Текст книги "Кофейня на берегу океана"

Глава вторая

Роза и Париж купили жилье в маяке, на лазурном побережье бескрайнего океана. Они просыпались под шум океана, они засыпали под этот шум, и в какой-то момент Роза подумала, что можно сойти с ума, если прожить здесь хотя бы год. Ведь этот шум будет преследовать ее везде, даже вдали от маяка, даже, когда глаза не увидят больше океана.

Роза не раз просыпалась среди ночи и выходила наружу, чтобы посмотреть на мерцающие огни кораблей, чтобы забыть о Пьеро, чтобы провести свободную прохладную минуту наедине с собой. Роза настолько привыкла быть одна, что наслаждалась теми прекрасными, безмолвными мгновениями, когда не было рядом Парижа.

Не он прозвал ее Розой, но он ее такой принял, она любила Пьеро – всем сердцем любила, как дочь любила бы своего отца. Пьеро не был ее опытом, не был ее испытанием, он просто был рядом тогда, когда ему следовало быть. Роза часто вспоминала его, особенно, когда смотрела в голубые глаза, в те глаза, в которых Пьеро увидел свое отражение.

Этот маяк был для Розы причалом, убежищем и укрытием, если так можно сказать, ведь она так отчаянно бежала от себя на край света, что по пути где-то в небе оставила часть себя, ту часть, которую она хотела выбросить, смять, уничтожить и спалить в огне. Она сожгла себя без единого шрама. И здесь, на берегу океана, в котором можно было утопить все что угодно и самому утонуть, Роза встретила себя другую. Без прошлого и без будущего, только шум океана в ушах, только крепкие руки Парижа, только вино, его губы – вино, его тело создано для мгновения. Она не хотела прожить всю жизнь с этим человеком, она хотела прожить всего лишь сегодня, это было больше, чем жизнь, это было сильнее, чем любовь. Секундная страсть, а затем выдох…

Женщина без прошлого просыпалась с утра, а у ее ног лежал поднос со свежевыжатым апельсиновым соком. Роза в такие минуты любила жизнь, любила себя и мечтала об одном – как бы остановить время. Темноглазая, наполняющаяся, собирающая себя по осколкам, она бросила курить уже как неделю или даже три и не чувствовала больше зависимости.

– Не вспоминай больше о нем, – еле слышно промолвил Париж.

– Хорошо, – неуверенно пообещала ему Роза.

Они сидели в кофейне, из которой можно было увидеть их дом, так странно звучит – никто бы даже не подумал, глядя в ту секунду в окно, что маяк может быть чьим-то домом. С этого места можно было увидеть пустынное лазурное побережье и камни, много камней.

– Еxcusez-moi… – извиняющимся тоном донеслось со спины.

Они оба обернулись. Перед ними стоял невысокий, худощавый молодой человек, интеллигентного вида, опрятный, возможно, француз.

– Да? – вежливо обратилась к нему Роза. Париж тем временем с интересом осматривал гостя.

– Вы не видели здесь девушку… Как бы точнее сказать… Не высокая, но и не низкая… – показал рукой на свой подбородок. – Знаете, такие глаза, словно гроны зеленого винограда… Как бы вам объяснить… – француз старательно подбирал слова.

– Редчайшие приметы, – улыбнулся Париж.

– Простите нас, – деликатно отозвалась Роза. – Мы в этой кофейне впервые и никого еще не встречали.

Француз всем своим видом извинялся.

– Pardon[2]2
  Прошу прощения. (фр.)


[Закрыть]… Может быть, если увидите… Да, еще от нее пахло лавандой.

– Хорошо, – мягко успокоила Роза. – Если увидим, то мы вам сообщим.

Но скромный француз не отступил.

– Я оставлю вам свой адрес, bien[3]3
  Хорошо? (фр.)


[Закрыть]? – обратился он к Розе.

– Так почему же вы этой особе с виноградными глазами его не оставили? – спросил прямо Париж.

