Текст книги "1221. Великий князь Георгий Всеволодович и основание Нижнего Новгорода"

Зимой 1205 года Всеволод Юрьевич решил заменить в Новгороде малолетнего Святослава на своего старшего сына – Константина.

«Князь великий Всеволод… забрал своего сына Святослава из Новгорода, так как новгородцы хотели изгнать его из Новгорода, был князь Святослав еще молод годами, – читаем в летописи. – И помирился с ними великий князь Всеволод Юрьевич понемногу, и когда просили у него новгородцы его сына князя Константина, он отпустил его».

Вот как описывал Карамзин логику этого решения: «Надобно думать, что Бояре Владимирские, пестуны юного Святослава, не могли обуздывать народного своевольства и что Великий Князь хотел сею переменою еще более утвердить власть свою над Новым городом. Двадцатилетний Константин уже славился мудростию, Великодушием, Христианскими добродетелями».

Заранее извещая новгородцев о своем решении, Всеволод ссылался на опасность предстоявших войн:

– В земле нашей рать ходит, а князь ваш, сын мой Святослав, мал; а даю вам сына своего старейшего Константина…

Проводы двадцатилетнего Константина в Новгород вылились в торжества государственного масштаба. Всеволод Юрьевич вручил Константину крест и меч – символы власти, выглядевшие более чем актуально в свете экспансии крестоносцев. При этом Всеволод, по сути, заявил о превращении Новгорода в главный стол Руси и свои претензии на этот город как на наследственное владение владимиро-суздальских князей.

– А Новгород Великий старейшинство имеет княжению во всей Русской земле… Не только Бог положил на тебе старейшинство в братии твоей, но и во всей Русской земле. И я тебе даю старейшинство – пойди в свой город!

Речь программная: Всеволод не только называет Новгород «своим» городом, но по его воле Новгород становится «своим» и для его старшего сына.

Братья провожали Константина, толпы людей громогласно осыпали его благословениями. «Константин же Всеволодович, взяв благословение и наставление у своей матери Марии, пошел в Новгород, проводили его братья, Юрий и Владимир, и все бояре его отца до реки Кидекша с почестями, и пришел он в Новгород месяца марта в 20 день».

В Великий Новгород Константин прибыл 20 марта 1205 года, там его тоже встречали ликованием. «Новгородцы также встретили сего Князя с изъявлением усердия: Архиепископ, чиновники вели в церковь Софийскую, и народ присягнул ему в верности. Угостив Бояр в доме своем, Константин ревностно начал заниматься правосудием… Мирные граждане засыпали спокойно: властолюбивые и мятежные могли быть недовольны».

В связи с этим рассказом о вокняжении Константина в Новгороде интересно замечание Преснякова, имеющее отношение к последующему соперничеству между Константином и Георгием Всеволодовичами. «Весьма вероятно, что книжник – сторонник Константина – использовал простой рассказ об отъезде Константина в Новгород и его проводах и внес в него ряд многозначительных черт, чтобы создать сцену, которая могла бы соперничать в политической значительности с обстановкой, в какой Всеволод передавал старейшинство Юрию… Перед нами нечто новое, чуждое Киевской Руси, чуждое и новгородскому летописанию: попытка связать право Константина на великое княжение (на старейшинство не только во всей братье-князьях, но и во всей Русской земле) с его княжением в Великом Новгороде, с тем, что “Новгород Великий старейшинство имать княженью во всей русской земле”. Зарождается новая историческая концепция великокняжеской власти, которая, с одной стороны, будет жить в наименовании северорусским летописанием великого княжения “Владимирским и Великого Новгорода”, а с другой – придает особую многозначительность новгородскому преданию о Рюрике, первом князе русском».

Однако понятно, что тогда приезд Константина по решению собственного отца как в свою отчину не соответствовал политической традиции свободолюбивого города Новгорода.

В тот момент вся Русь, за исключением черниговских владений Ольговичей и некоторых других территорий, по сути, оказалась поделенной на сферы влияния между великим князем Романом, которого в Галицко-Волынской летописи называли «приснопамяным самодержцем всея Руси» и даже «царем», и Всеволодом Большое Гнездо.

