Текст книги "Разведчики"

Леонид оставил телефон в покое и попытался вернуться к работе. Поначалу дело шло со скрипом, но затем Зимин опять втянулся в процесс и поднял голову только в начале шестого. Стопка расшифрованных записей пополнилась тремя условными главами, но до описания каких-то ключевых событий Леонид так и не добрался.

«Все правильно сделал. Тут еще пыхтеть и пыхтеть. Даже если сидеть до закрытия библиотеки, ничего не получится. Работы дня на три как минимум. К тому же сидение до закрытия исключается. На стадионе ЦСКА через два часа будет ждать расчудесная Варвара. Какая тут, к дьяволу, работа?!»

Сдать документы дежурному администратору удалось за пару минут, а вот доказать, что расшифровка записей – это результат работы самого Зимина, то есть разрешена к выносу, получилось не сразу. Администратор долго читала записи, затем обсуждала тему с кем-то по телефону, отсылала фотографии отдельных страниц и снова читала. В результате у метро Леонид очутился только в четверть седьмого. Заскочить домой, чтобы переодеться и оставить рюкзачок с бумагами, он явно не успевал. Пришлось ехать прямиком на стадион…

Футбольная арена располагалась на равном удалении от трех станций разных веток метро, и пешая прогулка светила в любом случае. Но от метро «Полежаевская» навигатор вел через прохладную Березовую рощу, что в июльскую жару немаловажно, поэтому Леонид остановился на этом варианте.

Пересадка на «Лубянке» не отняла много времени, поэтому на путешествие метрополитеном ушло меньше сорока минут. Пешком до арены оставалось еще минут двадцать – тридцать. Матч начинался в половине восьмого, так что Леонид вполне успевал. Даже вразвалочку. И все-таки от метро он припустил почти рысью. Во-первых, Варвару еще предстояло найти в толпе болельщиков. Во-вторых, подгоняло неприятное ощущение слежки. Зимин понимал, что на самом деле за ним вряд ли следят, что это ощущение – следствие происшествия в библиотеке. Стресс немного ослабил свою хватку, и начался откат: на смену храбрости и решимости пришли сомнения и опасения. Все это Леонид понимал, но… сначала тротуар, а затем и парковые дорожки стелились под ноги быстрее и быстрее.

Когда между деревьями впервые мелькнули очертания громады футбольного стадиона, Зимин почти побежал. Не будь на аллеях безумного количества идущих попутным курсом болельщиков, Леонид точно установил бы рекорд в любительской спортивной ходьбе на полтора километра. Развеселые группы граждан в красно-синих буденовках и кепках со звездами двигались к арене нестройно, заставляя Зимина то и дело закладывать виражи и сбрасывать темп. В результате Леонид ничего не выиграл, только запыхался.

Хотя, может, и выиграл. Ощущение слежки значительно притупилось. То ли хвост потерял Зимина из вида в такой толпе, то ли это физическая нагрузка сняла напряжение и развеяла глупые страхи.

А еще до Леонида дошло, что искать Варвару не придется. Ведь у Зимина имелись все ее данные, полученные официально, через объемный код. Оставалось просто скомандовать «поиск субъекта в режиме личной встречи», и «Электроника» проложит маршрут с точностью до метра. И скорректирует его, если Варвара задумает куда-то отойти.

Выйдя на финишный отрезок – до арены оставалось метров сто, – Леонид включил поиск и выслушал первую подсказку телефона: «Один метр вправо».

Зимин хотел было возмутиться, но не успел. Из толпы болельщиков справа вдруг выделилась фигура в безразмерной футболке ЦСКА. Фигура резко подалась к Леониду и схватила его за руку.

– Цап-царап! – Варвара рассмеялась. – Испугался?!

– Напугала. – Зимин улыбнулся. – Тебя не узнать.

– Армейские болельщики никого не боятся. – Варвара взяла Леонида под руку и придала ему нужное направление. – Ты ведь теперь наш человек? Идем туда, вход в наш сектор там.

Зимин покосился на девушку и невольно задержал взгляд. Варвара выглядела совсем другой. Веселой, расслабленной, подвижной… настоящей. Ничего общего с фарфоровой куклой в серой униформе. Это смотрелось… здорово!

