Текст книги "Открытие мира"

Глава 8
Мы переезжаем!

И все же радостного и интересного в эту весну сорок четвертого года для Альки было гораздо больше, и сама эта весна в Челябинске была радостной и солнечной.

Дожди шли редко и чаще веселые, и тоже солнечные, или, может быть, Альке запоминались именно солнечные дожди. Детвора постарше выскакивала с крыльца кто в чем был, прямо под светлые струи, и весело плясала в промокших платьицах и рубашках, радостно распевая:

 
– Дождик, дождик, перестань,
Я поеду в Аристань.
 

Что такое «Аристань» и зачем туда надо было ехать, никто объяснить не мог.

Альку уже не водили в ясли, у Риты закончились занятия в школе, и, пока мама была на работе, они почти все время проводили на пустыре или в бараке: Рита бегала и играла со своими девочками, а Алька чаще примыкал к мальчишеской компании Вовки-Свистуна, осваивал езду на своем велосипеде на природе (было очень неудобно из-за кочек) и с удовольствием изучал имеющуюся вокруг живность: жуков, гусениц, дождевых червей и методы их передвижения в пространстве.

Гусеницы восхищали Альку своим количеством ножек и тем, как ловко они ими перебирали, не запутываясь, какую ногу и когда ставить, но дождевой червь поразил его особенно сильно, поскольку передвигался совсем без ног. Увидев его на краю лужи, Алька сначала принял его за обрывок шпагата, случайно брошенного на землю, и, пока Алька разглядывал его, рядом с ним раздался голос Вовки-Свистуна.

– Червяк, – сказал тот.

И Алька увидел рядом с собой длинные и босые ноги Вовки.

– Шпагат, – сказал Алька.

– Червяк, – снова уверенно повторил Вовка.

У Вовки из носа свешивалась зеленоватая сопля; он смачно втянул ее обратно и авторитетно подтвердил:

– Червяк.

Сопля начала свисать вниз заново, а Вовка, не обращая на нее внимания, снова взглянул на обрывок шпагата и побежал куда-то в сторону по своим делам.

Алька снова обратил свое внимание на обрывок и увидел, что обрывок пошевелился и начал ползти, да так странно, что Алька замер от удивления. Червь сжимал свою заднюю часть в гармошку, потом, словно прилипнув хвостом к земле, проталкивал переднюю часть вперед, затем подтягивал заднюю часть и, разжимая ее, снова проталкивал себя вперед. Способ был настолько оригинальный, что Алька попробовал так же сжимать и разжимать свое тело, чтобы понять, а не сможет ли и он ползать так же, как червяк. Но Алькино тело сжималось плохо, и пока Алька извивал его разными способами, да еще стоя, откуда-то сверху на край лужи свалился воробей.

Он посмотрел на Альку одним глазом, подпрыгнул к червяку, снова взглянул на Альку, громко чирикнул и снова упорхнул, а червя уже не было. То ли червь успел спрятаться от воробья в луже, то ли воробей утащил червя. Алька даже поискал червя в луже, но так его и не обнаружил. Видимо, или червь, или воробей были необычайно ловкими.

Кроме этих интересных наблюдений, были и еще другие события. Альке именно в эту весну дали попробовать дурынду – прессованный подсолнечный жмых, употребляемый в мирное время для кормления скота и птицы, но теперь часто используемый в пищу людьми, особенно детворой. Это были желто-серые брикеты неправильной формы, которые надо было долго рассасывать во рту, чтобы они немного размягчились с поверхности, и тогда их можно было грызть. Дурында, и особенно сам процесс рассасывания брикета, неплохо утоляли чувство голода, оставляя во рту сладковатый вкус муки, поэтому дурында ценилась у барачных детей чуть ли не как лакомство.

Выпросить у кого-нибудь кусочек дурынды было почти невозможно, и хотя Алька делал попытки выпросить ее у Риты и даже мамы, они отказывали, ссылаясь на то, что он еще мал и есть ему дурынду нельзя, – мало ли что в ней может находиться.

