Текст книги "Исповедь одинокого мужчины"

«Как бывает обманчива иногда река. Я ведь предполагал, что течение сильное и меня отнесет метров на 15 от этого куста за время плавания, а он оказался в итоге всего в каких-то трех метрах», – подумал я.

Потом немного помахал руками, отжался от земли, чтобы чуть согреться, и решил еще один раз искупаться, прежде чем одеться и идти обратно в часть. Я опять разбежался, нырнул и, как в прошлый раз, сразу же поплыл к берегу. Выбравшись на берег, я вновь удивился. На этот раз около меня не было кустов и до ближайшего из них вверх по течению нужно было идти метров 20. Я пошел к этому кусту за одеждой. Дошел до него, обошел кругом и замер – одежды не было.

– Игорь, кончай шутить, отдай одежду, – негромко сказал я.

Но в ответ тишина. Ночь была темной, безлунной, видимость не более 10 метров. Я еще раз, чуть громче, позвал Игоря. В ответ тишина, только слышно течение реки.

Я испугался этой мистики. К тому же представил себе, как буду через весь город голым добираться до части, прикрывшись лопухом, как буду перелезать через забор в расположение части, как зайду в казарму. Засмеют ведь. Какой позор.

Мне сразу стало жарко. Думаю, что даже пот на лбу появился, хотя изо рта от холода при дыхании шел сильный пар.

– Игорь, хорош так делать, хватит шутить, – уже громче и злобнее крикнул я.

Вдруг откуда-то издалека, донеслось:

– Ну, дай посрать спокойно, что пристал.

Я пошел на голос вверх по течению, и, о счастье, метров через 20 увидел такой же куст с моей одеждой. А оказалось, что и при первом заплыве в реке меня сильно отнесло от места ныряния, но я выплыл на берег рядом с таким же кустом, на котором оставил одежду выше по реке, и в темноте подумал, что быстрого течения у реки совсем нет. Когда же нырнул во второй раз, то меня опять отнесло течением на 20 метров, но я уже вышел на берег в окружении другого ландшафта и поначалу ничего не мог понять.

После того как понял, что меня обманула природа и какой я лопух, то на радостях решил еще раз нырнуть в реку и остудить свою разгоряченную переживаниями голову.

– Сиди, сиди, засранец, не торопись. Покакай еще. Только с места на место переходи, а то там долго трава не будет расти, судя по твоему характеру, – крикнул я в сторону Игоря с улыбкой, разбежался и нырнул снова в ледяную воду. В этот раз я уже не удивился, что меня опять сильно унесло течением от куста с одеждой.

Через неделю произошла еще одна интересная речная история. Мы с Игорем пошли в самоволку искупаться в реке Бикин. Было полнолуние, поэтому можно было выбрать живописное место на реке и не только искупаться, но и полюбоваться пейзажем: рекой, противоположным крутым берегом, деревянными домами, начинающимися в двухстах метрах от места купания, лодками рыбаков, стоявшими неподвижно на берегу, луной и, самое главное, насладиться минутами свободы. Берег в той части, где мы решили в этот раз искупаться, был каменистым. Река делала дугу в форме подковы, и глубокая часть русла приходилась на противоположный берег, а на нашей стороне было мелководье. В холодной воде долго не покупаешься и тем более неприятно потихоньку идти по острым камням до той глубины, где можно окунуться с головой. Поэтому мы с Игорем решили пройти по каменистой отмели, которая, как коса, уходила от берега почти на середину реки, и с крайней заостренной части этой косы можно было уже даже нырять сразу в реку, потому что там глубина позволяла это сделать. Проходя вдоль реки, мы увидели костер в ста метрах от нас, под густой кроной деревьев на нашем берегу. Были слышны девичьи голоса, разговоры. Пламя огня немного освещало троих человек, сидевших у костра. Нельзя было разглядеть лиц и даже определить их пол, так как они сидели не рядом с костром, а в двух метрах от него и крона деревьев защищала людей от лунного света. Только тембр голосов, выдавал в незнакомцах девушек.

