Текст книги "1221. Великий князь Георгий Всеволодович и основание Нижнего Новгорода"

Восточная политика Андрея Боголюбского

Летом 1154 года произошло во многом уникальное событие. Княживший в Вышгороде, поблизости от Киева, Андрей Боголюбский со свитой, домочадцами, духовником и ближайшей дружиной отправился на север. Отъезду, похоже, предшествовало драматическое объяснение с отцом – Юрием Долгоруким. В обозе отъезжавшего князя находилось, по одной из версий, то, что станет национальным и духовным символом Владимиро-Суздальской и Московской Руси – написанная в Византии великолепная икона Божьей Матери, которую вскоре назовут «Владимирской». Что вдруг заставило старшего Юрьевича вопреки воле отца отправиться в суздальские пределы?

Свой ответ предлагал самый знаменитый историк XIX века (тогда более знаменитый, чем Соловьев или Ключевский), друг Пушкина Михаил Петрович Погодин: «Ему надоели, кажется, эти нескончаемые, бесплодные войны за Киев; он посчитал, что его отцу, уже семидесятилетнему, недолго оставалось жить на свете, а после этой близкой смерти Киев ему достаться никак не мог при таком множестве соискателей, из которых иные имели и права гораздо больше… Борьба с ними со всеми, вместе или поодиночке, притом без права, не предвещала верного успеха, а трудов множество; в Суздальском же княжестве ожидало его владение обширное, почти бесспорное; он родился там или, по крайней мере, провел лучшие годы жизни, привык к земле, людям и обычаям».

Как бы то ни было, Андрей Боголюбский принял решение, прецедентов которому не находим в летописях. Он покидает отца – великого князя в момент его триумфа и уходит в «Суждальскую землю», отказываясь от своей доли в «Русской земле», в Киеве…

Прибыв на север, Андрей Юрьевич не стал претендовать на главные города и занял Владимир-на-Клязьме. Неизвестно, чем завершился бы конфликт отца и сына, но Юрий Владимирович скоропостижно скончался. Соловьев так описывает случившееся: «10 мая 1157 года Юрий пировал у осменика Петрилы, в ночь занемог и через пять дней умер. В день похорон (16-го мая) наделалось много зла, говорит летописец: разграбили двор Юрьев Красный и другой его двор за Днепром, который он сам звал “раем”, также двор Василька – сына его – в городе; перебили суздальцев по городам и селам, имение их разграбили: эти действия киевлян служат ясным знаком нерасположения их к Юрию и его суздальской дружине, которую он привел с севера».

Смертью Юрия кончилось третье поколение Ярославичей.

Позднее Андрей Боголюбский обвинит киевское боярство в смерти своего отца. Но он даже не попытался в тот момент заявить свои права на киевский престол. «Изяслав Давыдович в другой раз въехал в Киев, теперь уже по согласию всех Мономаховичей: о сыне Юрия, Андрее Боголюбском, не было, по крайней мере, ничего слышно», – замечал Соловьев.

Боголюбский вовсе не отказывался от планов закрепления на юге. Как замечал Лимонов, «несмотря на смерть Юрия и появление в Киеве нового князя, расстановка сил почти не изменилась. Как и ранее, Суздаль идет на любые политические комбинации, чтобы обезопасить свои границы и подчинить себе Киев. Для Андрея и “суждальских бояр” это противоборство – величина постоянная в политике». Но у него для борьбы за Киев нет ни сил, ни возможностей, ни старшинства в династии Рюриковичей. Пока же ему нужно было укрепиться на севере.

Скоропостижная смерть Юрия Долгорукого привела к немедленной потере суздальским княжеским домом не только Киева. Посаженные Юрием на юге его сыновья быстро лишились своих владений. Лишь Глеб Юрьевич крепко держался за Переяславль Русский. Сидевший в Новгороде при Юрии его сын Мстислав был изгнан новгородцами. Но и младшие сыновья Юрия Долгорукого Михалко и Всеволод, княжившие при отце в Ростове и Суздале, тоже лишились своих столов, потесненные Андреем Боголюбским.

«В том же году ростовцы и суздальцы сжалились о своем князе Андрее Боголюбском… и надумали все посадить его на столе отца его в Ростоке и Суздале, потому что любим был всеми». То есть Андрей Боголюбский был выбран князем всей Суздальской землей во главе со «старшими» городами.

