Текст книги "Одна ночь (сборник)"

Едва рассвело, Загинайло покинул гостеприимный плотик. Небритый, в мятой шинели, голодный, и чаю не попил. Абдураимов раскочегарил свой самовар-десятиведерник и предлагал не пороть горячку, а погреть кишочки чайком, как человек, но пока этот меднопузый гигант, утешитель купцов и водолазов, вскипел бы, это уж был бы не утренний чай, а вечерний. Бригада водолазов уже собралась в хибарке, когда он уходил. Шесть, не считая Абдураимова, тяжелоступы и горлопаны, краснорожие, грудь нараспашку, бочки в тельняшках, у них горело внутри, каждый излучал жар, как ходячая печь, поэтому буржуйка зря трудилась, она могла бы и отдохнуть от службы, теперь хибара обогревалась бы от тел самих водолазов. Вместе со своим бригадиром, который наилучшим образом выспался на топчане и выглядел бодрым и свежим, как вынырнувшая на поверхность глубоководная мина, они в семь луженых глоток подняли такой хай, что Загинайло, если б и имел время, не мог бы задержаться тут больше ни минуты.

– Надо поторапливаться, – изрек он с суровым видом. – У меня медкомиссия.

– Ну и дуй к чертовой матери! Туда тебе и дорога! – от чистого сердца напутствовал его Абдураимов. – А на ночь не забудь вернуться. У тебя тут дом родной. В порт тебя пропустят, не пикнув. Только свою рожу покажи на паспорте. Мое слово железное. Закон.

Загинайло опять прогулялся по скользкой понтонной дорожке, от плотика – в порт, к пирсу. Конечно, днем этот путь пройти не то, что ночью. Раз плюнуть. Как акробат по жердочке. До ворот порта подкинул попутный грузовичок. Там автобус в город. Через полчаса он уже стоял около дома № 10 на улице Гоголя, или Малой Морской. А чего-то медлил. Черт бы побрал их, эти медицинские учреждения. Он решительно рванул дверь. Вестибюль. Ярко.

– Это я куда попал? – остановил он бегущую мимо него медсестру, тощую, как палка в очках. В руках у медсестры рискованно накренился поднос с пробирками.

– А куда надо? – в свою очередь спросила, прервав свой бег, худощавая медсестра, еще опаснее наклонив поднос с легко бьющимся грузом.

– Мне на медкомиссию надо, для устройства на работу в МВД. У меня направление, – подробно объяснил Загинайло.

– Безграмотный? Читать умеешь? – медсестра грубо и мрачно сверкнула на Загинайло сквозь очки, как будто перед ней стоял ее заклятый враг, и показала подносом: – Написано же по-русски! Читай, лопарь!

Загинайло прочитал на стене вестибюля, куда указывали, кроваво-красными буквами, то, что он сначала не заметил: Военноокружная медицинская комиссия. Во дворе.

– Полюбовался бы на себя в зеркало, а потом бы к врачам шел, – проворчала, уходя, медсестра с подносом.

Дверь из вестибюля во двор нашлась легко, она не закрывалась, подпертая кирпичом. Перед этой дверью, сбоку, у стены, имелось большое, прямоугольное зеркало. Загинайло взглянул на себя: да уж! Хорош! Медведь небритый. Лицо массивное, тяжелое, глаза сверлящие, как это говорят, глубоко посаженные, ненормально близко у переносицы, и еще эта его косая ухмылочка. Вид зверский.

Все врачи разбегутся. Подмигнув своему зеркальному двойнику, Загинайло вышел на двор.