– Может, зайдем на огонек, Игорь? – спросил я. – Глядишь, невест себе найдем среди местных красавиц, будет к кому перед купанием в сарайчик зайти переодеться в плавательные костюмы.

– Конечно, зайдем, – кивнул Игорь, – может быть, и подфартит с любовью. Но только давай сначала искупаемся, а потом уже погреемся у костра.

– Уговорил, черт красноречивый, – проговорил я девичьим голоском.

Мы подошли к краю косы. Луна зашла за облака, и видимость стала не такая хорошая, как несколько минут назад. Лишь только пламя костра переливалось красными языками на фоне темного берега, как один маленький светлый треугольник на черном полотне большой картины. Мы быстро разделись, как всегда, полностью догола, чтобы не мочить трусы, и одновременно нырнули в воду. И так же одновременно, очень быстро после ныряния, вылезли на берег. Вода была жутко холодной, просто ледяной. Все мышцы сразу сократились, сжались, плечи поднялись наверх, руки согнулись в локтях, все тело напряглось от холода, пытаясь хоть немного согреться от статического напряжения мышц. Чтобы не околеть, мы начали размахивать руками, делать круговые движения, поднимать прямые ноги вверх, доставая ими поочередно выставленные перед собой руки, отжимались от пола, поднимали и бросали камни. Даже немного поборолись друг с другом. Минут десять мы с другом проделывали комплекс физических упражнений, чтобы согреться и обсохнуть. Краем уха слышали, что девицы у костра оживились, хихикали и даже иногда заливались смехом. Судя по голосам, это были школьницы, скорее всего, старшеклассницы, лет 15 от роду. Наконец мы высохли, оделись и пошли по направлению к костру. Пока шли, голоса у огня смолкли. Ну, что же, видно, не успели девчонок застать. Жаль, конечно, но хоть костер девочки не потушили, согреемся немного, а может, и с картошкой в углях повезет.

Мы отгадали: и картошку нашли, зажаренную на углях в мундире, и даже хлеб с салом обнаружили. Аппетит у солдата и так всегда отменный, а после холодного купания вообще зверский. Мы пододвинули бревно ближе к костру, сели, достали по картошечке, очистили ее от кожуры, откусили, подняли глаза на реку, увидели косу, на которой мы купались, и в ту же секунду мы с Игорем одновременно застыли. Наши челюсти перестали жевать и отвисли с полным картошкой ртом. В ясном лунном свете, как на картине Куинджи, была песчаная коса, на которой мы пять минут назад показывали зрителям у костра комплекс физических упражнений. Луна не могла из-за облака осветить ту часть берега, где мы сейчас сидели у костра, зато косу освещала очень хорошо. Были видны все камушки на косе, все кустики и даже их отдельные веточки. Естественно, мы представили, какое захватывающее действие, какое интересное кино разыгралось пятнадцать минут назад на этой косе перед зрителями, сидевшими у костра. Это даже не кино, а цирк, когда два абсолютно голых парня борются между собой, толкают друг друга, делают круговые движения туловищем, поднимают вверх свои ноги, тряся замерзшими членами перед молодой, но, несомненно, в тот момент внимательной аудиторией. В те времена даже в городах не было возможности полистать журнал с фотографиями голых людей и тем более посмотреть эротический видеофильм. Тогда это было все запрещено и не распространялось так свободно, как в наши дни. В связи с этим, думаю, для бикинских деревенских старшеклассниц в тот вечер у костра был показан первый фильм про анатомию мужского организма, когда можно было увидеть и мошонку, поросшую густыми волосами, и торчащее из нее скрюченное от холод, нечто в виде маленького шланга.

– Игорь, отгадай загадку из серии «Армянское радио», – сказал я серьезно. – Что такое ни то ни се, а сбоку бантик?

– Не знаю, – вдумчиво ответил Игорь.