Кусок дурынды дал погрызть Альке длинноногий Вовка-Свистун, чем очень польстил Альке, поскольку как бы перевел его этим поступком из одного возраста в другой, что было для Альки особенно ценно. Дурында Альке понравилась, и поэтому он не мог понять, почему ее не давали ему мама и Рита; о способе приготовления этого продукта и соблюдении при этом какой-либо гигиены он, разумеется, не подозревал.

Вскоре Риту собрали и отправили в пионерский лагерь, куда она почему-то ехать не хотела. И мама, и даже дядя Гриша уговаривали ее, что там, в пионерском лагере, будет очень интересно, много детей и разные игры, но Рита все равно уехала нехотя. А спустя несколько дней мама сообщила Альке, что «завтра мы переезжаем».

Куда переезжаем и зачем и что такое «переезжаем», Алька толком не понял, а когда разобрался, то тоже огорчился, как Рита. Он только что освоился в бараке и на пустыре, узнал, где находится заводская проходная, вошел в мальчишескую команду Вовки, научился хорошо ездить на велосипеде, и даже с одной педалью, а тут вдруг надо собирать все вещи и ехать куда-то, где будет якобы еще лучше. Но когда Алька разобрался, что переезжать – это примерно так же, как идти в гости к Митрошиным, то понял, что следует соглашаться, тем более что он еще никогда никуда не переезжал, и это само по себе предвещало многого интересного; а если уж очень не понравится, всегда будет можно уговорить маму переехать обратно – так считал Алька.

Переезжали в воскресенье, и поэтому многие обитатели барака были дома. Уже с утра, когда Алька проснулся, часть вещей была уже собрана, и мама и кто-то из взрослых продолжали укладывать и завязывать узлы. Потом по коридору промчался длинноногий Вовка, сообщая криком всему бараку, что приехала лошадь с телегой. Лошадь и телегу Алька видел раньше только издали и поэтому моментально побежал вместе с Вовкой и другими ребятами рассматривать ее. И действительно, чуть поодаль от крыльца стояла лошадь, запряженная в телегу, рядом с ней стояли дядя Гриша и еще один дядя постарше (это был все тот же Митрошин, но Алька не узнал его) и обсуждали, как ее надо грузить. Лошадь была, по мнению Альки, большая, светло-серая, с разводами по бокам; она мотала головой и иногда била копытом о землю, и дядя Гриша объяснил Альке и всей подбежавшей детворе, что это не просто лошадь, а потомок орловского рысака – очень известная порода, вон у нее какие яблоки по бокам. Вся детвора стала смотреть на лошадь, пытаясь увидеть на ней яблоки, но никаких яблок никто не увидел, и поскольку все стояли в недоумении, Алька решил переспросить у дяди Гриши, а где ж здесь яблоки. И тогда дядя Гриша, рассмеявшись, пояснил, что яблоки – это те самые круглые разводы на боках лошади, так они называются на лошадях, а происходят эти разводы от арабских скакунов, которых когда-то привезли в Россию царю Ивану Грозному и скрестили с русскими лошадьми. Так на рысаках тоже появились яблоки. Детвора не поняла и половины из того, что сказал дядя Гриша, но была заметно поражена его эрудицией, поэтому стояла в уважительном молчании. Алька хотел было спросить, кто такой Иван Грозный и что такое крестить скакунов и лошадей, но тут хозяин лошади напомнил, что надо бы грузиться, и все завертелось.

Кто-то из соседей уже тащил разобранную железную кровать, кто-то примерял, куда водрузить стол и табуретки. Несли и взрослые, и детвора: кто табуретки, кто тюки, кто сундук, на котором всегда спала Рита. За десять минут все было погружено и увязано, и хотя вещей было немного: тумбочка, три тюка, три табурета, стол, мамина швейная машинка, кровать и сундук, – но Алькиному велосипеду никак не могли найти места, и мама предложила оставить его ребятам в бараке, тем более что там, куда они переезжали, и кататься-то будет негде: нет там большого коридора.