На дворе он увидел громадную толпу. Курили, горланили, шум, гам. Парни, безработная братия, демобилизованные солдаты и матросы. Среди моря мужских скул мелькали то там, то сям и женские щечки, приятно разнообразя эту грубую, орущую орду. К реву голосов примешивался шум падающей воды. Где-то рядом слышался бурный, клокочущий поток, он лопотал своё, словно участвуя в общем собрании толпящихся тут людей. Толпа стояла тесным кругом, в центре которого, посередине двора, зиял провал, асфальт в этом месте обрушился, из провала поднимался зловонный пар и смрад канализации, и внизу ревела, низвергаясь в бездну, подземная река, поток сточных вод, день и ночь текущий под городом. Вся эта орда ожидала очереди к врачам. Военно-окружная медкомиссия еще не начала свою работу. Загинайло с трудом допытался: где тут вход. Только десятый опрошенный услышал, что от него хотят узнать, ткнул указательным пальцем, едва не выбив глаз у своего товарища:

– Для офицеров отдельно. С тыла, старлей, зайди. Там у них приемный покой. Морг то есть. Жмуриков приносят-уносят. Ты не пугайся, рядом дверца. Там полковников принимают, майоров. Попробуй, может, и тебя пропустят.

Обогнув здание, Загинайло нашел нужную дверь. Поднялся по черной лестнице на второй этаж. Туда указывала стрелка. Попал в коридор. Облезлые голубые стены. В отличие от столпотворения во дворе тут, можно сказать, приятное безлюдие, как в пустыне. Дойдя до половины коридора, Загинайло уже не надеялся увидеть тут человека. Но слева обнаружилась площадка и там регистратура. В регистратуру – три офицера, разнозвездные и разных родов войск: полковник, майор, лейтенант. Загинайло спросил у лейтенанта с зелеными погонами пограничника, который стоял последним в очереди:

– Что там дают, в этой амбразуре?

– Медкарту дадут, заполнишь сам. И номерки к врачам, – охотно ответил пограничник.

– За день успеем пройти медкомиссию? – задал еще один вопрос Загинайло.

– Можешь не сомневаться! – веселым голосом ответил лейтенант, доблестно охранявший государственную границу на суше.

– Пулей полетишь из кабинета в кабинет. Посмотрят: руки-ноги есть, голова на месте, не немой, не глухой, не хромой. Остальное им до лампочки. Летчика и смотреть не будут, – лейтенант показал на подполковника с голубыми петлицами, в шапке с крылышками, которую он не снимал в помещении, должно быть, из уважения к воинской дисциплине. – Что на него смотреть, – добавил словоохотливый лейтенант. – Здоров, как боинг. В Управление пойдет, к небу поближе. Нам сверху видно всё, ты так и знай, – лейтенант засмеялся, показывая полный рот железных зубов.

– Где зубы потерял? – спросил Загинайло.

– Ты не поверишь. В Будапеште! – ответил лейтенант. – Так булыганом саданули, что за один раз все и вышибли. К дантисту не надо лишний раз ходить. Да я и не жалею, эти и лучше, чем костяные, их и чистить не надо, я их уже пять лет не чищу, они же нержавеющие, только почернели чуть-чуть, – лейтенант разинул пошире рот и показал пальцем, где у него почернели зубы. Загинайло не успел убедиться в правдивости его слов, потому что у пограничника подошла очередь, и свирепоглазая медсестра, гибкая, как кобра, высунувшись из окошка почти что по пояс, желала, наконец, добиться от него кое-каких биографических сведений, а именно: кто он такой, русский или, может быть, какой-нибудь нанаец, какая нелегкая его сюда принесла и чего он, собственно, хочет. Если место участкового – то так бы сразу и мычал, добро пожаловать, зеленая дорога, только погоны сменить.

Когда дошла очередь до Загинайло, он постарался не злить медсестру, которая призналась со всей откровенностью, что не любит, чтобы ей мозолили глаза и задавали бестолковые вопросы. Мрачно сунув ему из окошка медкарту и семь номерков, она предупредила:

– Порядок прохождения врачей нарушать нельзя, строго следуйте той последовательности, как указано в медкарте. Перепутаете что-нибудь, пеняйте на свою безмозглость. Будете всё сначала проходить. Устала каждому вдалбливать! – добавила она злобно, не Загинайло, а другой медсестре, подошедшей к столу за окошком.