– Я не успел. Как вам сказать, слишком мало времени было, слишком много жизни впереди… Надеюсь, вы меня понимаете?

– Более чем, – выразительно, без акцента промолвил Париж, а затем добавил: – Вы, как я понимаю, француз! Вы бывали в Париже?

Роза не сдержала улыбку.

– Oui bien sur. Конечно бывал! – с жаром произнес молодой человек. – Я там получил образование, и на окраине города живут мои родители. Paris – великолепный город.

– А правда, что в этом городе сбываются мечты? – спросил друг Розы сухо и без улыбки.

– Как вам сказать… – француз добродушно приоткрыл рот. – И да, и нет. Париж – это всего лишь город. А мечты могут сбываться везде. Где угодно, даже вот здесь, – показал пальцем на стены кофейни.

Роза отвернулась к окну.

– А что бы вы мне ответили, если бы я вам сейчас сказал, что меня зовут Париж?

Француз сморщил лоб.

– Этого не может быть. В честь города не дают имя! – А затем молодой человек задумался. – Я бы вам сказал, что вы не похожи на Париж.

Собеседник француза поднялся со стула и протянул ему свою руку.

– Был рад знакомству. Париж!

– Жан… – растерялся француз и легонько пожал ему руку.

– Если кто-то здесь будет пахнуть лавандой, я вам немедленно сообщу.

О чем-то задумавшись, француз удалился.

– Зачем ты так? – спросила Роза.

Париж промолчал, а затем спросил у нее:

– А как пахнет лаванда?

– Я не умею рисовать запах. Спроси у меня еще, чем пахнет цвет.

Они заказали себе кофе и очередной день провели в тишине.

Роза не была жестокой по отношению к нему, она была мягкой, как пластилин, из которого можно было слепить все, что угодно. Она была готова к тому, чтобы из нее лепили нужную форму, идеальную фигуру по своему вкусу и подобию, по своему истинному желанию. Конечно, из ладьи невозможно слепить ферзя. Но Роза была актрисой и готова была на время принять любую роль, отведенную ей.

– Ты слышишь океан? – среди ночи спросила она.

– Слышу, а ты?

– И я слышу. Значит, мы еще не сошли с ума.

Загудел пароход, Роза лежала на руке Парижа.

– Мы здесь навсегда? Как ты думаешь? – нарушил молчание ее любовник.

– Не произноси слово «навсегда». Такого слова не существует! Я перестала делить жизнь на промежутки «до» и «после». – Она замолчала, а спустя несколько секунд добавила: – Я молю Бога, чтобы сегодня никогда не заканчивалось. Я его прошу о том, чтобы моя жизнь прервалась однажды внезапно, а не постепенно…

– Ты боишься стареть? Увядать?

– Нет, я не боюсь морщин и готова принять морщинистые, трясущиеся руки, если их будут целовать и трогать.

Париж притронулся к ее руке.

– А что тогда?

– Ты никогда не сталкивался с этой болезнью, и надеюсь, что ты с ней никогда не столкнешься. Есть такая болезнь, от которой невозможно вылечиться, но при этом она не убивает. Ты чувствуешь сам недуг, недомогаешь, недосыпаешь, недоживешь. Каждый день – повторение предыдущего дня, временная петля, а выйти из нее ты не можешь. Есть такое заболевание, от которого можно и есть, и пить, и спать, но не хочется, и каждый прожитый день кажется, что он прошел в пустую. Все люди носят одинаковые лица за окном, все имеют одинаковый запах, а именно – никак не пахнут. В твоей душе одно безразличие к миру, безразличие к себе, но не смерть. Понимаешь, ты при этом живешь в пустой оболочке, ты – лишь тело. И тебя не интересуют другие тела. Твой дух куда-то ушел, и всегда одна и та же погода. Одна и та же улица постоянно кажется незнакомой, но ноги помнят дорогу домой, какой этаж и какой ключ из связки подходит. Но тебя здесь нет, ты всего лишь фантом, и ты живешь, и живешь, и живешь. И почему-то не умираешь, потеряв все краски мира, облив весь мир вокруг серым цветом. Стоя под ледяным душем, тебе не холодно и не жарко. В душе нет ничего, никого. Где я? Где ты?