Леонид и сам вдруг почувствовал себя каким-то другим. Молодым, бесшабашным, романтически настроенным и… влюбленным, что уж тут скрывать. Черствая душа исследователя, конечно, пока царапала изнутри, но уже не так болезненно. Видимо, не до конца зачерствела, или же очарование Варвары подействовало на душу, как горячий чай на сладкий сухарь: окунули – он мгновенно превратился в мякиш.

Зимин не заметил, как Варвара протолкнула его мимо толпы к самому входу, как заняла позицию ведущего и потащила к трибуне, а затем вдруг резко сменила направление и утянула в какие-то подсобные помещения. Очнулся Леонид только в узком коридоре, который вывел парочку к решетчатой двери на старинном висячем замке. За дверью вновь колыхался жаркий воздух, а по ту сторону горячего марева опять зеленела Березовая роща.

У двери стоял коренастый гражданин азиатской наружности в униформе служителя арены. Завидев парочку, он брякнул связкой ключей, открыл замок и кивнул Варваре:

– Быстро-быстро давай.

– Через час вернемся, жди. – Варвара хлопнула азиата по плечу, выскользнула на улицу и махнула Зимину: – Не спи там!

– Мы… не будем смотреть футбол? – Леонид догнал спутницу уже под сенью деревьев.

– Догадливый кавалер у меня сегодня. – Варвара коротко рассмеялась и вдруг понизила громкость до шепота: – Ненавижу футбол! Но лучшего места, чтобы затеряться, не придумаешь.

– Метро, торговые центры, развлекательные парки… – Леонид пожал плечами. – И вообще, зачем нам теряться?

– Идем вон туда, там фонтаны. – Варвара вновь уверенно направила кавалера к цели. – Расскажи какую-нибудь забавную историю. У тебя ведь есть хотя бы одна такая?

– Ты ставишь меня в тупик. – Зимин обернулся и попытался поймать ее взгляд. – Что происходит?

– Ладно, я сама. – Варвара усмехнулась, достала из кармана джинсовых шорт устаревший, но хороший телефон «ВЭФ» и вывела на экран папку с фотографиями. – Вот смотри, здесь я живу, а это моя кошка.

– Кошка? – Леонид вскинул брови, но послушно перевел взгляд на «вэфовский» экран.

Никакой кошки на экране не оказалось. Зимин увидел обложку какого-то документа с немецкой надписью и орлом, сцапавшим свастику. Поверх картинки был наложен русский текст: «Это документы, которых нет в синей папке, но они имеют к ней прямое отношение. Они из немецкого архива. Взгляд с той стороны. Могу сбросить электронные копии, но только напрямую».

– Хорошая кошка… – с трудом втягиваясь в игру, сказал Зимин. – Но на картинке… не то. Надо живьем увидеть.

– Это что, тонкий намек? – Варвара снова разулыбалась. – Напрашиваешься в гости? Я подумаю, может, и приглашу. А пока… Вон там скамейка, прямо у фонтана. Там хорошо, не жарко. Идем.

Скамейка стояла слишком близко к фонтану, поэтому оказалась мокрой, но Варвару это не смутило. Она уселась без малейших колебаний и усадила рядом Леонида.

– Здесь особенное место. – Она заговорила немного другим тоном, как бы подсказывая Зимину, что соблюдать конспирацию временно не требуется. – Подслушать разговор мешает фонтан. Он шумит в каком-то особом режиме, что ли… или как это называется… с особой частотой? Я не разбираюсь. А еще тут какие-то коммуникации под землей, поэтому яма в плане связи. Сто метров в диаметре, но глубокая, как ленинградское метро. Телефоны не работают вообще. Представляешь, в Москве, почти в центре, а молчат, словно в глухой тайге.

– Телефоны даже в тайге работают. Если наши.

– Ну вот, а тут и наши не фурычат. Я все модели испытала. «Радиотехника» вроде бы еще тянула, но с такими помехами, что, считай, тоже не работала. Уникальное место.

– Шпионский оазис. – Леонид усмехнулся. – Может, скажешь, наконец, к чему вся эта конспирация?

