Текст книги "Духовник царской семьи. Архиепископ Феофан Полтавский, Новый Затворник (1873–1940)"

Вячеслав Марченко, Ричард (Фома) Бэттс
Духовник царской семьи. Архиепископ Феофан Полтавский, Новый Затворник (1873–1940)

Это издание выходит в год семидесятилетия со дня блаженной кончины архиепископа Феофана Нового Затворника.

Первое издание вышло в 1994 году по благословению митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна (Снычева)

Жизнеописание архиепископа Феофана Полтавского (Быстрова)

Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня.

(Мф. 5, 11)

Будь верен до смерти,

и дам тебе венец жизни.

(Апок. 2, 10)

Предисловие к первому изданию. Архиепископ Феофан Полтавский – защитник Православия

У великого Святителя и духовного писателя Феофана Затворника было много читателей, желавших жить по-христиански, следуя его учению. Но немного было истинных последователей, на которых в полноте отразилась восприимчивость к стяжанию Духа Святого.

Одним из редких восприемников подлинного наследил явился скромный носитель его имени ~ Феофан (Быстров), архиепископ Полтавский, впоследствии Болгарский, скончавшийся затворником в пещерах Франции. Его духовный облик во многом напоминает его соименника ~ великого затворника Феофана Вышенского († 1894), и хотя исторические вихри унесли его за пределы России, тем не менее место его в русской агиографии XX века заметно и значимо. Враги архиепископа Феофана Нового Затворника старались уничтожить память о нем, но светильник Божий даже под спудом будет сиять благодатью Божией; такого великого подвижника нельзя скрыть, и память о нем с каждым годом только крепнет.

Значение архиепископа Феофана Полтавского, бывшего духовником Царской Семьи, одного из величайших богословов своего времени и смиренного представителя распятой Святой Руси, заключается прежде всего в стоянии за чистоту Православия. Несмотря на соблазны нашего века, невзирая на исторические перемены психологии русских людей, владыка Феофан с каждым годом вырастает в нашей памяти как подлинный Отец Церкви.

Архиепископ Феофан (Быстров)

Богословские труды архиепископа Феофана недостаточно изучены и лежат под спудом. Его вклад в сокровищницу православной патристики до сих пор был известен только в

двух областях: во-первых, ~ защита Креста Господня, то есть православного учения о догмате Искупления, от новшества митрополита Антония (Храповицкого); и, во-вторых, ~ его критика софианства отца Сергия Булгакова. Если истории суждено еще продлиться, духовный облик архиепископа Феофана Полтавского будет вселенски прославлен. Если же конец мира не за горами, то учение владыки Феофана явится поддержкой для претерпевания грядущих испытаний.

Биография владыки Феофана была составлена на основании записей его четырех учеников и келейников: архиепископов Аверкия Сиракузского († 1976) и Иоасафа Канадского († 1955) и младших келейников – Севрюгина и Чернова (ныне здравствующего схимонаха Епифания). По нашему настоянию архиепископ Аверкий составил и опубликовал жизнеописание, а также письма, писанные Владыкой большею частию ему самому. Чернов начертал для нас большой труд, но включил туда много стороннего, прямо не относящегося к основной цели ~ показать общий облик праведника, исповедника истинного Православия. Но главной «виновницей» появления в свет этих записей является духовная дочь владыки Феофана еще по России Елена Юрьевна Концевич, племянница другого почитателя святителя Феофана, знаменитого церковного писателя Сергея Александровича Нилуса. Она твердо верила в святость Нового Затворника, ездила к нему во Францию и взяла с нас слово издать книгу о нем и о его защите чистоты православного учения.

Архиепископ Сиракузский Аверкий (Таушев)

Архиепископ Канадский Иоасаф (Скородумов)

Для пробуждающейся Святой Руси духовное значение владыки Феофана является поддержкой в апостольском стоянии в Истине, без чего нельзя побороть антихристова духа нашего времени.

С благословения ныне здравствующего святителя Иоанна, митрополита Санкт-Петербургского, печатается этот скромный труд Братства преподобного Германа Аляскинского.

Издатели выражают надежду, что книга послужит толчком к опубликованию в будущем неизданных сочинений владыки Феофана. Тщательное изучение хотя бы его замечательного труда «Русское Добротолюбие» даст духовную силу молодым подвижникам.

