывал. Чтобы вытащить это чудище, пришлось звать на помощь с десяток человек, находившихся поблизости. После сорока минут «борьбы броненосца с рыбой» победил броненосец. Акулу, подцепив баграми, вытащили на палубу. Ну а уж Перец к обеду расстарался…

Эссен, пробуя суп для команды из общего котла, удивленно поднял брови. Зачерпнул еще ложку.

– А отнеси-ка ты мне, братец, в салон всю тарелку, – совершенно неожиданно попросил он кока. Обычно командир только пробовал пару ложек и одобрял еду к раздаче, а тут…

– Николай Оттович, мы с офицерами хотели сегодня пригласить вас на обед в кают-компанию, – шепнул на ухо Эссену старший офицер «Пересвета» Дмитриев. – У мичмана Витгефта день рождения, не откажите.

– Ну если наш кок для офицеров приготовил обед не хуже, чем для команды, – усмехнулся командир броненосца, – то приду с удовольствием.

Для офицеров был приготовлен суп из плавников акулы, кроме того, паштет из ее печени на закуску. На второе были отбивные из трофейной свинины с ананасовым соусом и рисом. Давно офицеры броненосца не обедали с таким удовольствием. Даже корабельный священник, не так давно отошедший от «желудочной травмы», ел за обе щеки и решился попросить добавки акульего супа.

Учения по отбитию минных атак начались ближе к закату. Паровые катера, которые должны были имитировать вражеские миноносцы, ушли к северу и с заходом солнца стали подбираться к эскадре. Темнеет в экваториальных широтах быстро. Навстречу направлению ожидаемой атаки «миноносцев» вонзились бивни прожекторов и зашарили по водной глади. Со стороны атакующих катеров казалось, что сонм архангелов размахивает огненными мечами, чтобы рассечь их корабли.

Но лейтенанты и мичмана, командовавшие «вражьими силами», достаточно легко приближались к броненосцам и крейсерам. Некоторые из их корабликов попадали в лучи прожекторов, но достаточно быстро уходили в темноту. Вдруг… Словно тряпкой провели по черной доске, стирая написанное мелом. Один из русских броненосцев исчез.

– Черт-те что, – ругался Эссен, глядя на бесполезную иллюминацию, устроенную броненосцами и крейсерами. – Мы их все равно видим секунды или пару минут. И не всех к тому же. А, черт! Лучше сейчас, чем в бою! Выключить боевое освещение! Все освещение! Вообще! Принять влево три румба! Машина, больше ход!

В боевой рубке «Пересвета» все застыли в напряжении.

– Взять прежний курс! – скомандовал Николай Оттович через десять минут.

Даже с противоположной от «боя» стороны русские корабли были достаточно хорошо различимы.

– А если бы еще и с этих румбов атаковали? – подал голос Соймонов, стоявший на мостике вместе с командиром.

– Да уж. Вот найдут ли нас?

Не нашли. На «Ретвизане» подняли вверх луч прожектора, что означало окончание учений. «Пересвет» снова включил огни и пошел принимать на борт свои катера.

Днем командиров всех участвовавших кораблей и катеров Вирен пригласил на борт «Ретвизана» для разбора ночных учений.

В адмиральском салоне было не продохнуть – влажный и, мягко говоря, теплый воздух, казалось, можно было резать ломтями. Два десятка офицеров ждали оценки адмирала, как школьники.

– Я вместе со своим штабом внимательно изучил рапорты командиров кораблей и катеров. Выводы неутешительны. Господа командиры кораблей, кто из вас захватывал прожектором катера на расстоянии менее пяти кабельтовых от борта?

Подняли руки Сарнавский, Успенский и Щенснович.

– Но Роберт Николаевич, ведь эти катера могли бы быть уничтожены раньше, на более дальних дистанциях, мой крейсер неоднократно захватывал прожектором и удерживал в его свете несколько минут атакующие катера.