К 1161 году на севере собрались почти все Юрьевичи: Мстислав, Василько, Ярослав, Святослав, а также Михалко, Всеволод и два сына старшего Юрьевича – Ростислава: Мстислав и Ярополк. Такая концентрация родни, только что лишившейся старых княжений и/или требовавшей новых, была чревата большими проблемами. В этих условиях Андрей решился на исключительные меры, просто прогнав часть родни со двора. По свидетельству Ипатьевской летописи, он «братьев своих прогнал Мстислава и Василка и двух Ростиславичей, племянников своих… Это сотворил, желая самовластцем быть всей Суздальской земли». Были изгнаны не только Мстислав и Василько, но и Михалко со Всеволодом. С Андреем остались его братья Ярослав и Святослав и некоторые «мужи отца» (т. е. бывшие бояре отца. – В.Н.), но владельческая и политическая целостность Суздальской земли была сохранена. Ключевский замечал, что «князь Андрей делает первую попытку заменить родственное полюбовное соглашение князей обязательным подчинением младших родичей, как подручников, старшему князю, как своему государю-самовластцу».

И всему этому множеству детей и внуков Юрия Долгорукого, не получивших собственных княжений, нужно было чем-то заняться. Воевать за киевский и другие престижные южные престолы у них, в отличие от отца, не было формальных оснований. Антон Горский прав: «Сын Юрия Андрей “Боголюбский” в первые десять лет своего княжения во Владимире (куда он перенес столицу Суздальской земли из Суздаля) не принимал активного участия в южнорусских делах. Он начинает претендовать на главенство среди русских князей в конце 1160-х годов. Почему не ранее? Не потому, что его земля была сначала слаба, а потом усилилась. Причина в совсем иной сфере – династической. Только после смерти в 1167 году киевского князя Ростислава Мстиславича (родоначальника смоленской ветви Мономаховичей) Андрей остался старшим в поколении внуков Мономаха. И это давало ему основание претендовать на первенство на Руси».

Андрей Юрьевич сделал Владимир стольным городом княжества и заботился о его возвеличивании и укреплении. Его украсили Золотые ворота, Успенский собор, в который была торжественно помещена та самая икона Богоматери, которую князь привез из Южной Руси. Владимир оттеснял на второй план прежние главные города – Суздаль и Ростов.

Новая столица располагалась рядом с восточными границами княжества, и Андрей постарался обезопасить ее от нападений с востока, со стороны Волжской Булгарии. У него появилась последовательная политика натиска на восток. В нижнем течении Клязьмы строится Гороховец.

На верхней Двине, в низовьях Сухоны, осваивая территории по нижнему течению Клязьмы и Оки, князья Суздальской земли (со времен Андрея Боголюбского ее уже можно называть и Владимирской) все сильнее вторгались в зону влияния Булгарского государства. И именно с 1160-х годов начинается серия восточных походов владимирских князей, прервавшаяся незадолго до нашествия Батыя.

Поход в землю Волжской Булгарии летом 1164 года – самое крупное военное предприятие, в котором Андрей Боголюбский принял личное участие. Более того, это был его единственный поход за пределы Руси. Известие об этой операции сохранилось в Лаврентьевской летописи и в «Сказании о чудесах Владимирской иконы Божьей Матери».

Карамзин замечал: «Давно Россияне, притупляя мечи в гибельном междоусобии, не имели никакой знаменитой рати внешней: Андрей, несколько лет наслаждавшись мирным спокойствием, вспомнил наконец воинскую славу юных лет своих и выступил в поле». В походе приняли участие сразу четыре князя: сам Андрей, его сын Изяслав, брат Ярослав, а также Юрий Владимирович Муромский.

Есть свидетельство, что «Андрей выбрал тот же маршрут, что и его отец в далеком 1120 году: из Ростова к Ярославлю, а затем вниз по течению Волги. Значит, что где-то в районе нынешнего Нижнего Новгорода… он встречался с муромскими дружинами, спускавшимися по Оке. Впрочем, некоторые современные историки полагают, что в действительности Андрей избрал более короткий маршрут: по Клязьме, а потом по Оке». Возможным местом сбора войск при организации похода Кучкин считает Гороховец, основание которого относит к периоду от 1158 до 1174 года.

Каким бы ни был маршрут, миновать место слияния Оки и Волги, где сейчас стоит Нижний Новгород, войска в любом случае не могли.