Книга появляется при явной таинственной помощи самого Владыки… Как же радуется он ныне на небесах, когда в год столетия (1894–1994) со смерти его духовного учителя, святителя Феофана Затворника Вышенского, чествуемого во всем православном мире, выходит на свет Божий и его вклад в духовную сокровищницу, откуда духовные бедняки смогут черпать себе богатство святоотеческой мудрости, дабы безбедно прожить свой век и богачами явиться на Суд Божий.

Схимонах Епифаний (Чернов)

Радуются ныне и вышеупомянутые друзья архиепископа Феофана Нового Затворника, ибо они также вложили посильные труды в дело собирания былой славы Святой Руси. Это достояние ныне с помощью Божией передается новому поколению, дабы юноши наши, глядя на дивные образы обоих святителей Феофанов, с новой силой сеяли святое и доброе, оставленное нам великими подвижниками.

Да поможет всещедрый Господь Бог наш Иисус Христос всем нам духовно окрепнуть и продолжить святое дело укрепления рода христианского.

Игумен Герман с братией.

Мая 7/20 1994 года;

явление Креста Господня

в Иерусалиме в 351 году

Предисловие ко второму изданию

Возлюбленные о Христе читатели! Вы держите в руках неоценимое сокровище ~ свидетельство об избраннике Божием, великом светильнике Вселенской Православной Церкви архиепископе Феофане. Это второе издание книги «Духовник Царской Семьи. Архиепископ Феофан Полтавский, Новый Затворник».

Обложка 2-го издания

Такова была воля Божия, что несколько десятилетий имя Владыки оставалось неизвестным большинству верных, но авторы этой книги знали предсказание одного раба Христова, духовными советами которого пользовался при жизни и сам архиепископ Феофан, ~ о судьбах России и об исключительном положении, которое займет в свое время владыка Феофан в Церкви земной, когда станет одним из любимых и чтимых русских святых вселенского значения. Владыка Феофан исповеднически и мученически боролся за Веру Православную, его сподобил Господь места в Царствии Своем Небесном, ему предначертал Он быть в будущей воскрешенной России, в России, искупившей свои страшные грехи XX века.

При удивительных, чудесных обстоятельствах, при явной помощи свыше, совершенно неожиданно был обретен архив Владыки, считавшийся навсегда потерянным. И дал Многомилостивый Господь сокровище это нам. «Господи!кто поверил слышанному от нас, и кому открылась мышца Господня?» (Пс. 53, 1) ~ со скорбью восклицает святой пророк. Но имеем мы пророчество упомянутого нами подвижника, что владыка Феофан, ушедший в вечность, будет действовать в России и по смерти своей.

Ричард (Фома) Бэттс,

Вячеслав Марченко.

1996 год

Предисловие к настоящему изданию

Праведники всегда гонимы при жизни; великие праведники часто бывают гонимы и посмертно ~ пока живы их гонители и пока память о них мешает богоборцам.

Самой большой клевете мира подверглась и подвергается святая Царская Семья Императора Николая II. Много лжи и неприятия досталось и людям, ее окружавшим. Мир, во зле лежащий, не желает знать доброе, боится света. Архиепископ Феофан, духовник святого царя Николая и его святой Семьи, был подлинным подвижником, он стал одним из новых славных угодников Христовых; претерпел гонения при жизни, но и поныне не принят даже всеми православными – теми из них, что более всего озабочены устройством внешнего благополучия.

Пример жизни Владыки ясно показывает, как тесен путь, ведущий ко спасению, и вдохновляет шествовать по этому пути сильные души.

Когда в девяностые годы мне попали в руки рукописи владыки Феофана – через моего духовного собрата Фому (православного американца Ричарда Бэттса) от отца Германа (Подмошенского), я не сразу понял, какое это сокровище. Но прошли месяцы совместного с Фомой труда по составлению жизнеописания, пришло понимание важности попавшего к нам – не по достоинству нашему – материала, и возникло опасение. Опасение, что книга не будет принята ни внешними людьми, ни многими церковными. Но Господь, чудом сохранивший рукописи Своего избранника и воспоминания о нем, указал нам и Своего угодника, который мог бы благословить этот труд: нам стало известно, что митрополит Санкт-Петербургский Иоанн (Снычев) является почитателем владыки Феофана, что он даже желал того, чтобы могила подвижника была перенесена из Франции в Россию.

И вот мы отправили рукопись в Петербург.

…Прошли недели.

