Текст книги "Броненосцы победы. Топи их всех!"

Японцы могли выставить четыре броненосца: «Микаса», «Асахи», «Сикисима» и «Фудзи» (последний был постарше и послабее остальных, вполне сравним с «Полтавой») и восемь броненосных крейсеров: «Ниссин» и «Кассуга» итальянской постройки отличались неважной скоростью, и адмирал Того использовал их в одном строю с броненосцами. «Идзумо», «Ивате», «Асама», «Токива», «Адзума» и «Якумо». Эти корабли были достаточно сильны и защищены, чтобы участвовать в линейном сражении.

Еще у японцев имелся старый броненосец «Чин-Иен», но он был слишком тихоходным, чтобы принимать участие в бою вместе с более современными кораблями.

В бронепалубных крейсерах у японцев было превосходство: четырнадцать кораблей разного возраста и боевой мощи. (Вместе с вестью о падении Порт-Артура пришла информация о гибели на мине крейсера «Чиода», что хоть немного подсластило эту горькую пилюлю.)

Крейсера «Аврора», «Паллада» и особенно «Олег», ожидающийся с отрядом, который вел его командир, капитан первого ранга Добротворский, были как минимум не слабее любого японского бронепалубного крейсера, но таких было только три. Крейсер «Светлана» и строился-то как крейсер-яхта, так что несмотря на довольно солидное для своих размеров вооружение, был послабее половины своих японских визави. «Дмитрий Донской» и вооружён был прилично, и имел полный броневой пояс, и вполне мог выдержать бой опять-таки с любым японским бронепалубным крейсером, но слишком тихоходен, так что навязать бой не мог практически никому. Ещё одна яхта – «Алмаз», считающаяся крейсером второго ранга, вообще не представляла собой какой-то боевой ценности из-за слабого вооружения, даже для миноносца она не была опасна – типичное посыльное судно.

Еще два легких крейсера, «Жемчуг» и «Изумруд», являлись самыми быстроходными из русских и японских крейсеров (да и вообще во всем мире почти ни один корабль крупнее миноносца не мог сравниться с этими крейсерами по скорости), но вооружены они были слабее почти любого японского.

И в миноносцах у японцев преимущество чуть ли не подавляющее…

Но главное все-таки линейные силы, именно они решат судьбу сражения, и здесь как раз огромное превосходство у русских.

Борт «Князя Суворова»

^{(Авторское отступление)}

Зиновий Петрович Рожественский является, пожалуй, одной из самых одиозных фигур в истории русско-японской войны. Хотя он был несомненно храбрым человеком, заслуженно получившим Георгиевский крест в русско-турецкой войне, неглупым и решительным. Но именно на его совести лежит позор Цусимы. Тоже можно понять (хоть и не простить). Вторая эскадра Тихого океана выходила в помощь порт-артурской, и вместе они вполне могли разбить японский флот. Однако, придя на Мадагаскар, Рожественский узнал, что первой, артурской, эскадры больше не существует и драться с Того ему предстоит один на один. А Петербург упорно гнал его корабли навстречу сражению с противником, превосходившим и количественно, и качественно. А маневрирование не клеится. А результаты учебных стрельб неутешительны. А идти вперед надо. Тут не просто нервничать начнешь… Тем более что когда-то давно молодого георгиевского кавалера Рожественского уже едва не выставили с флота за то, что он посмел перечить ошибочной политике начальства… Вот и сунулся, вероятно, адмирал в жерло Цусимы «лишь бы поскорей все кончилось!». Не особо рассуждая, не советуясь с младшими флагманами. И погубил тысячи жизней напрасно. Потому что со своими нервами не справился. Но ведь весь личный состав находился не в лучшем положении. Только многомесячное отсутствие возможности общения с противоположным полом у тысяч довольно молодых мужчин – уже достаточно весомый фактор, чтобы люди были в относительно невротическом состоянии. А еще были бесчисленные угольные погрузки… И то, что большинство на эскадре прекрасно понимало, как мало у них теперь шансов… И этими людьми, и этими кораблями Зиновию Петровичу приходилось руководить. Не оправдываю. Еще раз: с нервами не справился. Но теперь командующий второй эскадрой будет не совсем похож на себя реального. Полученное на Мадагаскаре подкрепление увеличило силы его эскадры в полтора раза. Теперь задача, стоящая перед адмиралом, имеет решение не в непрошибаемых петербургских кабинетах, а в дальневосточных морях, и он может с куда большим оптимизмом смотреть в будущее, меньше психовать. Так что не удивляйся, уважаемый читатель.

