Текст книги "Герой того еще времени"

Вячеслав Ефимович Малежик
Герой того еще времени

Читать Малежика так же захватывающе непредсказуемо, как слушать его песни, – никогда не знаешь, какой сюрприз он преподнесет. Мозаика его вокального репертуара всегда неожиданна, музыкальная палитра настолько своеобразна, что ее не спутаешь ни с чьей другой, стиль исполнения резко отмежевывается от валового продукта неистребимо пошлой отечественной попсы. Такая обособленность называется оригинальностью. А может быть, интеллигентностью и интеллектуальностью?

Аналогично неожиданна и его проза. Того, о чем пишет Вячеслав, не встретишь ни в одной книге, ни у какого другого автора. Мир шоу-бизнеса? Нет, не только! Легко и естественно, как полюбившаяся мелодия, льется поток повествования, а за внешней безыскусностью – глубокое переживание о людях и знание этих людей, это плач о несложившихся судьбах, а порой и трагедиях, произрастающих из, казалось бы, не могущих иметь плохих последствий единичных поступков.

Подобный калейдоскоп отношений можно долго рассматривать, над ним можно бесконечно размышлять и колдовать – тасуя, складывая и получая новые сочетания. Но, может быть, самое главное: в разнокалиберной этой пестроте отчетливо прорисовывается характер самого рассказчика – тонкого, наблюдательного, ироничного, чуткого к мельчайшим деталям бытия и неявным порывам чувств – того Вячеслава Малежика, которого не разглядишь в свете прожекторов на сцене, а увидишь в повседневных отношениях с друзьями и окружающим миром, иного Малежика, до недавнего времени неизвестного почитателям, а теперь открывшегося в литературной ипостаси.

Андрей ЯХОНТОВ

Вступление

Проблуждав долгое время по бескрайним просторам российской музыки и изрядно там наследив, я неожиданно оказался в незнакомой стране под названием Литература. Высокая поэзия и филигранная проза буйным цветом росли в этом благодатном краю. Седые, бородатые классики чинно проживали в добротно построенном здании всемирной литературы; молодые начинающие поэты и прозаики снимали себе дешевое жилье с надеждой написать какую-либо нетленку, чтобы она прославила их, дабы потом учебники литературы на своих страницах анализировали произведения новых властителей дум.

Но никто не встречал меня хлебом-солью, и лишь маститые авторы с любопытством разглядывали волосатого мужика с гитарой за спиной. На теплое местечко рассчитывать не приходилось. И я без оплачиваемой работы, без определенного места жительства скитался по незнакомой стране, пытаясь заявить о себе, забывая, что названия мне «бомж» и «гастарбайтер».

И тогда я решил искать положительные стороны в моем нелегком положении. Не имея постоянного жилья, стал много путешествовать, не заботясь, где застанет меня ночь. Не получая серьезной зарплаты, я мог рассчитывать, что меня будут любить (если только это случится) женщины, и любить они будут именно меня, а не мой статус и мои деньги. Не имея в своем багаже популярных произведений, я смогу экспериментировать и буду иметь право на ошибку. Я буду жить не суетясь и не спеша разложу свои воспоминания и мысли по полочкам.

Но дома, своего дома в Литературе, у меня пока нет, и куда повесить пресловутые полки, пока неясно. Поэтому, автор, собери в котомку свои идеи и чувства и отправляйся в СВОЙ ПУТЬ, продолжая блуждать среди людей, описывая события и приключения, поступки и чаяния.

Герой того еще времени

 
Какие сказки нам дарил
Московский бит, московский рок.
И я порой мед-пиво пил
И мысль укладывал меж строк.
 
 
И в дальни дали уплывал
Мой недостроенный корабль.
И я успех там собирал,
И вдохновенно девкам врал.
 
 
И щас, наверное, совру,
А что-то вспомнится не так,
Но есть возможность поутру
Стишки исправить натощак.
 
 
И, возвратясь из Интернета,
Я сел писать роман в стихах.
Тогда, я помню, было лето,
Волшебно лето на морях.
 
 
И вместе с группой в Коктебелях,
Герой наш рок-н-ролл играл.
И радостно девчонки пели,
Свой демонстрируя вокал.
 
 
А Горик, так зовут героя,
Через защитные очки
Искал, кого сегодня к морю
Он кликнет ножки помочить.
 
 
– Ах, милый Горик (он же Игорь),
Ну что за джинсы, что за стать…
С тобой одним, скажи, и мигом
Всю жизнь готова танцевать.
 