– Умные люди сюда устраиваться на такую работу не пойдут. Одни бараны идут весь день.

Загинайло, молча проглотив эту оскорбительную пилюлю, отошел от окошка, к которому тут же ринулся следующий безработный офицер, жаждущий узнать о себе мнение грозной медсестры и заодно проверить свое здоровье и выдержку.

Загинайло стал изучать медкарту. Первым в списке значилось: сдача анализов. Анализы сдавались в лаборатории. Лаборатория находилась никаким образом не здесь, как объяснили ему те, кто уже всё знал, не в этом здании, это было б слишком хорошо жить и легко отбрыкаться, а во флигеле. Чтобы туда попасть, почему бы опять не прогуляться через двор, теперь в обратном направлении. Ноги-то есть, не протезы, свои, времени тоже – хоть зарежься.

Толпа на дворе рассосалась. То ли врачи приемной комиссии, засучив рукава халатов, ускорили темп осмотра поступающих на службу молодцов (а служба опасная, что ж их зря мурыжить, скорей в бой), то ли большая часть их все-таки была поглощена этим зияющим провалом в бездну посреди двора, ограждать который забором-зеброй и красными тряпками не сочли нужным, очевидно, из особых дальновидных соображений. Но как бы то ни было, от громадной буйной орды остался клочок. Человек десять. Они, обступив провал, тихо смотрели в эту мрачную яму, как завороженные, а там всё так же ревел, низвергаясь в тартарары, грязный поток сточного водопада, и зловонное испарение от него поднималось на поверхность, одурманивая привлеченных зрелищем, скучающих созерцателей. Загинайло не пожелал присоединиться к этому кружку избранных. Он не был любитель ни смотреть в ямы, ни заглядывать в будущее, чтобы узнать свою судьбу. Чему быть, того не миновать. Смерть дурака найдет.

Лаборатория помещалась в подвале флигеля. Загинайло нашел там своих новых знакомых: и лейтенант-пограничник, и подполковник-летчик, и майор-танкист. Пограничник, обладатель нержавеющих железных зубов, увидев Загинайло, искренне обрадовался:

– Бери банку! – возопил он, как будто сейчас должно было произойти что-то страшное, по меньшей мере землетрясение. – Вон там по одной банке на рыло дают! – продолжал пограничник. – Давай бегом! Не достанется, куда будешь свою героическую военно-морскую мочу прудить? Там разные банки есть, большие и маленькие. Бери литровую, – посоветовал он Загинайло. – Не промахнешься. Анализы лучше получатся.

– А ведра у них нет? – спросил Загинайло.

– Опоздал, миноносец, – засмеялся веселый пограничник. – Ведро подполковник уже хапнул, хлещет, как из брандспойта, в подсобном помещении, сейчас принесет сдавать на радость врачам.

Загинайло с полученной банкой отправился в то место, которое по-русски называется нужник, а по-морскому гальюн. На двери действительно была прикреплена кнопкой бумажка и на ней начертано синими чернилами: подсобное помещение. В этом помещении страшно ударяло в нос хлоркой. Три отделения с перегородками, два заняты майором и подполковником, одно свободно. Окно замазано белой краской, посередине чей-то свободолюбивый коготь процарапал на стекле лунку, поглядев в которую, можно было наблюдать кусочек Гороховой улицы. Должно быть, и у майора, и у подполковника дело шло туго, у одного вовсе ничего нельзя было выжать из пустой цистерны, у другого цедилось по капле. Загинайло, в отличие от них, недолго любовался пожелтелой раковиной унитаза в ржавых потеках и слушал музыку неисправного бачка, в котором пела, переливаясь через край, вода.

