Текст книги "Духовник царской семьи. Архиепископ Феофан Полтавский, Новый Затворник (1873–1940)"

Профессор Лопухин Александр Павлович

Из более молодых профессоров Владыка вспоминал позже имя заслуженного профессора (это был официальный титул) и доктора по кафедре Святого Писания Нового Завета Николая Никаноровича Глубоковского (1867 – конец 1930-х). Профессор этот был человеком феноменальной памяти. Он знал все Писание Нового Завета на языке подлинника, на греческом языке и на церковнославянском и русском языках.

Заслуженный профессор Глубоковский Николай Никанорович

Среди наставников и преподавателей академии необходимо упомянуть и имя святого праведного Иоанна Кронштадтского.

Отец Иоанн формально не являлся профессором Духовной академии, но по существу он honoris causa доктор и профессор этой Духовной академии, поскольку учился в ней, и окончил ее, и трудами своего слова, своей «Жизнью во Христе» далеко превзошел всякие знания. Владыка Феофан говорил об этом неоднократно. Он лично знал святого праведного Иоанна, они даже совершали совместно Божественную литургию.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский

Однажды произошел очень памятный для владыки Феофана случай, свидетельствующий о дивном даре прозорливости батюшки Иоанна. Владыка рассказывал, что в ту пору он был инспектором академии. Он готовился назавтра совершить Литургию в одном из храмов столицы, где был престольный праздник. Но случилась у него срочная, неотложная работа: представить письменный доклад Митрополиту. Он рассказывал: «С вечера и всю ночь я писал экстренный доклад, и по этой причине мне не пришлось отдыхать. Когда я окончил свою работу, было уже утро, надо было ехать в храм. А там, среди прочего духовенства, сослужил со мной и отец Иоанн. Обедня кончалась, священнослужители в алтаре приобщились.

В удобный момент, во время запричастного, отец Иоанн подошел ко мне и поздравил с принятием Святых Таин.

А потом особенно внимательно посмотрел на меня и, покачав головою, сказал: “Ох, как трудно всю ночь писать, а потом, совсем не отдохнувши, ехать прямо в храм и совершать Божественную литургию… Помоги, помоги Вам Господь и укрепи!” Можете себе представить, как отрадно было слышать от такого человека такие слова. Я вдруг почувствовал, что вся моя усталость моментально исчезла при этих словах… Да, великий был праведник отец Иоанн Кронштадтский!»

Помолчав немного, Владыка продолжал: «А как много было людей, слепых и глухих, не принимавших отца Иоанна и очень грубо относившихся к нему. И даже среди священников были такие. Так, например, как-то прибыл отец Иоанн на престольный праздник в один из храмов Петербурга. А настоятель храма, увидев его, начал кричать на него:

– Кто тебя приглашал сюда? Что ты явился? Я тебя не приглашал. Ишь ты, какой “святой”. Знаем мы таких святых!

Отец Иоанн смутился и говорит:

– Успокойтесь, батюшка, я сейчас уеду…

А тот кричит на него:

– Ишь ты, какой “чудотворец”. Убирайся отсюда! Я тебя не приглашал…

Отец Иоанн кротко и смиренно попросил прощения и покинул храм…

А был и иной случай в кронштадтском Андреевском соборе, где отец Иоанн был настоятелем. Здесь один из прислужников начал возмущаться:

– Что ты всем раздаешь деньги, а мне, я тебе служу, ты никогда ничего не дал. Что это такое?

Батюшка смутился, молчит и, видимо, внутренне молится. А тот продолжает возмущаться и ругать его, не стесняясь в выражениях.

Случившийся здесь псаломщик вступился за батюшку:

– Ты что, на самом деле, в своем ли ты уме?! Да разве так можно?! Стыдно и страшно подумать о том, что ты говоришь батюшке.

И, перебирая заслуги отца Иоанна, он упомянул между прочим, что ведь он – отец настоятель.

– А ведь верно, ведь я же – настоятель. Разве можно с настоятелем так разговаривать?! Нет, нет, нет… Нельзя, нельзя…

Архимандрит Феофан (Быстров)

Сказав это, отец Иоанн повернулся и ушел».

Владыка Феофан заметил: «Какое смирение у отца Иоанна! Ни дара прозрений, ни дара исцелений, ни чудотворений – ничего из этого он себе не приписал.