– Давай возьмемся за руки, словно влюбленные на свидании. – Варвара положила руку со своим телефоном на запястье Зимину. У электронных приборов тоже получилось нечто вроде свидания – тесный контакт и обмен информацией в самом интимном и защищенном режиме. – Эй, Зимин! Ты и смотри на меня влюбленно – доигрывай, иначе ничего не скажу.

– Я и смотрю. – Леонид встретился с ней взглядом. – Просто боюсь утонуть…

– В фонтане?

– В глазах.

– Красиво, спасибо. – Варвара сказала это вполне искренне, как показалось. – Конспирация нужна, чтобы нас не выследило Политуправление.

– Полит… э-э… в смысле – Политическое управление КГБ?

– Оно самое. Познакомился с ним?

– Сегодня днем.

– Андрей Михайлович? – Варвара усмехнулась. – Куратор библиотеки от Политуправления.

– И что им нужно от тебя? Вернее, что ты скрываешь от них?

– Ну а что может скрывать советский человек от КГБ? – Варвара пожала плечами и усмехнулась. – Заговор.

– Ты плетешь антисоветский заговор? – Леонид невольно рассмеялся.

– Прекрати ржать. – Варвара слегка насупилась. – Моя цель – разоблачение заговора! Внутри КГБ!

– Круто взяла. – Леонид еще раз усмехнулся. – А при чем здесь я?

– В этом все дело! Ты занялся практически тем же, чем и я, только глубже копнул. Под самые корни заговора.

– С этого места можно поподробнее.

– У-у! Поподробнее! Если б я знала подробности! Это ты меня должен просветить насчет подробностей. Ты ведь расшифровываешь синюю папку.

– То есть ты ее не читала, но знаешь, что это корни твоего заговора?

– Не моего, а кого-то в КГБ. Я не читала зашифрованный текст. Но изучила все документы. Ты мне поможешь? Я ведь тебе помогаю.

– Тебе не кажется, что это несколько неравноценный обмен? Помогать в исследовании не то же самое, что разоблачать заговор. Да не в песочнице ясельной группы – «Маша подговорила Мишу отнять совочек у Яши», а в КГБ. Ты вообще понимаешь, что затеяла, «товарищ Че»? Дело явно посерьезнее латиноамериканской революции.

– Не веришь мне? – Варвара убрала руки и незаметно спрятала свой «ВЭФ» в карман. – Когда прочитаешь все, поверишь. Я не читала лично зашифрованный текст, но ты не первый, кто его расшифровал. Я читала кое-что из предыдущей расшифровки, поэтому знаю, что права. Завтра вечером встретимся здесь же и поговорим еще раз. Ты успеешь прочитать все до завтрашнего вечера?

– Вопрос – захочу ли я приходить?

– Даже так?! – Варвара удивленно взглянула на Леонида. – Я думала, у нас взаимная симпатия, почти чувство.

– Я тоже так думал. Но ты меня используешь в своих целях, ты сама это сказала. Только и всего.

– Использую, сказала, но не только и всего! Использование не исключает симпатии. Или у тебя иначе? Ты вот обиделся и что теперь, я тебе больше не нравлюсь?

– Нравишься.

– Тогда зачем ты… – Она осеклась и резко отвернулась, словно чтобы скрыть навернувшиеся слезы.

– Прости. – Зимин взял ее за руку. – Я все прочитаю и приду. И если там действительно корни какого-то заговора, мы обсудим, что с этим можно сделать.

– Послать бы тебя. – Варвара проглотила слезы и снова сделалась раскованной и «поверхностно-активной». – Но я подожду еще сутки. Может, и выйдет у нас что-нибудь. Топаем обратно, первый тайм закончился, самое время незаметно вернуться…

Вернуться через служебный вход удалось без происшествий. Выйти по окончании матча – тоже. С толпой болельщиков парочка добрела до развлекательного центра «Авиапарк», где на полтора часа застряла в кафе, продолжая изображать воркующих влюбленных.

Наконец Зимин получил приказ вызвать такси, и конспираторы поехали к Варваре. В смысле – Леонид подвез ее домой. Классического «заглянем на чай» не получилось.

– До завтрашнего вечера фиг тебе, а не чай, Зимин. – Варвара чмокнула его в щеку и шепнула на ухо: – Это чтобы со стороны выглядело убедительно. Якобы соблюдаем приличия первого свидания. Пока!