Как только броненосцы Рожественского встали на якоря, отгремели приветственные салюты, Роберт Николаевич Вирен немедленно отправился на «Суворов». На юте была выстроена команда броненосца, и Зиновий Петрович Рожественский под звуки оркестра лично встретил его у трапа. Превосходительства пожали друг другу руки и даже обнялись.

– Поздравляю вас с блестящей операцией прорыва и мастерским переходом, Роберт Николаевич! – сказал Рожественский, с легкой завистью поглядывая на белый крестик, висевший на шее Вирена.

– Благодарю! – Вирен слегка поклонился. – Позвольте и вас поздравить с прекрасно проделанным переходом. Шутка ли – такую армаду вокруг Африки провести!

– Да уж, потрепало нас штормом изрядно. И не только штормом. По себе, наверное, знаете, что такое океанские переходы без баз или хотя бы без дружественных портов. Ну, прошу ко мне в салон, думаю, нам много о чем есть побеседовать.

Адмиралы зашли в салон, юркий вестовой немедленно появился с подносом, на котором была бутылка коньяку, блюдечко с тонко нарезанным лимоном и рюмки.

– Прошу вас, Роберт Николаевич, – Рожественский наполнил рюмки. – И… погодите. – Адмирал взял два ломтика лимона и ложечкой насыпал на каждый бело-коричневый порошок из чашки, стоявшей тут же, на подносе. – Любимая закуска нашего Государя. Ну, ваше здоровье!

Коньяк был превосходен, а прожевав лимон с тем самым порошком, Вирен удивился. Состав сразу стал понятен – молотый кофе с сахаром, но сочетание этого вкуса с коньяком и лимоном действительно было оригинальным.

– Прошу садиться, – предложил Рожественский.

– Благодарю, Зиновий Петрович. – Вирен утонул в мягком кресле.

– Еще коньяку?

– Спасибо, пока достаточно.

– Как же вы на такую авантюру решились, Роберт Николаевич? Нет, победителей не судят, конечно, но согласитесь, что вам безумно повезло.

– Удача помогает смелым, не так ли? – улыбнулся Вирен. – А на самом деле и выбора особого не было: либо рискнуть, либо тонуть в этой артурской луже, либо выходить на самоубийственный бой с Того. Но вам-то нет причин расстраиваться, что я пошел по первому пути, так ведь?

– Да вы что! Вы в меня, можно сказать, жизнь вдохнули своим прорывом. Теперь-то мы точно япошек расколотим!

– Не все так просто. Противник сильный, опытный, храбрый и гордый – поверьте. Победить будет нелегко, но, конечно, необходимо. Вот, я приготовил некоторые соображения, ознакомьтесь, пожалуйста. – Вирен протянул пухлую папку. – Не сейчас, конечно.

– Обязательно. Ну а сейчас, на словах, вкратце?

– Разрешите сначала о банальном и наболевшем?

– Разумеется.

– У моих матросов практически не осталось роб и обуви после этих треклятых угольных погрузок, расползлись почти все мешки для угля. Можно рассчитывать на хоть частичную помощь в этом плане?

– Пока только на частичную. Идут к нам транспорты и с обувью, и с прекрасными и удобными угольными мешками. Идут. Но будут они не завтра. А вы, значит, тоже почувствовали, какая головная боль этот чертов уголь?

– Еще бы.

– Вот и мне он уже снится в кошмарных снах. И его же где-то еще раздобыть надо, заказать. Да и подсунуть норовят дрянь всякую вместо боевого.