А только, что настоятелю так нельзя говорить!»

Несмотря на то что отец Иоанн окончил академию на много лет раньше владыки Феофана, в стенах академии сохранилась студенческая память о студенте Иоанне Ильиче Сергиеве. Будущий светоч Кронштадтский и Всероссийский имел обыкновение в свободное от лекций время уединяться в пустой аудитории. Читая святителя Иоанна Златоуста, будущий великий церковный пастырь молитвенно радовался о великом Святителе, восторгаясь душевно от прочитанного. Владыка Феофан всегда отмечал, говоря об отце Иоанне Кронштадтском, присущую ему непосредственность, свидетельствовавшую о его сильной вере, чистоте и девственности его души. Батюшка Иоанн всегда был чистым и непосредственным, как дитя.

Владыка Архиепископ, будучи еще архимандритом и инспектором Санкт-Петербургской Духовной академии, принял участие в похоронах великого пастыря в 1908 году.

Пастырь и учитель. Духовник Царской Семьи

В 1896 году Василий Димитриевич назначен доцентом Санкт-Петербургской Духовной академии по кафедре Библейской истории. На третьем году своей профессорской деятельности, в 1898 году, он принимает монашество с именем Феофан в честь преподобного Феофана исповедника, епископа Сигрианского, и в благоговейную память Преосвященного Феофана, Затворника Вышенского. В том же году его рукополагают в сан иеродиакона и иеромонаха.

В 1901 году Высокопреосвященным митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Антонием (Вадковским) в домовой церкви Санкт-Петербургской Духовной академии он был возведен в сан архимандрита с определением исполняющего обязанности инспектора академии.

Святитель Феофан, Затворник Вышенский

Митрополит Антоний вручил архимандриту Феофану посох.

В связи с этим назначением архимандрита Феофана на должность инспектора академии надо отметить особую черту отца Феофана как монаха.

В уставе академии сказано, что инспектор должен иметь научную степень магистра и поэтому обязан подать сочинение на соискание этой научной степени.

Современное издание. Киев, 2004

Но архимандрит Феофан на такое соискание сочинения не подал, хотя работа и была написана. Поступил он так потому, что он как монах, давший обет нищеты и смирения, не мог искать, желать и добиваться славы ученого. Это противоречит обетам монашества. Работа лежала в его столе несколько лет, пока наконец иной профессор, в его отсутствие, не взял его научную работу и не подал в академический Совет. Тема сочинения была: «Тетраграмма, или Божественное ветхозаветное Имя». Работа эта явилась магистерской диссертацией по кафедре Библейской истории Ветхого Завета. Она вышла из печати в 1905 году и очень высоко была оценена научной критикой как в России, так и за границей. Она была удостоена громкого эпитета: «Знаменитая Тетраграмма»! В ней автор рассмотрел вопрос о правильном произношении Имени и сделал вывод, что произношение «Иегова» – результат неверного прочтения, тогда как, судя по многим древним свидетельствам, правильно оно должно произноситься как «Яхвэ». В ней он также исследовал вопросы о значении, происхождении, древности и употреблении Божественного ветхозаветного Имени. Но однако, когда книга появилась в продаже, как сам архиепископ Феофан передавал:

«Я объехал на извозчике все книжные магазины и склады столицы и все книги (“Тетраграммы”) скупил и сжег!»

Так отец Архимандрит боролся против славолюбия в себе.

В этом случае, как и в других подобных, он спрашивал духовного совета у благодатных старцев, особенно у таких, как известные иеросхимонахи Алексий Валаамский, Исидор и Варнава Гефсиманские. Во всех обстоятельствах он шел путем старческого совета, безжалостно отсекая все, что противоречило предуказанному пути. Он и завещанную ему библиотеку профессора А.П. Лопухина передал Духовной академии. И нет ничего удивительного в том, что многие люди, не понимая, почему он так поступал, злословили его и смеялись над ним.

Портрет преподобного Варнавы Гефсиманского

В том же 1905 году, после выхода из печати его магистерской диссертации, он был возведен в звание экстраординарного профессора и утвержден в должности инспектора академии.