В это время игумен Свято-Германовской пустыни в Платине в Северной Калифорнии (США) отец Герман (Подмошенский) был по делам в России.

Митрополит Иоанн (Снычев)

Батюшка попросил меня связать его по телефону с митрополитом Иоанном. Тогда мне довелось впервые говорить с Владыкой. Владыка Иоанн сразу же пригласил нас к себе в гости, и мне довелось побывать у него вместе с отцом Германом. Единственный раз в жизни удостоился я видеть этого подвижника и общаться с ним.

Не буду рассказывать о подробностях, о главной цели нашего визита п том говорили владыка Иоанн и отец Герман. Меня же больше интересовало мнение Владыки о нашей рукописи. И вот я, улучив момент, с волнением спросил о ней. Владыка ответил, что к нему приходит так много рукописей, большой стол завален весь до потолка, что он физически не может прочитать и малую часть присылаемого. Он попросил не обижаться, но при этом спросил, что за рукопись. Когда я ответил, что о владыке Феофане (Быстрове), владыка Иоанн, весь переменившись, сказал: «Как же, я прочитал, и очень внимательно!» На мою просьбу написать предисловие к будущей книге он ответил, что сам до прочтения знал намного меньше, что добавить ему нечего. На просьбу о благословении на издание тут же преподал его и на мой уточняющий вопрос: «Значит, мы можем написать: Благословение Высокопреосвященнейшего Иоанна, митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского?» – он ответил: «Если вы сделаете это, я буду счастлив».

Вячеслав Марченко

Введение. Детство

Немощное человеческое слово не в силах достойно рассказать о высокой жизни Владыки. Господь в наше лютое время явил в нем великого светильника Церкви, Иерарха высокой духовной жизни, подвижника, вся жизнь которого была непрестанной молитвой о страждущей под игом богоборчества Российской стране.

Как ученый-богослов и иерарх, постоянно свидетельствовавший, что «верным выражением учения Православной Церкви является учение, выраженное в творениях Святых Отцов Церкви», Святитель Христов неколебимо стоял на страже чистоты Православия и вынужден был выступить против новоявленных отступлений от догматического учения Церкви Христовой.

И естественно, он, тихий и незаметный, нажил этим себе много недругов и клеветников.

Архиепископ Феофан, духовник Царской Семьи, хранил к Государю, Государыне и их августейшим Детям в течение всей своей жизни высокое и трогательное благоговение и христианскую любовь как к Помазанникам Божиим, подлинным носителям христианского духа, принявшим великие страдания во Христе и мученический венец от Господа.

Будущий архиепископ Феофан родился в селе Подмошье Новгородской губернии, в многодетной семье сельского священника Димитрия Быстрова и матушки Марии (в девичестве Разумовской), все богатство которой составляло благочестие родителей. Младенец появился на свет в самый последний день 1873 года (ст. ст.) и был наречен именем ближайшего святого, Василия Великого, одного из трех великих вселенских учителей и святителей.

В раннем детстве, когда Василию было три или четыре года, видел он удивительный, пророческий сон, ниспосланный свыше. Своим детским языком он пересказал его родителям, не понимая, что бы мог он означать. Он видел себя во сне уже «большим», в архиерейском облачении и в «золотой шапке». И стоял он в алтаре на Горнем месте во время Божественной литургии, и священник, его родной отец, кадил ему как архиерею.

Интересно, что сон сбылся до той подробности, что родной отец, вызванный Святейшим Синодом на хиротонию сына, принял участие в богослужении и действительно кадил ему, стоявшему на Горнем месте.

Малютка Вася, по воспоминаниям родителей, любил молиться с самого раннего детства. Он не умел еще читать, не знал на память молитв… Но опускался ребенок на коленки перед святыми иконами, благоговея пред величием Божиим, и лепетал воздыханиями неизреченными (Рим. 8, 26):

– Господи, Господи, Ты – такой большой, а я – такой маленький!..

И слышалась в той дивной, удивительной молитве малютки – немудрой словами, но мудрой смыслом – будущая непрестанная молитва Иисусова нового подвижника. И совершились на нем слова Евангельские: из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу (Мф. 21, 16).

Об этой молитве, бывшей в те годы дыханием души ребенка, сам Владыка в последние годы земной жизни говорил одному из келейников: «Ведь все это так умилительно… Да, Господь подает каждому молящемуся соответствующую степень молитвы (см.: 1 Цар. 2, 9 – слав, текст)… А вдуматься-то во внутренний смысл тех детских, беспомощных слов, как хороши они: “Господи, сжалься надо мною и помоги мне, бесконечно слабому, беспомощному и бедствующему Твоему созданию… Сжалься надо мною, Господи!”»