У Селезнева опять своя романтизированная история, связанная с уже существовавшим, по его мнению, к тому времени Городцом: «Но сначала князь отправился в Городец (1164). С собой Андрей Боголюбский взял икону Всемилостивого Спаса и две иконы Богородицы – одну из Успенского собора во Владимире, другую из Феодоровского монастыря, расположенного около Владимира.

Этот монастырь Андрей Боголюбский основал во имя Феодора Стратилата. У князя было особое отношение к святому Феодору. Однажды, в день его памяти, Андрей в пылу битвы оторвался от своих дружинников и был окружен врагами, но чудесным образом спасся.

В Ярославле Андрей Боголюбский сел в струг и поплыл вниз по Волге. В Городце князь пристал к берегу. Прежде всего он повелел начать восстановление города. Вероятно, оно началось с постройки детинца. Так на Руси называлось изначальное внутреннее укрепление города.

Детинец, возведенный в 1164 году, расположился на том же месте, где стояла сгоревшая крепость Юрия Долгорукого – на Княжьей горе. С востока территорию древнего детинца теперь ограничивает улица Ворожейкина…

Дав указания по строительству вала и рва окольного города, Андрей Боголюбский покинул Городец. Перед отъездом князя городчане начали его молить, чтобы он оставил в городе икону Божьей Матери. Андрей даровал им Феодоровскую икону. Во имя ее здесь был основан монастырь.

От Городца князь Андрей поехал сухим путем. Он переправился через Волгу, Санохту (в современном Чкаловском районе) и через территорию нынешней Ивановской области вернулся в центр своих владений – к Кидекше (Китежу)…

Из Кидекши Андрей Боголюбский во главе войска водным путем, по Нерли, Клязьме и Оке, направился в поход против булгар».

Ареной боевых действий выступил район нижнего течения Камы. Русские высадились несколько выше устья реки, где и произошло сражение с основными силами булгар. Войска Андрея взяли верх в жестокой битве: «… и помог им Бог и Святая Богородица над болгарами: самих иссекли множество, а стяги их захватили, и едва с малой дружиной убежал князь болгарский в Великий город». «Великим городом» на Руси называли булгарскую столицу, которой тогда был, вероятно, город Биляр, на реке Малый Черемшан. После победы русские войска продолжили движение по Каме – в коренную область Волжской Булгарии.

Им удалось захватить пять булгарских городов. Какие из них были сожжены, а какие были оставлены платить дань, источник не сообщает. Самым крупным из этих городов был, очевидно, упоминаемый в летописи Бряхимов, местонахождение которого неизвестно. Надо полагать, что территория Булгарии, обложенная данью, непосредственно примыкала к владениям Андрея Боголюбского. К самому «Великому городу» он не пошел: для этого требовались гораздо большие силы. Князья отплыли обратно в русские земли.

Булгарский поход приобрел особую значимость в Северо-Восточной Руси. «Одержанная князем победа была воспринята и им самим, и окружающими его людьми прежде всего как новое свидетельство Божественного покровительства князю и всей Русской земле, как зримое торжество Православия. День, в который была одержана победа, – 1 августа – стал отмечаться во Владимиро-Суздальском княжестве как один из главных церковных праздников».

Именно после похода 1164 года можно с большой уверенностью датировать начало строительства Городца, первое достоверное упоминание которого приводит Лаврентьевская летопись в статье под 6680 (1171) годом: «Был князь Мстислав на Городце, объединившись с братьями своими, с Муромским и Рязанским, на устье Оки». В 1171 году Городец на Волге уже стоял.

Почему было выбрано то место, где и сейчас расположен этот очень живописный город? Об этом можно только строить предположения, летописи подсказок не содержат. Местные историки и краеведы дают такой ответ: «Основным градоформирующим фактором стало важное стратегическое значение города, обусловленное его местоположением на свободных землях в 53 км от устья Оки, на высоких кручах, господствующих над берегом Волги. Это определило роль Городца как пункта сбора войск и опорной базы для наступательных действий на Волжскую Булгарию… Это единственное место низинного левобережья, где край верхней надпойменной террасы вплотную приближается к реке, образуя массив Кирилловых гор. Пойма и нижняя надпойменная терраса к северу от исторического ядра Городца изначально были достаточно обширными. Ныне эти территории частично затоплены водами Горьковского моря».