 
– Тур вальса, милая богиня,
Готов вам нынче подарить.
А завтра… Завтра будет видно.
Нельзя же, право, так спешить.
 
 
И спев на бис ударну песню
И морем смыв следы греха,
Они, довольные друг другом,
Прощались мило на-всег-да.
 
 
Уплыл июль, и жаркий август
На небе звезды запалил,
А Коктебель любовны флаги
Трепал с утра что было сил.
 
 
И вкус греха перчено-сладкий
Витал над лагерем, и вот
Закончен пересменок. Ладно,
Девчонок новый хоровод
Жилье на море обживает,
 
 
И, честно говоря, не знает,
Что ночью их грядущей ждет.
Открыты девичьи сердца,
Не потерять бы лишь лица.
 
 
В вечóр сегодня Горик с группой
Готовы танцы вновь играть.
Guitar – наживка, голос, струны,
В порядке молодецка стать.
 
 
И по привычке в ре-мажоре,
Затянет группа «Drive my car»[1]1
  «Управляй моим автомобилем».


[Закрыть].
Ты – Бог, Ты – Леннон… Кто же спорит…
И вьется вдаль моя строка.
 
 
Не знал герой наш поражений,
И меч разил всех наповал,
И не терпел он чуждых мнений,
И даже как-то заскучал.
 

* * *

 
А героиня – бог-девица,
Принцесса голубых кровей,
Приехала в Москву учиться
Из-за взаправдошных морей.
 
 
Учиться танцам, ведь в Союзе
По танцам мы ого-го-гей;
Кто сразу стих не понимает,
То впереди планеты всей.
 
 
Страна, где выросла девчонка,
Не знала войн, не знала бурь.
Отец-король на личном троне
Подписывал такую дурь,
 
 
Что подчиненные в отчаяньи
Не знали, как им дальше жить.
– Ты – лучший! – все ему кричали, —
Нельзя же по течению плыть.
 
 
А он, от доброты смиренный,
В глаза с любовью всем смотрел.
И заговор друзей неверных
Под носом как-то проглядел.
 

* * *

 
А доченька в Москве училась —
И па-де-де, и фуэте…
А в школе танцев все так мило:
Бордо, шампань и канапе.
 
 
Принцесса, взрослою девицей,
Семнадцати уже годков,
Такой, что нету просто слов,
Чтоб описать свеченье кожи,
 
 
Фарфоровый отметить стан.
Ну, в общем, я не вышел рожей…
Для вдохновения – стакан
Залить в себя, тогда, быть может,
 
 
Найду я нужные слова,
Но красоту таку негоже
Нам обсуждать… И так молва
О ней сложила в Коктебелях
Легенды, ах, читатель мой.
 
 
Пока группешник песни пели,
Все любовались только той,
Что танцевала, как богиня.
То был не танец, а полет.
И на кого свой взгляд поднимет,
Тому предъявит этот счет.
 
 
И каждый оплатить готов был,
Как на смотринах во дворце,
А Горик в такт тихонько топал,
Забыв улыбку на лице.
 
 
И спев последнее «е-е»,
Ансамбль замолк, готовясь снова
Запеть, как двое на траве
Укрылись небом, словно кровом.
 
 
И выстрел-взгляд, как солнца блики,
Направлен в Горика, а он
Зачем-то кем-то был окликнут:
– Давай сыграем роллингстон!
 
 
И «Satisfaction»[2]2
  «Удовлетворение».


[Закрыть] от души
Запел по-джаггеровски Горик,
А для принцессы свет туши.
Ах, Горик, горе, горе, горе.
 
 
И не заладился роман
В зеленых кущах Коктебеля.
И словно сладкий яд-обман,
Ее чудесный тонкий стан
Не стал для Горика тем зельем.
 
 
И он играл, и с кем-то ноги
Привычно в море обмывал.
Не будь, читатель, очень строгим,
Таких историй ты не знал.
 
 
А было то в далеко время —
Мы строили социализм,
Любили рок и ногу в стремя.
Ну, потерпи чуточек, плиз.
 
 
В столицу в сентябре вернувшись
И к будням в плен, мы, как всегда —
Работа, дождь, метро и лужи,
И прочая е-ерунда.
 
 
Принцесса? Да, наверное, Горик
О ней не думал, и всерьез,
Не вспоминал он и о море.
Ответ, я думаю, так прост,
 
 
Что долго объяснять не буду,
Как строем девушки прошли,
Которых было так нетрудно
Гитарой, песней соблазнить.
 