Отрок Василий жил тихой, незаметной внутренней жизнью. Он был сосредоточен, собран, но при этом светел и радостен. Молитвенное настроение удерживало его

от детских шалостей и излишнего пристрастия к играм. Еще в детстве Василий вкусил, яко благ Господь (Пс. 33, 9), вкусил от дара молитвы, и молитва сделалась наставником его на всю жизнь. Она научила его бережному отношению к миру душевному, потому что в душе своей он ощутил голос нелицемерного, непререкаемого Судии, Который ясно извещал его, что хорошо, что плохо. Как только пресекалось молитвенное настроение и нарушался мир душевный, Василий понимал, что что-то неладно. Тогда он принимался проверять себя и искать причину случившегося: то ли слово какое неуместное было сказано, то ли совершен поступок, не угодный Богу.

И найдя в душе недолжное, повергался в покаянии пред Богом, умоляя Его о прощении, пока совесть не успокаивалась и пока внутренний судия не переставал обличать его, извещая, что грех Богом прощен и мир душевный восстановлен.

Так сердечная молитва и внутренний душевный мир стали неизменными руководителями его в его духовной жизни. Внутренний наставник этот всегда указывал ему его жизненный путь.

Ранние годы Святителя

Любя Господа Бога всеми силами своей чистой души, юный Василий любил и сотворенную Им природу, особенно – не тронутую человеческой рукою суровую природу Севера, среди которой вырос. Он ясно видел в ней Невидимого Бога: Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество (Рим. 1, 20). В ту пору она сохранялась еще в своей первозданной, девственной красоте. Все люди этого края были земледельцами. Но земля-кормилица скудна, глина да болота, малоплодородна. Поэтому люди здесь жили небогато, даже в нужде. Лето здесь короткое, а зима долгая. Кругом все леса да топкие места со стоячей водою. В лесах много грибов и ягод: голубика, морошка. Много птиц. И над всем этим – необъятное живое небо. Народ кругом степенный, богомольный, смиренный. И мальчик Василий вдыхал этот благодатный воздух. Сын священника, тихий и прилежный, всегда был на виду.

Пришло время, он поступил в школу. В учении Господь даровал ему исключительные способности. Они проявились позже и в приходском училище, и, еще в большей степени, в Духовной семинарии и Духовной академии.

По бедности и многодетности родителей их младший сын Василий рано покинул свой дом. Он был определен в начальное Духовное училище при Александро-Невской Лавре на казенный счет. Мальчик рос худым и физически слабым, но учился очень хорошо: был первым учеником. Но сам он тогда уже понимал, что успехи его зависели не от него, они – дар Божий. Закончив училище, Василий поступил в Духовную семинарию.

О своей учебе владыка Архиепископ позже рассказывал своим келейникам: «В Духовной семинарии учиться мне было очень легко. Мне было достаточно прочесть одну страницу, и я мог пересказать ее почти слово в слово. А в классах я был по росту самым маленьким и по летам самым молодым».

Санкт-Петербургская Духовная академия и семинария

Видя его необыкновенные способности, его быстро переводили в старшие классы, так что семинарию он закончил на три года раньше тех, с кем поступал в первый класс. Но будущий Архиепископ, осознавая во всем этом великую духовную опасность, дабы не возомнить о себе и не впасть в пагубную прелесть, молился об уменьшении своих способностей к наукам. Он рассуждал так: «Все хвалили меня, восторгались. И я легко мог возгордиться и возомнить о себе невесть что. Но Ангел Хранитель предостерег меня, и я понял, какая пропасть передо мною зияла». Мы не знаем, была ли услышана его молитва, но само по себе это духовное состояние, моление об отнятии дара Божия, – редчайшее явление в духовной жизни, свидетельствующее о зрелом духовном рассуждении юноши.

Василий окончил блестяще курс среднего духовно-учебного заведения, и ему предстояло держать экзамены в высшее учебное заведение, в Санкт-Петербургскую Духовную академию. Было ему тогда неполных семнадцать лет.