И в том же 1905 году он впервые был принят Государем Императором Николаем II. В своем дневнике в записи от 13 (26) ноября Царь отметил:

«Принял арх. Феофана, инспектора С.-Петербургской Духовной академии».

Вскоре после этого отцу Феофану было предложено стать духовником Царской Семьи. Сегодня, по прошествии стольких лет, трудно себе даже представить всю ответственность перед Богом, которую возлагало это послушание. Ведь иерей в Таинстве Исповеди является свидетелем кающейся пред Господом души и отпускает грехи не своей собственной властью, но по благодати от Господа, данной ему при рукоположении; он как духовник вступает в глубоко доверительные отношения с исповедующимся и, являясь духовным отцом, руководит душу сквозь нравственные и духовные соблазны в соответствии с учением Святой Церкви. Быть духовным отцом любой христианской души – огромная ответственность, но быть духовником православного Монарха – это служение ни с чем не сравнимого духовного смысла. Помазанник Божий, Царь Николай Александрович, нес ответственность не только за себя, но и за весь народ русский. Во время коронации Государь дал обет предстоять пред Богом за свой народ, хранить Россию православным государством и по смерти передать ее в целостности своему Наследнику, честно исполнив свой долг отца Отечества. Монарх предстоял пред Господом за Россию как в политическом, так и в духовном отношении. Помазание даровало Божию благодать; и Николай II Александрович знал, что от исполнения обета зависит состояние его собственной души. Отец Феофан не был политическим или административным советником Царя, он был «совестью Царя», гласом христианских традиций и хранителем православных заповедей, на которых строилось его служение.

Преподобный Варнава Гефсиманский

Отец Феофан оказывал доброе влияние на всю Семью. Дневники Императрицы Александры Феодоровны этого периода полны выписками из писаний Отцов Церкви, что свидетельствует, с каким душевным вниманием она изучала рекомендованную духовную литературу. Ее записки маленьким дочерям, где она напоминала им «прочитать книгу, которую Батюшка принес вам перед Причастием», отражают заботу отца Феофана также и о Царственных Детях.

В 1909 году, 1 февраля, архимандрит Феофан был назначен ректором Санкт-Петербургской Духовной академии, и вместе с тем через три недели, в воскресенье 22 февраля, в день памяти во святых великого святителя Григория Паламы, архиепископа Фессалоникийского, на второй неделе Великого поста, в соборе Александро-Невской Лавры была совершена хиротония архимандрита Феофана во епископа Ямбургского, викария Санкт-Петербургской епархии.

Хиротонию совершил Первенствующий член Святейшего Синода Высокопреосвященный Антоний (Вадковский), митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский, с прочими членами Святейшего Синода и с иными прибывшими в столицу иерархами, всего числом тринадцать и четырнадцатый – новорукоположенный Преосвященный епископ Феофан со множеством сослужащих священников и диаконов.

Император Николай II Александрович и Наследник Алексей Николаевич.

Императрица Александра Феодоровна

Глубоко символичен самый день, в который было совершено таинство хиротонии. Это день памяти святителя Григория Паламы, защитника молитвы Иисусовой и обличителя и уничтожителя «терновидной» ереси Варлаама и Поликиндина. Этим самым уже духовно предуказывалось рукополагаемому, что он должен подражать великому святителю Григорию Паламе, а кроме того, как носителю имени святого Феофана исповедника, ему вменялось в подражание и этому защитнику чистоты Православия, как подражание особо чтимому самим рукополагаемым блаженной памяти Преосвященному Феофану, Вышенскому Затворнику.

Александро-Невская Лавра

При наречении во епископа архимандрит Феофан произнес обычное в этих случаях слово. Но оно поражает своим особым стилем – стилем смиренной простоты и естественности. Видна высокая, неземная, самоотверженная душа будущего епископа, приступающего к верховному служению в Святой Христовой Церкви. Никаких риторических приемов и лишних фраз. Простая, благодатная истина звучит в его глубинных словах. В них говорит дух древних Святых Отцов, пустынников-анахоретов. Обращаясь к Святейшему Синоду, он начал так:

«Глагол Божий, призывающий на ниву Церкви Божией делателей пастырского служения, в которых Церковь так нуждается во все времена своего исторического существования на земле, наконец достиг и до меня.

С какими же чувствами я принимаю этот глагол Божий?