 
И вот однажды через месяц
Раздался поутру звонок:
– Привет, мы отдыхали вместе
Принцесса – я…
– Мой Бог…
 
 
– Я не могу тебе звонить,
В моей стране так неприлично
Смотреть и просто говорить
Для девушки… Так нетактично.
 
 
– Принцесса, что вы? Я так рад.
Чем я обязан, и не знаю,
Хотите песню «Летний сад»
Я сочиню… и вам сыграю.
 
 
Понятно дело, каждый день
С принцессами он не гусарил
И чувствовал себя, как пень,
А был неглупый в целом парень.
 
 
Прощебетав еще о чем-то,
Она сказала наконец:
– У нас урок и там-то, там-то
Я буду ждать вас…
 
 
«Все, конец», —
Подумал Горик, что на хвост
Мгновенно сядет КГБ.
Да наплевать, ведь помню море,
Нам по колено, и не бэ[3]3
  Не бойся.


[Закрыть].
 
 
Ты сам хотел погорячей,
Ты пел, скажи мне, «Light me fi re»[4]4
  «Зажги во мне огонь».


[Закрыть]?
Шагай по жизни, guy[5]5
  Парень.


[Закрыть], смелей.
Держи удачу крепче, парень.
 
 
И может, сдохнет КГБ,
Пока с принцессою гуляешь.
Но А и Б сидели на трубе,
И ты на каторгу шагаешь.
 
 
Пойдет ли милая тогда
В Сибирь, как жены декабристов?
И приговор тра-та-та-та…
И все-таки побриться.
 
 
Вам, Горик, надо… На свиданье.
Не каждый день вас приглашают
Принцессы… Что ж, пора.
Престиж страны на карте,
И ты – король азарта.
 

* * *

 
Был холодный осенний вечер,
И они вспоминали лето.
Шарф накрыл ее зябкие плечи
И не дал никаких он ответов.
 
 
КГБ за ним не следил,
Что его чуть-чуть обижало,
Он трепался, что было сил.
Целоваться нельзя, пахнет скандалом.
 
 
Из державы в державу ноты протеста
Полетят, что же делать тогда?
Бедный Горик не знал, где найти себе место.
И сказал он себе: «Прорвусь, не беда».
 
 
Позвонил двум девчонкам, что помнили море.
И вернулся в разгульное лето.
– А принцесса-то лучше, так кто же спорит,
И потом зарубежная песня не спета.
 
 
Он назначил свиданье
Ей в семь на Ордынке.
И билеты заранее
В кино закупил.
И дивилась толпа:
Волосатый наш парень
С желтокожей красоткой куда-то пилил.
 
 
«Джентльмены удачи» кино называлось,
И жаргон на экране маршировал.
Да, принцесса в сюжете порой буксовала,
Не поняв про «моргала», про «шмась» и «завал».
 
 
И пустым Комсомольским проспектом
Он девчонку пешком провожал,
И опять все с тем же успехом
Горик милую не целовал.
 
 
И спросил он ее с расстановкой:
– Почему мне не смотришь в глаза?
И ее повернул он к себе так неловко,
Что принцесса ответила, щеки в слезах:
 
 
– Если женщина в нашей стране
Ищет взглядом ответ у мужчины,
То она не скажет вам нет,
Для отказа пропали причины.
 
 
Громче клятв и речей
Вам глаза все расскажут.
А меня? Если хочешь, то пей…
Репутация? Ах, неважно.
 
 
Горик как-то растерялся,
Редко с ним тако случалось.
Да, влюблялись, да, бывало,
Вот сюжетец, коих мало.
 
 
– А ответственность, поди…
Вдруг пойдет войною папка?
Ведь король он… Погоди,
Я внесен в его тетрадку?
 
 
Нет, делов не натворил.
Был, как дипломат, корректен.
И с принцессою не пил,
Не возил на флэт[6]6
  Квартира.


[Закрыть] к Карете[7]7
  Приятель героя.


[Закрыть].
 
 
Волю ручкам не давал,
Знаем ихние мы нравы —
Вечером поцеловал,
Утром в загс и под фанфары.
 
 
А чего я так боюсь?
Ведь пригожая принцесса.
Об заклад с кем хошь побьюсь —
Любит девка парня-беса.
 
 
Порулю я государством,
Может, заведу гарем,
И детей своих на царство
Посажу, ей-ей, затем.
 