– Господа офицеры, командовавшие катерами, есть такие случаи, когда вы приближались к кораблям неосвещенными или освещенными на несколько минут? – повернулся к молодежи адмирал.

Руки подняли четверо.

– То есть минимум два минных попадания мы имеем. Так?

Крыть было нечем. Командиры броненосцев и крейсеров понуро молчали.

– Теперь вы, Николай Оттович. Что это была за самодеятельность? Ни в коем случае не считаю ваши действия трусостью, но хотел бы услышать объяснения. Почему вы покинули строй?

– Роберт Николаевич, я просто увидел весь этот «праздник света» и подумал, что при большом количестве атакующих миноносцев не спастись. И погасив огни вышел из строя, чтобы посмотреть, что из этого получится. Меня не нашли, не так ли? – посмотрел Эссен в сторону командиров, атаковавших отряд.

Офицеры либо просто смолчали, либо покачали головами.

– Так, может, лучше научиться ходить так, чтобы нас не заметили, чем репетировать отбитие минной атаки, которой может и не быть? Нет, этому учиться тоже надо, но, по-моему, в первую очередь нужно научиться избегать самой атаки. Разве нет?

– Какие будут мнения, господа? – обвел газами Вирен присутствующих офицеров.

– Что, совсем без огней? Так корабли же протаранят друг друга! – Ухтомский был явно против таких экспериментов.

– Может, послушаем сначала сторону, атаковавшую отряд? – усмехнулся Вирен. – Прошу, господа, ваше мнение?

– Разрешите мне? – робко спросил мичман Витгефт.

Получив разрешение, он продолжал:

– Я сам в первую очередь хотел атаковать именно «Пересвет», но когда он «пропал», то броненосец действительно стал необнаружим. Если бы корабли не светили прожекторами, то и они были бы невидимы в ночи, мы бы их ни за что не нашли, разве что в борт врезались.

Другие молодые офицеры согласно закивали.

– Так что, будем учиться ходить ночью без огней? – весело спросил Вирен у командиров кораблей.

– Надо! – кивнул Иванов.

– Опасно, но дело того стоит, – согласился Успенский.

В общем не возражал никто.

– Ну что же, каждую ночь с хорошей погодой будем пробовать. Для начала по нескольку часов, а там… Все свободны.

Первой же ночью попробовали идти двумя тройками. На всякий случай разошлись подальше группа от группы и шли, «держась» за кормовой огонь переднего мателота три часа. Во избежание столкновений групп было открыто еще по одному бортовому огню, а в случае потери впередиидущего нужно было немедленно открыть все огни. Не потребовалось. На следущую ночь так прошли пять часов, а потом каждую ночь шли, уже постоянно держась только «за хвостик друг друга». Оказалось, вполне реально ходить в темноте без огней.

Вначале за штурвал ставили лучших рулевых, командиры постоянно находились в ходовой рубке, потом этому научились все, кому положено, и можно было оставить корабль на среднего рулевого и вахтенного начальника.

Рулевые, правда, освобождались от угольных погрузок.

А угольные погрузки в океане были сущим адом. На угольщики отправлялось до сотни матросов с каждого корабля (больше всего с «Пересвета» и «Победы» – эти броненосцы еще в Артуре были прозваны «пожирателями угля»). Матросы спускались в трюмы и в тропической духоте, в угольной пыли часами загружали мешки с углем. Сапоги, одежда на этих работах просто «горели». На головы, чтобы не угробить бескозырки, надевали либо «чалмы» из ветоши, либо колпаки из парусины, либо даже шили мешки-наголовники с прорезями для глаз и рта. Угольная пыль еще долго скрипела на зубах, разъедала кожу в подмышках и в паху. Плевки матросов после этих работ были черными, как антрацит.

Острые осколки угля быстро приводили мешки в негодность, и они расползались не только по швам. Часами и часами после погрузок матросы чинили их и штопали. А новых взять было негде.

Не выдерживала не только ткань. Людские организмы тоже сдавали. Не было случая угольной погрузки, чтобы после нее не хоронили бы в океане несколько человек.