Алька несколько огорчился тем, что лишается такого чуда техники, особенно когда он его великолепно освоил. Но дядя Гриша подтвердил, что коридора там действительно нет, а Алька, пожалуй, уже вырос из своего велосипеда, и ему попозже надо бы купить двухколесный. Альке все же не хотелось оставлять велосипед, но слова дяди Гриши о том, что он уже вырос и можно будет купить двухколесный велосипед, приятно польстили ему, а увидев вожделенные глаза барачной детворы, следившей за разговором, он мужественно согласился. Так трехколесный велосипед с красно-золотым сиденьем и вертящимися педалями навсегда исчез из Алькиной жизни под радостные крики ребят, а двухколесного в своей жизни он так никогда не получил: все мешали какие-то обстоятельства.

Еще прощались взрослые, целовали маму, кто-то что-то нес ей на память, и мама дарила какие-то вещи. Добрая тетя Дуся даже заплакала от огорчения, и другие женщины тоже вытирали носы, но, наконец, возничий и дядя Гриша сели впереди телеги, Альку посадили между ними, мама устроилась сзади, и телега двинулась под прощальные возгласы жильцов. Последнее, что запечатлелось в Алькиной памяти из его барачной жизни, был коричневый барак с кривыми окнами, вросший в землю, словно мертвая гусеница, и высокое дощатое крыльцо, на котором стояли редкие провожающие. И барака, и велосипеда было немножечко жалко.

…Лошадь шла неторопливо, чуть покачивая задом и отмахивая хвостом; мимо плыли кусты пустыря и заводской забор. Возница сидел слева и держал вожжи, дядя Гриша сидел справа и держал Альку, а Алька сидел между ними и с удовольствием оглядывал раздвигающееся перед ними пространство. Все было торжественно и спокойно, пока с лошадью не случилось нечто странное. Сначала у нее поднялся хвост, и даже не просто поднялся, а как-то взлетел сразу на полметра вверх. Как мог хвост из волос так подняться вверх, было уму непостижимо. Но дальше произошли еще более странные вещи: из-под поднявшегося хвоста, прямо из лошади начали вываливаться какие-то круглые, похожие на большие яблоки, зеленые комья и падать на землю перед телегой.

Алька сначала просто не поверил своим глазам, решив, что из нее действительно выпадают яблоки тех самых арабских скакунов, но тут от лошади пошел такой запах, что возница, фыркнув, сказал:

– Фу!.. Нашла время!

– Что это она делает?! – удивленно воскликнул Алька, поняв наконец, что все это ему не привиделось и лошадь продолжает выкидывать яблоки на землю.

– Как «что»! – фыркнул возничий. – Какает!

– Какает?! – еще больше поразился Алька. – Идет и ка-акает?!

Но тут уже расхохотались все взрослые.

– Ну да! – хохоча отозвался возница. – Как же ей еще какать?.. Не садиться же ей на дороге, да еще в телеге, вот она и на ходу!..

Алька попытался представить, как лошадь, запряженная в телегу, с оглоблями и в своей странной сбруе садится на дороге, и тут же понял, что это действительно неудобно. Тогда он представил, как лошадь могла бы делать это без телеги и сбруи, но получилось тоже не очень убедительно. И хотя лошадиный способ продолжал казаться Альке явно эксцентричным, пришлось согласиться с ним за неимением лучшего варианта.

Между тем лошадь невозмутимо закончила свой процесс и вывезла телегу с пустыря на большую дорогу. Теперь по сторонам стали появляться разношерстные дома, сначала небольшие, бревенчатые, потом покрупнее, двух– и даже трехэтажные. Проехал автомобиль с солдатами, потом проскочил мотоцикл – всего лишь на двух колесах, словно большой велосипед, и дядя Гриша объяснил Альке, что мотоцикл, как и машина, ездит на бензине, а не падает на двух колесах, как и велосипед, потому что при быстром вращении эти колеса создают какой-то «гироскопический момент», который и удерживает мотоцикл в вертикальном положении. Момент этот совершенно невидимый, но действует он великолепно, и дядя Гриша даже покажет Альке попозже, как, благодаря ему, юла будет стоять всего лишь на одной ноге.