 
Укреплю там мир и дружбу,
Базу в Азии создам,
Сыновей друзей на службу
Призову, трам-тара-рам.
 
 
Евнухи в моем гареме
Будут тоненько так петь.
Я солирую, я в теме.
Вам не нравится? Вас геть[8]8
  Долой!


[Закрыть]!
 
 
Размечтался, не заметил,
Как дотопали они.
– Нет прекрасней вас на свете.
О, принцесса, ваши сны
Пусть вернут вас в Коктебель…
Боже ж мой, какой кобель.
 

* * *

 
А папашка проморгал
Бунт в евойном государстве.
Долго думать он не стал
И сбежал… А грозных санкций
 
 
Не успел вкусить народ.
Взят тайм-аут был на год.
А ООНы и Совбезы думают-решают,
Но как быть, они не знают.
 

* * *

 
А в Москве да на Ордынке
Грустный день прощания.
И друг другу по старинке
Пелись обещания.
 
 
– Я должна лететь, мой милый.
Родина в опасности.
Горик, собери все силы
И дождись, прекрасный мой.
 
 
– Как-то странно, о принцесса,
На войну вас посылать.
Не найду в Москве я места,
Буду всюду вспоминать.
 
 
Полечу я в Коктебели,
Брошу в море я письмо.
И оно к вам в колыбельку
Приплывет с вечерним сном.
 
 
И тебя, моя принцесса,
Буду крепко я любить,
А гарему там не место,
Счастье вместе станем пить.
 
 
– Возвращусь в Москву с «Победой»[9]9
  Марка советского автомобиля.


[Закрыть].
– Лучше с «Мерседесом».
– Ты меня дождись, отведай,
Все же я – принцесса.
 

* * *

 
Горик деву проводил,
Но не очень-то грустил.
Парню в рок-н-ролле
Не к лицу подобны роли.
 
 
И своим чередом
Потекли события,
Но об этом всем потом
Я спою в биг-бите вам.
 

Can’t buy me love[10]10
  «Мне не купить любовь».


[Закрыть]

 
За все приходится платить,
За газировку и за водку,
За милой легкую походку…
За все приходится платить.
 

Он проснулся в полседьмого утра, надеясь что-нибудь по-быстрому проглотить и выскочить из дома до того момента, когда там начнется привычная утренняя кутерьма. Он давно уже жил на два дома и старался все дела, связанные с бизнесом, делать в Москве. А в Курске, где пятьдесят три года назад родился наш герой, а звали его Купчин Валерий, он построил дом, родил дочку, и на заработанные им деньги там был посажен сад, в котором каких только деревьев не было.

В общем он давным-давно выполнил предназначение мужчины и мог спокойно на досуге беседовать со своей совестью. Но полного комфорта в душе Валеры не наблюдалось, и он упрямо пытался доказать и себе, и окружающим, что его появление на свет было знаковым событием.

Для простого парня с курской окраины он сделал вполне успешную карьеру и с полным основанием мог надувать щеки, встречаясь с одноклассниками каждый год в последнее воскресенье мая. Автомобиль «Ауди-6», пусть купленный не новым (но кто знает, какой у него был пробег на момент покупки), имел вполне представительский вид, а дом (пусть Валера и влез в долги) говорил о достатке в семье.

Валера на этих встречах небрежно рассказывал о многотысячных сделках при поставке оборудования. Миллионные обороты его фирмы производили впечатление на одноклассников. Где и кем он работал?

– Я второй человек в иерархии нашей фирмы… К сожалению, кадровыми проблемами, – предупреждал Валера ненужные вопросы-просьбы, – занимается совет директоров, и мой голос один из… Конечно, могу замолвить слово, послезавтра я в Москву, забросьте мне свое резюме.

И все же Купчина терзало чувство неудовлетворенности и заставляло его срываться из Курска и рвать в столицу. Он убедил жену и окружающих, что, если он останется в Курске, то его бизнес может накрыться медным тазом, хотя его присутствие в Москве было вовсе необязательным. Он бежал… Бежал от жены, которая, раздобрев на достатке, располнела не только телом, но и душой. Валентина, или, как он ее называл в честь Дня всех влюбленных, Валентинка, задыхалась от безыдейности и безделья. Нет, дела по дому были, но они решались силами помощницы, которая за умеренную плату наводила шик-блеск-красоту. Старая подруга Джулька, собака дворовых кровей, была лучшей собеседницей Валентины, когда Валера по делам «службы» уезжал из города. У него (она это знала) в районе метро «Сокол» была съемная квартира, где он часто «проводил совещания», решая «производственные» проблемы. Валентина пару раз в неделю звонила вечерами туда и, услышав ровный голос мужа, успокаивалась, понимая, что он накормлен и переживать за него не стоит.