Но умирали люди и в обычные дни. От солнечных ударов, например. В Индонезии для офицеров приобрели пробковые тропические шлемы, а матросы были защищены от жестоких солнечных лучей все теми же бескозырками. Вода из опреснителей была отвратительной на вкус, ее старались сдабривать лимонной кислотой, а доктора требовали, чтобы в нее добавляли и соль, но зачастую ее пили просто так.

Старший врач «Пересвета» Августовский специально собирал офицеров и просил, чтобы они объясняли это матросам:

– Как вы думаете, господа, от чего происходит с человеком тепловой удар?

– От перегрева, конечно.

– Ничего подобного, его можно получить и без особого перегрева. И наоборот, при жуткой жаре избежать. Он происходит от падения концентрации соли в крови. Если человеку долго жарко, то он много пьет. И при этом потеет. И, извините, мочится. При этом из организма выводится соль. И если она там не восполняется, то тогда в определенный момент и наступает тепловой удар. Объясните это матросам, требуйте, чтобы немного соли в питьевую воду добавлялось. Но только не надо заставлять людей пить тузлук как для засолки селедки. Щепотки соли на литр воды вполне достаточно.

Письмо Василия Соймонова

Дорогая моя Оленька!

Сегодня мы, наконец, вышли в Индийский океан, так что, можно сказать, счастливо спаслись от превосходящего противника. И пусть до ближайшего дружественного порта – тысячи миль, но мы живы, у нас остались наши корабли, и мы обязательно вернемся! Вернемся, чтобы больше никогда не уходить! И это будет сказка – ведь мне наверняка дадут отпуск, и мы снова увидимся!

Все свободное время провожу за учебой – ведь, в случае чего, мне может понадобиться не только знание каждой гайки на своем корабле, но и понимание, чего могут, а чего – нет наши люди, машины и орудия. И чем больше я занимаюсь, тем больше нахожу всего, что еще надо было бы знать и уметь и мне самому, и доверенным мне людям. Капитану это, кажется, нравится, и он сам уже раза три приглашал меня на беседы, где мы подолгу разбирали действия корабля и отряда в тех или иных ситуациях.

Подумать только – еще совсем недавно морская стихия, разбушевавшись, бросала наш миноносец, как щепку… А теперь, стоя на мостике огромного броненосца, я вижу, как могучие океанские волны в бессилии разбиваются об его таран, отступая перед мощью наших машин и волей наших людей. Мне кажется, что теперь и на войне, и в нашей с тобой, любимая, судьбе все наладится и девятый вал проблем будет преодолен силой нашего ума, нашего духа и – главное – нашей любви!

Из Индийского океана, навсегда твой,

В. С.

Глава 4
Мадагаскар

На рейд Носси-Бе эскадра уже просто вползала. Последние двести миль она еле двигалась из-за поломки машин «Победы». Да и на других кораблях механизмы выходили из строя ежедневно, даже железо не могло уже вынести эти постоянные нагрузки. Вирен, несмотря на то что угольные ямы были почти пусты, дал командам три дня отдыха. Благо до прихода Рожественского было еще время. Даже ремонтом заниматься пока не стали.

Василий был отпущен на берег в первый же день, вместе с еще пятнадцатью офицерами. К берегу плыли на шлюпке, как будто в киселе, море кишело медузами, и весла постоянно загребали не воду, а какую-то густую массу на водной основе.

Почтовое отделение находилось у самого берега, и лейтенант первым делом убедился, что в его маленькое окошко матрос сдал всю корабельную корреспонденцию, в том числе и его письма Ольге и матери в Петербург.