Дорога постепенно превратилась в улицу с деревьями, а дома вырастали вверх по ходу движения. Проехала легковая машина – «эмка», как сказал дядя Гриша, потом еще один грузовой автомобиль с какими-то высокими железными печками по бокам кабины, и дядя Гриша объяснил, что это у него «генераторы»: в них закладывают дрова, они горят, образуется газ, и на этом газе работает двигатель, так что этому автомобилю бензин не нужен, работает прямо на дровах, почти как паровоз. О бензине и о том, что на нем работают автомобили и мотоциклы, а паровозы на дровах, Алька слышал в первый раз, и все, что рассказывал дядя Гриша, было настолько необычно и интересно, что Алька едва успевал слушать и задавать вопросы, а дядя Гриша едва успевал отвечать на них под добродушное хмыканье возницы.

Так они свернули еще на одну улицу; тут уже стояли в ряд один за другим высокие каменные дома, похожие друг на друга, вдоль улицы стройными рядами росли деревья, за заборами росли кусты, а между забором и дорогой шел тротуар для пешеходов. Алька был восхищен такой невиданной гармонией и удобством, а когда дядя Гриша сказал, что они будут жить именно на этой улице и в таком же доме, он благоговейно замолчал: прямая улица уходила далеко вдаль, казалось, ей нет конца, и хотелось ехать и ехать по ней, как когда-то он шел по шпалам: далеко и вперед. Но теперь они ехали уже не так долго; возница вскоре притормозил лошадь, повернул налево между домами, потом за домом повернул направо, и они въехали в большой двор и остановились в середине двора рядом с высокой дверью.

Дом был раз в пять длиннее барака и раз в пять выше; входов в дом тоже было несколько, а окон в доме оказалось столько, что, когда Алька стал задирать голову, чтобы осмотреть дом снизу вверх, у него закружилась голова. Во дворе дома поодаль от него стояло множество разномастных покосившихся сарайчиков, а по двору бегало не меньшее количество разномастных детей. Кто-то играл в мяч о стенку дома, кто-то прыгал по квадратам, нарисованным на земле, группа девочек скакала через веревку, мальчишки с криком гонялись друг за другом в пятнашки, но как только лошадь остановилась, все побросали свои игры и окружили ее и телегу. Видимо, появление лошади и здесь вызывало не меньший интерес, чем в бараке.

Мама и дядя Гриша вошли в дом, сказав Альке, чтобы он не уходил от телеги, а к нему моментально подлетел какой-то мальчишка чуть старше него и в упор спросил:

– Это твоя лошадь?.. Значит, у твоего отца лошадь есть?.. – И, не дожидаясь ответа, тут же похвастался: – А у моего отца машина есть… афибия… Вон стоит! – И указал на странную машину, стоящую у стены.

Что такое «афибия», Алька не понял, но с интересом оглядел машину. Она была без крыши, без окон и без дверей, с большими колесами и широким поднятым вверх носом; корпус был покрыт облезшей разноцветной краской – то красной, то коричневой, а сама она была такой высокой, что залезать в нее надо было, карабкаясь по ее колесам, как в танк.

– Она даже по воде плавает! – заявил новый знакомый, пытаясь сразить Альку наповал. – Американская!..

Что такое «американская», Алька тоже не понял, но сразить его сегодня было трудно: слишком много нового он узнал за последний час жизни. К тому же в этот момент из дверей вышли мама и дядя Гриша, а с ними – еще люди, и выбежала какая-то кругленькая веселая девочка раза в два старше Альки с темными кудряшками на голове.

Люди стали разгружать телегу, а девочка подбежала к Альке, спросила:

– Это ты Алька? – Поцеловала его в щеку, схватила за руку, подхватила какие-то вещи из телеги, сунула в руку Альке пустой бидон и потащила его в дом по лестнице выше и выше.

Взрослые носили вещи мимо них, а они поднимались и поднимались по каменным ступеням, поворачивая с одной площадки на другую, пока наконец не вошли в какую-то дверь, прошли через комнату без окон в еще одну комнату с окном, где уже была сложена часть привезенных вещей.