– Да уж. Теперь о снарядах. У меня в погребах хорошо если половинный боекомплект…

– Надеюсь, что снаряды придут с отрядом Добротворского.

– Ну а пока нельзя ли поделиться боеприпасами с ваших кораблей? Чтобы потом не авралить.

– Сколько-то можно, я распоряжусь.

– Теперь еще один момент. И во время прорыва, и в переходе через океан мои корабли шли без боевого освещения. То есть вообще в темноте. Держась за кормовой огонь переднего мателота. Я думаю, что это очень полезно было бы применить на всей эскадре. Нам нечего бояться Того в генеральном сражении, но ночные минные атаки могут быть очень опасны.

– А вы не боитесь, что таранами наши корабли в результате перетопят друг друга? Так что японцам даже и стараться не придется?

– Я докладываю о том, что проверено на практике.

– Ну не знаю… Все-таки теперь кораблей намного больше. Опасность возрастает лавинообразно.

– Не преувеличивайте, Зиновий Петрович. Нужно начать тренироваться сначала небольшими группами, а потом и у всех получаться начнет. Главное, начать.

– Это нужно обсудить с другими флагманами и командирами кораблей.

– Несомненно, нужно обсудить, но обсудить обязательно.

– Экий вы нахрапистый, Роберт Николаевич, – улыбнулся Рожественский. – Давайте лучше еще по рюмочке выпьем, хорош коньячок-то.

– Не возражаю, – кивнул головой контр-адмирал.

Адмиралы некоторое время молча смаковали коньяк.

– Зиновий Петрович, – нарушил молчание Вирен, – вы уже думали, как распределить корабли по отрядам?

– Конечно. Вероятно, вашего «Ретвизана» присоединим к четырем типа «Бородино», второй отряд – три типа «Пересвет», ну и третий – остальные броненосцы с «Нахимовым». Согласны?

– Разумно. Но видите ли, в этом случае, во-первых, получим три отряда с разным количеством кораблей, во-вторых, все три отряда придется «сплавывать» по новой. На кораблях все-таки живые люди, которым придется переучиваться в походе, что может быть не очень эффективным, а то и закончиться столкновениями кораблей.

– У вас есть другие предложения?

– Если позволите.

– Прошу.

– Первый отряд из четырех ваших современных броненосцев одного типа. Второй – «Ретвизан» и три «Пересвета». «Ретвизан» уже пообвык ходить головным, а «Пересвет» с «Победой» держаться за ним, думаю, что «Ослябя» вполне впишется в эту компанию. Ну а «Полтава», вероятно, возглавит третий отряд из остальных линейных судов. Получим три боевых отряда по четыре корабля в каждом. Причём один из них будет состоять из однотипных броненосцев, а второй из таковых на три четверти. Это должно значительно облегчить совместное маневрирование. К тому же, как показывает практика, японцы бьют в первую очередь по флагманским кораблям, значит, флагман должен иметь большую боевую устойчивость. У «пересветов» «шкурка тонковата», могут долго и не выдержать. «Ретвизан» больше подходит для роли флагмана.

– Роберт Николаевич, при всем уважении к вам, вынужден напомнить, что все-таки я командую эскадрой, – набычился Рожественский; он так и не мог привыкнуть, что подчиненные могут быть с ним несогласны.

– Несомненно. И я выполню любой ваш приказ. Но ведь вы сами спросили мое мнение. Зачем было это делать, если вы не собираетесь принимать его в расчет? – Вирен тоже начал злиться и смотрел на командующего исподлобья.

«Какого черта! – думал он про себя. – Я для чего вытаскивал корабли из Артура, угробил «Севастополь»? Чтобы этот напыщенный болван свел на нет все усилия ради своего самодурства?»

Адмиралы в упор смотрели друг на друга.

Рожественский вздохнув потянулся к коньяку и снова наполнил обе рюмки.

– Не будем ссориться, Роберт Николаевич, дело у нас общее, будем стараться понимать друг друга.