Она им гордилась, все подруги завидовали их дому и достатку. Вести разведывательную деятельность? А зачем? Вдруг что-то всплывет, и что потом делать с этими знаниями? Валера уезжал, и Валентина жила своей вполне устаканившейся жизнью. Замечу, кстати, что стакан, наряду с Джулькой, был ее верным дружком. Она пила вечером, чтобы расслабиться, но пила не водку или вино, а пиво. А его вполне хватало, чтобы помочь телу и душе поудобней расположиться на диване перед телевизором, где в очередной раз разыгрывались детективно-любовные страсти. Джулька не терпела запаха пивного выхлопа, и Валентина не баловала ее вечерами разговорами. Вернее, Джулька не жаловала хозяйку своей компанией.

Дочка Валеры и Валентины Ирина уже достигла возраста, когда выходят замуж, и успела нагулять себе беременность. Ирка была недурна собой, но эта красота не могла стать основой ее будущего благополучия. Валера ее баловал, и «прикинута» она была, по курским меркам, прилично. Но вот с мужиком вышла промашка – какой-то неубедительный он был и без конкретных стремлений. Что она в нем нашла, было загадкой для всех. Он, а звали его тоже как-то неубедительно – Костик, был среднестатистическим, средненевыдающимся, средненезапоминающимся молодым человеком. Желал ли он Ирку в тот роковой (во всяком случае для Валеры и Валентины) вечер, тоже неизвестно. Но она понесла, и было уже поздно что-либо предпринимать. Валентина смиренно считала недели, а Ирка боролась с токсикозом. Костик же надеялся, что беременность (а вместе с ней и проблема) сама собой рассосется, и не очень загружал себя мыслями о потомстве. После школы он не работал и не стремился найти работу. Чего хочет в жизни, он не знал, и что такое хотеть, не знал тоже. Правда, иногда назойливые вопросы друзей возвращали его мысли к Ирке, но понимание того, что она – папина дочка, восстанавливало комфортное состояние духа. Деньги у Костика не водились, видно, климат в его карманах не способствовал этому… Так и жил…

Но вернусь к Валере. Так вот, он неторопливо отправился в ванную комнату, но по дороге решил заглянуть в свой, именно свой, уголок дома. В подвале Купчин сделал себе музыкальную студию. Студию, о которой он в юношестве не мог и мечтать. Увлечение рок-н-роллом, битлами и роллингами пришло в Курск позже, чем в Москву и Питер. Значительно позже… Уже в полный рост гастролировали по стране «Веселые ребята» и «Самоцветы», «Синяя птица» и «Поющие гитары», уже в Москве музыканты заслушивались зеппелинами и пепл, а в Курске старшеклассники учились играть на гитарах под «Алешкину любовь» и стареньких битлов.

Кто-то из них однажды принес в школу текст и аккорды песни «Can’t buy me love», и Валера долго учил ее. Английского он не знал, поэтому его дружок Леха Костылев русскими буквами написал произношение слов песни.

Боже, как же трудно было потом выучить эту абракадабру… И в школе они собрали группу, и Валера играл на басу.

Как хотелось ему быть похожим на Маккартни. Снимаясь с группой, он надевал гитару как левша. А еще он мечтал о «Хофнере», басовом «Хофнере» – скрипке, как у Пола. И он купил-таки реальный «Хофнер» за реальные деньги. И теперь эта гитара висела в его студии на стенке. Под ней была прикреплена табличка с биографией баса, кто и когда ее покупал и перекупал и кто играл на ней. На стенах были еще различные раритеты, но «Хофнер» был главным, может, потому, что любовь Купчина к музыке и к басу была в нем жива.

Но это было значительно позже, когда он стал уважаемым человеком и бизнесменом, а гитара и прочие детские игрушки стали его всепоглощающим хобби. Какие-то инструменты он прикупил у Е. Хавтана, одна из гитар была куплена из коллекции И. Саруханова. Еще одна гордость Валеры – конденсаторный микрофон «Синхайзер» был приобретен у одного из московских спекулянтов. Этот микрофон в полном здравии был списан в лихие 90-е с фирмы «Мелодия», и в него точно пели все великие. Клавиши, бережно закрытые до поры до времени, стояли в углу и готовы были вступить в бой по первому приказу главнокомандующего.