Пудалов добавляет немаловажное обстоятельство: «Определяющими могли стать близость территории будущей Городецкой округи к землям, уже освоенным русскими, и “незанятость” этой территории: летописи не сообщают о существовании здесь племенных центров поволжских народов, тогда как к устью Оки примыкали земли мордвы, а в низовье Оки, близ устья Клязьмы, находились владения мещеры (в более поздних источниках упомянут их центр – Мещерск, ныне Горбатов). Все это во второй половине XII в. неизбежно осложняло оборону устья Оки от возможного нападения булгар, делая предпочтительнее место, выбранное для основания Городца».

Любопытно, что древнейший город на Нижегородской земле, по сути дела, остался без имени. Ведь «Городец» – не имя, а просто «маленький город». Впрочем, летописи XII–XIV веков упоминают около десятка «городцов» в разных частях Руси. Так нередко называли начавшие строиться города, еще не получившие официального названия. И именно поэтому в начале его истории использовалось уточняющее название – «Городец на Волге».

Почему же нижегородский Городец так и остался без имени и с уменьшительным суффиксом? Дело не в его «незначительности». Напротив, это был, как мы увидим, крупный и стратегически значимый город. Похоже, он просто не успел обрести официального имени, сохранив древнейшее.

Видный советский историк русской архитектуры и градостроительства Гали Владимировна Алферова в свое время указывала, что статус города с незапамятных времен предполагал обязательное наличие нескольких составляющих: «укрепленная территория (крепость), посад, слободы и прилегающие земли». При этом существовал ритуал закладки городов и поселений, постановки в них храмов и организации жилищного строительства. В Кормчей книге XII–XIII веков был раздел о градостроительных нормах, а значит, существовал богослужебный ритуал закладки и завершения строительства города.

Пудалов уверен: «Совершенно очевидно, что несоблюдение любого элемента градостроительного ритуала и отложенное на длительное время освящение вновь сооруженного города также должны были привести к тому, что город воспринимался как незавершенный и не получал имени… Летописные известия о начальном периоде истории Городца ничего не сообщают о строительстве городского собора – главного храма, в котором должен был совершаться молебен с освящением вновь сооруженного города и наречением ему имени. Без этого формального акта поселение – хотя бы и значительное по площади, количеству сооружений и населению – неизбежно считалось незавершенным, неполноценным, не достигшим статуса города».

Для быстрого развития Городца на Волге, превращения его в отвечавший всем формальным критериям того времени полноценный город было немало препятствий. Он располагался далековато от наиболее населенных центров Владимиро-Суздальского княжества с их людскими и материальными ресурсами, из-за чего сложно решались вопросы логистики. Смерть Андрея Боголюбского в 1174 году и последовавшая смута сместили приоритеты и опустошили княжескую казну. Развитие Городца замедлилось, он замер в статусе крепости, военной базы. Известий о закладке каменного собора в городе нет, а значит, он считался недостроенным. Имя Андрея Боголюбского (которое вполне мог бы носить Городец) после его смерти было столь неоднозначным, что им не назвали ни одного города. Не было на Руси «Андреева». Самого Андрея Боголюбского канонизируют только в 1703 году.

А откуда взялось название «Городец Радилов», упоминаемое и в летописях, и в серьезной краеведческой и исторической литературе? Предание связывает его с неким строителем города по имени Радил; с названием поселения, предшествовавшего Городцу; с именем человека, обитавшего на месте Городца. В летописях ответа нет.

Пудалов справедливо обращает внимание на то, что летописание собственно Владимиро-Суздальской земли никогда не использовало названия «Городец Радилов». Оно появляется в статье под 6724 (1216) годом в летописях, восходящих к первоисточникам Великого Новгорода, где рассказывается об удалении Георгия Всеволодовича, будущего основателя Нижнего Новгорода, в «Радилов городец» после поражения в Липицкой битве. Два других упоминания «Радилова городца» в летописях – поздние вставки в сводах XVI века. «Город назван Радиловом лишь в одном известии, а во всех остальных, в том числе более ранних, он именуется либо “Городец-на-Волге”, либо просто “Городец”, – подчеркивает Пудалов. – К тому же нет никаких свидетельств пребывания здесь человека с именем “Радил”, которому следовало бы атрибутировать основание или укрепление города… Топоним “Радилов” или производные от него на территории Нижегородского края не зафиксированы… Получается интересная ситуация: новгородское летописание (владычная летопись) единственный раз достоверно называет наш Городец “Радиловым” – но не называет его так ни до, ни после рассказа о событиях 1216 года».