– Разумеется. Я ни в коем случае не хотел вас обидеть, но ведь вы сами спросили мое мнение и разрешили его высказать. Кроме того, позвольте высказать еще одну мысль.

– Конечно. Но сначала… За Государя! – поднял бокал командующий. – Слушаю вас, – продолжил он, когда бокалы опустели.

– Вопрос о временной маневренной базе перед прорывом во Владивосток. Я считаю, что нужно «пропасть» для японцев за неделю-другую перед этой операцией, причем, когда мы будем уже совсем рядом с Японией. Я долго думал об этом. Времени хватало. Вот смотрите – архипелаг Бонин. Совсем недалеко от самого Токио, но связи с Японией не имеет. Даже если какой то патриот-абориген доставит известие о нашем нахождении там, то это потребует неделю времени минимум – Того не посмеет стронуть туда главные силы: а может, мы уже ушли оттуда и разминемся с ним в океане. Мы там сможем чуть ли не месяц приводить суда в порядок и готовиться к завершающей операции.

– Так ведь в этом случае мы можем вызвать в это место и крейсера из Владивостока и еще усилить эскадру! – загорелся Рожественский.

«Клюнуло!» – усмехнулся про себя Вирен и тут же ответил:

– Конечно! Как я об этом не подумал! Разумеется, можно подтянуть «Россию» и «Громобоя» к нам, тогда мы станем еще сильнее.

«Надо бы и на будущее стараться подавать идеи так, чтобы «гениальные озарения» приходили в его голову и как бы он сам додумывался до какого-то решения», – подумалось Роберту Николаевичу.

– Я думаю, послезавтра мы соберем совет всех флагманов и командиров кораблей и там обсудим наши ближайшие и последующие действия, – предложил командующий. – А теперь не откажитесь пообедать со мной.

– С удовольствием.

– Только надо продумать, как доставить информацию о месте и времени встречи во Владивосток, – задумчиво произнес Рожественский. – Очень не хочется, чтобы об этом знал кто-то кроме нас и Иессена.

– Да, доверять все это телеграфу и уйме народу под шпицем очень рискованно, – согласился Вирен…

На следующий день в салоне «Князя Суворова» командира крейсера «Алмаз» Чагина уже ждали Рожественский, Вирен, Фелькерзам и капитан второго ранга Семенов.

– Проходите, Иван Иванович, – пригласил Рожественский, – присаживайтесь.

Чагин, сев за стол, вопросительно посмотрел на адмирала.

– «Алмазу» предстоит чрезвычайно важная миссия, настолько важная, что я вам приказываю в течение двух дней демонтировать все пушки и сдать их вместе с боезапасом на вспомогательный крейсер «Урал». Из офицеров вам будут оставлены только штурманы и механики. Значительную часть матросов тоже переведем на другие корабли.

– Зиновий Петрович, но как же… – Глаза кавторанга, казалось, начали вылезать из орбит.

– Дослушайте сначала, – прервал его командующий. – Необходимо как можно скорее доставить информацию, которую повезет капитан второго ранга Семенов. Я даже вам, при всем моем уважении и несомненном доверии, не могу сообщить, что это за информация. Но от этого может зависеть судьба войны. Счет идет на минуты, поэтому, если вы сможете разоружить «Алмаз» раньше, то сообщите немедленно.

– Но почему надо разоружать крейсер?

– Вы пойдете в Севастополь. Вооруженный корабль турки через проливы не пропустят. Могут и так не пропустить, поэтому, на всякий случай, вас там будет ожидать гражданский пароход, на который вы передадите Владимира Ивановича. В этом случае можете догонять эскадру и получите обратно свои пушки.

А за несколько часов до этого у Рожественского был такой же неприятный разговор с Семеновым:

– Владимир Иванович, у меня к вам поручение чрезвычайной важности, но, боюсь, оно вам не очень понравится.

– Ну что вы, Зиновий Петрович, я выполню любой ваш приказ. Не сомневаюсь, что без необходимости вы не попросите меня о чем бы то ни было.