Короче, он собрал приличную студию звукозаписи. Но Валера все откладывал запись. Он на всяких корпоративах переслушал множество музыкантов и понимал, что его курская команда не даст того качества, что он слышит по радио, а московские музыканты… А московские стоят денег, но это еще полбеды. Труднее их всех вместе собрать и срепетировать программу, ту, что он придумал.

Купчин сочинял песни и хотел удивить ими мир. Он мечтал, чтобы о нем, выходце из Курска, заговорили не менее громко, чем о Жене Белоусове, этом попсовом мальчишке. Он помнил, что об ушедших или ничего, или хорошо, но ничего не мог с собой поделать. Он должен переплюнуть творчество этого курянина, тем более что Женя не писал песен.

Недавно Валера познакомился с Олегом Завьяловым. Олег играл в группе Сергея Дроздова – легендарного певца и бас-гитариста, как и он. Выходец из «Синей птицы», Серега теперь ездит по стране с собственной группой. Олег обещал свести его с Малежиком и Владом Агафоновым. Валера верил в силу своего убеждения и очень надеялся на предстоящую поездку в Москву. Конечно, если эта «коза» Анька не разрушит его планы…

Он вышел из студии, зашел в ванную комнату и скинул халат. В зеркале во весь рост отразился загорелый мужчина, вполне статный, с заметной проседью на висках, с чуть намечающимся животиком. Довольный увиденным, Валера прыгнул под душ и быстро произвел все необходимые водные процедуры. Он чувствовал себя орлом, способным подвинуть кое-кого не только в бизнесе, но и в музыкальной тусовке. Снова вспомнил Аньку и в очередной раз решил, что она дура-девка и не знает, чего хочет.

– Ты будешь завтракать? – услышал он голос Валентинки.

– Да, я через минуту буду готов. Что-нибудь на скорую руку, хочу выскочить из города до пробок.

Валера оделся и прошел на кухню. Сев за стол, он проглотил яичницу, сыр и что-то там еще, попутно отвечая на вопросы жены, которые она задавала, заранее зная ответы.

– Все… Ну я рванул, – бросил Валера. Потом заскочил в комнату, где стояла собранная еще с вечера сумка (да, собственно, он ее и не разбирал).

Машина послушно ждала его во дворе дома. Он сел за руль, махнул на прощанье Валентинке рукой и, открыв пультом ворота, выехал в свой уже привычный путь в Москву.

Дела бизнеса в это утро интересовали Купчина постольку поскольку. А поскольку было таково, что участия Валеры в процессе зарабатывания денег не требовалось. Он ехал в столицу, чтобы встретить в аэропорту Аньку, его маленькую, его красавицу, его шебутную, беспечную девчонку.

Валера, будучи успешным бизнесменом, а он им таки был, позволял себе амурные увлечения. И женщины, пусть за его деньги, дарили ему ласку и не жалели слов, отдавая должное его щедрости. А он был видным мужиком и мог красиво угостить даму и дать ей почувствовать себя желанной. Кроме того, он неплохо играл на гитаре и пел, мало того – еще и сочинял песни. Правда, до сих пор Купчин не вошел в студию и не записал их, а так, если помнить, что это его хобби, он просто орел.

Валера не позволял себе влюбляться и держал своих женщин на дистанции. Как только кто-то, вопреки его желаниям, хотел остаться у него на ночь, в голове Купчина звучал колокольчик тревоги, и он «забывал» позвонить этой соискательнице в очередной раз. А еще, чтобы совсем себя обезопасить, он держал целую «команду» женщин, и они навещали его по графику, составленному им самим.

Валера выскочил из Курска и притопил… «Ауди» послушно набрала крейсерские сто сорок в час, и он включил свой любимый «For sale»[11]11
  «Для продажи».


[Закрыть] битлов. Он был старомоден и не стыдился этого. Даже рингтоны на телефоне были песнями великих британцев. Причем «любимая жена» звучала песней «Roll over, Beethoven»[12]12
  «Катись отсюда, Бетховен».


[Закрыть], а настоящая, Валентинка, кричала голосом Леннона «Help», что значит «На помощь».