Это время стало пиком его политического влияния. Погодин подчеркивал: «В это время Всеволод находился наверху своего могущества и значения: Новгород находился почти в его власти, Рязань была покорена, киевский князь обязан ему своим столом, на который и был его мужами посажен, черниговские обратились перед тем с повинной головой, Галич признавал его покровительство. Всеволод везде на Руси делал, что хотел. Противников не было. Ослушаться, казалось, не мог никто».

Это был и пик влияния Владимиро-Суздальского княжества в Древней Руси. Никогда после ни Всеволоду Юрьевичу, ни его сыновьям уже было не суждено вернуться на ту же вершину.

Дальше путь лежал вниз.

Уход матери

В 1205 году у Георгия Всеволодовича не стало матери. 2 марта, в среду второй недели Великого поста, Мария Шварновна во Владимире приняла пострижение в схиму с именем Марфа.

«В том же году скончалась в иночестве великая княгиня Мария, супруга князя Всеволода, и положили ее в церкви Пречистой Богородицы в монастыре, который она сама создала, подражая великому Аврааму, купила себе землю для строительства церкви и монастыря, в котором и была погребена. Была она больна и пролежала в немощи семь лет, но никогда плохого слова не сказала, но всегда с благодарностью терпела скорбь и великую нужду, поминая праведного Иова: “Если благо принимает от руки Господней, то как не стерпим зло”. И так страдала она семь лет от сильной болезни, постриглась в иноческий чин, пробыла в монастыре 18 дней и скончалась в мире месяца марта в 19 день», – скорбел летописец.

Всеволод и его дети простились с княгиней, когда провожали ее в монастырь. «И проводил ее великий князь Всеволод сам со слезами многими до монастыря Святой Богородицы и сын его Георгий, и дочь его Всеслава Ростиславовна».

Сохранилось поучение Марии Шварновны сыновьям. Причем сохранилось, похоже, в ростовской редакции, поскольку слишком явно ставило князя Константина, который вскоре станет хозяином и любимцем Ростова, над остальными братьями. «Прежде своей смерти наставляла она своих сыновей, говоря им:

– Возлюбленные мои дети! Ухожу я от временного света к отцам своим, вы же, пока пребудете в кратковременной этой жизни, имейте веру и любовь к Богу и Пречистой Его Матери и всеми силами стяжайте в себе страх Божий и перед епископами, пресвитерами и всем священническим чином не стыдитесь, не гордитесь преклонить свою голову, потому что они – служители и пастыри словесных овец самого Бога и Пречистой Богородицы… Имейте всегда в себе тихость и кротость, смирение, любовь и милость; алчных и голодных кормите и поите, нагих одевайте, больных посещайте, в чистоте себя соблюдайте, милостыню всегда творите: это поставит вас перед Богом; не пройдите мимо любого человека, не приветив его; между собою имейте любовь, и Бог будет среди вас и сохранит вас от всего злого, и покорит врагов ваших под ноги ваши; если в ненависти и в распрях между собой будете жить, то погибнете сами и погубите землю ваших отцов и дедов, которую они приобретали многим своим трудом и потом. Живите мирно и в любви между собой, слушайтесь брат брата своего, чтите старшего брата вашего Константина, как отца и главу. Ты же, старший мой сын Константин, относись к братьям своим, как к сыновьям, милуй их, как порождение свое».

Летописец добавляет: «Старший же ее сын князь Константин сладостно слушал ее наставление, как губы, воду пьющие, внимая словам, исходящим из уст ее, и в сердце вбирал все эти слова; ибо от корня благого возрастает благой плод».

Умерла княгиня в возрасте 47‑49 лет, в субботу четвертой недели Великого поста, в день, именуемый в народе Родительской субботой. Смерть ее стала сильным потрясением для Всеволода Юрьевича и его детей. Летописец говорит о рыданиях и слезах, сопровождавших чин погребения «княгини Всеволожей». Георгий Всеволодович, кто-то из его братьев и сестра Вышеслава присутствовали на похоронах матери. Константин был уже в Новгороде.