Тут девочка подхватила Альку подмышки, поставила его на табуретку перед окном, сказала:

– Смотри.

И Алька увидел из окна весь двор сверху. Дети бегали по двору, как паучки, разномастные сараи превратились в лоскутные крыши, как на тети-Дусином одеяле, телега была похожа на небольшой сундук, а лошадь перед ней вообще походила на лягушку с тонкой шеей.

Алька был поражен такой метаморфозой и не мог оторваться от зрелища, разбираясь, кто есть кто там внизу, но тут в комнату вошли люди с вещами, и мама сказала Альке и Лоре – так звали девочку, – что им лучше еще немного погулять во дворе, пока взрослые не перенесут все вещи. Лора отреагировала мгновенно, спустила Альку вниз, схватила его за руку, и они через комнату без окон снова побежали по лестнице теперь уже вниз, во двор.

…Двор был большим и наполовину покрыт асфальтом. Лошадь с телегой уже уехали, и дети продолжали заниматься тем, чем занимались раньше: девочки прыгали через скакалку одновременно по двое и даже по трое, одни мальчишки гонялись в пятнашки, другие – ползали по машине «афибии», а совсем маленькие занимались чем попало. Конечно, двор был не больше пустыря, но площадка перед сараями была гораздо больше, чем площадка перед бараком, поэтому и двор казался таким большим. Как только Лора с Алькой выскочили во двор, Лора сразу же отпустила Алькину руку и впрыгнула в скакалку, которую вращали две девочки, а еще одна девочка прыгала в ней. Девочки возмущенно загалдели, но Лора, весело отвечая им, прыгнула несколько раз, так же ловко, не задев скакалку, выпрыгнула обратно и сразу же ввязалась в компанию детей, играющих в пятнашки.

– Иди к нам! – крикнула она Альке.

Алька подбежал, его тут же запятнали, он начал гоняться за ребятами, но они очень ловко уворачивались от него, и тогда быстрая Лора предложила:

– Давайте играть в прятки!

Что такое «прятки» и как в них играть, Алька еще не знал, но Лора быстро объяснила ему и, на радость детворы, собравшейся в кружок, тут же начала считать: «На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной – кто ты такой?»

Конец счета пришелся на какого-то мальчика, тот начал «водить», отвернувшись к стене и бубня себе под нос:

– Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать…

Но Лора зашумела, что ребят много и они не успеют спрятаться, поэтому надо считать до десяти, все с ней согласились, и, как только водящий начал пересчитывать, она схватила Альку за руку, потащила его в какую-то щель между сараями, сунула его туда, а сама куда-то убежала.

Алька несколько оторопел, не зная, что делать, но с интересом наблюдал из щели, как водящий, не отходя далеко от стены, начал осматриваться и искать спрятавшихся, отошел чуть дальше, еще дальше, затем бросился обратно, но наперерез ему уже мчался какой-то мальчишка, успел подбежать к стене быстрее, хлопнул рукой по стене и крикнул:

– Чур я!

А водящему не осталось ничего другого, как искать других ребят.

Прибежал еще кто-то, оттеснив водящего, между ними завязался спор на тему, кто из них первый хлопнул по стене, в суматохе прибежал и отметился еще один, а затем Лора, взявшись неизвестно откуда, выхватила Альку из щели и потащила его к стене, куда они добежали тоже вовремя. Игра Альке очень понравилась, но неугомонной Лоре, видимо, было скучно, и, оставив играющих в прятки, она стала прыгать по квадратам, нарисованным кирпичом на асфальте. Прыгала она сначала на одной ноге, потом на двух, потом даже перекрещивая ноги и разворачиваясь в воздухе. Когда Лора прыгала, у нее прыгало все: и руки, и платьице, и темные кудряшки на голове, и, казалось, даже, что глаза на лице тоже прыгали. Алька много раз видел, как прыгали дети, но так весело, как Лора, не прыгал никто, и он с восхищением наблюдал за ней, а Лора, не удовлетворившись классиками, снова побежала к девочкам со скакалкой. На возмущение девочек, что она все время прыгает без очереди, она схватила скакалку вместо другой девочки, некоторое время покрутила ее, чтобы реабилитировать себя, затем пару раз попрыгала внутри, снова выпрыгнула, снова побежала к нарисованным классикам и перепрыгала все клеточки с начала до конца и даже задом наперед.