– Рад слышать. Так вот. В ближайшие два дня вы покинете эскадру и отправитесь в Россию (лицо Семенова стало вытягиваться). Я знаю, какой путь вы проделали после интернирования «Дианы», чтобы попасть на вторую эскадру, каких сил и нервов вам это стоило, но, возможно, именно поэтому я остановил свой выбор именно на вас. Мне нужен офицер, которому я могу доверять абсолютно. И не беспокойтесь, война для вас, вероятно, на этом не закончится, мы еще встретимся и вместе пойдем в бой.

– Зиновий Петрович, я, конечно, выполню ваш приказ, обидно, правда, но раз вы говорите, что это необходимо, и делаете мне честь, остановив на мне свой выбор, то… Жду ваших распоряжений. – Семенов хмуро посмотрел на адмирала.

– Я был уверен, что вы меня поймете. Вот этот пакет, – Рожественский достал из стола объемистый сверток, напоминающий современную бандероль и покрытый несколькими печатями, – вы должны доставить во Владивосток. Лично старшему морскому начальнику, кто бы в это время таковым ни являлся. В вашем присутствии он должен пакет вскрыть и поместить его содержимое в сейф до сообщения, которое будет отправлено ему позже. Конверты из сейфа он потом тоже должен будет вскрыть в вашем присутствии. Вам понятна задача?

– Так точно! Но…

– Не беспокойтесь. Все продумано и согласовано. Вы направляетесь в Севастополь, откуда вас литерным поездом доставят во Владивосток. Даже воинские перевозки будут блокированы, чтобы вы успели поскорее.

Эти слова произвели впечатление на кавторанга, и обида стала потихоньку уходить. Не зря ему поручают такое дело, если даже эшелоны в маньчжурскую армию будут задержаны ради того, чтобы он выполнил свою задачу. Семенов догадался (да и кто бы не догадался), что речь идет о соединении владивостокского отряда крейсеров со второй эскадрой, ну или взаимодействии их друг с другом.

Из воспоминаний капитана первого ранга Семенова Владимира Ивановича

…«Алмаз» вышел в море на следующий день после нашего разговора с адмиралами. Несмотря на то что командующий выразил свое удовольствие крейсеру за быстрое выполнение приказа о разоружении, кавторанг Чагин был в подавленном настроении, и я его прекрасно понимал. Я сам проделал путь от Сайгона до Петербурга и от Петербурга до Мадагаскара, надеясь принять участие в бою, и вот снова возвращаюсь в Россию.

Через несколько дней мы подходили к Криту. Там нас уже ожидал пароход Доброфлота. Наверху решили не рисковать и переправить меня на Черное море на сугубо гражданском корабле.

А Чагин был счастлив вдвойне: во-первых, он имел возможность вернуться к эскадре, а во-вторых, на крейсер передали для установки два стодвадцатимиллиметровых орудия и боезапас к ним.

Иван Иванович тепло простился со мной и пожелал удачи в выполнении возложенной на меня миссии.

Проливы миновали довольно быстро, но я это мог наблюдать только через иллюминатор. На пароходе меня встретил штабс-капитан Померанцев из контрразведки и вежливо предложил все время пути провести в его обществе в каюте. Андрей Севастьянович был хмурым и неразговорчивым спутником, хотя было заметно, что он волнуется и его гнетет груз ответственности за меня и пакет, который я везу. Здорово, видно, его проинструктировали на этот счет в родном заведении.

По прибытии в Севастополь к нам присоединился еще один контрразведчик. На этот раз это был флотский лейтенант Сергей Борисович Клюев. Он доставил нас на вокзал, и мы вместе с эшелоном, везущим пушки и снаряды на Дальний Восток, простились с Крымом.

В России уже царствовала зима, и я даже слегка простыл от такого резкого изменения климата. Постепенно атмосфера в нашем обществе потеплела, и по вечерам мы уже регулярно играли в винт, чтобы скоротать время.

За окном купе нашего вагона проносилась заснеженная Россия. С каждым часом я приближался к войне, к выполнению задания, которое дал мне адмирал.