Потом вместе с ревизором «Пересвета» мичманом Даниловым и врачом Августовским, прежде чем идти в город, решили прогуляться по буйным лесам. Самым страшным после человека существом, по словам доктора, на этом острове был ядовитый паук. Змей и кровожадных хищников здесь можно было не опасаться. А природа здесь была действительно великолепна. Бесподобная тропическая растительность буквально «била фейерверком». Особенно поразил баньян, дерево-лес. С веток дерева вниз спускались побеги и давали корни, превращаясь в новые деревья. Хлебное дерево давало плоды размером с небольшой арбуз, из мякоти которого выпекался очень вкусный «хлеб».

Краски тропического леса поражали разнообразием, огромные цветы лиан, удушающих своими объятьями могучие деревья, были всех оттенков, которые можно было только вообразить, огромные бабочки летали между стволами и кустами, делая калейдоскоп красок еще более фантастическим. Попугаи и прочие местные птицы щеголяли совершенно нескромным, по российским меркам, оперением. Крохотные, меньше многих местных бабочек, птички, похожие на колибри, переливались в солнечных лучах, как драгоценные камни.

– Так и кажется, что сейчас из зарослей выскочит какой-нибудь леопард, – обратился к товарищам по прогулке Соймонов.

– Самый страшный хищник Мадагаскара – фосса, величиной с не очень крупную собаку. Охотится на лемуров. Мы ей не по зубам, – усмехнулся доктор. – Настоящие собаки аборигенов более опасны.

Через некоторое время показалось озеро, образовавшееся в кратере потухшего тысячи лет назад вулкана. Большая часть его берегов заросла камышом или чем-то, камыш сильно напоминающим. Но были и открытые места. Офицеры подошли к одному из таких пляжиков. Данилов чуть ли не машинально поднял плоский камешек и запустил его скакать по водной глади.

– Интересно, а какая тут рыбалка? – спросил он.

– А не отойти ли вам от берега, любезный, – улыбнулся врач и показал на еле заметные бугорки, скользившие по воде в их сторону.

Поняв, в чем дело, все трое дружно отошли на почтительное расстояние, и из воды через пару минут выбрался небольшой крокодил.

– Ничего себе, нет крупных хищников! – присвистнул Василий.

– Да они тут небольшие, – ответил Августовский, – для человека опасности не представляют. Тут их на мясо и кожу выращивают и до настоящего размера подрасти не дают. Но купаться тем не менее я бы здесь никому не советовал. Однако, господа, нам пора. Через час нас ждут в «Кафе де Пари».

– Действительно. Но напоминаю указ Петра Великого, специально для нас писанный: «В иностранных портах, чтобы честь флага российского не уронить, до изумления не напиваться!»

Дружно рассмеявшись, офицеры тронулись в обратный путь.

По дороге заглянули в поселок сакалавов (так называются местные жители). Дома были построены на сваях, иногда даже в качестве сваи использовалась пальма, вокруг которой строился дом. Каждый дом имел обширную террасу, покрытую пальмовыми листьями. Кожа сакалавов была темно-коричневой, густые шапки черных курчавых волос, кроме того, они имели не очень характерный для людей негроидной расы почти европейский нос. Удивляло отсутствие женщин. То есть женщины, конечно, были, но это были либо молодые девушки, либо старухи, ну или почти старухи. Девушки были очень хороши, но, вероятно, быстро расцветая, так же быстро и увядали. Мужчин, кстати, в деревне тоже было мало, они в это время в основном или работали на плантациях, или ловили рыбу. Повсюду сновали ребятишки, которые, наверное, во всем мире проводят время почти одинаково. И сейчас появление трех белых офицеров было для них событием и поводом развлечься. Шумной стайкой они подбежали к русским морякам и стали трогать их за одежду, подпрыгивать, смеяться. Насилу отбившись от этой эмоциональной публики, русские продолжили свой путь в порт.

Ювелиры Хэлльвиля благодарили небеса, храбрость русских и щедрость их императора. Несколько десятков награжденных за прорыв офицеров буквально засыпали их заказами. Каждому из них хотелось поскорее сменить латунную скороделку на настоящий орден, изготовленный профессионалами.