Неизвестно, что бы еще придумала Лора, скорее всего, полезла бы на «афибию» вместе с мальчишками, но в этот момент что-то прокричали из окна сверху, и Лора подхватила Альку и снова потащила его в дом и вверх по лестнице.

Когда они наконец долезли до своей квартиры, все ее обитатели: и дети, и взрослые – были уже в сборе и толпились в прихожей (так называлась первая комната в квартире без окон) или высовывались из дверей других комнат, выходящих в прихожую. Как оказалось, все уже были знакомы, и незнакомым оказался только Алька, так что ему пришлось некоторое время здороваться со всеми и ожидать, когда все его рассмотрят и что-то выразят по этому поводу. Ему почему-то все были рады, но запомнить всех жильцов сразу ему не удалось, потому что в прихожую, не считая входной двери, выходило еще шесть дверей и одних маленьких детей в квартире оказалось четверо, а взрослых раза в два больше, – даже было неясно, как они все здесь помещались.

Еще Альку удивило то, что, хотя в их комнате, как и в других комнатах, была круглая печь, обтянутая рифленым железом, но мама сказала, что эти печи уже не топят, а комнаты обогреваются ребристыми батареями под окнами: в них зимой пропускают горячий пар. Потом мама показала Альке кухню и водопровод, объяснила, как работает кран, а когда она привела его в уборную и объяснила, как нужно пользоваться унитазом, Алька был сражен окончательно: о таком достижении человечества в области комфорта он даже подозревать не мог. Унитаз был, конечно, далеко не новый, скорее всего, металлический, с побитой эмалью и потеками по бокам и разносил по прихожей грозный рев, когда спускали воду. Но, дергая фарфоровую гирю на цепочке, Алька с восхищением смотрел, как вода стремительно улетает куда-то в недра дома, и он невольно вспомнил уличный туалет при бараке, к которому ему даже подходить запрещалось, и муки лошади, вообще лишенной всякого туалета.

…Этот день закончился для Альки тем, что сначала расставляли мебель по комнате, потом к ним в комнату стали заходить соседи, посмотреть, как они устроились, а кто-то даже принес для Альки плитку печенья, которого он еще никогда не пробовал. Все поздравляли маму и дядю Гришу с переездом, а потом в комнате остались только мама с дядей Гришей и родители Лоры: высокий и курчавый, как Лора, дядя Саша и светловолосая и очень прямая тетя Валера Городничины, которые, оказывается, тоже были из Ленинграда, как и дядя Гриша, и друзьями дяди Гриши еще с довоенных времен. Альку уложили спать на Ритин сундук, и Алька еще долго слышал приглушенные разговоры взрослых о фронте, о войне, о том, как жили до войны, о том, что мы все же побеждаем, но когда же, наконец, эта война кончится и все смогут вернуться к нормальной счастливой жизни.

Засыпая среди вертящихся в памяти картинок дня, Алька думал о том, какой удивительный день получился у него сегодня, и все это благодаря дяде Грише, как это, оказывается, интересно – переезжать: и лошадь, и автомобили, и мотоциклы, и этот дом, и соседи – и все так ново и так непохоже на то, что было с ним раньше… Как это так случилось в их жизни, что откуда-то появился дядя Гриша и у них в семье все как-то странно изменилось и начало решительно двигаться? Откуда он вообще появился, такой дядя Гриша?.. Кто он такой сам по себе… такой непохожий на людей в бараке, который сам так много знает и много может, вокруг которого так много других интересных людей, и все они, кажется, его друзья… и который завтра наверняка расскажет и покажет Альке еще много нового и интересного.

И с этим радостным ожиданием завтрашнего интересного дня Алька наконец-то заснул.