Похоронена Мария была в построенном на ее земле монастыре. «Каменная гробница схимонахини Марфы находится в нише алтарной стены Благовещенского придела Успенского собора, – рассказывает иеромонах Соколов. – Монастырь со временем стали называть Княгининым, в память о великой княгине Марии, в схиме Марфы. Он стал родовой усыпальницей княгинь владимирского великокняжеского дома. Здесь были похоронены сестра Марии Анна, супруга св. Александра Невского и его дочь Евдокия Александровна».

За многие века Успенский монастырь не раз разрушался и восстанавливался. В 1920-е годы обитель была закрыта, сестры выселены, а игуменья Олимпиада подверглась аресту и ссылке. На территории монастыря образовалось жилищно-арендное кооперативное товарищество (ЖАКТ) имени Воровского. Главный соборный храм – Успенский – был закреплен за Владимирским музеем, но использовался и как военкомат, и как зернохранилище. После войны там разместилась Владимирская реставрационная мастерская, что спасло здание. Второй храм – во имя Казанской иконы Божией Матери – был отдан под хранилище документов государственного архива Владимирской области. Монастырь запустел на семь десятилетий.

И только в 1993 году Успенский собор был передан в пользование Владимирской епархии, и определением Священного синода обитель была возрождена.

В 2015 году в ходе работ могила Марии со всеми предосторожностями была вскрыта исследователями. К их удивлению, там оказались останки не одного, а четырех человек. “Индивид № 1” был атрибутирован как женщина 40–50 лет с наличием множественных артрозов суставов конечностей, прежде всего артрозов и коксартрозов тазобедренных и коленных суставов, – свидетельствовал вовлеченный в эту работу Аверьянов. – Есть серьезные основания полагать, что признаки имевшегося хронического заболевания – артроза – стали последствием многочисленных родов».

Аверьянов и эксперты пришли к заключению, что эти останки действительно принадлежали Марии, жене Всеволода Большое Гнездо, его второй супруге Анне, дочери Александра Невского Евдокии и святому мученику Авраамию, о котором мы еще поговорим.

В 1205 году войска Всеволода Большое Гнездо вновь пересекли Нижегородскую землю. Великий князь организует еще один поход на Булгарию: «Того же года послал великий князь Всеволод на Волгу в насадах на болгар, и ходили по Волге до Хомол и множество полона взяли, а других иссекли, и учаны многи разбили и товара много взяли, и потом ушли восвояси». Подробностей крайне мало. Кучкин разводит руками: «К сожалению, отождествить Хомолы с известным в настоящее время топонимом или гидронимом не удается. Но во всяком случае борьба шла по берегам р. Волги». Пудалов считает операцию 1205 года скорее набегом, как в 1185 году, чем масштабным походом.

В любом случае противостояние с Волжской Булгарией оставалось высоко в системе приоритетов Всеволода Юрьевича. По его приказу было возведено несколько крепостей на водных путях, которыми пользовались булгары для нападений на Владимиро-Суздальское княжество. Продолжалось освоение восточной части Волго-Окского междуречья. Была построена Кострома, а ниже по течению Волги при слиянии с Унжей – Унжа. На берегах Клязьмы возник Стародуб-Ряполовский. Ко времени правления Всеволода относится основание и таких городов, как Нерехта, Соль Великая, Зубцов на Волге, впервые упоминаемых в летописях уже после его смерти.

Кто знает, как пошла бы дальше наша история, не случись внезапной гибели 19 июня 1205 года князя Романа Мстиславича в сражении над Вислой у города Завихост в Польше, где он воевал с князьями Лешко Белым и Конрадом Мазовецким. «И встал над рекой Вислой, и, простояв там, оплошал, отъехал от своего полка с небольшой дружиной, а поляки тут же напали на него и убили».

У Романа осталось двое сыновей – четырехлетний Даниил, которого галичане «посадили на престоле отца», и двухлетний Василько.