Лично сам я никогда не увлекался общественным служением и не искал его и даже, по мере возможности, уклонялся от него. И если, несмотря на такое мое настроение, я призываюсь к этому служению, то верю, что на это есть действительно воля Божия и что ко мне чрез стечение видимых обстоятельств невидимо глаголет Сам Господь, властно повелевающий мне восприять на себя бремя нового служения.

Митрополит Антоний (Вадковский)

Но если такова о мне воля Божия, то да будет она благословенна! Я приемлю ее. Приемлю со страхом и трепетом, но, однако, без смущения и боязни. Да не покажется это кому-либо удивительным. Более чем кто-либо знаю я свои немощи душевные и телесные и свое ничтожество. Всего лишь несколько лет отделяет меня от бездны небытия, из которой я вызван к бытию всемогущим мановением Божественной Воли. Затем, по вступлении моем в бытие, я наблюдаю в себе непрестанную борьбу жизни и смерти в области существования и естественного, и благодатно-духовного.

О, как тяжела бывает временами эта борьба во мне, но да будет за нее благодарение Господу!.. Она глубоко укоренила в моем сердце ту спасительную истину, что сам по себе я – ничто, а все для меня – Господь. Он – моя жизнь, Он – моя сила, Он – моя радость.

Отец, Сын и Святый Дух, Троица Святая и Преестественная, Божественная и обожающая всякое разумное бытие, неустанно и с любовью ищущее Ее и взирающее на Нее.

К этой Преестественной Троице и в настоящее знаменательное для меня время, с верою и любовию, горе обращаю я свой духовный взор. От Нее жду я помощи, утешения, ободрения, укрепления и вразумления на предстоящее мне высокое и многотрудное служение. Глубоко верю, что как некогда на апостолов сошел в виде огненных языков Святый Дух, от Отца чрез Сына исходящий, и на них невидимо почил и претворил их немощь в силу, так точно снизойдет Он и на мое ничтожество и укрепит мою немощь.

Архимандрит Феофан (Быстров)

Усердно и смиренно прошу вас, богомудрые архипастыри, в предстоящий знаменательный для меня день совершения надо мною в храме Святой Троицы великого тайнодействия епископского рукоположения, вместе со всем сонмом молящихся верных чад Церкви Божией вознесите и вы обо мне священную молитву ко Пресвятой Троице, да преизобильно облечет Она меня всеми дарованиями, потребными для нового служения: да отверзет ум к разумению Божественных Таин, да укрепит волю к совершению дел Божиих, да воспламенит сердце мое огнем всеоживляющей Любви Божественной, столь необходимой пастырю душ человеческих в этой многострадальной жизни человеческой! И да будет все мое служение и вся моя жизнь во славу Триединого Господа, Которому Единому подобает всякая честь и поклонение во веки веков! Аминь» («Прибавление к Церковным ведомостям Святейшего Правительственного Синода», № 9 за 1909 год).

После этой хиротонии новопосвященный епископ Феофан получил из Кабинета Его Величества подарок от Государя Императора Николая II Александровича, Государыни Императрицы Александры Феодоровны и всея Августейшей Семьи – панагию, такую же, какую носил и Преосвященный Феофан, Затворник Вышенский, – с изображением Нерукотворенного Образа Христа Спасителя.

Епископ Феофан с великой кротостью и терпением, с духовным мужеством и непреклонной архиерейской твердостью нес возложенное на него Святой Церковью послушание, и не только в академии, но и до последнего дня своей многострадальной жизни.

Искушения. «Диспут» с В.В. Розановым

Почти двадцать лет, с 1891 по 1910 год, владыка Феофан провел в стенах Санкт-Петербургской Духовной академии. Вначале юным студентом, потом магистрантом Совета академии и одновременно доцентом. Затем магистром и экстраординарным профессором, исполняющим должность инспектора. И наконец, как инспектор (с 1905-го), а с 1909 года – как ректор Санкт-Петербургской Духовной академии.