Вручив свой сосуд с жидкостью санитарке, Загинайло последовал дальше по коридору – сдавать кровь. В коридоре, узком, как кишка, стояли, прижавшись к стене, затылок в затылок, гуськом понурые парни. Свободного пространства хватало только, чтобы пройти кошке. Тоненькая медсестра в чистеньком, как ландыш, халатике протиснулась боком, неся над головой поднос с анализами, то бишь стеклянными колбочками со свеженабранной кровью. «Посторонись!» – кричала она грубым, не склонным к любезности голосом. В конце коридора – оцинкованная дверь, как в мертвецкую. Впускали по звонку. Строго-настрого. Раздавался резкий звонок, пронзая насквозь уши всей длинной очереди. Через минуту – другой. Пауза. Затем звонок следовал за звонком беспрерывно, лавиной, сливаясь в одну, раздирающую барабанные перепонки, зверскую трель. В дверь устремлялись, заголяя на бегу руку. Из двери вылетали с комком ваты на окровавленном пальце. Весь пол был устлан этими кровавыми комками. Коридор молниеносно очистился от половины очереди. Лейтенант-пограничник вышел из этой двери бледный, как мертвец, зажимая средний палец на правой руке в кулаке левой.

– Это вампирня! – сказал он Загинайло загробным шепотом. – Сидят сто ведьм за столиками, все на тебя шприцы нацелили, глаза сверкают! Ужас! Живым не выйдешь. Давай, друг, задний ход!

Но Загинайло, не послушавшись доброго совета, храбрым шагом вступил в кабинет. Всё так и оказалось, как предупреждал пограничник: в просторном помещении за столами в два ряда, как на какой-нибудь кровососной фабрике, сидели женщины в белых медицинских халатах. Тут были все возрасты, от восемнадцатилетних юных девушек с розово-свежими, как персик, щечками до безобразных жаб-старух, седых и покрытых морщинами, которым уж давно перевалило за семьдесят. Тут были представительницы всех племен и народов. Загинайло встал как вкопанный, как в поле посреди стаи голодных волчиц. Его позвала бурятка с ближнего к нему стола, она зловеще махнула ему рукой. Загинайло отважно присел за ее стол. Бурятка обращалась с его предназначенными для процедуры пальцами, средним и безымянным, весьма бесцеремонно и даже грубо, протерла спиртом и вонзила иглу. Загинайло смотрел, как наполняется его кровью объемистая колба.

– Не смотрите! – потребовала бурятка. – Это мне мешает работать. Многие от вида крови падают в обморок. Теперь такие слабонервные мужики пошли, аж противно! Психопаты и неврастеники. Достаточно. Можете идти!

Загинайло, поспешно встав, неловким движением задел стол с препаратами и чуть не опрокинул его.

– Осторожно, медведь! – зло закричала на него бурятка. – Пьяный, что ли? Да что говорить, ясно, пьяный в драбадан, небритый и пахнет скверно, мерзостью какой-то. После принятия алкоголя, к вашему сведению, трое суток нельзя анализы сдавать! Так что я умываю руки, если у вас найдут в крови недопустимое присутствие спирта. Так и знайте!

Загинайло, напутствуемый этими криками бешеной бурятки, вышел вон немного смущенный, но ничуть не поколебленный в своем стремлении преодолеть все ступени медицинских испытаний, чего бы это ему ни стоило.

Опять сверился с медкартой. Следующий этап – флюорографический кабинет. Ему объяснили, что надо вернуться в то здание, откуда он начал этот тернистый путь. На этот раз не лезть вверх по лестнице, а прямехонько катиться в подвал, там много поворотов, заблудиться запросто, там уж немало народу пропало без вести, в списке значатся как проходящие медкомиссию, а налицо – нет их, кого месяц, а кого и год ищут, отыскать не могут. Вот и мотай на ус. Выслушав мрачный рассказ сведущих товарищей, Загинайло взял курс на флюорографический кабинет. Следуя подробным указаниям, он опять зашел с тыла здания, спустился по крутой лестнице в подвал и довольно долго странствовал в низеньком подземном коридоре, который извивался, как червь, в недрах земли. Наконец, он уперся в тупик. Стальная дверь, гладкая на загляденье, ни ручки, ни звонка, ни глазка. Ничего! Загинайло грохнул кулаком. Подождал, прислушался. Глухо. Тогда он стал дубасить изо всей силы, с интервалами, что-то вроде громовой азбуки морзе.