– Это голый мужчина в профиль, – тоже серьезно сказал я, и через миг мы оба уже громко хохотали, фантазируя вслух, что там про нас сейчас болтают девчонки. Наверное, всю следующую неделю вблизи этого места, как партизаны по кустам, собирались все девочки класса, а может быть, и всей школы в надежде увидеть бесплатное порно в исполнении двух обнаженных солдат-придурков. Точно сказано про нас в той загадке: «…ни то ни се с бантиком». Но, к сожалению, мы с Игорем были тогда еще скромные, к славе не привыкшие и поэтому ходили в оставшиеся осенние дни купаться в другие места.

* * *

В ноябре Игорь уехал в месячный отпуск домой. Об отпуске в армии мечтали все. Его давали, как правило, солдатам, отслужившим 1,5 года. После отпуска легче было дослуживать, время бежало быстрее, и солдат не так тосковал о доме в сравнении с теми, кто пробыл безвыездно всю службу на территории одной части. Меня тоже командир батальона подавал в списках солдат с ходатайством об отпуске, но, говорят, сам командир полка майор Хазаров вычеркнул мою фамилию. В общем-то я с Хазаровым лично знаком не был. Знал, конечно же, командира полка в лицо, но не думал, что он меня знает. Видимо, Хазаров запомнил, как полгода назад я прошел мимо него не по Уставу. В армии все солдаты, проходя мимо офицеров, не переходят на строевой шаг, как гласит Устав, а просто отдают им честь, прислонив руку к виску. Так же и я полгода назад отдал честь, проходя на плацу мимо одиноко стоящего Хазарова. Но командир полка, как я уже писал ранее, был человек вредный и черпал энергию от конфликтов, наслаждаясь своей властью маленького ростом человека над другими людьми. Хазаров в тот день повернулся ко мне и рявкнул:

– Солдат, ну-ка вернись ко мне.

Я уже ушел от него метров на пять, потому что торопился выполнить срочное курьерское задание. Конечно же, пришлось выполнить приказ и вернуться к майору.

– Как фамилия? – громким, утробным, злым голосом спросил командир полка. Нижняя челюсть от злобы выходила у майора вперед, а губы были вытянуты кружком, как у обидчивого ребенка.

– Рядовой Ландышев, товарищ гвардии майор, – выпрямился я по стойке «смирно».

– Куда идешь, рядовой?

– Направляюсь в штаб полка, несу письмо для начальника штаба от командира 1-го мотострелкового батальона.

– Тебя учили в батальоне строевой подготовке? Как надо отдавать честь офицеру по Уставу?

– Так точно, учили, товарищ гвардии майор, – без испуга, твердо отвечал я.

– Ну, так отдай честь мне как положено.

– Есть, – ответил я, повернулся налево, сделал пять шагов от командира полка, развернулся кругом и пошел по направлению к нему строевым шагом, высоко поднимая прямые ноги и оттягивая носки. Не доходя пару метров до комполка, я поднес руку к виску и развернул голову в сторону офицера. Я сделал все по Уставу, а вот командир полка – нет. Он тоже должен был поднять руку к виску и отдать мне честь, но он этого не сделал, а вернул меня вновь на исходную позицию для повтора. Я был в роте одним из лучших в строевой подготовке и старался сделать все на «отлично», но понял, что командиру полка просто хочется немного поиздеваться над бесправным солдатом. Хазаров меня погонял туда-обратно семь раз и только потом отпустил, так и не отдав ни разу в ответ честь солдату, как положено по Уставу.

Наверное, именно тот случай Хазаров запомнил и вычеркнул меня из списков отпускников. Очень жаль. Из-за этого я пропустил свадьбу своей единственной родной сестры, событие, которое бывает в жизни брата, как правило, в единичных случаях.

Сразу как только Игорь Голованов вернулся из отпуска, мы заперлись после отбоя в штабе батальона, разложили вкусные гостинцы с гражданки, открыли бутылку водки и начали делиться новостями. Конечно, полковые новости были за месяц короткие, одно и то же каждый день, поэтому я быстро все другу рассказал и с интересом начал слушать его повествование о том, что нового произошло в стране за полтора года, как живут люди, как он провел отпуск.