У Пудалова, как представляется, были основания предполагать в названии «Городец-Радилов» применительно к Городцу-на-Волге следствие ошибки новгородского летописца XIII века. Ошибка эта получила продолжение в общерусских летописных сводах XV–XVI веков, восходящих к Софийской I летописи, и в историко-краеведческой литературе. Скорее всего, она была вызвана путаницей в локализации древнерусских «городцов».

Дело в том, что в новгородском известии о столкновениях 1216 года упоминались и Городец, и Радилов (населенный пункт в Тверской земле). На это обращал внимание еще Владимир Степанович Борзаковский в вышедшей в 1876 году «Истории Тверского княжества». На Тверской земле точно существовал Радилов, причем даже не один, а два. Поэтому можно сделать достаточно уверенный вывод о том, что новгородский летописец, рассказывая о событиях в далекой от него Суздальской земле и не слишком детально представляя ее географию, присоединил уточняющее название одного «городца» к другому.

Ответы на многие – не все – спорные вопросы об основании и ранней истории Городца дала археология. Разведочные археологические работы в Городце впервые начались уже после того, как он отметил 800-летие, – в 1954 году, под руководством преподавателя Горьковского государственного педагогического института, почетного гражданина Нижнего Новгорода Игоря Александровича Кирьянова. Более детальные исследования были проведены в 1960 и 1962 годах под руководством Медведева. С 1978 года эти работы возглавляла Татьяна Гусева.

Главные выводы многолетних археологических раскопок можно суммировать так.

Медведев полагал, что первоначально была поставлена небольшая деревянная крепость, которая позднее сгорела, а на ее месте через некоторое время возникли вал и ров детинца. Этой версии, как видим, придерживается и Селезнев. Гусева, основательно раскопавшая Городец, эту версию опровергла: «Следы древней крепости не были обнаружены нигде». Городец возник на пустом месте, крепостные стены стоят на материке. Следов более ранних поселений на его территории не найдено. Самые ранние находки в Городце датируются XII веком, но никакие современные методы анализа не позволяют сказать, идет ли речь о 1150-х или 1160-х годах. Древнейший культурный слой толщиной в 10–20 см датируется второй половиной XII – первой третью XIII веков. Его перекрывает 1—3-сантиметровая прослойка угля – результат пожарищ времен татаро-монгольского нашествия.

Городец сразу возводился по сложному архитектурному проекту. По своей планировке он относился к числу полукруглых крепостей, примыкавших к естественному оборонительному рубежу, в нашем случае – к обрывистому берегу Волги. Подобная планировка весьма характерна для русских крепостей XI–XII веков. В нее входили укрепленное ядро – детинец и окольный город. Городские укрепления состояли из дерево-земляных валов, которые имели форму двух концентрических дуг, концы которых обращены к Волге, а изгибы – к востоку. Каждая из дуг с внешней стороны была защищена рвом. Строились все оборонительные сооружения одновременно.

Площадь посада (окольного города) вокруг детинца уже во второй половине XII века составляла около 60–80 гектаров. Эта территория была полностью заселена. Длина окружавшего посад вала – 2100 метров. У Кучкина читаем: «Возвышение города отразилось в значительной площади укрепленной территории (около 80 га, то есть больше, чем в Рязани и Переяславле) и мощности оборонительных сооружений (абсолютная высота валов окольного города составляла от 11,5 до 13 м, что сопоставимо с мощностью валов Владимира и Рязани). Современную ей Москву крепость по размеру превосходила многократно».

Валы детинца являлись сложными инженерными сооружениями и имели мощные и разветвленные внутренние конструкции. Длина вала составляла 550 метров, ширина основания вала – 22 метра, высота – до 7 метров. Детинец находился между современными улицами Гагарина и Свердлова, на крутом берегу Волги. С севера и с юга его защищали два глубоких оврага. Установить первоначальную площадь детинца вряд ли уже удастся из-за неоднократных оползней волжского берега в последние 850 с лишним лет. В настоящее время выявленная площадь детинца – около 3,5 гектара.