Отбил кулак. Никакого эффекта. С той стороны не отзываются ни на удары, ни на крик. Загинайло решил, что те, кто его сюда послали, подшутили над ним, и уже повернулся идти обратно, как дверь разверзлась. Суровая старуха в халате смотрела колюче.

– Флюорографический кабинет здесь? – спросил Загинайло.

– Что? – переспросила старуха грозным голосом. Так обычно говорят тому, кто сморозил какую-нибудь нелепость.

– Здесь флюорография, спрашиваю? Ну, или рентгеновский кабинет по-другому? – потеряв терпение, свирепо прорычал Загинайло.

– Если не здесь, так где, черт вас всех побери!

– Здесь, здесь! – гаркнула старуха. Услышала, наконец, глухая карга. – Ты восьмой. Раздевайся догола и бегом к аппарату! Семеро одного ждут! У нас по партиям. Пока партия в восемь человек не наберется – не принимаем.

Загинайло вслед за старухой вступил в предбанник. Там было не теплей, чем в ледяном погребе. У стены выстроились в шеренгу семь мужчин, все нагие, от макушки до пят, как Адамы, ни ниточки на всем посинелом теле. Вешалок непредусмотрено, одежда всех семерых свалена кучей на лавке. Хоть и голые, все семеро глядели соколом. Даже не очень посинели, даже почти и не дрожали, по крайней мере, успешно боролись с дрожью, кое-кто слегка лязгал зубами, кое-кто приседал, а кто растирал себе руками плечи и грудь. Народ военный, закаленный. Появление Загинайло вызвало всеобщий бурный восторг.

– Вот и восьмой! – заорал первый в шеренге, гордо стоящий голышом во главе этой команды адамитов. Он был на голову выше всех, с синим пузом и усами, как у Буденного.

– Эй, флот, где тебя носило! По каким морям! – закричал последний в шеренге голыш, в котором Загинайло узнал лейтенанта-пограничника. – Скидай скорей с себя тряпки! По-военному! Секунду даем! Иначе нам тут всем крышка! Смерть лютая от замерзания! – лейтенант, принявшись энергично растирать себя руками и приседать, чтобы согреться, запел раздирающим душу тоскливым голосом: «В той степи глухой замерзал ямщик…»

Тут, в шеренге, были знакомые уже Загинайло и майор, и подполковник. Когда Загинайло, голый как все, присоединился к мужскому братству и замкнул шеренгу, лейтенант-пограничник, стуча железными зубами, стал ему объяснять:

– Понимаешь, у них тут такой порядок – не принимают, пока полная обойма не наберется. Чтоб аппарат зря не тратил рентгеновские лучи, а сразу всех прострелил, очередью из автомата: тра-та-та! К чертям собачьим!

Дверь в кабинет приоткрылась, свежий ледяной ветерок обдул ноги. Сильный женский голос басом скомандовал изнутри из гулкого помещения:

– По порядку номеров! Первый – вперед! Марш!

Синепузый, похожий на Буденного усач, как застоявшийся конь, ринулся внутрь кабинета. Не минуло и двух минут, как он влетел обратно в предбанник и уже натягивал на себя всю свою сбрую, брошенную в общую кучу на лавке. Он оказался капитаном по снабжению. Басистая медсестра опять скомандовала в раскрытую дверь, и к аппарату помчался второй, будто бы бегун-марафонец, перенявший эстафету. Очень скоро тем же манером призвали и Загинало к рентгеновскому аппарату. Он и замерзнуть не успел. Зараженный общей спешкой, он враскачку, неуклюже, грузен и тяжел корпусом, побежал на властный зов медсестры-флюорографички, ощущая голыми ступнями холодящие плитки серо-голубого кафеля.