– Я понял. – Зимин усмехнулся. – Конспирация не в ущерб морали. До завтра, революционерка Варя.

Глава 6

Ноябрь 1944 года, Восточная Пруссия, участок 3-го Белорусского фронта

«…Войска армии закрепляются на достигнутых рубежах, организуют прочную оборону в готовности к отражению атак пехоты и танков противника…

Противник (в течение суток) активности живой силой не проявлял, обстреливал наши позиции редким артиллерийско-минометным огнем, чередующимся с короткими огневыми налетами, и огнем шестиствольных минометов. На отдельных участках отмечается производство окопных работ. Отмечено 28 самолето-пролетов авиации противника на разведку и бомбежку боевых порядков наших частей…

Войска армии (в течение суток) активных наступательных действий не вели…

Части 50-й гвардейской отдельной дивизии отбивали контратаки противника, поддержанные танками и самоходными орудиями 162-го гвардейского стрелкового полка. В результате боя противник был несколько потеснен с занимаемого рубежа…

В течение дня войска первого эшелона… занимали прежние рубежи, приводили себя в порядок, совершенствовали занимаемые позиции, вели разведку и наблюдение за противником и к исходу дня занимали прежнее положение…»

Из сводки по 28-й армии…

Возглавлявший оперативную группу Управления контрразведки Смерш штаба фронта майор Золкин выглядел монументально. Именно так. Хоть скульптуры для парка отдыха с него лепи. Под метр девяносто, косая сажень в плечах и безупречно правильные черты лица. Будь он белоглазым каменным изваянием, Филин признал бы, что это произведение настоящего мастера. Но Золкин оставался живым, поэтому имел-таки один существенный недостаток – как раз те самые глаза. Серые и холодные, как лед. Ну не глаза, понятно, а взгляд майора казался холодным, но сути дела эта поправка не меняла. Золкин сверлил собеседников взглядом, словно ледяным буром, и взгляд этот замораживал все, до чего доставал. Кому душу, кому мозги, а кому язык.

Алевтина после беседы с майором замкнулась, отловленный в поле Стасенко, наоборот, источал всякую ересь неиссякаемым потоком, а ефрейтор Покровский отвечал односложно даже на вопросы, которые требовали развернутого ответа. Не поддался гипнозу этого удава только Филин. Он мысленно направил ледяной бур в сторону сердца и представил, как инструмент плавится, воткнувшись в «пламенный мотор». Нехитрая фантазия здорово облегчила капитану жизнь.

«Вот удивилась бы Алевтина, узнав, какие психологические уловки я применяю. – Филин даже загордился собой. – Откуда что берется? После чудесного воскрешения сам себя не узнаю».

Какое-то время грозный Золкин еще пытался давить и «сверлить», но, сообразив, что метод не работает, резко сменил тактику. Взгляд у майора остался ледяным, но буравчик исчез. Теперь смотреть ему в глаза казалось не колко. Просто бессмысленно. Все равно что всматриваться в озерный лед, под которым стоит омут неведомой глубины.

– А я ведь тоже с разведки начинал. – Голос у Золкина чуточку потеплел. – Полковая, затем армейская. Только в сорок третьем меня перевели.

– Намекаете на перспективы? – Филин все-таки попытался взглядом проникнуть под лед в глазах у майора.

Попытка сорвалась. Темная вода под ледяной коркой оказалась непроницаема.

– Вопросы здесь я задаю, – ровным тоном напомнил Золкин. – Мне почти все понятно, капитан. Понятно, что поезд взорвали диверсанты, и сделали они это дистанционно, с приличного расстояния. Мои подчиненные нашли в уцелевшем вагоне радиоприемник, связанный с детонаторами. Система новая, а потому редкая. Вы могли ее и не распознать. Но почему вы не проверили вагоны на предмет минирования? Взрывчатку-то распознать вы способны, не так ли? Вы три года на фронте, опытный разведчик, неужели не предположили, что такой важный трофей может быть заминирован?

– Я прибыл только час назад. До меня этим составом целые сутки занимались другие товарищи.

– Кто занимался?

– Не могу знать.

– Подполковник Стасенко, начальник политотдела дивизии? Почему именно он, а не трофейная команда или зампотех? Стасенко имеет какое-то отношение к науке и технике? Какое у него образование?