Владыка подвизался на трех поприщах: научно-академическом, пастырско-священническом и монашеско-аскетическом. У него был редкий дар совмещать духовное и душевное без ущерба одного другому. Господь вел избранника Своего путем искушений, и искушений немалых. В те годы общество было заражено настроениями «передовыми», революционными. Многие возжелали «лучшего будущего» на грешной земле, забывая о действительно лучшем мире, об Отечестве Небесном. В известной мере эти настроения коснулись и околоцерковных кругов. Это поветрие проникло и в духовные учебные заведения. Не соглашаться и возмущаться стало признаком хорошего тона. В академиях появились носители либеральных идей как среди профессоров, так и среди студентов. Лозунг «свободы» антихристовой стал гордым знаменем многих. И молодому инспектору высшей духовной школы приходилось свидетельствовать пред непонимающими, что Царство Христово – не от мира сего (Ин. 18, 36). По своему положению он был главенствующим в академическом Совете, хотя и моложе всех профессоров: большинство из них знали его еще студентом. Речи в Совете были неспокойны. Многие требовали, обвиняли и оскорбляли. Молодому инспектору приходилось мирить, успокаивать. Но сильно было тогда поветрие обновления, все бушевало и бурлило. Были нападки не только друг на друга, но и на самого Владыку. Он вынужден был отвечать на «острые вопросы», но сохранял неизменно монашеское спокойствие, благовествуя мир (см.: Еф. 6, 15).

Конфликт с частью профессуры, подпавшей под влияние Запада, произошел в связи со специальными задачами, стоявшими перед Санкт-Петербургской Духовной академией. Эти специальные задачи вытекали из исторических и географических условий.

Так, Казанской Духовной академии вменялась в обязанность защита от ислама, буддизма и прочих восточных религий, с которыми Россия соприкасалась на восточных границах Империи.

Киевской Духовной академии ставилась задача защиты от католицизма и униатства.

Московская Духовная академия должна была разрабатывать вопросы преодоления старообрядческого раскола в Российской Православной Церкви и защиты от сектантства.

И наконец, на долю Санкт-Петербургской Духовной академии приходилась самая трудная задача: стоять на страже и защите Святого Православия от проникновения с Запада тлетворных идей: либерализма, протестантизма, материализма, атеизма, всякого антихристианства и масонства.

Преосвященный Феофан в период своего ректорства в Санкт-Петербургской Духовной академии, несмотря на все протесты части профессуры, заявляемые во имя антихристовой «свободы», исповеднически исполнял свой священный долг.

Позже владыка Феофан рассказывал о болезненном конфликте, произошедшем у него с одним из профессоров, пожелавшим свободы от ига Христова. Тот начал жить грешным сожительством с женою своего коллеги на виду у всей академии. Начальствующие лица академии старались этого не замечать, не желая обострять отношения со знаменитым профессором. Но когда инспектором стал будущий Владыка, то сразу всем стала известной яркая черта его душевного устройства: исповедническое служение правде Божией, несмотря ни на какие личные невыгоды. Владыка Феофан внес предложение в академический Совет, чтобы тот профессор поступил по закону, согласно требованиям законоположений Православной Церкви:

– Совершенно недопустимо, чтобы профессор Духовной академии жил не венчано и к тому же с чужой женою. Ведь Санкт-Петербургская Духовная академия – высокое место по подготовке будущих пастырей Православной Церкви в Православном Царстве. Ведь эта академия перед глазами всех в столице Империи, и с нее берут пример миллионы… И как это возможно такое неуважение и нарушение законов Церкви и государства?

Профессор страшно возмущался и негодовал:

– Какое он имеет право вмешиваться в мою частную жизнь?

На это Владыка ответил, что, во-первых, это не совсем «частная жизнь». Профессор Духовной академии должен, по своему положению, жить по-христиански. А во-вторых, по законоположению инспектор академии обязан обратить внимание на это…

И профессору пришлось выбирать: или уходить из Духовной академии и жить частной жизнью, или смириться перед законом Церкви. Академический Совет поддержал своего инспектора, и профессор вынужден был подчиниться. Об этом конфликте владыка Феофан всегда вспоминал с горечью. У профессора не хватило христианского мужества признать свою вину и примириться. И Господь наложил на него пожизненную епитимью в жене его: она страдала серьезным психическим заболеванием. У знаменитого профессора был тяжелый крест.

Антихристов дух иудиного либерализма, натворивший столько бед в судьбах русского народа и в судьбе русской православной государственности, в те предреволюционные годы все сильнее проникал и в стены духовных учебных заведений. И раз были слабодушные профессора, то что сказать о питомцах академии?