– Шевелись, красавчик! – весело закричала, подбадривая его, медсестра. Это оказалась низенькая, крепенькая, как кубышка, женщина сочного возраста с непропорционально большой головой и очень крупным носастым лицом, жидкие соломенные волосы, остриженные под скобку, не совсем аккуратно, торчали клочками.

– Лезь сюда, красавчик! – приказала эта командирша в халате. – Руки на пояс! Грудь к экрану! Живот втянуть! Дышать! Не дышать! Кругом! Спиной к экрану! Дышать! Не дышать! Всё! Слезай! Результат через два часа.

Вернувшись в предбанник, Загинайло нашел там лейтенанта, который зашнуровывал свой бронированный танк-ботинок.

– Глотнул рентгенчика? – поинтересовался он. – Я думаю, дозу хапнули, как при испытании водородной бомбы. Облучили голубчиков, чтоб светились вместо семафоров. Аппарат-то старый, раздолбанный, при царе Горохе сделан, из него из всех щелей радий так и прет, я нутром учуял, даже ой как! Жжет двенадцатиперстную кишку, хоть волком вой. Ой, ой, мамочки, не иначе как язву заработал у этой змеюги с ее чертовым агрегатом! – пограничник согнулся, скорчась от боли. Загинайло не мог понять, дурит он или и вправду у него что-то с животом.

Пока Загинайло одевался как на пожар, подгоняемый старухой-регистраторшей, и слушал байки поборовшего боль в животе пограничника, в предбаннике уже набралась новая партия мужчин – жертв неумолимого обряда. Им было велено оголяться, а не мух считать. Аппарат ждать не будет.

Теперь – терапевт. Так следовало по медкарте. Загинайло и лейтенант-пограничник поднялись обратно на второй этаж, где регистратура. В коридоре у кабинета № 1 они нашли своих товарищей, с которыми побратались в рентгеновских лучах. Опять у них составилась полная обойма, восемь бойцов. Все кучей стояли в коридоре и все с вожделением взирали на закрытую дверь. Врач-терапевт Фурова (так было указано на таблице) принимать не торопилась. Грамотный, надев очки, мог бы, если это его интересует, прочитать под табличкой с номером кабинета и фамилией врача махонькую приписочку, где указан график проветриванья, то есть последняя четверть каждого часа. Сейчас как раз проветривание. Так, во всяком случае, кратко объяснила выглянувшая на настойчивый стук в дверь медсестра.

– Елена Петровна прекратит прием, если не понимаете! – пригрозила она утратившим терпение офицерам. – Проветрим и начнем.

Офицеры горячо обсуждали свои дела, горести и печали службы, у всех накипело, у каждого своя хрен-редька. Тут собрались все роды войск, армия и флот, все по тем или иным причинам выброшены за борт. Куда бедному офицеру податься? Раздался звонок, как гром, как ревун боевой тревоги, и одновременно загорелась над дверью красная сигнальная лампочка. Расшумевшиеся офицеры все как один вздрогнули и умолкли. Врач-терапевт Фурова возобновила прием. Ее кабинет вполне проветрился. К терапевту запускали по двое. По приказу медсестры раздевались с порога, чтобы не терять драгоценное время. Пока один, раздетый до пояса, сидел на стуле перед врачом, так сказать, с глазу на глаз, и та ему энергично пеленала резиной руку для измерения кровяного давления, другой, раздетый уже до трусов, но в носках, лежал, совершенно беззащитный, в углу на кушетке, в то время как медсестра, склонясь над ним, упорно щупала ему живот сильными руками и спрашивала: есть ли жалобы? Процедура проходила четко, без сучка и задоринки, минута на человека. Раздевались наперегонки. Рука в резине, груша жмется, на кушетке живот щупается, жалоб нет, здоровеньки булы. Следующая пара. За десять минут все были осмотрены. Врач и медсестра раскраснелись. Когда Загинайло, последним покидая кабинет терапевта, увидел, что медсестра бурной рукой рвет форточку для срочного внеочередного проветривания, он ничуть не удивился этому. В самом деле, воздух в кабинете от краткого пребывания тут восьми мужчин сделался чрезвычайно густ.