Роза замолчала. Париж все это время прислушивался к каждому ее тихому слову.

– Я готова умереть, лишь бы больше не испытать подобного.

Мужчина кивнул, но ничего не ответил.

– Я выйду наружу. Я побуду одна.

– Ты не заболеешь? Там сильный ветер. Накинь хотя бы плед себе на плечи.

– Спасибо, – поблагодарила Роза и поцеловала его запястье. – Я скоро вернусь.

– Я тебя жду.

Роза вышла из комнаты. Ветер действительно был сильный, но ветер ее не волновал, он лишь колыхал ее волосы. Она смотрела на синий, нет, черный океан, на большие волны, на свет прожектора маяка, освещающего воду. Она повернулась направо и смотрела на пляж, интересно, почему не приходят сюда среди ночи? Ведь в сумерках здесь особое чувство, мечтателям не нужны даже звезды, а ветер нежно колышет волосы. Роза не думала ни о чем, а лишь смотрела. Наслаждалась. Жила. Эта минута и была всей ее жизнью, это мгновение было создано для нее…

Когда Майя вошла в кофейню следующим утром, никто из присутствующих не почувствовал запах лаванды. Роза и Париж пили кофе у себя за столиком, разговаривая о том, что было бы хорошо купить новый матрас, а то старый совсем неудобный. Майя осмотрелась, пытаясь найти среди гостей одного-единственного человека – Жана. Но в тех чертах, в которые она так старательно всматривалась, не было его глаз, его подбородка, его бровей. Жана в этом зале не было.

Она заказала себе кофе и села на свободное место у входной двери, и каждый раз, когда кто-то входил, она поднимала голову и всматривалась в лицо зашедшего. Майя все время думала, правильно ли она поступила, что бросила все и поддалась минутному искушению, секундной слабости и сладости. А вдруг он больше никогда сюда не придет? Ведь она не говорила ему, что вернется, ведь она не оставила ему никаких контактов, а только имя, только запах.

– Простите, сегодня не приходил сюда молодой человек, француз, он еще говорит с акцентом? – спросила у официанта она, когда тот принес ее счет.

– Здесь много французов и все с акцентом, – улыбнулся официант.

– Спасибо.

Майя ждала его несколько часов, а затем ушла к океану. Она остановилась в том же отеле, и из-за того, что в этом отеле почти все места были заняты, ей пришлось заселиться в более комфортабельный номер в разы дороже предыдущего. Ей казалось, что он может приходить вечером к отелю, чтобы вспомнить те дни или в надежде однажды здесь встретиться вновь. Это было, конечно, безрассудно, но доля здравого смысла в этом поступке была. Эта дорога к отелю вызывала у нее как внезапную вспышку радости, так и душераздирающую грусти. Ей было хорошо оттого, что эта дорога имеет память и сохранила в себе их былые прогулки.

Жан вошел в кофейню ближе к вечеру, чтобы в последний раз убедиться в том, что она не вернулась за ним. Его рейс был всего лишь через несколько часов, этой ночью ему предстояло вернуться домой и покинуть навсегда «город восходящего солнца», оставив терпкое послевкусие, сладко-горькое. Майи в зале не было, и тогда он подошел к столику, где сидели его знакомые. Таких, как они, Жан привык избегать, но, тем не менее, он подошел попрощаться.

– Bonsuar!

Роза и Париж улыбнулись, когда услышали знакомый голос.

– Добрый вечер, – произнесла Роза. – Мы не встречали вашу знакомую, – виновато сказала она.

Париж покачал головой, словно подтверждая ее слова.

– Ничего. Я так и знал, что вы ее не встречали. Я подошел попрощаться! Прощайте.