Игорь начал обзор жизни государства, как и полагалось в армии, с политической обстановки.

– Да всё там, на гражданке, так же, Слава. Ничего не произошло. Застой полнейший. Мужики водку пьют от бесперспективности. Мой друг в Пензе пошел после школы на завод пахать, так как в вуз провалил экзамены. Парень физически здоровый, борьбой занимался. Думал там годик поработать, лучше подготовиться к экзаменам и опять постараться поступить в политех. На заводе его поставили в бригаду, которая перевозила на тележках чугунные слитки от склада по цехам. Он делал за смену в полтора раза больше ходок, чем остальные мужики. Проработал три месяца и уволился. Зарплату ему платили на протяжении трех месяцев такую же, как и всем остальным в его смене, хотя он делал намного больше. Но наряд закрывали на всю смену, а не на каждого члена. Коммунизм строим, блин, все должны быть равны. А через три месяца заводские мужики из смены в курилке моему другу и говорят, чтобы он поубавил пыл в работе, так как из-за его усердия им план повысили, а денег ни фига не прибавили. Он и ушел с завода, потому как сидеть с ними по три часа в день курить, выпивать и спать во время работы ему не захотелось. После завода мой друг пошел на барахолку шмотками торговать. Сказал, что зарабатывает там в три раза больше, чем на заводе, и нет никаких сверху начальников. Я тоже туда, Славдон, собираюсь податься после армии.

– Это же противозаконно. Посадить могут за спекуляцию. У нас одного в институте парня посадили за то, что он несколько американских джинсов принес на занятия и продал студентам, – сказал я. – Как не стыдно этим заниматься? Быть спекулянтом?

– Что там стыдного? Ты же их не украл, а купил у оптовика или сам съездил за бугор и набрал там на свой страх и риск товара для перепродажи здесь! – возмутился Игорь.

– Не знаю, мне кажется, это низко – спекулировать на продаже, – не слишком уверенно сказал я.

– Да брось, ты. Это все пропаганда властей. Весь мир так живет, и спекуляция – вполне по закону и даже поощряется на Западе. Благодаря ей существует такое обилие товара, потому что спекулянтами, как водой во время прилива, заполняются самые пустые места.

– Не знаю, прав ты или нет. Судить не мне, хотя сам никогда, наверное, этим заниматься не буду. Низко как-то, да и опасно – посадить могут.

– Опасность есть, это правда. Но если на барахолке ночью торговать, под светом фонариков, то вряд ли кто поймает, тем более что там постоянным участковым ментам мзду платишь и они тебя не трогают.

– А я думаю, почему у нас студенты-модники говорят, что на барахолке в шесть утра уже ничего классного нет, все модное и красивое раскупили. Сам-то покупаю в магазинах, а на барахолке ни разу не был, – вспомнил я.

– Да что там, в наших магазинах, купишь? Везде одно и то же, как униформа для всех. Качественных вещей мало, и они все расходятся по блату еще до прилавков – со складов, – взбудоражился Игорь.

– Ладно, братан, давай об этом не будем спорить, каждый останется при своем мнении. Лучше расскажи, как отдохнул на гражданке? С девчонками встречался?

– Да, было дело, – как мартовский кот, с улыбкой, откинувшись небрежно назад на спинку стула, протянул мягко Игорь.

– О! Вот с этого момента прошу вас поподробнее, пожалуйста. Давай, колись, не терзай душу, – заулыбался я.