Деньги лились рекой также и в карманы владельцев забегаловок разного уровня и домов, без которых не обходится ни один портовый город, причем местные красотки были на удивление дешевы. Торговцы различными товарами тоже не могли нарадоваться на эскадру, стоящую хоть и в нейтральных водах, но снабжавшуюся из их города и порта.

Вернувшись на «Пересвет», Василий на шканцах наткнулся на старшего офицера броненосца. Капитан второго ранга Дмитриев, полузакрыв глаза и сжав кулаки, самозабвенно… матерился. В полном одиночестве он складывал такие сочные матюки, что первые мгновения Соймонов просто заслушался.

– Что с вами, Аполлон Аполлонович? – спросил лейтенант, слегка придя в себя от обалдения.

– А, это вы, Василий Михайлович. – Дмитриев слегка смутился. – Представляете, какой приказ нам передали: «Все корабли перекрасить в черный цвет, а трубы в желтый. И с черной… мать, каемочкой». Совсем сдурело наше начальство. Я не нашего адмирала в виду имею, а тех, кто ему такое сверху спускает. Вот не было печали. Заняться нам больше нечем! Так что можете обрадовать своих минеров и гальванеров – на малярные работы. Это же додуматься надо – в тропиках краситься в черный цвет. Я уж не говорю про то, какими красивыми мишенями мы будем для японцев. Так и хочется этих умников послать в… в общем, на вечно падающую башню полюбоваться.

Хмурый и злой Эссен, вернувшись с «Ретвизана», подтвердил приказ. И началось…

Матросы день за днем смешивали штатные, имеющиеся на каждом корабле белила с угольной пылью и сажей, получая черную краску, висели на беседках вдоль бортов и труб, размахивая кистями, и вполголоса матерно поминали всех, от мичманов до государя.

За несколько дней корабли приобрели вид, необходимый для достойной встречи с основными силами и отсутствия нареканий со стороны командующего эскадрой. Можно было заняться именно боевой подготовкой. И отдыхом. Да-да, именно отдыхом. Только за несколько дней малярных работ, только на «Пересвете» пятнадцать человек было уложено в лазарет. Благо, что никто не умер. Тем более что у команд в связи с покраской «украли» два дня, обещанных для расслабления после всех перипетий последнего месяца.

А Эссен злился еще и оттого, что ему было категорически отказано в доставке десятидюймовой пушки с Балтики или Черного моря для замены поврежденного шальным малокалиберным снарядом еще двадцать восьмого июля орудия.

– Я прекрасно понимаю вас, Николай Оттович, – сказал ему на борту «Ретвизана» Вирен. – Я даже верю, что ваши молодцы смогут с помощью лома и едреной матери поменять орудие на якорной стоянке. Но в Адмиралтействе это никому не докажешь. Придется смириться.

Скоро возникли неприятности с питанием. Нет, снабжать эскадру продуктами было несложно и недорого, со свежим мясом вообще не было проблем – на севере Мадагаскара разведение скота было основной отраслью сельского хозяйства. С крупами было хуже, но тоже терпимо, просто вместо гречневой каши готовили рисовую. Команды не очень жаловали рис, но зато макароны пришлись им по вкусу. А вот с овощами были серьезные проблемы: капуста, лук, картофель, щавель и тому подобное на этом острове совершенно не выращивались, их привозили из Южной Африки в мизерных количествах и за сумасшедшие деньги. Хоть Вирен и распорядился регулярно выдавать экипажам ананасы и бананы, которые стоили здесь дешевле, чем репа в России, но из них щей было не сварить. Корни маниока были неважной заменой картофелю, хоть и стоили в пять-шесть раз дешевле.

Ржаную муку и черные сухари берегли как лакомство, чаще пекли пшеничный хлеб или выдавали галеты.

В общем питание было хоть и полноценным, но однообразным. И иногда приходилось все-таки покупать южноафриканские овощи за цену, от которой у ревизоров кораблей волосы поднимались дыбом.