При раскопках на детинце и посаде еще Медведев обнаружил древнейшие жилища людей – землянки, углубленные в материк до 1,5 м. По мнению археолога, конструкция жилищ имела южнорусский характер. По углам ставились четыре столба, на которые опирались деревянные стены и кровля. Глинобитная печь находилась за пределами землянки, куда выходило лишь устье печи. Большинство землянок, сооруженных во второй половине XII века, погибло от пожара, очевидно, в 1238 году.

Под руководством Гусевой был исследован значительный участок средневековой улицы, соединявшей южные ворота укреплений посада с детинцем в районе современной улицы Пржевальского. «Жилые и хозяйственные постройки отдельных усадеб располагались вдоль улиц, за заборами и частоколами. Жилища, типичные для лесной полосы европейской части России, представляли собой однокамерные избы размерами не более 4х4 м, рубленные в обло из сосновых бревен с глиняной обмазкой снаружи. Один из углов дома (чаще северо-западный) занимала печь, сложенная из камней и обмазанная глиной».

Гусева подчеркивает, что «находки, связанные с торговлей (гирьки, монеты, товарные пломбы, предметы импорта), следы различных ремесленных производств (гончарного, кузнечного, косторезного, ювелирного и др.), остатки ремесленных мастерских, наличие уличной планировки и усадебной застройки служат бесспорным подтверждением городского облика Городца». Материальная культура сходна с другими сложившимися городами Владимиро-Суздальской Руси. «Археологические находки позволяют утверждать, что древний Городец являлся крупным торговым и ремесленным центром региона. Находки привозных предметов свидетельствуют о торговых связях с Прибалтикой, Средней Азией, Закавказьем, – подчеркивает Кучкин. – Обнаруженные следы производственной деятельности (полуфабрикаты и бракованные изделия) доказывают существование ремесел – железоделательного, ювелирного, косторезного, камнерезного, гончарного и других».

Окрестности Городца не были заселены к моменту его основания. Средневековые поселения (свыше сорока), которые археологи нашли в округе, представлены только древнерусскими селищами, и все они датируются временем не раньше XII века. Это свидетельствует о том, что сельскохозяйственная округа стала заселяться лишь после строительства Городца.

Характер и масштабы укреплений Городца не оставляют сомнений в том, что он строился не как сторожевая крепость, а изначально как военно-административный княжеский центр. Об этом, считает Гусева, говорят и находки княжеских вислых печатей в Городце. Его стены закрепляли власть владимиро-суздальских князей над территорией, занятой в результате военных операций против Волжской Булгарии. Обустройство Городца как «княжеского центра и формирование городской округи как судебно-податной территории протекало одновременно и было взаимообусловлено»..

Первое достоверное упоминание Городца-на-Волге, напомню, приводит Лаврентьевская летопись в статье под 1171 годом. Соединение с рязанскими и муромскими дружинами «в устье Оки» и направление похода («на Болгар») доказывают, что имеется в виду нужный нам Городец. В правильности известия Лаврентьевской летописи нет оснований сомневаться, эти же сведения содержатся в Радзивилловской, Ипатьевской, Воскресенской летописях.

«Из походов, деланных в XII столетии владетелями Низовской земли на болгар, замечательнее всех, по отношениям своим к истории Нижнего Новгорода, был поход Мстислава Андреевича зимой 1171 года», – замечал Храмцовский. Правда, время похода определяется по-разному: февраль-март 1171 года или, что менее вероятно, 1172-го (Карпов), зимой 1171/72 годов (Кучкин), в 1173 году (Рыбаков).

Цели похода не вполне ясны. Может, булгары нарушили неизвестные нам договоренности, заключенные с Андреем после предыдущей кампании, может, напали на русские земли, а может, русские князья просто решили обогатиться в стране торговой, как говорил Карамзин (за добычу чаще всего и велись войны в Средние века).

Возглавить операцию было поручено сыну Андрея Боголюбского Мстиславу, воеводой к нему отец приставил Бориса Жидиславича. Из контекста Лаврентьевской летописи понятно, что Мстислав не княжил в Городце, а находился здесь в связи с организацией военного похода на булгар. Его операция – действия князя-«подручника» при великом князе. Нет ни слова о том, что Андрей Юрьевич «дал» сыну Городец или что Мстислав «сидел» на Городце. То есть Городец-на-Волге не был центром самостоятельного княжения и «своего» князя не имел, находясь под прямым управлением великого князя Владимирского.