– Ну что, познакомился я в парке на третий день отпуска с двумя девчонками. Они меня старше, им по 22 года. Сидели на скамейке, болтали. Я проходил мимо, остановился и подсел. Сказал, что приехал в отпуск из армии пару дней назад, попросил рассказать о новостях, о том, как молодежь живет, куда ходит и так далее. Почувствовал, что одной из девушек – Оле я внешне понравился. Разболтались. Девчонки сказали, что одно из модных мест отдыха – это дискотека в Доме культуры, там сейчас популярные записи крутят с группой «Ласковый май». Я предложил на следующий вечер пойти на дискотеку, на что девочки с радостью согласились. Правда, пришли вчетвером, со своими парнями. Но я заметил, что в танцах да и за столом Оля часто посматривает на меня, глазки строит. Она, Слава, действительно красивая, волосы черные, прямые, до плеч. Грудь больше средней, осаночка прямая, не сутулится. Глазки карие, такие темные, аж зрачка не видно, сливается с радужной оболочкой. Пухленькие губки, всегда накрашенные яркой красной помадой. Ножки длинные, хотя сама она невысокая, где-то с меня ростом. Попка большая, но не за счет жира, а просто кости таза широкие, но это ее не портит, потому что у нее очень тонкая талия. Когда парни в очередной раз пошли курить, я Олю на медленный танец пригласил. Славка, ты не представляешь, какой кайф даже просто с женщиной танцевать, а тем более с такой красавицей. Она сразу положила руки мне на плечи, скрестив их за моей шеей. Приблизилась близко, коснулась моего тела своей грудью, такой упругой, молодой. Я сначала положил свои руки ей на пояс, а потом обнял ее за талию, погладил немного по спине и чуть-чуть надавил со спины, подталкивая ее ко мне. Она не сопротивлялась, прижалась ко мне всем телом, и я ощущал движения ее груди при вдохах и выдохах. Лицом я касался ее волос, падающих на левую щеку, чувствовал ее запах свежести и цветочных духов. У меня мгновенно встал. Я прижал Олю еще сильнее, чтобы она почувствовала твердость между моих ног, она не сопротивлялась и даже сама крепче меня обхватила. Кровь ударила мне в голову. Хорошо, что на дискотеке было темно, иначе бы все увидели, как я покраснел от возбуждения. В конце танца я прижался к ее щеке своей щекой и еле заметно, нежно поцеловал в щечку. Сразу после этого она ласково прижалась своей щекой к моим губам. У нее участилось дыхание, и я понял, что она тоже получает удовольствие от нашей близости. После танца я так был возбужден, что попрощался с Олей, ее друзьями и ушел раньше. Дома долго не мог уснуть.

– Как я тебе завидую, братан. И что? Когда с ней опять увиделся? – поторопил я Игоря, а то он уставился в стенку и замолчал, вспоминая, наверное, те счастливые моменты.