Так они и ходили восьмером из кабинета в кабинет. Хирург, ветхая старуха в колпаке, уводила по одному за ширму, там требовала оголиться и что-то смотрела. Загинайло так и не узнал – что. Потому что хирург, будучи преклонных лет, насмотрелась уже на других вдосталь, и на Загинайло не хватило ее дряхлеющих сил. Ему поверили на слово, что у него все кости целы, череп не проломлен, ни одной даже малюсенькой травмы получить не посчастливилось, и как мужчина он хоть куда, хоть на племенной завод, может запросто наплодить табун жеребят, было б только желание. В кабинете окулиста офицеры задерживались подолгу. Им там все глаза просмотрели, до донышка. Пуще всего искали третий глаз. Окулистка увлекалась парапсихологией и оккультными науками, у нее осмотр пациентов отличался оригинальностью. Вместо того чтобы проверять обыкновенное зрение, таблицу с буковками и прочую чепуху, она ставила опыты для выявления паранормальных способностей у своих пациентов. Это ей было нужно для диссертации. Усадив Загинайло за стол, завязала ему глаза черным платком и потребовала, чтобы он читал ладонями рук со странички, которую она держала под столом. Потом ушла в смежную комнату и спрашивала оттуда: видит ли он что-нибудь сквозь стену, если видит, пусть расскажет, не скупясь на подробности. Увы, Загинайло ничего не мог разглядеть сквозь эту капитальную переборку, экстрасенсорными способностями он явно не обладал. Чудес не обнаружилось ни у одного из восьмерых офицеров. Венеролог искала у них признаки венерических болезней, хоть каких-нибудь завалященьких и застарелых, но так и не нашла, что ее не то чтобы разочаровало, но привело в некоторое недоумение. Психиатр учинила настоящий допрос с пристрастием, она спрашивала: случались ли галлюцинации, зрительные или слуховые, не подвержен ли лунатизму, не бывал ли в состоянии аффекта, не покушался ли на свою жизнь, то есть не было ли попыток самоубийства, не страдает ли какой-нибудь манией, скажем, манией страха или агрессии, не состоишь ли на учете в психдиспансере. Ответ она получала от всех отрицательно-скучный: нет и нет. Такое однообразие ей приелось. Ничего новенького. Ее можно было понять. Поэтому психиатр, сидя с противоположной стороны стола, взирала на Загинайло с самой жгучей ненавистью, на какую только была способна, как будто он был ее злейший враг. Это была женщина крупная, сильного характера, с костлявым широким лицом, которое украшала волосатая бородавка около носа. Она истязала Загинайло своими вопросами более, чем предыдущих офицеров из их доблестной восьмерки, дав ему предпочтение, может быть, потому, что он был последним, на нем прием заканчивался.

– Вы любите риск? – злобно сверкая очками, спрашивала психиатр. – Стремитесь к смерти? Она вас притягивает, да? Признавайтесь. Говорите честно, как на исповеди. Я вас насквозь вижу: по типу психики вы смертник. Камикадзе. Везде, надо и не надо, на рожон лезете, ищете смерть. Так что ли? – в глазах психиатрши загорелось мрачное злорадство, она была очень горда своей прозорливостью.

Загинайло косо умехнулся:

– Самурай – сам умирай. А по-нашему – умирать, так с музыкой.

На этом допрос прекратился. Вопросы иссякли. Все было ясно, как божий день. Психиатр была последней в медкарте, на ней завершалась череда испытаний. Осталось получить заключение главврача медкомиссии: прошел – не прошел Сциллу-Харибду. Вскоре узнали: все восемь офицеров признаны годными для службы в органах МВД.