Гибель Романа, пишет историк Западной Руси Михаил Константинович Юрасов, «разрушила созданное им мощное территориально-политическое объединение, включавшее в себя всю юго-западную и часть южной Руси. Малолетство его сыновей от второй жены (гречанки Анны, или Марии, Каматерос)… стало поводом для начала многолетней борьбы за Галицкую и Волынскую земли, в которых принимали участие не только представители различных ветвей рода Рюриковичей, но и западные соседи – правители Польши и Венгрии. Не имевшая близких родственников на Руси вдова Романа Мстиславича пыталась найти помощь у Арпадов и Пястов».

С этого времени начинается череда конфликтов, которая втянула в себя и Владимиро-Суздальское княжество. Первоначальным триггером стала именно схватка за Галицкую землю.

Известие о смерти Романа настолько воодушевило Рюрика Ростиславича, что он решился на шаг, беспрецедентный в истории домонгольской Руси. Монах, которому было уже под семьдесят, объявил свое насильственное пострижение недействительным. После чего избавился от иноческого одеяния, покинул монастырь и поспешил в Киев. Хотел расстричь и жену, но та предпочла от греха немедленно принять схиму.

В Киеве Рюрик подвинул с престола своего сына Ростислава и заключил новый союз с Ольговичами, коль скоро смерть Романа освободила от прежнего крестоцелования. После чего с сыновьями Ростиславом и Владимиром, Ольговичами и приведенными ими половцами Рюрик поспешили к Галичу, считая его своей законной добычей. Как писал Карамзин, «в надежде, что младенец Даниил не в состоянии ему противиться и что тамошние Бояре не захотят лить крови своей за сына, терпев много от жестокости отца».

Однако этот приступ оказался неудачным. Галичане, на стороне которых стоял и венгерский король Андрей, выдержали натиск. Рюрик с Ольговичами «так долго простояв, города не взяли, только волости и села сожгли, и, пленив много людей, возвратились восвояси».

Рюрик осел в Киеве, а старшего сына Ростислава отправил в Вышгород, выгнав оттуда князя Ярослава Владимировича, бывшего свояка Всеволода Большое Гнездо.

А война за Галич разгорелась с новой силой, демонстрируя все худшее из войн того времени – и бесчинства иностранцев, и жестокие репрессии в отношении местных бояр и мирного населения со стороны русских князей. Была и единственная в истории Древней Руси попытка боярина – не Рюриковича! – вступить на княжеский стол.

В состав коалиции, которую возглавлял Рюрик Киевский, помимо Ольговичей с половцами, входили теперь и Михаил Смоленский, и поляки. Король венгерский Андрей вновь был готов защитить юных сыновей Романа. Однако вдовствующая княгиня сама предпочла бежать из Галича с детьми – в их удельный город Владимир Волынский (сейчас – райцентр в Волынской области Украины).

После этого местное боярство решило, что власть в Галицкой земле должна принадлежать родичам последнего «законного» князя – Владимира Ярославича, на котором пресеклась династия галицких князей. Наиболее близкими родственниками были либо Ольгович – Новгород-Северский князь Владимир Игоревич, а также его братья – племянники Владимира Ярославича по матери (сыновья знаменитой своим плачем из «Слова о полку Игореве» Ярославны, сестры последнего галицкого князя); либо сыновья Всеволода Большое Гнездо, которые приходились Владимиру Ярославичу двоюродными братьями (его матерью была Ольга Юрьевна – сестра Всеволода Большое Гнездо).

По соглашению с венгерским королем из Галича послали делегацию в Переяславль-Южный, чтобы пригласить на княжение шестнадцатилетнего Ярослава, сына Всеволода Юрьевича и брата Георгия. «А король велел им взять себе князя Ярослава Всеволодовича из Переяславля, ждали его две недели и не дождались, потому что медлил Ярослав Всеволодович, собираясь со своими», – зафиксировано в летописи. Ясно, что Ярослав, прежде чем согласиться, должен был посоветоваться с отцом. Это заняло немало времени. Путь из южного Переяславля в Галич занимал обычно не больше четырех-пяти дней. Галичане ждали Ярослава Всеволодовича две недели, и за это время ситуация кардинально изменилась.