Валера смело нарушал скоростной режим, все менты на трассе, считай до Орловской области, были знакомы и прикормлены. Он любил дорогу… Она его успокаивала, давая возможность уехать от домашних курских проблем и не въехать еще в московские. Купчин привычно отмечал неубранные целлофановые пакеты вдоль обочин дороги. Невольно вспомнилась поездка в Беларусь, где Батька навел идеальный порядок в городах и на магистралях. Но яркая сочная зелень раннего лета скрывала недостатки, и дорога, повторюсь, успокоила его.

Битлы запели «I’m a looser»[13]13
  «Я – неудачник».


[Закрыть]. Валера знал значение этого слова и задумался о степени удачливости своей жизни. Материальный достаток, да, он, конечно, греет. Но человек живет еще и духом. А в этой области не все пока завоевано. Женя Белоусов… Пока он еще не доказал всем, а главное себе, что может переплюнуть этого курского парня, только потерпите… Решив, что за ценой не постоит, он начал мечтать, как назовет альбом своих песен, где будут играть крутые музыканты в качестве сессионных.

Впереди замаячил гаишник, поднявший жезл, чтобы остановить Валерину «Ауди». Купчин притормозил и съехал на обочину. К нему неспешной походкой, отработанной за время службы в органах, направлялся знакомый сержант.

– Здорово, Валера!

– Привет, – ответил Купчин. – А ты сегодня в ночь?

– Да. Сейчас уже домой. А ты снова в Москву? Небось, к телочке?

– Левак укрепляет брак, – отрапортовал Валера.

– Ну давай-давай, только не гони, трасса сегодня будет сложная.

– И тебе хорошего дня.

«Ауди» тронулась и вскоре покинула зону ответственности курского ГИБДД. «For sale» тем временем закончилась, и зазвучала старая пластинка «Веселых ребят» – «Любовь – огромная страна». Молодые голоса, живая игра, песни, те старые песни, которые когда-то взорвали мозг и душу. Как быстротечно время – вот уже нет Барыкина и Лермана, и Боря Богрычев тоже умер. Но, может, посчастливится сыграть вместе с Малежиком и Дроздом, а если бы еще и Алешин! Конечно, на хрена им петь мои песни, если и Дрозд, и Слава свои сочиняют? А вдруг… Собрались же вместе Рой Орбисон и Харрисон, Том Петти и Боб Дилан. Это у них, а у нас все измеряют, у кого шире галифе.

Вот бы их собрать, да пусть за мои деньги, пусть поют свои песни, ну а вдруг согласятся одну мою спеть… Как там у Пушкина? «И буду тем любезен я народу…» Если бы такое дело провернуть, а ведь если кто-то из них увлечется этой идеей, так они могут кого-то и сами сагитировать, к примеру, Лозу или Подгородецкого. Ладно, хоть помечтаю…

Из колонок зазвучал голос Лермана – главного на момент записи солиста «Веселых».

 
Я к тебе не подойду.
Я к тебе не подойду.
И ты ко мне не подходи.
 

Мысли занозой вернулись к Аньке. Молодая, красивая, даже очень красивая, статная деваха последние полгода разрушала его. Как он мог это допустить? А ведь именно он позволил ей так беззастенчиво хозяйничать в его душе.

Все начиналось прозаично и романтично одновременно. Его партнерша по бизнесу из Нижнего Новгорода Лариса Ставрогина однажды привела с собой на корпоратив свою дочку, шестнадцатилетнюю девочку, которая обещала вырасти в красавицу. Но ведь черт не поймет, что с этими девчонками происходит в этот период. Какие-то гормональные взрывы, в общем, полный бедлам и сбоку бантик. Ну да, он там пел, чего пел, не помнил, но чтобы поразить душу девушки вот так бесповоротно… Не хотел, честно, не хотел. Но случилось… Что у нее там щелкнуло, он не знает…

Купчин еще несколько раз приезжал в Нижний и почему-то каждый раз сталкивался с Анькой. Он все же взглянул на нее мужским взглядом, но потом вспомнил, что она еще школьница и отогнал от себя наваждение. Но наваждение настигло – и уже давно – девочку Аню. А женщина, если она что-то вбила себе в голову, редко отступает от намеченной цели. Валера был уже на мушке, а нежный пальчик Ани – на спусковом крючке. Произошла сцена соблазнения и лишения невинности. Причем классические каноны соблазнения были нарушены с точностью до наоборот.