Студенческие годы

Поминайте наставников ваших (Евр. 13, 7)

Профессор В.В. Болотов. Процессоры А.П. Лопухин и H.H. Глубоковский. Святой праведный Иоанн Кронштадтский

Самый молодой из абитуриентов, совсем еще мальчик, Василий хорошо был подготовлен к экзаменам. Боялся лишь письменного по философии у известного профессора М.И. Каринского, тем более что философия не входила в семинарскую программу. Готовясь к нему, он молился святому мученику Иустину Философу и святым великим вселенским учителям и святителям Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоустому, молился о просвещении ума, о подании верной и легкой мысли.

И вот настал день испытания. Профессор М.И. Каринский вошел, поздоровался и, повернувшись к доске, написал тему сочинения: «Значение личного опыта для выработки мировоззрения». И возблагодарил Бога юный Василий за тему близкую и понятную. По молитвам святых Господь подал мысль действительно легкую. Работа, на которую отводилось четыре часа, была закончена через полчаса и составляла всего одну страницу. Абитуриент Быстров поднялся и спросил разрешения подать работу. Господин профессор был видимо удивлен. Посмотрев на часы, он с некоторым недоумением сказал:

– Ну, хорошо… Подайте.

Профессор Каринский Михаил Иванович

Похоже, что ему подумалось тогда, что самый молодой из абитуриентов просто не понял темы: он несколько колебался, когда принимал лист с сочинением. Попросив Василия немного подождать, экзаменатор начал читать. Во время чтения несколько раз отрывался, внимательно глядя на автора сочинения. Когда дочитал, сказал:

– Благодарю, благодарю Вас!.. Вы можете быть свободны.

Самый трудный экзамен прошел так быстро и удивительно легко! И имя Василия Быстрова оказалось в списке студентов первым по результатам всех экзаменов. (Надо заметить, что этот «экспромт» молодого студента профессор Каринский помнил и много лет спустя, когда архимандрит Феофан уже был инспектором Санкт-Петербургской духовной академии.)

Студент Василий Димитриевич Быстров, пройдя все четыре академических года первым, в возрасте двадцати одного года окончил свое духовное образование. По решению академического совета он был оставлен при академии для научной деятельности в качестве профессорского стипендиата.

Впоследствии он очень тепло отзывался об академии: об условиях, в которых жили и учились студенты, о возможности научной работы.

Санкт-Петербургская Духовная академия и семинария

Профессоры работали добросовестно и даже талантливо. Среди них блистал драгоценный самородок – профессор древней истории Церкви Василий Васильевич Болотов (1854–1900). Василий Васильевич владел очень многими языками, не только новыми, но и древними, и притом изучил их самостоятельно и в кратчайший срок. Он знал греческий, латинский, древнееврейский, сирский и ассиро-вавилонские клинописи, арабский, абиссинский (богослужебный – геез и разговорный – ахмарский), коптский (и древнеегипетские иероглифы), армянский, персидский (клинопись, зенд и новоперсидский), санскрит, немецкий, французский, английский, итальянский, голландский, датско-норвежский, португальский, готский, кельтский, турецкий, финский, мадьярский. Все эти языки Василий Васильевич использовал для своих научных изысканий.

Профессор Болотов Василий Васильевич

Он всех удивлял и поражал своими знаниями, ничего общего не имевшими с его профессорской специальностью, как, например, в высшей математике или в астрономии. Что касается своей специальности, то масштаб его знаний можно понять из следующего примера.

Один путешественник, посетивший с научной целью древнейшую христианскую страну Абиссинию, по возвращении в Россию хотел поделиться своими впечатлениями и научными сведениями с профессором Болотовым. Профессор, как глубоко религиозный и церковный человек, регулярно бывал на богослужениях в храме. Об этом узнал путешественник и поджидал его в воскресный день у храма. Когда профессор вышел, востоковед представился ему и сообщил, что он недавно прибыл из путешествия, и начал ему рассказывать о том, что видел. Но оказалось, что профессор знает обо всем этом несравнимо больше, чем сам путешественник. Он знал, где и какие памятники находятся, памятники археологические на камнях, пергаменте, папирусе и прочие писчие материалы древности. Профессор знал обо всех сведениях, которые они сообщали, даже в дохристианское время. Он знал самые языки, на которых сделаны надписи, языки давно исчезнувшие, и многие из этих надписей он цитировал по памяти.