В случае задержки нашего поезда на какой-нибудь станции или разъезде Померанцев немедленно выходил из вагона, в котором ехали только мы втроем и пять солдат охраны, и буквально через несколько минут наш состав трогался дальше. Даже не представляю, какой документ он показывал начальнику станции, если среди нашего безбожного бардака он имел такое абсолютное действие.

Пейзажи зимней Сибири, проносящиеся за окном купе, были унылы и однообразны, эти десять дней пути были, наверное, самыми скучными в моей жизни. Спутники в силу их профессии многословием не отличались, стоянки в городах и на станциях были очень кратковременными, и я даже не успевал бы прогуляться по перрону или сбегать в привокзальный буфет, как быстро нашему поезду открывали очередной перегон. Да меня бы и вообще не выпустили из вагона, господа контрразведчики вежливо, но настойчиво просто не отпускали меня дальше трех шагов от пакета, который я вез. В Омске и Иркутске мы посылали в буфет конвойного с сопровождающим его начальником караула.

Во Владивосток прибыли накануне годовщины начала этой войны. Не заезжая никуда, прямо с вокзала мы вместе с моими сопровождающими отправились в морской штаб. Контр-адмирал Карл Петрович Иессен, старший морской начальник Владивостока и командующий бригадой крейсеров, был уже предупрежден о моем визите и ждал нас у себя в кабинете.

– Здравствуйте, Владимир Иванович, – протянул он мне руку, после чего поздоровался и с моими сопровождающими.

Я протянул Карлу Петровичу пакет от командующего эскадрой и конверт с предназначенным ему лично письмом. Вскрыв письмо, он на несколько минут углубился в чтение.

– Ну приблизительно нечто подобное я и ожидал, – проговорил он. – Вот, господа, прошу еще раз убедиться, что все печати на пакете целы. Я запру его в свой сейф и вскрою по приказу в вашем присутствии. Прошу оставить адреса, по которым я смогу вас найти при необходимости.

Контрразведчики отдали честь и вышли.

– Ваше превосходительство, Карл Петрович, – обратился я к адмиралу. – Прошу решить вопрос с моим назначением. Адмирал Рожественский, отправляя меня с этим поручением, твердо мне обещал, что во Владивостоке я буду зачислен на один из крейсеров.

– Ну вакансий на крейсерах сейчас нет, тем более соответствующих вашему чину, – усмехнулся Иессен. – Но можете не беспокоиться, война от вас никуда не денется. Пока будете моим «штабом», а потом подберем вам должность. А может, и не придется. И вы и я прекрасно понимаем, что в запертом пакете указания по присоединению нашего отряда к эскадре. Так что, может, и на свой «Суворов» вернетесь. Вы уже устроились?

– Никак нет, прямиком с вокзала мы сразу прибыли к вам.

– Хорошо, сейчас я распоряжусь на ваш счет, а пока не угодно ли чаю с коньячком?

Через месяц Карл Петрович вызвал меня с «Громобоя» к себе. Оба контрразведчика уже были в кабинете. Я понял, что получен наконец приказ вскрыть таинственный конверт, который я доставил. Адмирал открыл сейф и продемонстрировал нам неприкосновенность печатей на конверте, после чего, разрезав его, углубился в чтение. Читал он недолго.

– Подойдите, Владимир Иванович, – протянул он мне текст.

«Значит, Бонин… Конец марта, – подумал я про себя, прочитав приказ. – Пожалуй, разумно».

Иессен положил письмо в металлическую чашу, которую, вероятно, приготовил заранее, и поджег. Мы вчетвером молча смотрели, как пламя пожирает бумагу, за знание содержания которой Того отдал бы, наверное, всю свою жизнь. Когда огонь погас, контрразведчики дружно щелкнули каблуками и вышли из кабинета, не проронив ни слова.

– Ну, Владимир Иванович, что скажете? – пытливо посмотрел на меня адмирал.

– Решение неожиданное, но, по-моему, вполне разумное.

– Я не об этом. Пока только мы с вами знаем, «где» и «когда». Утечка такой информации может стоить России войны. Даже самому себе доверять страшно. Как и когда сообщить командирам, куда мы идем?