Андрей пригласил присоединиться рязанского и муромского князей, но те ограничились тем, что направили ему на помощь своих сыновей. Местом сбора дружин был определен Городец, уже точно к тому времени построенный. Рыбаков шел еще дальше, предполагая, что под «Городцом» в летописном свидетельстве имелся в виду уже Нижний Новгород. Во всяком случае, я не могу иначе понять его утверждение: «В “Городце” на Волге в устье Оки (Нижний Новгород, современный г. Горький) был назначен сбор всем дружинам». Полагаю, академик Рыбаков в этом вопросе забегал вперед.

«В Городец… и прибыл Мстислав Андреевич с частью войска – прежде всего с собственной дружиной и воеводой Борисом, – описывает подготовку к походу Алексей Карпов. – Затем они продвинулись к устью Оки – туда, где впоследствии будет выстроен Нижний Новгород. Впрочем, мы не знаем точно, на каком берегу Оки – левом или правом – остановился князь, равно как не знаем, имело ли какие-либо укрепления место его стоянки или же он расположился в неукрепленном временном поселении. Здесь князь и соединился со своими “братьями” – младшими князьями из Мурома и Рязани… Тут-то и выяснилось, что особого желания воевать не было ни у ростовской, ни у суздальской рати, ни у рязанских и муромских полков. Летописец объясняет это тем, что поход был “не люб” людям, “зане непогодье есть зиме воевати болгар”».

Подхода основных сил ждали две недели, но так и не дождались. Рыбаков увидел в этом факте проявление уже начавшегося саботажа боярами политики Андрея Боголюбского. «Две недели князья безуспешно ожидали своих бояр: путь им был “не люб”, и они, не высказывая прямого неповиновения, нашли хитроумный способ уклониться от нежелательного похода – они “идучи не идяху”… Суздальские бояре сами освободили себя от военной службы, придумав способ идучи не идти».

Не дождавшись подхода основных войск, молодые князья решили ударить по булгарам силами «передней дружины». Ничего не подозревавшие булгары были застигнуты врасплох. Неожиданным ударом русские захватили шесть булгарских сел и неназванный город. Однако успех был локальным.

Булгары быстро пришли в себя и бросили против Мстислава 6-тысячное войско. Теперь уже русским князьям пришлось уносить ноги от погони, которая отставала всего на 20 верст. Мстислав «с малою дружиною» и пленными успел переправиться через Оку. Преследовать их дальше булгары не стали.

На основании описанных событий Кучкин делает важный вывод о масштабах проникновения и степени контроля русских над нижегородскими землями. «Территория, где находились эти шесть сел и город, была расположена недалеко от устья Оки. Земли по обоим берегам Волги выше устья Оки в рассматриваемое время были владимирскими или по крайней мере под контролем владимирского князя. Мстислав шел на соединение с союзниками от Городца… Сын Боголюбского беспрепятственно достиг места слияния Волги с Окой. Следовательно, булгарских владений севернее р. Оки не было. Не было их и выше по Оке, откуда подошли муромская и рязанская рати. Очевидно, русские князья воевали земли по р. Волге ниже впадения в нее р. Оки. Сколь далеко были расположены эти земли от слияния Оки с Волгой, сказать трудно. Существует мнение, что границы Булгарского государства проходили где-то по р. Суре, а на месте будущего Нижнего Новгорода располагался булгарский торговый центр. Однако данных, подтверждающих такое мнение, нет. Согласно известию 1171/72 г., булгары не знали о готовившемся на них походе. Из этого можно заключить, что территория, примыкавшая на довольно значительном пространстве к устью Оки, в XII в. была подвластна не им. Русские же князья зимой 1171/72 г. воевали земли, контролируемые Волжской Булгарией».

Кучкин обращал внимание еще на один момент: «Мстислав, находившийся в Городце, соединился с муромским и рязанским князьями на устье р. Оки “и ждали они дружину 2 недели и, не дождавшись, поехали с переднею дружиною”. Процитированное место приводится иногда как доказательство существования в последней трети XII в. поселения на месте будущего Нижнего Новгорода. Действительно, ждать зимой две недели подхода дружины можно было или в военном лагере, или в каком-то населенном пункте. Но при этом вполне возможно, что полки русских князей ожидали прибытия дополнительных сил не на правом берегу р. Оки, где впоследствии был основан Нижний, а на ее левом берегу».