Он поклонился.

– Прощайте, человек с родным для меня именем, но не вызывающий никаких ассоциаций с этим чудесным местом. Возможно, приехав в Paris, я однажды вспомню о вас.

Парижу понравилась его искренность и простота.

– Что поделать? Прощайте, – развел он руками. – Прощайте… – обратился он к Розе. – Как вас зовут?

– Меня зовут Роза, и, возможно, мое имя тоже не вызовет у вас никаких ассоциаций.

– Вы правы, – согласился француз. – Необычные у вас имена, но тем не менее – это вы и я желаю вам чудесного отдыха.

– Благодарим.

Произнесли практически одновременно.

– Если вдруг вы ее встретите, то передайте, пожалуйста, ей это письмо. Здесь мое имя и координаты, где меня можно найти. Еще раз спасибо…

Жан еще раз поклонился.

– Я не знаю, как пахнет лаванда, – глядя в глаза стоящему человеку, сказал Париж.

Жан ничего ему не ответил. Роза в это время взяла в руки письмо и пообещала ему передать, если однажды придется.

– Bonsuar, друзья. – Жан хотел развернуться, чтобы уйти.

– Bonsuar, Жан, – послышался знакомый голос из-за спины.

Он с такой силой прижал Майю к себе, что казалось, его руки мертвой хваткой впились в ее плечи. Он целовал ее лоб, ее волосы густые, ее горячие щеки и сухие глаза. Жан чувствовал, что ему в это мгновение позволено делать все, чего требует сейчас его тело, пальцы касались ее, они знали, что это она, они чувствовали жар ее тела.

– Ты свободна?

– Свободна, Жан, – сказала она сладко.

Он поцеловал ее в губы, а затем медленно отдалился и посмотрел в глаза. А затем еще раз поцеловал, она полностью ему отдалась и целовала в ответ.

– Я хочу показать тебе поля Люберона. Как дети топчут вино, а взрослые его пьют. Я хочу отвести тебя на узкие улочки, на которых я вырос; к закрытым ставням окон того дома, где когда-то бабушка сушила белье, где когда-то я пил чай и читал первые книги.

Майя кивала головой, смотря в его глаза, любуясь его бровями, ресницами, она позволила себе влюбиться, без былого страха предательства, без чувства запретного плода, он теперь не запретный!

Жан повернулся к Розе и Парижу, которые все это время с умилением за ними наблюдали.

– Вот как пахнет лаванда, – с восторгом обратился к Парижу француз. – Вы чувствуете?

Париж не понял.

– Нет.

Жан взял за руку Майю.

– До свидания.

– До свидания, – произнесли в ответ Роза и Париж.

Они смотрели, провожая взглядом влюбленных, пока за ними не захлопнулась дверь.

– Мне будет их не хватать, хотя я с ними знаком не более десяти минут, – сказал Париж.

– Мне тоже, – с грустью добавила Роза.

Глава третья

«Какой сегодня день?» – единственный на свете вопрос, который больше не тревожил Розу.

Она просыпалась с шумом океана в ушах, ей снились сны с шумом океана, она приходила в кофейню, закрывала глаза и слышала этот шум. Нет более прекрасного, уединенного места на земле, чем маяк; нет более душевного места, чем эта кофейня. Здешний кофе имел замечательный вкус, а вокруг было светло и уютно, как дома. «Где мой дом?» – часто спрашивала себя Роза. «Здесь», – мысленно отвечала себе. Она часто вспоминала ту старую, забытую богом кофейню, в которой они познакомились с Пьеро, в которой впервые встретились с Парижем. Интересно, вспоминает ли любовник свою прошлую жизнь, и если да, то как часто? Роза больше не пыталась все забыть, она предпочла помнить, но оно постепенно все само забывалось. Здесь не было быта, здесь не было суеты и вечного шума автомобилей. В этом городе люди не бегали, а неторопливо прогуливались, здесь было слышно чаек, а не вечную ругань.