Черниговские князья тоже имели в Галиче своих сторонников, которые убеждали сограждан в том, что Ярослав слишком молод, а его отец слишком далек от их земли, чтобы ее защитить. Что Ольговичи не оставят Галицкую землю в покое и уж лучше посадить на престол одного из них.

Когда венгерское войско скрылось за Карпатами, галичане, «убоявшись полков русских – а то возвратятся на них опять, а князя у них нету», решили тайно послать за старшим из северских князей Игоревичей – Владимиром, благо черниговское войско стояло недалеко от Галича. «И решили тайно послать в полк Олеговичам к князю Владимиру Игоревичу; князь же Владимир Игоревич принял вестника галичан и ночью скрылся со своим полком от братьев, поскакал в Галич, так как полки стояли в двух путях от Галича». Обрадованный Владимир ночью – втайне от родных, друзей и союзников, не сказав никому ни слова, объявился в Галиче, где был принят как князь.

Ярослав Всеволодович прибыл на три дня позже. Оставшись ни с чем, «сильно оскорбился и вернулся обратно в Переяславль». Это был серьезнейший удар по авторитету Всеволода Большое Гнездо. Не последний. И триумф черниговских Ольговичей. Тоже не последний.

Глава Черниговского дома Всеволод Чермный почувствовал, что у него развязаны руки. На обратном пути из Галича участники его похода двинулись в Киев, где он, «надеясь на большую свою силу», занял великокняжеский стол и «стал сажать своих наместников по всем киевским городам». Рюрику Ростиславичу в очередной раз пришлось удалиться к себе в Овруч. Сын Рюрика Ростислав сел в Вышгороде, а племянник Мстислав Романович Смоленский – в Белгороде.

В этой новой политической конфигурации, когда Ольговичи контролировали Галицкую, Киевскую и Черниговскую земли, сфера влияния владимиро-суздальских князей на Юге Руси оказалась под большим вопросом. Всеволод Большое Гнездо на этом этапе в борьбу южнорусских князей вмешиваться не стал. Почему? Может, просто не успел или не захотел. Возможно, был удручен смертью любимой супруги и ему было не до этого.

Но, как бы то ни было, подобная его позиция привела к дальнейшим политическим потерям. В качестве следующей жертвы Всеволод Чермный избрал юного Ярослава Всеволодовича, князя Переяславля-Южного. Поводом стали его недавние претензии на Галич.

«Для Ольговичей, ведших борьбу с Рюриком Ростиславичем за контроль над югом Руси от Чернигова до границ Галича, Переяславль был важным пунктом, – объясняет Кузнецов. – Обладание им позволяло свести на нет влияние владимирского князя, полностью контролировать Степь и чувствовать себя в безопасности в Киеве, прикрытым с запада Галицко-Волынским княжеством. Ведь там сидели его родственники – Игоревичи… Поэтому Переяславль в 1206 г. начал играть важную роль и стал часто упоминаться на страницах летописей вместе с Киевом, когда оттуда выбивали либо Ольговичей, либо Ростиславичей. Именно стремлением избавиться от опеки Всеволода Юрьевича объясняет причину, по которой в 1206 году черниговский князь Всеволод Чермный согнал со стола в Переяславле-Южном (Русском) Ярослава Всеволодовича и отправил к отцу во Владимир».

Чермный дерзнул оскорбить Всеволода Большое Гнездо:

– Иди из Переяславля к своему отцу в Суздаль, – передал он юному Ярославу Всеволодовичу, – а Галич у моей братьи не ищи, если же захочешь его искать, то и себя погубишь. Если еще промедлишь, не выходя из Переяславля, то я пойду на тебя ратью, и тогда меня не обвиняй, так как я оказываю тебе милость.

Ультиматум был подкреплен угрозой военной интервенции.