– Ну, мы перезванивались всю неделю. Она работала бухгалтером весь день, а вечером после работы ее парень встречал на проходной. Хмырь какой-то. Хилый, тихий такой, видно, что подкаблучник. Затем в конце недели на выходные я пригласил Олю к себе в гости. У меня родители на дачу уехали с ночевкой, так я ей и предложил посидеть у меня, вина попить, поболтать. Она согласилась, только сказала, что придет со своим парнем и с подружкой. Мне ничего не оставалось, как согласиться на такую компанию. В субботу они ко мне втроем пришли. Мы посидели, попили водочки и вина. Я им рассказал про армию, про то, как мы с тобой стриптиз перед школьницами на речке показывали. Они долго смеялись. Потом мы немного потанцевали. Оля танцевала со своим парнем, но поглядывала при каждом удобном случае на меня. А я танцевал медленные танцы с ее подругой. Между танцами садились за стол и продолжали общаться, попивая, не спеша, алкоголь. Так часа через три мы уже были пьяненькие. Потом Оля попросила своего парня сходить за шампанским в магазин, до которого минут 15 было ходу от моего дома, так как белое вино ей уже надоело пить. Проводив друга из квартиры, Оля пошла в ванную причесаться. Уходя, она внимательно посмотрела на меня, как бы зовя с собой. Я встал из-за стола, сказав подруге, что поставлю чайник и посмотрю, что там есть из сладкого на кухне, а сам пошел в ванную. Когда я зашел, Оля стояла перед раковиной и, смотря в зеркало, причесывала свои красивые волосы. Она была в короткой прямой черной юбке и белой футболке с рисунком. Я восхищался ее тонкими запястьями и длинными пальцами, когда она расчесывалась. Увидев меня в зеркале, она не развернулась ко мне, а продолжала медленно причесываться, смотря мне пристально в глаза через зеркало и немного улыбаясь. Ее взгляд при этом говорил о том, что она желает меня. Я закрыл ванную на крючок. Оля видела, как я запираю дверь, но ничего в ее движениях не изменилось, все так же медленно расчесывала она свои волосы и призывающе, с улыбкой смотрела на меня. Я подошел к ней вплотную сзади, охватил ее за тонкую талию, прижался к ее ягодицам. Думаю, что Оля ощутила мое сильное возбуждение, когда я к ней прижался, потому что она прогнулась в спине, подавая свой таз немного назад и вверх. Я нежно поцеловал ее в шею, глядя через зеркало в ее глаза. Она тоже смотрела на меня. От моего поцелуя она немного подняла подбородок вверх, но взгляд свой от моих глаз не отвела. Я продолжал целовать ее длинную шею. Дыхание мое участилось и стало более глубоким, но я продолжал ее нежно, без резких движений гладить и ласкать. Свои руки я сначала перенес на ее живот и погладил его через футболку, потом запустил кисти под футболку и почувствовал, как ее голый нежный живот сократился от небольших судорог. Я знал, что это ей приятно. Проведя по границе юбки и живота, я почувствовал, как Оля втягивает живот в себя, чтобы моя рука проскользнула ниже. И я сделал это. И тут же почувствовал рукой жар, идущий от места прикосновения. Левой рукой за это время я уже проник под ее бюстгальтер, поднял его кверху и гладил ее прекрасную упругую грудь очень нежно, хотя во мне уже бушевал огонь. Все это время я смотрел на Олю через зеркало и любовался ею. Видел, как она постепенно краснеет от возбуждения, как глаза ее помутнели, как она медленно извивалась в моих объятиях, как запрокинула голову и закрыла глаза. А я продолжал сам наслаждаться этим действием, смотрел, как постепенно ее футболка поднималась все выше и выше, как оголился сначала белый красивый бюстгальтер, а потом обнажилась и сама грудь, которая отличалась белизной от остального загорелого тела. Видел, как при помощи моих рук опускалась все ниже и ниже черная юбка, как все больше и больше скрывалась в ее трусиках моя рука. Оля закрыла глаза от удовольствия и начала чаще дышать. Мое сознание затуманилось, голова закружилась.

Затем я немного присел и двумя руками снизу вверх провел нежными движениями по ее бедрам, задрав при этом кверху юбку. В зеркале отразились ее белые красивые плавочки и длинные ножки. Наконец я не торопясь спустил до колен сначала ее трусики, не переставая при этом поглаживать грудь, живот и лобок. Потом быстро расстегнул свои джинсы, спустил их вместе с трусами до бедер и прижался плотно к ее ягодицам. Она почувствовала мое возбуждение и выгнулась еще больше в спине и немного раздвинула ноги. Я почувствовал, что обыкновенных ласк и ей и мне уже мало. Тут же моя девочка прошептала, глядя томно мне в глаза через зеркало: «Иди ко мне, милый».