Однажды вечером, когда Роза и Париж прогуливались по набережной, она спросила:

– Ты все еще слышишь океан?

– Слышу.

– И я его слышу.

Они присели на прохладный песок, а затем Роза склонила голову к его коленям. Прилегла, закрыла глаза и вспомнила.

Вспомнила каждую строчку книги, каждый абзац, который она бездумно читала в старой кофейне. Она даже не имела представления о том, что читала всю жизнь того человека, который все то время сидел напротив нее. Человека, в котором она искала свое спасение. Роза была благодарна Пьеро и всегда вспоминала о нем в настоящем времени, он в ее памяти остался живым.

Человек, который застрелил свою женщину, потерявший память и отчаянно искавший убийцу; человек, который показал ей маленькое зеркальце в тот момент, когда пообещал осчастливить за час тридцать трех случайных женщин – осчастливил ее тридцать третьей; художник, который подчеркнул все ее достоинства, ни разу не коснувшись изъянов – она не запомнила его жестоким убийцей, а всего лишь последней любовью. Да, Розе показалось на секунду, что она его любила.

Париж гладил ее волосы, он давал ей нежность, которую никто до него не давал. Она наслаждалась и принимала.

Это была небольшая спальня, метров двадцать – двадцать пять. Среди комнаты лежал широкий матрас, на котором просыпались и засыпали Париж и его возлюбленная. Справа стояла старинная деревянная тумбочка, на которой с недавнего времени стоял пустой стеклянный стакан из-под сока, а раньше лежали наручные часы – спустя несколько недель они перестали следить за временем. Справа стоял небольшой деревянный шкаф темного цвета, в том же стиле, что и тумбочка, с потрескавшейся краской на дверцах. Роза любила каждый день надевать новое платье, эта привычка сохранилась у нее с прежней жизни. Напротив матраса было окно от пола до потолка, из окна было видно океан. Поначалу они смотрели на черные волны перед сном, а спустя время начали закрывать окно шторой. Как объяснила Роза: «Океан мешает мне спать», Париж был не против. В этом маяке поначалу Розе снились кошмары, она вспоминала кофейню, прошлую жизнь, в которой ее называли другим именем, а она откликалась; Роза вспоминала тех людей, которых следовало бы выбросить в океан.

Женщина, носившая имя подаренных ей вчерашних цветов, бросила все свои вредные привычки. Особенно сложно ей далась та привычка, о которой в нашем мире не следует говорить, которая быстрее остальных убивает. Париж поначалу сковывал ее ноги и руки наручниками, он не раз становился свидетелем изгнания бесов из человека. Они могут говорить самые страшные на свете вещи, но ничего не могут сделать. Париж оказался сильнее ее демонов, это ее и спасло. Роза не была благодарна ему, она была ему обязана своей жизнью…

* * *

Однажды днем, когда на улице палило раскаленное солнце, в кофейню вошел высокий мужчина и присел за столик рядом с Розой и Парижем.

Роза не обратила на него внимания, это был самый обычный человек, она встречает за день тысячу новых лиц и трудно запомнить хотя бы одно. В этих лицах нет какой-то неестественной красоты, глазу не за что зацепиться.

Мужчина за соседним столиком, как и другие гости кофейни, приехал в этот город на отдых. Для него океан оказался лучшим лекарством от депрессии и переутомления. Кофе, как и всегда, был вкусным, этот чудесный аромат, казалось, исходил из стен, создавалось ощущение, что каждая деталь интерьера, начиная с корзинки для салфеток и заканчивая стульями, пропахла корицей; атмосфера была настолько душевная, домашняя, что не хотелось покидать это место.

– А вы верите в чудеса? – непонятно к кому обратился мужчина, но в свой адрес приняла его слова Роза.

– Да, – ответила она.

– Нет, – практически одновременно вставил Париж.