Ярослав Всеволодович уже был не мальчик, зимой 1205–1206 года Всеволод Большое Гнездо его женил. Суженая была половецкой княжной, внучкой хана Кончака. Брак с внучкой «того самого» Кончака (из «Князя Игоря») призван был обезопасить южный Переяславль от половецких нападений и обеспечить союз с той ордой донских половцев, которую после Кончака возглавил его сын Юрий. Брак этот, однако, окажется неудачным. Он не принес наследника, продлился недолго. И поддержки от половецкого тестя Ярослав в трудную минуту не дождался: Юрий Кончакович имел с черниговскими князьями давние союзнические отношения.

Не помог и отец. То ли напуганный ультиматумом Ярослав не успел обратиться к нему за помощью, то ли Всеволод Юрьевич не успел или не смог защитить сына.

Ярослав вынужден был «просить путь» у Всеволода Чермного, то есть разрешение на выход с дружиной из Переяславля-Южного. Чермный «целовал крест и дал ему путь. Ярослав же вышел из Переяславля, пошел к отцу своему». 22 сентября 1206 года вместе с женой-половчанкой Ярослав вернулся во владимирские земли.

«И так Ярослав Всеволодович вышел из Переяславля и пришел к своему отцу Всеволоду Юрьевичу в землю Ростовскую, Суздальскую и Владимирскую месяца сентября в 29 день, встретили его братья и целовали его». Братья, включая Георгия Всеволодовича, ждали Ярослава на самой границе между черниговскими и владимирскими землями – «у Ясенья». По всей вероятности, речь шла о селе Ясиновском близ Москвы – нынешнем московском районе Ясенево. Всеволод вошел в положение Ярослава и, похоже, вместо Переяславля-Южного вручил ему Переяславль-Залесский. Во всяком случае, вскоре Ярослав появляется в летописи во главе переяславль-залесской дружины.

Что же касается южного Переяславля, то новый хозяин Киева – Всеволод Чермный – посадил там на княжение своего сына. Имя нового переяславского князя в Лаврентьевской летописи не сообщается. Но Никоновская летопись его называет – Михаил Всеволодович. Так начал свой путь в большую политику и историю почитаемый русский святой и мученик за веру Михаил Черниговский.

Но уже в том же 1206 году и Чермный, и его сын потеряли свои столы. Неугомонный Рюрик, «сожалея о великом княжении Киевском, объединился с Мстиславом Романовичем и пошел вместе с ним с войском, со своими детьми, племянниками и с половцами». Рюрик изгнал Всеволода Чермного из Киева, а Михаила – из Переяславля, опять заняв киевский стол. В Переяславле он посадил собственного сына – Владимира. Войска Чермного предприняли попытку вернуть Киев, три недели его осаждали и «возвратились, не успев ничего плохого городу, а волости и села завоевали».

Всеволод Чермный, естественно, на этом не успокоился. Летом 1207 года он вновь нанял половцев, заручился поддержкой Владимира Игоревича Галицкого и призвал младших князей Ольговичей, союзников из Турова и Пинска, которые помогли ему вновь утвердиться в Киеве. А Рюрик вновь бежал в Овруч. Его племянник Мстислав Романович, осажденный в Белгороде, просил только о возможности вернуться в родной Смоленск. Покинуть свой город был вынужден и Мстислав Мстиславич, княживший в Торческе. «Оттуда они пошли к Торцскому. Мстислав же Мстиславович затворился в нем, и они осадили его… Мстислав же не вытерпел осады в городе и целовал к нему крест по его воле». Этот князь, который еще очень громко заявит о себе как Мстислав Удатный (удачливый, удалой), перебрался в Торопец, «отчину» этой ветви смоленских Ростиславичей. «Всеволод же Чермный, придя, сел в Киеве, много зла сотворив земле Русской».

Такой поворот событий наконец-то заставил Всеволода Большое Гнездо действовать. Его решение выступить против Всеволода Чермного в летописи объясняется тем, что Ольговичи разоряли Русскую землю вместе с «погаными», а Русская земля является отчиной и для владимирских князей. «Половцы торжествовали счастливый успех союзника своего грабежом и злодействами в окрестностях Днепра, бедный народ, стеная, простирал руки к Великому Князю, – писал Карамзин. – Всеволод Георгиевич наконец вооружился. “Южная Россия есть также мое отечество”, – сказал он».