– Я думаю, это можно сделать только в открытом море.

– Это естественно, но как? Сигналами это делать даже в море опасно. Считаю, что в море можно вызвать командиров кораблей на флагман и там лично сообщить о цели нашего похода. И поделиться этой информацией они могут только со своими старшими офицерами.

– Пожалуй, да. В таком случае только мы с вами знаем время и место рандеву до самого последнего момента.

Мне очень понравилось решение Карла Петровича, и позже пришлось убедиться, что не зря он «дул на воду»…

Уже в океане, когда мы шли на соединение с Рожественским, нам встретился американский транспорт, идущий в Шанхай. Контрабанды досмотровая партия не нашла, и ее начальник, мичман Фус, уже отдал приказ вернуться на «Громобой», но тут он заметил, что матрос Белкин, напросившийся в партию вместо внезапно заболевшего товарища, бросил под ноги американского шкипера бумажный комок.

Матрос был немедленно арестован, и абордажная партия незамедлительно вернулась на крейсера. Мичман вместе с арестованным и его посланием срочно прибыли на «Россию», и бумажка была передана адмиралу. Заглянув в нее, Иессен всего лишь усмехнулся и даже не стал разговаривать с Белкиным, которого немедленно забрал наш контрразведчик лейтенант Клюев, находившийся при адмирале. Офицеры и матросы бурно обсуждали происшедшее. Ведь не будь Фус так внимателен, к противнику могла попасть информация чрезвычайной важности и мог быть уничтожен наш отряд, а может, и вся эскадра. Но вызывало недоумение, как простой матрос мог знать то, что не знали большинство офицеров отряда – точку встречи с Рожественским (а что же еще могло содержаться в записке). Каково же было всеобщее изумление, когда Клюев вернулся вместе с Белкиным, который хоть и выглядел понуро, но никакой «обреченности» в его поведении не просматривалось.

– Поздравляю, мичман, – с легким сарказмом сказал контрразведчик Фусу, – вы сорвали операцию по дезинформации противника.

Конечно, как выяснилось, данное происшествие не представляло для нас опасности, но то, о чем мы все подумали в самый первый момент, было вполне реальным. Вполне мог найтись какой-нибудь националист с окраин империи или просто революционер, желающий поражения России. Ведь отправляли же поздравительные телеграммы микадо различные представители российской, так сказать, интеллигенции.

И если бы конечная цель нашего похода не была так строго засекречена, могло произойти всякое…

Через час офицеры были собраны в кают-компании. Туда же пришел и Иессен. Мы с удивлением узнали, что всё тот же Клюев просил нас собрать, чтобы сделать сообщение.

Этот тридцатилетний лейтенант, надо сказать, выглядел совершенно банально, ничего таинственного или особо мужественного в нем не было. Невысок, слегка приплюснутый нос, бесцветные глаза с рыжими ресницами. Даже проведя с ним около двух недель в поезде, я через день после того, как мы расстались, не мог четко вспомнить его лицо. Но когда он встал и заговорил в кают-компании «России», как-то сразу чувствовалось, что это очень сильный и умный человек.

– Господа, – начал он, – эта операция, свидетелями результатов которой вы были, конечно, не была столь наивна, как может показаться. Меньше всего мы надеялись на то, что, получив сведения от случайного человека, Того бросится в точку, которую мы с адмиралом указали в записке. Это было сделано в первую очередь для вас. Чтобы вы поняли и прочувствовали, как легко можно практически без особых затрат решить судьбу войны. Я не хочу посеять в вас, господа, семена подозрительности друг к другу, к матросам, но постарайтесь понять, почему любой человек, который будет высаживаться на досматриваемые суда, может быть как предателем, так и моим агентом, который бдительно будет следить за всеми, в том числе и за вами.

По кают-компании прокатилась волна возмущенного перешептывания. Лица некоторых офицеров побагровели, и они с нескрываемой неприязнью смотрели на лейтенанта.