Казалось, что крупный мужчина с небольшой сединой на левом виске был рад тому, что его услышали и даже ответили. На его лице появилась улыбка, он был доволен.

– Да, – вновь повторила Роза.

Париж воздержался на этот раз и повернулся к окну. Вряд ли этот человек мог бы его чем-то удивить, но краем уха Париж все равно вслушивался в их диалог.

– Я начну с того, что я художник. Да, не смейтесь, в этом мире художником себя считает каждый второй, если не первый. Вы, например, тоже, наверное, умеете рисовать? – обратился он к Розе.

– Хочешь, я ему дам понять, что ты не художница, или, может, нам стоит уйти? – спросил, естественно, в голос у Розы Париж.

– Нет, не хочу. Мне очень интересно.

– Как скажешь, – Париж безразлично отвернулся к окну.

– Нет, я себя не считаю художницей. Но я знала одного художника… – Роза осеклась и замолчала. Ей не хотелось в эту минуту вспоминать о Пьеро.

– Да, это легкое занятие, что-то вроде профессии стряпчего, только за то, чтобы стряпать, платят больше! Так вот, большую часть своей жизни я рисовал в переходе, увы, на эту профессию спроса нет даже там, но я мог бесплатно нарисовать понравившуюся мне особу, а иногда даже и уйти с ней домой. О, да! – потирая бороду, произнес мужчина, смакуя. – Я был молод, красив и даже талантлив. Но, согласитесь, если каждую стряпчиху считать одаренной, то мир лишился бы таких мастеров, как Леонардо да Винчи. А поэтому на секунду представим, что я был профессией выше.

Роза с умилением смотрела на болтуна за соседним столиком. Париж сидел все время насупившись, то ли от своих мыслей, то ли от неприязни к новому знакомому Розы.

– Так вот, я умел рисовать и неплохо умел, скажу я вам по секрету. Я многих женщин в своей жизни состряпал. Многих, – произнес он гордо.

Париж хотел прекратить разговор, но Роза заметила это и остановила его:

– Пожалуйста, давай его дослушаем.

От ее нежных пальцев Париж успокоился и уселся обратно на стул, попивая свой остывший кофе.

– Продолжайте, – сказала она новому другу, увидев, как тот замялся.

– Извините меня, не хотел никого обидеть… – растерянно извинился он и продолжил:

– Так вот, в тридцать лет я полностью пресытился женщинами. Знаете, как это? Вот как берешь стакан воды и не идет, а все время хочется пить. Ну не идет, ничего с собой не мог поделать! Даже ходил к доктору, тот заверил, что здоров я, как бык. – Он почесал лоб. – И вот однажды мне захотелось нарисовать идеальную женщину, такую, которой я никогда не встречал. Такую, чтобы я желал ее каждую секунду, ради которой я продал бы душу или хотя бы свой дом. Моя-то душа никому не нужна. Мда-ммм… – мужчина отвлекся и замолчал.

– Вы говорили, что хотели нарисовать… – деликатно начала Роза.

– Точно, спасибо! – с пылом выстрелил тот. – Таки нарисовал же ее. И чертовски хорошо нарисовал, мать родная бы не отличила – если бы у моей картины была мать, – учтиво подметил резвый старик. – Так вот, смотрю я на нее и любуюсь, места себе не нахожу. Хочу ее и все на этом! О, какие у нее были волосы, вот такой длины (демонстративно дотронулся ладонью до пола), а какие брови, глаза. Мед, а не глаза! Струны, а не ресницы, а какая фигура. Ммм… И что мне прикажете делать с этой женщиной, если ее на свете-то нет? – обратился то ли к Розе, то ли к себе самому.

– Продолжайте, прошу вас.

Мужчина напротив сморщил лоб и заговорил:

– Однажды ночью, когда я крепко спал, в мою дверь постучали. Несколько раз подряд постучали, а то так просто меня не разбудить. Знаете, я крепко сплю… – хотел он снова сменить тему, но, заметив приподнятые брови Розы, продолжил: – Открываю дверь и глазам своим не верю, передо мной стоит она. То привлекательное, дьявольское дитя, которое я нарисовал на бумаге, которое я так мечтал схватить и повалить страстно на пол. Разорвать ее платье, заставить ее кричать от моей силы, о, да! Я тогда был, как никогда, силен. Мне хотелось оставить в ней всего себя без остатка и любить, и любить, и любить!

Мужчина был чересчур эмоциональным и откровенным собеседником, и это не нравилось Парижу, тот прикрыл ладонью глаза и прошептал:

– О, боже!

Роза вновь погладила его руку.

– Что было дальше? – спросила она не то из любопытства, не то из приличия.

– Вы не верите мне? Никто мне не верит. Но это было! – и мужчина громко стукнул кулаком по столу.

– Ну все, с меня хватит, – Париж встал с места и развернулся к их новому нежеланному другу. Тот привстал вслед за Парижем, и Роза в эту секунду поняла, что старик не такой уж и высокий, ее любовник был на голову выше и в разы сильнее.

– Я попрошу вас встать и покинуть этот зал. А иначе я вас выведу силой, – сказал спокойно Париж.

Мужчина с достоинством застегнул верхнюю пуговицу своей рубашки, а затем понял, что сделал это не осознанно, и снова ее расстегнул.

– Хорошо, молодой человек. Только без рук!

Положил на столик несколько купюр за кофе и достал из нагрудного кармана лист, аккуратно сложенный в несколько раз, и обратился к Розе:

– Хотите, я вам ее покажу?

Роза кивнула. И старик обошел Парижа и положил на ее столик рисунок молодой женщины, которую Роза видела впервые.

– Вот она! Та самая донна. Я ее видел вживую, поверьте на слово мне. – Он перестал обращать внимание на Парижа, стоявшего все время у него за спиной, и продолжил свою байку: – Я пустил ее в свой дом, не поверив своим глазам, не проснувшись. А затем побежал искать ее на бумаге, чтобы сравнить. И представляете, бумага была пуста. Чистый лист, будто на нем никогда не рисовали, словно там никогда и не было ее. Та самая картина, на которую вы сейчас смотрите, леди, была в тот момент пуста.

– Звучит романтично, – подметила Роза. – Я верю в чудо, но такого в природе не может быть. Если бы каждая картина исчезала с бумаги, то этот мир был бы тогда совершенным, без всяких изъянов. Художники рисуют красивыми даже тех, кто не наделен красотой. Наши фантазии и иллюзии делают совершенными несовершенных людей.

– Вы правы, – одобрительно покачал головой мужчина в теле. – Я вижу, вашему молодому лицу довелось увидеть больше, чем отведено для ваших лет. Но поверьте, прошу вас, что я не старый пропойца и лгун, а человек, который сказал вам правду.

Париж аккуратно положил свою ладонь мужчине на плечо.

– Сейчас ухожу. – Он забрал свое творение, быстро сложив в несколько раз, и спрятал в нагрудный карман.

– Я ею упивался. Я ею жил все то недолгое время, когда она была рядом. Я готов был жениться и встретить с ней свою старость, но однажды утром она исчезла, словно ее никогда и не было в этом доме. Исчезло все: ее зубная щетка, платья, духи (его голос стал тише), и тогда я вновь нашел этот рисунок, она появилась на бумаге. И с тех пор я перестал рисовать.

Роза о чем-то задумалась, но не желала продолжать этот бессмысленный диалог. В ней иссякло всякое любопытство.

– Я хочу вам сказать, что то, во что вы свято верите, то, ради чего вы готовы отдать свою душу, или, может быть, больше – оно обязательно сбудется. Но со временем исчезнет и оно, и ваша душа. – Он почесал лоб. – В моем случае исчез дом. Он через время сгорел, – засмеялся безумец. – С тех пор я много путешествую… Легко же отделался, скажу я вам.

Старик поклонился и быстро покинул зал.