Находились среди них такие студенты, которые под горделивой вывеской «свободомыслящих людей» и нигилистов пытались узаконить «свою волю». И надо прямо сказать, такое душевное состояние, по мнению Святых Отцов, есть тягчайшее духовное заболевание человека. Оно именуется духовной прелестью.

Один из студентов в своем самомнении и самообольщении стал резко выступать против верований и религиозных обычаев общества и Церкви. Гордящийся своим неповиновением законам и правилам Духовной академии, этот студент не только на словах, но и во всем своем облике и поведении старался быть не похожим на всех, чтобы этим заявить свою свободу. Он преднамеренно неряшливо одевался, отпустил такую же неряшливую бороду и длинные волосы. В общежитии он, вопреки правилам, ложился на постель в неурочное время, да еще и обутым.

Обо всем этом стало известно инспектору академии. И однажды, когда этот нарушитель порядка лежал на постели, в дортуар вошел архимандрит Феофан. Тот продолжал лежать, надеясь, очевидно, вызвать бурю гнева. Но архимандрит спокойно спросил его:

– Почему вы в неурочное время находитесь в спальне и, вопреки правилам, лежите на постели?

– Лежу, потому что хочу!

– Вы, может быть, больны? Но надо снять обувь…

– Мне так удобней… А о моем здоровье не беспокойтесь!

– Отчего вы так себя ведете?

– Как это «так»?!

– Вы отпустили лохматую бороду и такую же шевелюру!

– А вы для чего отпустили?

– Монаху так положено законом Церкви. Я и подчиняюсь закону и советую вам подчиняться общим для всех правилам.

– А я никаких правил и законов не признаю, кроме моего желания: хочу, и все!

– А вы подумали, что каждый истинный христианин не может рассуждать, как вы, он не имеет права следовать своему «хочу» и «не хочу», а только тому, что повелевает нам Бог, Господь наш Иисус Христос?!

После этих слов наступило молчание, и архимандрит удалился. Грубиян, очевидно, ждал административных мер, чтобы прославиться как невинно пострадавший. Но таких мер не последовало.

В этом случае архимандрит Феофан проявил себя как подлинный, настоящий монах. Он снес дерзкую грубость вообразившего себя героем студента, отказался принять административные меры воздействия, даваемые ему положением инспектора Духовной академии, кротко принял вызывающее поведение дерзкого, ведь Господь Иисус Христос, Божественный наш Спаситель, сказал: Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф. 5, 5).

Рассказывая обо всем этом через много лет, архиепископ Феофан добавил:

– Что с таким человеком и в таком душевном состоянии говорить? С такими, как он, должна говорить гражданская власть свойственным ей «языком».

Другого языка они не признают и не понимают… Может быть, впоследствии Господь его и вразумил, и он понял свою ошибку.

Но если не понял и примкнул к революции, то он мог духовно погибнуть.

Розанов Василий Васильевич

Владыка Архиепископ как-то вспоминал и об одном молчаливом диспуте с известным философом-публицистом Василием Васильевичем Розановым. Когда тот посетил Владыку, Преосвященный собирался погулять на свежем воздухе в саду академии.

Владыка любил гулять в этом саду, когда его ум и сердце были заняты лишь молитвой Иисусовой. Поскольку гость был знаком ему и прежде, он пригласил того погулять на воздухе в редкий для столицы погожий день. Философ совершенно неожиданно вдруг начал очень возбужденно и громко обличать монашество. Владыка в ответ молчал, не отвлекаясь от молитвы. Тогда Розанов продолжил свои обличения. Потом, немного подождав и не услышав возражений, призадумался. Прошлись еще немного. Спорщик продолжил, но уже медленней и тише, заглядывая в глаза Владыке, но так и не разгадал, какое впечатление производят его пассажи, так как Преосвященный молился, опустив глаза долу. Далее Розанов стал терять нить своих размышлений, повторяться. Владыка Феофан по-прежнему молился молча. Наконец гость остановился, посмотрел долгим взглядом на Владыку и тихо-тихо, как бы самому себе, неожиданно сказал: «А может быть, Вы и правы!»

Умный человек, он сам почувствовал слабость своих мыслей.