Профессор сам говорил обо всем том, на что путешественник смотрел как бы слепыми глазами и не видел, что эти немые свидетели сообщали из далекой древности, потому что не знал тех языков, на которых эти надписи сделаны. Профессор все говорил и говорил, не умолкая, как бы читая по книге. Сам путешественник признавался позже владыке Феофану: «Я просто онемел от удивления и очарования. Ведь профессор Болотов никогда не бывал в Абиссинии, а знал в таких археологических подробностях все тамошние памятники. Подумайте только о том, что он цитировал мне многие надписи и сопровождал все это такими историческими пояснениями, что далекая, отстоящая от нас на тысячи лет картина событий оживала с поразительною реальностью, как бы в пересказе очевидца… Я быстро превратился только в благодарного и восторженного слушателя. Мне было страшно неудобно, что я такому человеку хотел рассказывать что-то новое, чего он не знал. Профессор Болотов оказался как бы жителем тех мест и тех далеких времен, а я пытался ему сообщить что-то новое об Абиссинии из моих мимолетных скудных впечатлений. Он знал все в таких мельчайших подробностях, о которых я и понятия не имел… Мне пришлось во всем откровенно признаться профессору и просить его извинить меня».

Профессор Василий Васильевич Болотов происходил из простонародья. Он был сыном сельского псаломщика, родился 1 января 1854 года. С детских лет проявил недюжинные способности в учении и этим обратил на себя всеобщее внимание. Так, он окончил с отличием духовное училище и семинарию. Будучи учеником семинарии, он настолько хорошо знал древнегреческий язык, что составил канон на этом языке святому Василию Великому, имя которого носил. Случайно попавшая ему в руки грамматика абиссинского языка, выданная ему по ошибке вместо еврейской грамматики, привела к тому, что он изучил абиссинский язык. По отзывам учителей семинарии, Василий Болотов занимал в классе место «выше первого», и настолько выше первого, что надо было пропустить за ним сорок номеров, чтобы поставить следующего ученика («Светлой памяти профессора В.В. Болотова». В. Преображенский. Рига, 1928, с. 1).

Поступив в Санкт-Петербургскую Духовную академию, он также сразу привлек к себе особое внимание Совета профессоров академии. Когда профессор по кафедре древней истории Церкви скончался, то Совет академии вынес решение не занимать освободившуюся кафедру до окончания курса студентом В.В. Болотовым, – настолько этот студент высоко поставил себя в научном отношении. Решение это было вынесено в 1878 году, а в 1879 году, всего лишь через несколько месяцев после окончания курса, он блестяще защитил магистерскую диссертацию по древней истории Церкви и занял профессорскую кафедру Тема защиты была: «Учение Оригена о Святой Троице». Эта тема требовала многосторонних и глубоких познаний как в богословии, так и в философии. Рецензент, профессор И.Е. Троицкий, отзывался об этом сочинении как о заслуживающем трех докторских степеней («Светлой памяти профессора В.В. Болотова,» с. 2). За многочисленные последующие труды в этой области он был удостоен научной степени доктора церковной истории.

При его знании многих языков, он был членом различных комиссий: по вопросу о старокатоликах, о присоединении халдеев-сирийцев к Православию и проч. Наконец, он был членом государственной Астрономической комиссии. Перед этой Комиссией ставился вопрос о возможностях реформы календаря. Но когда профессор Болотов прочел свой доклад, с привлечением массы научного материала – астрономического, математического, археологического, коснулся и древних календарей, вавилонского и других, – Комиссия вынесла решение, что вопрос о реформе календаря научно необоснован.

Все это и многое другое говорил о Василии Васильевиче Болотове архиепископ Феофан.

Этот одаренный профессор с особым теплом относился к юному студенту Василию Димитриевичу Быстрову. Так, однажды во время экзаменационной сессии профессор Болотов вошел в аудиторию, в которой шел экзамен по одному из важных предметов академического курса. Но в экзаменационной комиссии профессор не участвовал. В то время как студенты томительно ожидали своей очереди, чтобы сдать экзамен, Василий Васильевич неожиданно сел рядом со студентом В.Д. Быстровым. Вполне естественно, студент был смущен этим. Но профессор своим простым и подчеркнуто дружественным отношением к студенту преодолел это смущение и не как профессор, а как товарищ начал расспрашивать Василия Димитриевича:

– Наверное, устали? Я ведь по себе знаю, что экзаменационная сессия очень утомляет, отнимает много сил. Но Вы же, как всегда, подготовились?

– Да, я усиленно работал. Но знаю ли я предмет, об этом я не могу судить, об этом скажет уж экзаменационная комиссия.