Однажды Анна пришла в номер нижегородской гостиницы, в котором остановился Валерий. Это было утро, и Валера открыл дверь на стук, решив, что пришла горничная. На пороге стояла Анька в короткой юбке и прозрачной кофте, которая демонстрировала все ее прелести. Босоножки на каблуке завершали наряд соблазнительницы. На Купчине же были надеты какие-то необязательные одежки, которые не греют, а не мешают спать. Он пригласил ее в комнату и пытался не смотреть туда, куда смотреть как раз хотелось.

Анька начала планомерно осаждать редуты Валерия. Поначалу он сопротивлялся, но она была настойчива и что-то говорила о том, что важно сделать это в первый раз именно с любимым и опытным мужчиной. И что она всю ответственность берет на себя. Валера говорил про чувство долга и про маму Ани, с которой у них совместный бизнес. Но все его аргументы убивала его легкомысленная одежда, которая, как он ни старался, не могла прикрыть его желания. И это было главным доводом девушки. И она его дожала… Пылкое объятие Аниных рук, и Валера бежал, позорно бросая на поле боя тяжелые и легкие орудия, конницу и пехоту…

– Я так об этом мечтала, – сказала Анька, когда они, отдышавшись, осмысливали произошедшее. Валера чувствовал, что над ним «надругались», но это ему понравилось.

И закрутилось… Девушка решила поступать в московский вуз, и он вызвался быть финансовым гарантом ее обучения. Анька, еще соблазняя его, говорила, что в своем будущем, она Валеру не видит. Дескать, он для нее наставник, учитель, гуру, в общем, старший товарищ. И с первого дня Валера был посвящен во все любовные переживания своей нимфетки. Они продолжали интенсивно встречаться в Москве на «Соколе», в его съемной квартире. Молодая оказалась способной ученицей и вот уже сама дирижировала процессом, удерживая Купчина от нетерпеливых телодвижений.

Однажды Анька сказала, что маменька знает об их отношениях и совсем не отговаривает дочь. У нее, похоже, тоже когда-то был опытный наставник, и в этом она, Лариска, значит, не видит ничего плохого. А папенька, тот и вовсе сказал, что, проходя «курс молодого бойца» с Валерой, она не научится ничему плохому, во всяком случае, на наркоту он ее не подсадит.

Валера все это принял к сведению, и у него выросли крылья. А самое главное, что Анька не хотела за него замуж. Он расслабился и не заметил, как влюбился. И вот уже Анька ревниво выслушивает звонки по его телефону, и он скрывает… Да чего там, всех баб из его записной книжки, Нюта, как он ее, особенно во время этого дела, величал, выжила и стала рулить им с девичьей жестокостью. Она уже не просила, а требовала и иногда уступала.

Но Анька была похотлива, и это спасало Валеру, потому что он уже не мог отказаться от сладкого. Но это же качество сводило его с ума. Он в пятьдесят три почувствовал, что такое огонь ревности. Он еще не опустился до того, чтобы влезать в ее почту, но фантазия рисовала ох какие картинки. А ей это было и надо. Нюта, Анька, девочка его, питалась энергией, выделяемой Купчиным во время сеанса очередного приступа ревности. Она не читала, к счастью, «Отелло» и потому не знала, что бывает с девочками, если они не помолились перед сном. Зато Аня посмотрела «Лолиту» по телевизору и была вооружена самыми современными знаниями. Она на голубом глазу злила его, рассказывая о женихах, якобы для того, чтобы получить квалифицированный совет. И лишь доведя его до крайней точки, вдруг меняла интонацию и, целуя, говорила:

– Мой Гумберт, как я тебя люблю, какой же ты маленький, мой старикашка.

А еще Валера «учился» с ней в институте, осваивая высоты бухучета. Иногда она капризничала и говорила, что эта наука ей не дается никак.

– Реши вопросы, милый, – ворковала она.

– Ты меня отправляешь в свой институт, как на заказное убийство.

– На заказное, на заказное, – шептала она, змеей проникая в его брюки.

И он шел в институт и решал пресловутые вопросы. Это было нетрудно, так как существовали жесткие расценки, и если к делу относиться с юмором, то особых моральных потерь можно избежать.

Валера не был скуп и тратил приличную сумму из своего бюджета на капризы и подарки для милой. Но это была цена любви, его любви, как он считал, может быть, последней в жизни.

Он ей часто пел, и Нюте откровенно нравились песни, которые он придумывал. Она его торопила с записью, повторяя, что ей хочется быть девушкой поп-идола. Несколько песен он написал для нее, и она твердила, что этот альбом будет только ее.