Однако появилась возможность по-настоящему разнообразить приевшееся меню из солонины свежей рыбой. Практически каждый корабль нашел в своем экипаже достаточно бывших рыбаков. Катера и шлюпки регулярно выходили в море на рыбный промысел, и, как правило, небезуспешно. Индийский океан щедро наполнял рыбацкие сети. Правда, корабельным докторам приходилось тщательно следить за составом улова – здесь вам не Россия, многие рыбы были ядовитыми. Приходилось выбирать только тех, которые были известны наверняка. Яркая раскраска рыбины, например, однозначно свидетельствовала о том, что такую класть в котел – себе дороже.

Но рыбный суп и жареная рыба, по которым так соскучились моряки (странно, да? Но факт), стали довольно часто появляться в рационе экипажей, да еще без расхода для казны.

Чтобы экипажи не потеряли бодрости от безделья и лучше подготовились к предстоящему сражению, ежедневно проводились занятия по специальностям: стволиковые стрельбы у артиллеристов были практически каждодневным занятием, сигнальщиков постоянно натаскивали на знание силуэтов вражеских и своих кораблей, возились у своих дальномеров Барра и Струдда и микрометров дальномерщики, ну и так далее. Скучать и лодырничать не приходилось.

А двадцать восьмого ноября пришли печальные известия. Порт-Артур капитулировал. Подсознательно почти все на эскадре ожидали этого. Не могла осажденная крепость, блокированная и с суши, и с моря, держаться бесконечно или сколь-нибудь долго. Но в глубине души все-таки теплилась надежда, что «сдюжат», выдержат, не сдадутся. Слегка утешало то, что артурцы сковали своей обороной силы, впятеро их превосходившие, и уничтожили врагов вдвое больше по количеству, чем гарнизон крепости. То есть каждый артурский солдат «схватился с пятью японцами и двоих из них убил».

Но все равно было тяжко. Уже второй день на «Пересвете» Эссен видел унылые лица матросов, поползли слухи: «А ведь мы, братва, их бросили…» С этим надо было что то делать.

– Прикажите построить команду через пятнадцать минут, – обратился Николай Оттович к старшему офицеру.

В назначенное время командир «Пересвета» вышел на палубу, где его ожидали стройные шеренги офицеров и матросов. Легкий ветерок теребил ленточки бескозырок, и лица команды выражали напряжённое ожидание.

– Братцы! – начал Эссен. – Вы все уже знаете, что Порт-Артур пал. Он очень долго держался без нормальной пищи, при нехватке снарядов и патронов, пушек, пулеметов, держался против многократно превосходящего врага и огромную его часть уничтожил. Честь и слава героям-артурцам! Их не за что винить. Но я слышал, что многие считают, что мы бросили своих товарищей и сбежали. Не сметь так думать! Крепость была создана как база флота, а не флот должен был, жертвуя собой, оборонять крепость. Место боевого корабля в море! Его задача воевать с кораблями противника, а не постреливать из порта по осаждающему врагу и списывать команды в десант, а пушки на сухопутный фронт. Крепость все равно бы пала, а наши броненосцы и крейсера достались бы противнику.

Но мы действительно должны доказать, что ушли не зря, что мы принесем победу в этой войне России. Мы вместе с балтийской эскадрой, которую ждем здесь, должны разбить японцев на море. И мы это сделаем. А для этого каждый из вас должен как можно лучше делать свое дело. Как можно лучше изучить свою пушку, дальномер, машины нашего корабля, чтобы в самый важный момент нанести врагу наибольший вред и в наименьшей степени пострадать самому. С завтрашнего дня ежедневно будут проводиться тренировки на всех боевых постах, прошу господ офицеров сегодня к восьми часам вечера представить мне планы занятий.

Все! Разойтись по работам!

Было видно, что с каждым словом этой короткой речи светлели лица матросов, видно, как спадало то напряжение, которое застыло на них раньше. И расходились люди уже совсем в другом настроении.