– Товарищ майор, это не ко мне вопросы, а к командиру дивизии или начштаба. Я ведь просто разведчик.

– В рапорте сказано, что этот состав обнаружила ваша группа… еще тридцатого числа. – Майор открыл бумажную папку с замызганными тесемками. – Это так?

– Так точно, было дело.

– Вы уверены, что это тот самый состав?

– Уверен.

– Кто-то может подтвердить?

– Ефрейтор Покровский, вы ж его допросили.

– Я не допрашиваю, а беседую с вами… пока. Вы указали, что поезд охранялся большим отрядом эсэсовцев. Так? И куда делся этот отряд?

– Охранялся. – Филин кивнул. – Они теперь кусками валяются вдоль насыпи. «Катюши» дали им прикурить.

– А поезд остался после огневого налета целым и невредимым?

– Осколками посекло и закоптило, это я видел, но стоял на рельсах, факт. Может, гвардейцы так и задумывали, только живую силу уничтожить?

– Вы ведь понимаете, что ни о какой точности стрельбы в случае «катюш» речь не идет. Разброс огромный. И все равно ни одна реактивная мина не попала в состав, все легли вокруг. Считаете, это случайно?

Филин отлично понимал, зачем Золкин плетет логические кружева. Майору требовалось не получить ответ и даже не спровоцировать Никиту, а запутать его, закрутить ему извилины, лишить способности мыслить критически.

– А вы считаете, огневого налета не было и все трупы рядом с поездом – результат какой-то другой операции?

– Вы уверены, что там есть трупы?

– Проверьте.

– Лес по обе стороны от насыпи горит, проверить невозможно. Что было в вагонах? Во время задания вы видели кого-то или что-то, кроме охраны?

– Видели немцев в камуфляже. Неподалеку от поезда, в лесу. Потом их же видели во второй линии атакующих частей противника.

– Частей, которые прорвались на вашем участке? – уточнил Золкин, и на губах у него заиграла нехорошая ухмылка. – Кто вызвал огонь на себя?

– У кого были такие полномочия, наверное. – Филин пожал плечами. – И рация.

– Вы уверены, что это вообще случилось?

– Иначе нас не накрыли бы. – Филин вдруг понял, что в чем-то Золкин прав.

Капитан припомнил свои размышления о том, как быстро сориентировались гвардейцы и как метко ударили действительно далеко не самые точные залповые реактивные системы. В спешке так не наведешь… наверное.

«Золкин копает под гвардейские дивизионы? Ерунда. В дивизионы «катюш» самые проверенные отбираются. Какая-то здесь другая хитрость имеется. Или вообще ничего не имеется и Золкин идет по ложному следу. Точнее сказать, сам его выдумывает, этот след».

– Вы сказали, что во второй линии наступали те самые немцы в камуфляже. Почему вы решили, что это они?

– У них на кепках были приметные нашивки. Белый цветок на зеленом фоне. Насколько понимаю, это знак егерей, горных стрелков.

– «Эдельвейс»? – Золкин на миг призадумался. – Интересно. Что делают горные стрелки в этой местности?

– Тоже так подумал. После сорок третьего их на фронте никто не видел.

– Откуда такие сведения? Это вам ефрейтор Покровский сказал?

– А при чем тут Покровский?

– Он ведь воевал на Кавказе, сталкивался с этими «эдельвейсами».

– Ну и что? Я много с кем сталкивался, но не отслеживаю боевой путь вражеских подразделений.

– Вот видите…

– Что тут видеть? Никакой связи нет, я уверен.

– Разве я сказал, что прослеживается связь? Вернемся к атаке. Кто шел в первой линии?

– Солдаты.

– Обычные солдаты?

– Нет, не обычные. Их было трудно уничтожить. Пули их не брали, гранаты – с трудом.

– Что значит «их не брали пули»? Они были в доспехах?

– Насколько я понял, нет. Но даже несколько очередей только вышибали из них какие-то ошметки. Крови я не видел.

– Вы понимаете, что несете ахинею?

– Я рассказываю, как было. А что это – ахинея или мракобесие, как выражается Стасенко, решать вам, товарищ майор.

– