Текст книги "Одна ночь с женщиной, которая меня любила"

– Любила, да.

– Мне стало неприятно.

– Хорошо, я понимаю. Не буду об этом. Смешная ситуация произошла, когда я делала визу в Америку, это было начало двухтысячных, тогда многим отказывали. Мы не виделись с ним несколько месяцев, я пришла к консулу…

Мне вновь стало тоскливо, но я не стал произносить этого вслух. Даже то, что она столкнулась с трудностями на пути к своему бывшему любимому мужчине, вызывало у меня осадок. Мне не хотелось знать, что она любила мужчин до меня. Когда она рассказывала, как искусно она сыграла выученную для консула роль, чтобы получить визу, я не разделял с ней ее веселья – смеха, гордости за себя, той невинной шалости, которая стала приятным воспоминанием для нее. Я видел в этот момент перед собой их страстный, долгий поцелуй после тяжелой разлуки. Как она его обнимает, как говорит те слова, которые сейчас, возможно, произносит мне. Я обнаружил в себе человека, которому не хотелось, чтобы в его присутствии упоминались другие мужчины. Чуть позже я обнаружу в себе эгоиста и ужасного собственника.

Она не понимала, рассказывая свою историю, как мне неприятно слышать ее. Я ведь знал, что она дарила свою любовь этому человеку, что она раздевалась перед ним, принимала в себя его член, оголяла все свои тайны, воспоминания, тревоги, доверяя ему свое детство, свои грехи и самые смелые желания. Хорошо ли он поступал в своей жизни или плохо, кем бы он ни был, мне просто было неприятно. Мне нужно было принять, что у нее были мужчины до меня, что она любила до меня, что она была счастлива до меня, что она занималась сексом до меня. Что она такой же человек, как и я, только женщина, которая желала себе счастья, свободы, любви. Хотела распробовать жизнь через путешествия, смелые поступки, через свое творчество, которым горела, через красивых, сильных духом и вкусных людей, шагая навстречу своим страхам, вырывая себя с корнем из тех мест, где она не видела своего будущего, из тех людей, рядом с которыми не видела общих дорог.

Мне важно принять, что она – актриса. Что она жила, играла. Что имела стержень внутри, умела постоять за себя, свои убеждения и за близких людей, которых не понимали, причиняли или хотели причинить им боль.

Я заметил, что чем больше я начинаю понимать самого себя, тем понятнее мне становятся поступки других людей. Возможно, познавать себя и зажигать факел, чтобы осветить им лица других людей – это одно и то же?

Спустя несколько дней, когда она сказала мне походя, смеясь, что он однажды просил ее готовить ему еду обнаженной, я не выдержал и вспылил, ругаясь про себя, что больше не хочу слушать про фантазии важного для нее человека относительно нее. Заявил, что «он, прежде всего, в моих глазах – мужчина, похотливое животное, которое брало тебя и наслаждалось тобой, а только потом человек разумный, образованный, учитель, которым восхищаются его ученики, великий режиссер, как ты постоянно твердила, воздай ему, Вселенная, по делам его и поступкам, пусть будет счастлив, насколько сумеет, главное – не рассказывать мне, как он желал тебя и какие у него были фантазии». Я понял, что так возможно в себе убить любовь к женщине. А она сказала мне в ответ виновато, чувствуя себя неловко, потому что не желала сделать мне неприятно, что она никогда перед ним не готовила нагой, ей этого не хотелось, и потому она отказывала. А я ее об этом даже не просил – готовить голой, но она почувствовала, что хочет это делать для меня. И я вдруг выдохнул и понял, что она милая, хоть и достал меня уже этот ее родной человек. Дай, Вселенная, ему здоровья, жизненных сил.

И держи подальше от меня.

* * *

Я ее уважал, потому что представлял себе путь, который она прошла. Путь к любви зрителя, путь к лучшей и самой высокооплачиваемой актрисе в труппе. Я знал, как она себя ломала, как она боролась с собой, как побеждала себя изо дня в день, принимая решения – создать цель, гореть этой целью, идти к ней несмотря ни на что, чтобы получить заслуженное, чтобы взять заслуженное.

Эта хрупкая, сорокакилограммовая девчонка была лучшей – она принимала решение не сдаваться там, где другие отступают и принимают решение остановиться или продолжить путь потом. Я знаю, как трудно себя ломать и какое это удовольствие.

Я ею восхищался изо дня в день. Я выбрал себе сильную, живую и пылающую женщину: «Пусть она не угаснет рядом со мной и будет пылать так же ярко, как и до встречи со мной», – так я писал в своих заметках в том моменте.

– Я люблю тебя. И я не жду от тебя этих слов. Мне просто хорошо с тобой. Я позволяю себе любить тебя, так как мне это нравится. Я наполняюсь. Я живу. Я дышу.

Так говорила мне она.

– Мне говорят, что я сейчас очень красивый. А я говорю, что счастливый. Я тоже живу. Я тоже дышу. Я создаю. И я не верю в то, что ты меня любишь – я это знаю. Мне не нужно верить тебе, мне важно знать.

– Я тоже все знаю. И ничего не требую.

Я подумал о том, что сейчас я красивее, чем раньше. Это замечают. Об этом мне говорят. А внутри легко и спокойно. Я радуюсь, слушаю музыку, общаюсь с ней – и чувствую себя легким. Мне просто хорошо и тепло внутри. Все остальное имеет сейчас меньшее значение, чем мое внутреннее состояние.

Я не хочу сейчас воевать и отстаивать себя, свои мысли, приобретенные взгляды. Я хочу кайфовать от момента, жить. Создавать. И носить ее внутри себя.

– Жизнь не имеет смысла без любви, – так она мне сказала однажды.

Я задумался после ее слов.

– Она приобретает другие ценности в отсутствие любви, и все это кажется неимоверно важным. Цели, влюбленности, смыслы. И только столкнувшись с той силой, мощь которой готов поселить в это маленькое, затасканное, затертое и миллионы раз обесцененное слово, которое произносят вслух, чувствуя и не чувствуя, понимаешь для себя, что многие мнения и взгляды – это лишь защита под маской убеждений: «Я не хочу вас видеть до конца своих дней в своей постели, не трогайте меня больше, чем я позволяю себя трогать, я не люблю вас, хотя я кайфую от той близости, которая возникла между нами. От нашей с вами истории, которую мы создали вместе. Я верю в эту силу, просто рядом с вами я не чувствую ее ни в себе, ни в вас. Я не обесцениваю ваши чувства, я знаю, что они у вас есть. Вы мне нравитесь, я хочу влюбляться в вас, познавать вас и телом, и сутью, но я не могу заставить пробудить в себе эту силу и полноценно реализовать ее. Ее невозможно заставить в себе пробудить. С вами вкусно, познавательно, с вами я творю, с вами я прекрасен, со мной прекрасны вы – только я в защите. Я отдаю вам многое, а вам кажется, что я отдаю вам все. И вы считаете это любовью». Вот как происходит. Я не обесцениваю ничего и никого, потому что я наслаждался в моменте, я принимал, я давал, я творил уникальные вещи, будучи вдохновленным, сильным. Я благодарен за все, что мы создавали с теми прекрасными женщинами, о которых я пишу снова и снова.

– Я тебя понимаю. Защита под маской убеждений. Я устала играть с ним. Я устала притворяться. Он меня обнимает, а я все выше выстраиваю стены внутри себя, сейчас я не могу ничего изменить. Мне нужна твоя сила. Твоя решительность. Твои действия.

– Я знаю. Наберись сил принять в этот момент то, что ты не в силах изменить, и доверься. Кажется, ты так все время говоришь.

– Хорошо.

* * *

Я хотел ее увезти к себе в Польшу и не увез. Я хотел жить с ней и не жил. Я трепло, выпускавшее изо рта слова, которые не смог подтвердить действиями. Если и действовать, то действовать сразу, спустя время утихли чувства сначала у меня, а затем и у нее. И с поутихшими чувствами я не то, что ее увезти не смог, а даже привести себя на встречу с ней не смог.

* * *

Когда я летал в Петербург к тебе в августе, то, возвращаясь домой, написал письмо:

«Я вернулся из дорогого мне города на Неве. Я сижу в аэропорту Шопена в Варшаве и пишу тебе письмо, жду у своего выхода, когда пригласят на посадку, чтобы улететь в Гданьск. Мне грустно после разговора с тобой, я проходил паспортный контроль, проверку багажа и был не там, и сейчас, когда пишу эти строки, не здесь, а с тобой, вернее, в состоянии без тебя. Это другое, гораздо болезненнее, чем думать о тебе и греться нашими общими воспоминаниями.

Носить тебя в себе теплом и чувствовать себя лишенным твоего физического присутствия – это разные вещи».

Следующее письмо:

«В Варшаве сегодня пусто, в Варшаве сегодня тепло. В Варшаве сегодня темно, в Варшаве дышится труднее, в Варшаве я еще не создал новый смысл, чтобы не резать, не колоть, не душить, не топить себя – я переполнен тем, что мы создали. Легкая грусть сменяется еле уловимой улыбкой, ощущением себя в чужом городе, а затем резко, будто что-то солнечное сплетение агрессивно разрывает когтями – неизбежностью проснуться следующей ночью без тебя, и утром, и следующим, и последующим.

Мне нравится засыпать и просыпаться с тобой. Помнишь, как в первую ночь мы уснули в объятиях друг друга, а ночью я проснулся один и пошел искать тебя. Вышел на балкон, а ты читала эту самую рукопись о нас, которую я писал до встречи с тобой. Я тебя обнял сзади, ты меня поцеловала в губы, взяла за руку и отвела в постель. Мы уснули вместе. Я был спокоен. Мне было беспокойно, когда ты уходила от меня – такое ощущение, словно меня предали, бросили, оставили одного. Хотя ты просто уходила в другую комнату работать или читать.

Давай будем сильными. Давай жить здесь и сейчас. И решать свои вопросы здесь и сейчас, и дарить себя самым близким и родным здесь и сейчас. Я знаю, как не голосить, что бы ни разрывало внутри: нужно работать, нужно много вкалывать, создавая свой новый смысл. Наполняться новыми эмоциями, идти к своим целям и делать выбор каждый день – жить, мечтать, воплощать, трудиться, не жалеть, не ныть.

Сейчас в Варшаве, в аэропорту Шопена люди бегают, суетятся возле меня – ищут свой выход, а я не ищу в Варшаве тебя. Я жду 22:45, чтобы сесть в самолет, смотреть в окно, улететь из этого города, собрать себя заново, тем, каким себя создал, или даже уже новым – я не оставил тебя ни здесь, в Варшаве, ни в Гданьске, ни в мастерской у себя.

Ты внутри. Спасибо тебе. Благодарю тебя.

Спокойной ночи. Счастье невозможно сглазить, если рассказывать о нем в прошедшем времени, а в настоящем утаить его от всех, я сам недавно понял, что не так легко чужое счастье прощать, чтобы ждать этого от других».

Сейчас постараюсь подбодрить себя, чтобы идти дальше, чтобы жить дальше. Чтобы не падать.

«Трудиться на свои мечты, чтобы они стали целями, чтобы из целей, подобно корням дерева, начали прорастать пути, ведущие к самой сердцевине твоего сокровенного, самого желанного.

Трудиться каждый день, находя смысл в том, ради чего ты просыпаешься поутру и для чего засыпаешь – это делает тебя сильным, счастливым в самом объемном смысле этого слова. Любимчики удачи, везунчики те, кто изо дня в день вкалывает на свою мечту и приближает ее каждый день своим огнем, бушующим внутри. Своими решительными действиями. Горящие, бодрые, смелые (идущие навстречу всем своим страхам), преданные своему выбору.

Я буду и дальше вкалывать. Вкалывать. И вкалывать.

Идти вперед. Улетел».

* * *

После встречи с тобой, мои мысли.

Наверное, один из самых лучших комплиментов для мужчины – видеть, как желанная женщина хочет его. Видеть, как она принимает его полностью – как желает его сперму, как кайфует от его прикосновений и касается в ответ, вкладывая все свои чувства, всю свою энергию в это прикосновение. Женская нежность, нежность желанной женщины, застывшая на пальцах, сравнима с опьянением, с островом между сном и реальностью – ты не спишь и не бодрствуешь, ты застрял «между» в состоянии блаженства. Она – не нож, которым ковыряешься в себе, она внутри тебя живет приятным теплом, она заставляет тебя улыбаться, смеяться и сама улыбается оттого, что желает тебя.

Мы занимались любовью, сексом, мы трахались. Мы много целовались. Разговаривали на самые разные темы, я ходил гулять вместе с тобой и твоим псом. Ты собирала его какашки, ты его любишь, заботишься о нем, а он любит тебя. В те моменты, когда в меня вселялась охватывающая мое тело огнем сила, когда я в порыве раздвигал твои ноги и без всяких прелюдий, ласк входил в тебя, он молча спрыгивал с кровати, со своего любимого места, и убегал прочь. Кажется, он боялся меня, как я в свои детские годы боялся отца, когда тот овладевал моей мамой, думая, что я сплю. Кажется, твоему псу больно, и тебе стоит поговорить с ним, как бы ни было стыдно говорить на такие темы с ним – нужно сказать ему, что я тебя не насилую, хоть и поступаю с тобой грубо, объяснить, что тебе это нравится. Что это норма – когда два взрослых человека любят друг друга и занимаются сексом, это нормально, когда твоего родного человека трахают, бьют по лицу, когда его желают и направляют всю свою силу, разрушительную, бушующую, в него – и оба от этого получают удовольствие. Это секс, это наслаждение, это жизнь.

Ему нужно это объяснить, чтобы у него не было боли внутри и чувства вины за то, что он не может защитить свою маму. Он тебя очень любит, он ждет твоего прихода. Жалуется тебе, что ты его оставляла одного надолго в квартире, забывала включить свет – не любит он сидеть без света вечером, боится бедолага. Он просит погладить себя, поцеловать, сказать, что ты его любишь, извиниться за свое долгое отсутствие.

Он – хороший пес, он мне понравился сразу. Не тогда, когда я впервые вошел в ваш дом, а еще тогда, когда ты впервые о нем сказала, я уже принял его, и, как оказалось при встрече – это было взаимно. Джеральд, похоже, чувствует, что я тот, кто приносит тебе радость.

Ты однажды сказала, что собаки умирают от тоски, и я подумал об этом, когда ты готовила мне филе из индейки в фирменном соусе по своему рецепту – собаки умирают от тоски, когда хозяева на долгое время покидают их, потому что у собак единственный смысл жизни – это хозяин, реализация своей любви к хозяину и потребность в любви своего хозяина. И поесть.

Я нахожу для себя смысл жить во многих вещах, среди которых работа, реализация себя через творчество, турники, ломать себя, противостоять себе, идти навстречу страхам, ставить для себя цели и идти к ним – это все придает мне силу, я чувствую себя живым, наполненным, энергичным. А у Джеральда, я заметил, несколько радостей в жизни: хорошенько покушать, поклянчить еду, когда кушаем мы (у него это прекрасно получается, он отличный актер и так умеет давить на жалость, что самый черствый человек оторвет от себя последний бутерброд с колбасой, пес смотрит, будто голодный-холодный, будто его никто не кормил несколько дней). Еще он любит, когда ему дарят свое внимание – когда ты с ним разговариваешь, проводишь время, выгуливаешь его, когда целуешь, обнимаешь, и когда он дожидается твоего возвращения домой. Вот и все, чем он живет. Мне даже стало грустно оттого, что в его жизни все так. Что он уязвим, а его уязвимость – это еда и ты, больше ты. Без тебя, спустя время или сразу, он перестанет есть.

И люди умирают от тоски, не только собаки – те люди, которые живут жизнью других. Я не хочу тебя делать смыслом своей жизни, хоть и люблю тебя. Только так я смогу сохранить себя и свою жизнь.

Ты говоришь, что Джеральд редко кого так принимает, у меня у самого возникало чувство, что мы втроем знакомы давно и прожили немало разных моментов.

* * *

Я тебя бил по лицу.

Здесь важно не бить просто так – уверен, в этом случае ты бы не почувствовала ничего, кроме боли и смятения – а именно тогда, когда овладевает бушующая в тебе сила, тот поток, который сдерживать трудно: хочешь разорвать, задушить. Такой момент чувствуется сильно – когда тебя переполняет. Мне хотелось после этого еще и плюнуть на то место, куда я ударил, но я сдержал себя, в голове в этот момент пронеслось: «Стоп! Она может этого не принять – этот плевок она может воспринять как личное оскорбление». Я не знаю, почему мне хотелось и плюнуть на тебя, но это было в моменте, я так почувствовал – это имело какой-то смысл для меня, раз я этого желал.

Я не сразу тебя принял. Ты помнишь, как задала мне вопрос: «Ты не хочешь меня?» А я тебе ответил, что когда я тебя захочу, тогда я тебя возьму. А просто так себя заставлять я не буду. Ты тогда немного расстроилась, так как у тебя был другой опыт – ты сказала, что тебя хотели мужчины сразу, и их члены тебе об этом говорили. У меня все иначе. Я не могу себя заставить захотеть человека. Я либо его хочу в моменте и беру, либо не хочу и не заставляю себя «пробуждаться». У меня может член не встать на красивую, нагую девчонку, если она не вызывает во мне никаких внутренних порывов или я в нее не влюблен, не доверяю ей полностью. У меня так было – я встречался с девушкой, я заставлял себя захотеть ее – и это было вяло, слабо, неполноценно. Не так, как я могу, когда хочу человека.

Впервые я тебя захотел на второй день, когда мы лежали на кровати, ты была в платье. Я посмотрел на твою попу и начал кусать твои ягодицы. Начал нюхать все твои места – мне нравилось, когда они пахли естественно, не мылом, не гелем для душа, а тобой. Этот природный запах меня возбудил. Я запретил тебе пользоваться мылом и другими средствами, когда ты со мной – запах… Это важно для меня, так я понимаю, что это ты.

Ты была мокрой. Я вошел в тебя легко. Входил пальцем в твой анус, потому что мне хотелось там быть – он выглядел таким девственным, нетронутым. Ты лежала на животе и дышала в подушку. Я твердел в тебе, я наслаждался, будучи в тебе. Я смотрел на твои ягодицы, на палец в твоем анусе – мне нравилось тобою обладать и членом, и пальцем одновременно, и я бы не позволил в этот момент, чтобы ты залезла на меня, и, будучи сверху – брала меня. Я желал твоего полного подчинения мне – мне было важно это. Я так почувствовал в моменте.

Мне нравился твой запах. Везде. Ты очень чистоплотная – ни одного лишнего волоска. Ни одного лишнего запаха. Это очень важно для меня, я об этом не говорил тебе, но мне было приятно, что ты такая.

Ты впервые проглотила сперму. Ты до меня не позволяла никому наполнять твой рот. Для меня это имеет особую ценность – быть первым. Чтобы ты меня первого выпила, проглотила, съела. Не выплевывала. Ты не выплевывала. Ты подержала ее несколько секунд во рту, а после этого проглотила. Ты тяжело дышала, помню, как сейчас. Я упал возле тебя – твоя голова лежала на уровне моего члена, я гладил твои волосы. В этом моменте была своя прелесть.

Расскажу историю нашей первой встречи. И то, какой я тебя видел.

Так я писал о тебе:

«Здравствуй. Начну с того, что тебя окружают сильные мужчины всю твою жизнь, ты их выбираешь для себя и таковыми считаешь: они растут над собой, развиваются в профессиональной сфере, перед окружающими достают свои доспехи и копья. Тебе важно, чтобы окружающие знали об их силе, тебе важно, чтобы все знали, что рядом с тобой сильный. Твои мужчины хорошо зарабатывают, заботятся о тебе, ты находишь в них достоинства и закрываешь глаза на ложь, манипуляции, на другие их грани, раскрывающиеся рядом с тобой – ты сама личность и своим молчанием, своим громом, долбящим тебя внутри, ломаешь собственные копья.

А мужчины разоружаются рядом с тобой. Зачем нести копье к тому, кто может поцеловать твое копье?

Тебя привлекает в мужчине животность. Не наигранная животность. Ты видишь тех, которые пытаются показать себя лучше, чем они есть, и улыбаешься.

Сначала вытирали ноги об тебя, а затем ты уничтожала их тем, что больше не любила. Ты прощала и своим прощением становилась больше того, кто считал тебя мелкой, люди не выносят настоящего безразличия, ты возрождалась, освободившись от этих людей. Ты – орел, поднявшийся из лужи. Ты очень непростая девушка. В тебе есть то, что я признаю могучей силой – умение прощать людей. По-настоящему прощать, а не просто сказать: „Прощаю“.

Прощение – это вырывать каждый раз из себя ножи разной величины. Вытащил раз. А через месяц тот же нож в том же месте, но болит уже меньше. Вытащил второй раз. Через год – на том же месте тот же нож. Но уже почти не болит, вытащила снова и снова. Ты не запустила эти ножи в ублюдков, а просто выкинула и пошла дальше. Вот что я называю силой. Тихой силой, о которой молчат и не хвастаются прилюдно.

Я восхищаюсь тобой как человеком, который прошел огромный путь в своем деле, добился высот – я знаю, как ты ломала себя, как ты боролась с собой. Более того – ты делаешь меня лучше. Ты гораздо больше осознала, чем я: знаешь, почему тебя приглашают все знакомые, товарищи в гости. Потому что к ним приходит существо, которое и здесь, и одновременно не здесь – к ним приходит Неизвестность, к которой тянешься и которая одновременно пугает. Эта неизвестность будет нянчиться с детьми, просто так, потому что ей интересны дети, и она встанет на колени, чтобы быть вровень с ними. Не выше их. И дети ее любят. И чужие, несвободные мужчины подруг порой втайне признаются в любви и хотят сделать тебя своей любовницей.

Ты умеешь людей видеть лучше, чем они раскрываются. Ты будешь подмечать в людях, которых принимаешь, лишь самые хорошие качества, достоинства, а их темные стороны будешь держать в тайне от других. Ты хранитель чужих тайн – и тебе много раз говорили: „Мы встречались в прошлой жизни, такое чувство, будто я знаю тебя много лет“ – когда были знакомы с тобой очень мало. А еще ты знаешь, что они знают только то, что ты позволяешь им знать.

Каждый, кто причинил тебе боль, поплатился за это. Не вини себя за то, что люди платят за свои действия. Не жалей их. Вселенная справедлива, и порой в ее жестокости заключается очень важный урок, который человек должен вынести.

А если кратко, то ты живое зеркало – и люди себя убивают, вонзая меч в тебя; и люди обретают счастье, даря счастье тебе.

Ты нечто такое, чего я не готов был встретить ранее, принять. Je t’ai embrassé près du Phare.

Это означает – „Я поцеловал тебя у маяка. Так было“.

Так создали мы. И эту работу я хотел назвать „Я поцеловал тебя у маяка“, до тех пор, пока не случилась та ночь. Самая непонятная ночь с женщиной в моей жизни».

* * *

Маяк на берегу Финского залива. Башня «Лахта-центр» у меня за спиной, а я уже увидел тебя, стоящую около фонтанов, и мчусь к тебе со всех ног. Я чуть не сбил велосипедиста, ехавшего мне навстречу – я его не видел, ни его, ни других людей, гуляющих у залива. Вспомни, как ты увидела меня и остановилась, ты закрыла лицо руками и просто стояла на одном месте – маленькая девушка, ниже меня на две головы, тоненькая, выгуливающая свою собаку. Я начал смотреть по сторонам только для того, чтобы не сбить кого-нибудь с ног. Я волновался и бежал к тебе, уверенно бежал. Встал напротив тебя и бросил на асфальт свой пакет, в котором лежали мои документы, папка с рукописью и шоколад, который я привез из Польши – я знал, что ты любишь шоколад.

Я без лишних слов попытался поцеловать тебя в губы, от волнения ты подставляла мне щеки, обнимала меня изо всех сил – и дрожала, твое тело сильно дрожало. Гораздо больше, чем дрожало мое. А дрожало ли мое тогда? В какой-то момент мне удалось наконец поцеловать тебя в губы – сначала я просто целовал их, они были сжаты, потом в какой-то момент ты расслабилась и пустила меня в свой рот. И мы целовались глубоко, с языком. Когда я буквально оторвал себя от тебя, то поднял свой пакет, взял тебя за руку и повел к Финскому заливу, чтобы подарить привезенную рукопись и прочесть первые две страницы, написанные от руки черной ручкой, тринадцатого августа, перед отъездом. Если я и делал в своей жизни романтические, безумные и запоминающиеся вещи – это было одной из них. Я читал, а ветер закрывал листы, он хотел вырвать их из моих рук и отбросить подальше, он был сильным, шумным. Я пытался читать – ты в этот момент смотрела на меня и ничего не понимала, ты не ждала моего приезда, ты не знала, что я прилечу в этот день к тебе, не готовилась ко встрече со мной. Ты не знала, что я, попросив тебя прийти в назначенное время к Финскому заливу, чтобы прочитать мне Хенли «Непокоренного» по телефону, на самом деле хотел увидеть твое растерянное лицо, твое неподдельное удивление – разве такое можно подделать? Эти эмоции от моего нежданного приезда.

Благодарю тебя, что изо дня в день делилась фотографиями своих прогулок с Джеральдом у залива. Я знал, где именно ты живешь, что ты видишь изо окна. Я вычислил твой дом, я вычислил, где ты гуляешь – и был там.

«Я поцеловал тебя у маяка» – так должна была называться эта рукопись, на самом деле это целая история, маленькая прожитая нами жизнь, созданный мир двоих.

Если бы я мог написать картину, на ней бы изобразил маленькую хрупкую девчонку с темными красивыми глазами, которая закрывает свое лицо ладонями, глядя на молодого человека с черным рюкзаком за спиной и небольшим пакетом в руке, бегущего ей навстречу.

Потрясающая, живая картина.

Ты дрожала.

Наблюдая за твоей дрожью, я понял, что ничего постыдного в этом нет. Мое тело так же, как и твое, много раз за жизнь дрожало, когда я впервые целовал девушек, когда я брал их за руку, когда я делал какой-то серьезный шаг, пробудив в себе смелость. Мне казалось, люди замечают это и думают, что я ненормальный, что я слабак, если в моем теле дрожь, или какой-то больной. Я стыдился этого. Я начинаю дрожать еще и оттого, что меня переполняют эмоции.

Глядя на тебя, дрожащую передо мной, я понял – это так красиво и по-настоящему. Понял, что тебя разрывает от эмоций. Это естественно. В этом нет ничего ненормального. Благодаря тебе, взглянув на себя со стороны, я начал больше принимать себя, благодарю за это.

Зажигая факел, чтобы осветить им лицо другого человека – освещаешь и самого себя.

* * *

Мне нравилось, когда ты спала рядом со мной.

Я давно не жил с женщиной. Несколько лет я живу один, встречи с любовницами не в счет, они короткие, я всегда возвращаюсь к себе в одиночестве. Я привык просыпаться и засыпать один, я беспокойно сплю – много раз просыпаюсь, чаще всего не могу отключиться полностью: ношу в себе какую-то идею или идеи, которые нужно воплотить, думаю о целях, которые поставил перед собой. О тебе, о своих поступках. Зачастую я просыпаюсь рано и начинаю работать. Я сам себе начальник, порой жесткий – сделай во что бы то ни стало и живи дальше. И я делаю, потому что делал уже много раз.

Мне бы научиться переключаться хоть иногда. Меня удивило, что рядом с тобой я спал очень крепко – ты меня гладила, ты меня успокаивала своим голосом. Я знал, что ты лежишь рядом, я чувствовал себя спокойно, расслабленно и засыпая, забывал о своих планах, обо всем забывал. Тело отдыхало. На следующий день я был бодрым, я чувствовал себя прекрасно – и мы гуляли весь день вдвоем, с утра выгуливали Джеральда, завтракали и – в путь.

Ты показала мне все свои любимые места. Помню то место у камней недалеко от Приморского парка Победы у Крестовского острова. Мы залезли с тобой на огромные валуны и осторожно, держась за руки, спускались к воде. Я снял с себя кроссовки, носки и мочил свои ноги в воде, ты просто сидела рядом, обняв меня.

Потом начался прилив, и я намочил джинсы. Прекрасное было время, я часто возвращаюсь в те места, где мы с тобой гуляли.

Там август 21-го, там тепло и спокойствие. Мы с тобой создали вдвоем наше чудесное прошлое, оно было настоящим, которое хотелось удержать как можно дольше.

* * *

Письмо, написанное в одну из бессонных ночей вдалеке от тебя:

«Я пригласил тебя читать мне Хенли у Финского залива. А сам читал тебе свою рукопись. Ты гладила моего ангела, целовала его; я катал тебя на самокате, ты показала мне места, в которых я никогда не был – я показал тебе места, в которых никогда не была ты. Я не обнаружил тебя посреди ночи, сонный, пошел искать тебя в темноте и нашел на балконе, ты читала мое письмо, которое я не отправил, а привез с собой. Ты готовила для меня, я облизывал тарелку.

Ты поглощала меня, а я разрывал тебя, только в иной последовательности – я спал спокойно, и бессонница не тревожила меня в ночи, проведенные с тобой. Я курил на балконе и слушал „Я хочу быть с тобой“, я сидел в аэропорту в Варшаве и резал себя этой песней, она играла во мне, не снаружи.

Я не режу себя тобой – это первая причина, почему все так, как знаем мы. Я живу, я творю, я чувствую, и я выбираю быть свободным. Это вторая причина. Я расту и не чувствую фальши – это третья причина. Я знаю – это главная причина.

Сегодня у меня бессонная ночь. Ты крепко спишь. Возможно, ты видишь меня сейчас глазами и касаешься руками, телом, смелыми желаниями – я тебя только словами. Этой ночью, которой не сплю.

Моя добыча и моя свобода».

* * *

Прекрасно настоящее желание.

Когда мужчина желает женщину, а женщина желает мужчину. Когда они нагие, буквально рвущиеся друг к другу, каждый из них чувствует, что можно разодрать свое тело и выбросить его под ноги, как ненужные лохмотья, они поглощают друг друга желанием – наполняя, наполняясь. Несовместимое – поглотить, наполнив – совместимо, когда присутствует честное желание.

Я для себя понял, что без честного желания не будет честного наполнения, не будет честного кайфа.

* * *

Ноябрь.

Я прилетел к тебе и не сказал об этом. Я носил этот план в себе целый месяц и молчал, улыбался, зная то, чего не знаешь ты. Сделал сюрприз. Ты не ждала меня, ты не готовилась к моему приезду. Ты просто крепко спала и ни о чем не подозревала.

Этим холодным ноябрьским утром я уснул не один, в шесть утра я уже был у твоей двери: на улице шел дождь, самолет приземлился около пяти утра. Я перелез через забор, чтобы не будить тебя и не просить спуститься вниз, открыть мне. Двери в твое парадное были открыты, невысокая приветливая тетушка-консьержка мыла полы, спросила, куда я, в какую квартиру, я назвал номер и твою фамилию, она улыбнулась и сказала, что хорошо знает тебя. Я улыбнулся ей, невыспавшийся, мокрый, но радостный, что через несколько минут увижу тебя. Сказал прямо, как есть – что не говорил тебе о своем приезде, хотелось, чтобы это было неожиданно и ты не понимала, что происходит – спишь еще или нет; она попросила вытереть подошвы ботинок о тряпку и пропустила меня. Хорошая тетушка.

Позвонил в дверь. «Кто там?» Отошел, чтобы ты не увидела меня в глазок.

Пауза.

«Это я».

Ты открываешь дверь, я на пороге обнимаю тебя, целую. Все получилось. Ты ничего не понимаешь.

Я уснул возле тебя, а когда проснулся, мне захотелось тебя телом. Пальцы отправились в твое нижнее белье, заполняя собой те места, которые я желал. Ты была не против, лишь смотрела в мои глаза и целовала в ответ. Благодарю за утро.