Пятнадцатого декабря на рейд Носси-Бе пришел отряд контр-адмирала Фелькерзама: броненосцы «Сисой Великий» и «Наварин», транспорты и миноносцы. Они, в отличие от главных сил, прошли Средиземным морем и Суэцким каналом. Основная часть шла вокруг Африки, через мыс Доброй Надежды, но вскоре ожидались и они.

На рейде грохотали пушки, отбивающие приветственный салют, гремело могучее «Ура!» и летели вверх бескозырки.

Трудно сказать, кто радовался больше. На отряде Вирена наконец-то воочию убедились, что корабли с Балтики идут, на отряде Фелькерзама тоже, конечно, знали, что артурская эскадра прорвалась, знали и о том, что она ждет их на Мадагаскаре, но одно дело знать, а другое увидеть собственными глазами эти броненосцы и крейсера, которые могут сыграть решающую роль в сражении.

Приближалось Рождество. Рождество почти на самом экваторе. Мечтать о елках смысла, конечно, не было, но на всех кораблях готовились к празднику.

Двадцать пятого декабря Эссен после обедни и положенного по уставу парада пришел к раздаче чарки и потребовал налить себе тоже. Построив команду, он произнес короткую, но очень прочувствованную речь:

– Ребята, братцы! Дай вам Бог послужить Родине и вернуться домой, к своим семьям, победителями! У нас великий праздник, но нам и в него приходится работать и служить. Да еще как порой!.. Война – ничего не поделаешь. Не буду благодарить вас за службу, все мы одинаково служим Родине. Я могу только донести до адмирала, до Государя, как вы исполняете свой долг. И благодарить вас будет Государь!

Очень трудная у нас задача: далек путь, силен и умен наш враг… Но вся Россия следит за нами, надеется на нас. Помоги нам Бог послужить ей с честью, оправдать веру в нас и не обмануть ее надежды!

А я надеюсь на вас! За Россию!.. – Николай Оттович резким движением опрокинул в рот чарку и поднял ее над головой.

Последние слова были покрыты мощным «Ура!» и прогремевшим салютом. Казалось, что матросы сейчас сломают строй и бросятся качать любимого командира.

А когда через несколько дней показались броненосцы Рожественского, радости вообще не было предела. Эскадра после соединения представляла собой грозную силу. Броненосцы «Князь Суворов», «Император Александр III», «Бородино», «Орел» и «Ретвизан» были сравнимы с любым из четырех японских. «Пересвет», «Победа» и «Ослябя» относились к облегченным броненосцам и имели меньшее бронирование, а также десятидюймовые пушки главного калибра вместо двенадцатидюймовых. Но они все равно были значительно более сильными боевыми единицами, чем любой из восьми японских броненосных крейсеров. Броненосцы «Полтава» и «Сисой Великий» были несколько устаревшими, обладавшими недостаточной скоростью, а «Сисой» и забронирован был неважно, но на них стояли современные орудия, то есть на два этих корабля приходилось восемь двенадцатидюймовых пушек, так что если вспомнить, что на всех японских броненосцах их шестнадцать, то сила это была немалая. «Наварин» был устаревшим броненосцем, с устаревшей артиллерией, но его тяжелые орудия со счетов сбрасывать было нельзя. Так же как и старые восьмидюймовки броненосного крейсера «Адмирал Нахимов», ведь именно из такой пушки в августе, в бою в Корейском проливе снаряд с крейсера «Рюрик» нанес самые тяжелые повреждения броненосному крейсеру японцев в этой войне. В результате попадания в крейсер «Ивате» было убито более тридцати японцев, разрушено два каземата. Так что списывать шесть таких пушек в бортовом залпе старичка не следовало. «Баян» вряд ли можно было считать кораблем линии, но при необходимости он вполне в состоянии был в ней поучаствовать. А как крейсеру ему в японском флоте вообще противопоставить ничего было нельзя, он легко мог уйти от более сильного противника, а из более слабых от него могли спастись только три крейсера и миноносцы.