– Ваша реакция предсказуема, господа офицеры. – Нимало не смутившись, Клюев продолжал: – А известно ли вам, что уже минимум пять офицеров нашего флота уличены как члены революционных партий? Что они желали и желают поражения России в этой войне? Как вы думаете, я могу допустить, что один из вас тоже революционер? Или я должен отказаться от такой мысли, чтобы никого не обидеть подозрением, но при этом рисковать уничтожением эскадры противником? Я прошу смело высказаться любого, кто со мной не согласен.

По помещению снова прокатилась волна перешептывания, но возражать Клюеву никто не стал.

Надо заметить, что он все-таки был прав. Как бы ни была закрыта наша каста, но было сколько угодно случаев, когда столбовые дворяне оказывались втянуты в революционное движение. И было правильным, когда такие же «беседы» он провел на «Громобое» и «Богатыре».

* * *

Шестого января Вирена неожиданно вызвали на «Суворов». На этот раз Рожественский у трапа его не встречал. В салон адмирала Роберта Николаевича проводил вахтенный офицер.

Командующий встретил контр-адмирала с хмурым видом.

– Скажите, Роберт Николаевич, – начал Рожественский, когда они разместились в кожаных креслах, – правда ли, что «Севастополь» был потоплен намеренно, а не налетел на японскую мину?

– Откуда у вас такая информация? – делано удивился Вирен.

– Ну такая информация есть, неважно откуда. Вы будете утверждать, что это ложь?

– Нет, естественно. Просто интересно, кто вам ее доложил.

– Надеюсь, вы сами понимаете, что я не могу ответить на ваш вопрос. Итак, это правда?

– Правда.

– Вы сами понимаете, что вы сделали? Вы во время войны своими руками утопили эскадренный броненосец! Это же не лезет ни в какие ворота! Это предательство!

– Ваше превосходительство! – Голос Вирена стал еще более скрипучим, чем обычно, лицо окаменело. – Я прошу вас помнить, что я дворянин и офицер флота российского. И никто не смеет говорить мне такие слова, которые только что произнесли вы.

– Но факт…

– Черт побери! Вы предпочли, чтобы все броненосцы утопили японцы? – (Вирен крайне редко повышал голос на кого-либо, даже на подчиненных, но на этот раз сорвался на крик), – Выйдите на палубу, посмотрите на стоянку… Я вам привел шесть кораблей первого ранга с экипажами, имеющими опыт современной войны, а вы мне ставите в вину, что для этого пришлось пожертвовать практически небоеспособным кораблем?

– Но приведи вы еще и «Севастополь», то наши силы увеличились бы еще больше, не так ли?

– Да не мог он прийти – едва двенадцать узлов давал. И не могли японцы поверить в подрывы, если бы ни один корабль не утонул. А экипажи? А пушки? Где я мог их взять, если не с «Севастополя»? Вы не забыли, что сотни, если не тысячи моряков в Артуре погибли в сухопутных и морских боях? Что на сухопутный фронт были свезены и там потеряны орудия?

– Роберт Николаевич, – засомневался Рожественский, – не может быть, чтобы без такой жертвы нельзя было прорваться.

– Зиновий Петрович! – Вирен, наконец, овладел собой. – При всем моем уважении, отрядом в Артуре командовал именно я, и, если что, за все свои действия я в Петербурге и отвечу! Вы думаете, мне легко было принять такое решение? – (о том, что инициатива потопления броненосца принадлежала Эссену, адмирал благоразумно промолчал – молодого каперанга командующий мог просто уничтожить). – И что я не перебрал все возможные варианты? Знаете ли вы, что на «Севастополе» не было никакой возможности закончить ремонт вовремя, и его вывели на рейд просто с деревянным щитом на пробоине? Что мне и без этого пришлось безжалостно ограбить оставшиеся в Артуре корабли, оставив их почти без боевого угля? Что каждый день под обстрелом грозил, что выйти вообще никто не сможет? И моя совесть чиста по крайней мере тем, что все боеспособные корабли здесь, а там, где остался «Севастополь», японцам его не поднять! – резюмировал задетый за живое адмирал.