Какой же это кайф, Славян, после долгих дней армейского ожидания овладеть женщиной! Оля закрыла глаза от удовольствия и начала тихо стонать. Мой разум погрузился в туман, у меня закружилась голова. Но я не мог закрыть глаза, не мог оторвать взгляд от нас в зеркале, от ее черных волос на лобке, тонкой талии, упругой груди с маленькими сосочками, от моих рук, ласкающих все эти ангельские прелести, от ее красного возбужденного лица и запрокинутой головы. В какой-то момент я даже ей сказал: «Оленька, посмотри, как это красиво». Она наполовину открыла свои глаза, взглянула в зеркало, увидела нас со стороны, но промолчала и опять закрыла глаза из-за стеснительности или из-за того, что она чувствовала меня лучше именно с закрытыми глазами. Через некоторое время она чуть громче и протяжнее простонала, по ее телу пробежала дрожь, и она обмякла. Почти сразу после этого и я закончил, закрыв глаза от удовольствия и смакуя это восхитительное состояние тела и души. А чуть позже, сидя на краю ванной, я с умилением смотрел, как она надела трусики, поправила юбку и маечку. Потом причесалась, сказала, что я был очень хорош, поцеловала меня в щечку и вышла из ванной.

Пять минут спустя я зашел в большую комнату, где Олина подружка с ухмылкой посмотрела на меня. Она, конечно же, догадалась, за каким сладким пирожным к чаю я сходил, потому что видела наши раскрасневшиеся, но довольные лица и, возможно, слышала стоны из ванной, но, к счастью, восприняла это без ревности и обиды.

Игорь замолк и посмотрел на меня изучающим взглядом. В штабной комнате было темно, только свет от настольной лампы освещал письменный стол, за которым мы сидели с разных сторон друг против друга. Затем Игорь молча поднялся, облокотился о стол, наклонился ко мне, положил свою руку мне между ног, нащупал там твердый комок, тут же убрал руку и на всю комнату громко и задиристо расхохотался.

– Ты что делаешь, дурак! – обескураживающее, но незлобно, с улыбкой сказал я.

– Просто хотел удостовериться, что я хороший рассказчик, – продолжал ржать мой друг.

– Хороший, хороший. Тебе бы только в телепрограмме «Спокойной ночи, малыши» сказки рассказывать. Чуть послушаешь твои сладкие речи, и сразу чего-то хочется, а кого, не знаю. Иди-ка ты лучше в свою роту от греха подальше, а то я за себя не ручаюсь. Что попадется под руку, то и… – со смехом сказал я и начал убирать со стола, чтобы отвлечься мыслями и успокоиться перед сном.

* * *

Той ночью, после рассказа Игоря об интимной близости с Ольгой я долго не мог уснуть, так как был сильно возбужден. Надо было успокоиться, подумать о чем-то другом. О командире полка Хазарове, например, после которого всякое желание жить отпадало, а не только сексуальное желание. Но мысли вновь и вновь возвращались к ванной комнате, к красивой, чувственной девушке со спущенными до колен белыми трусиками.