– Не сомневаюсь в Вашей подготовке. Но это ожидание отнимает много сил.

«И как-то незаметно профессор начал интересоваться моей подготовкой к экзамену, – вспоминал позже Владыка. – Однако его вопросы не были по форме вопросами профессора к студенту. Нет, по тону это были вопросы из беседы двух студентов, но разных курсов, старшего и младшего. Он спрашивал, но как бы желая убедить меня в моем знании. Профессор ни разу не показал своего превосходства в знаниях. С его стороны это был вполне коллегиальный, дружественный и даже дружеский разговор. Однако эта беседа затронула круг вопросов несравнимо шире академического курса.

– Прекрасно, прекрасно… Будьте спокойны. Успех обеспечен!

После этих слов профессор вдруг встал и, обращаясь к комиссии, сказал:

– Студент Василий Димитриевич Быстров сдал экзамен по предмету на «отлично»!

Но я не мог знать, что эта столь необычная дружеская беседа окажется экзаменом. По-видимому, профессор, дабы подчеркнуть свое доброе, сердечное ко мне отношение и в то же время чтобы освободить меня от волнений, предварительно договорился с комиссией, что произведет экзамен частным порядком. Поэтому председатель комиссии, обращаясь ко мне, во всеуслышание заявил:

– Итак, экзамен Вами, как Вы слышали, уже сдан. Вы можете быть свободны!

Профессор Болотов, обращаясь ко мне, тихо сказал:

– Итак, мы свободны. Мы можем уйти! Идемте!

Всем происшедшим я был поражен и, конечно, глубоко признателен профессору В.В. Болотову… Но слава и хвала принадлежат Господу».

Профессор благоволил к юному студенту, видя в нем не только соратника. Много общего было у профессора со студентом. Оба они выходцы из села, из простонародья. Первый – сын сельского псаломщика, второй – сын сельского священника. Оба, несомненно, вымолены молитвами родителей. Оба знали нужду по личному опыту. Оба проявили незаурядные способности. Оба с блестящими успехами прошли учение в духовном училище и в семинарии. После этого так же блестяще закончили высшее образование в одной и той же Санкт-Петербургской Духовной академии. И один и другой отобраны и оставлены академическим Советом в качестве профессорских стипендиатов и магистрантов. И тот и другой в год окончания курса начали преподавать в академии. Болотов в качестве профессора в возрасте двадцати пяти лет, а Быстров в возрасте двадцати одного года в качестве доцента. Оба носили одно и то же имя – святого Василия Великого, усердно молились ему, и он был их покровителем и руководителем. Все это, безусловно, сближало их и роднило.

К глубочайшему сожалению, профессор Василий Васильевич Болотов, ведший строгий, аскетический образ жизни, скончался совсем молодым, сорока шести лет. Глава Российского государства Государь Император Николай II выразил от своего лица и от лица всей Августейшей Семьи глубочайшее соболезнование по поводу смерти его, назвав профессора доктора Василия Васильевича Болотова «несравнимым».

Господь послал ему праведную кончину. За три часа до смерти он произнес следующие знаменательные слова:

– Как прекрасны предсмертные минуты!

Спустя час он сказал:

– Я умираю!

Он продолжал сохранять обычное свое жизнерадостное состояние и не переставал произносить отдельные слова, хотя с трудом:

– Иду ко Христу… Христос идет…

За четверть часа до кончины он перестал говорить, сложил руки на груди и, закрыв глаза, как будто уснул.

За десять минут до смерти вошел священник и, коленопреклоненный, с больничным персоналом прочел отходную молитву. Кончина случилась во время Всенощного бдения под Великий Четверг, 5 апреля 1900 года.

Зная пророчества святых о наступлении в скором будущем грозных событий, он при жизни повторял:

– Нет, я не жилец XX века! Вечная память!

Из других профессоров выделялся профессор Александр Павлович Лопухин (род. в 1852 году). Он известен своими миссионерскими трудами в Северной Америке. В академии он занимал в разное время различные кафедры и выпустил много научных трудов, начиная с апологетики и кончая толкованием Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Профессор А.П. Лопухин очень хотел оставить владыку Феофана, в ту пору иеромонаха, а затем архимандрита и доцента по кафедре Библейской истории, занимаемой им самим, продолжателем своего дела и завещал ему посмертно свою многотысячную библиотеку. Но Господь судил иное.