«Какой счастливчик, – думал я про Игоря. – А я вот, детина почти 20-летнего возраста, а еще мальчик. Сейчас готов любой женщиной овладеть, прижаться к ней голым телом и избавиться от этого физического и психологического напряжения. Представляю, из-за чего мужчины идут на изнасилования женщин, когда уже так невмоготу, когда уже ни о чем другом думать не можешь, разум заслоняет эта природная физиологическая потребность. Ну почему нет у нас в Союзе законных публичных домов, где можно было бы сбросить этот груз, который мешает свободно мыслить и работать! Армейские парни часто в курилках спорили на эту тему. Рассказывали, что в Германии, например, есть классные публичные дома. Заходишь в середину одноэтажных зданий, расположенных по сторонам квадрата, и идешь вдоль стеклянных стен, как вдоль витрин магазина. Какие-то витрины закрыты шторами и оттуда через ткань проходит тусклый свет от настольной лампы или бра. А какие-то витрины открыты, и в них можно разглядеть комнату, где обязательно присутствуют широкая кровать, телевизор, журнальный столик, кресла. Но главным достоянием такой комнаты является очаровательная девушка в красивом нижнем белье, которая сидит в свободной, сексуальной позе и смотрит телевизор, читает книгу или просто ходит на высоких каблучках. Тот из мужчин, кому кто-либо из девушек понравится, подходит к витрине, и его запускают в комнату через стеклянную дверь. Затем шторы закрываются, и у посетителя есть час или полтора, чтобы принять ванную в этой комнате, поговорить по душам с красавицей, заняться сексом и потом уйти счастливым через заднюю дверь комнаты, выходящую на другую сторону улицы. Классно ведь как! Почему у нас такого нет, как в Европе? Понятно, что проституток и у нас хватает, но есть сильная боязнь заразиться венерическими болезнями, нарваться на бандитов, которые являются сутенерами этих девочек, да и потом, нужно еще найти условия, где можно было бы спокойно заняться сексом. Не думаю, что создание официальных публичных домов сильно развратило бы общество. И без домов терпимости проституток на улицах легко найти, при этом большинство путан никто не заставляет заниматься этим ремеслом. Они сами с удовольствием занимаются сексом со многими мужчинами. Ведь женщины бывают разные: есть те, которые получают самое большое счастье оттого, что их полностью обнаженными увидят тысячи мужчин, и вверх наслаждения для них – это выбежать полностью голой во время футбольного матча перед стотысячной толпой болельщиков. Есть женщины, которые любят заниматься сексом не с одним, а с двумя или тремя мужчинами одновременно. Ну и пусть себе работали бы в таких домах терпимости, зарабатывая себе на пропитание, платя пошлину государству для пенсионеров и спасая страждущих мужчин от необдуманных поступков. Тем более что таких женщин, желающих заниматься проституцией, уверен, не очень много. А подавляющее большинство девушек берегут себя для любви к единственному своему мужчине, стараясь сделать счастливым только одного и иметь от него детей. Такие женщины будут лучше работать уборщицами и туалеты мыть, чем продадут свое тело за деньги. Конечно же, я больше уважаю и всегда любить буду последних, но и первых не осуждаю за торговлю своим телом. «Не суди, да не судим будешь».

Вот такие мысли крутились у меня в голове после рассказа Игоря. Я не мог ни о чем другом думать и не мог уснуть. Заснул лишь с рассветом со сладостной улыбкой, успокаивая себя тем, что уже менее чем через полгода я уволюсь в запас и найду на гражданке ту, с которой потеряю свою запоздалую «девственность».

* * *

Анализируя позже свою армейскую службу, я все-таки пришел к выводу, что она была в моей жизни лишней. Потерял я больше за те два года, чем приобрел. К потерям можно отнести и большой перерыв в спортивной деятельности, который я так и не смог восполнить после армии. В какой-то мере я подорвал на службе здоровье, получил перелом носа, что вызывало частые простудные заболевания. Сильно снизилась в армии моя вера в людей и в их положительные общечеловеческие качества: доброту, чистосердечность и порядочность. Потерял я там и наивность, которая человека делает более эмоциональным и счастливым. Кроме этого, в армии я раскрыл для себя, каким жалким может быть человек, как он может легко предавать своих друзей, как сильно он может унижаться, как жестоко он может обходиться с другими.

В то же время были, конечно, и положительные армейские моменты: и выручка среди солдат, и элементы дружбы. Но в целом армия меня научила доверять только себе. Там я закалился как личность и стал после армейской службы намного увереннее в себе. До армии я во многих эпизодах не знал, как поступить правильно в том или ином случае, сомневался, спрашивал сам себя и часто не мог найти ответа, какое же решение принять.

Постоянно думал, как на мои действия посмотрят люди, коллектив, кто поддержит, а кто нет. А после армии я уже принимал решения быстро и почти всегда на 100 % был уверен, что надо сделать именно так, а не иначе. И часто мне было плевать на то, что подумают о моем поступке и мне самом окружающие люди, коллектив, начальство, соседи или знакомые. При этом я не собирался никому доказывать, что я поступаю так-то, потому что и из-за того что. Мнение девяноста девяти человек из ста, а иногда и всей сотни мне было совершенно неважно, если я считал, что прав. Уже через год армейской жизни у меня выработались свои моральные устои, которые я пронес почти без изменений через всю свою жизнь. Другими словами, в армии, в этой жестокой среде, быстро и окончательно сформировалась моя личность.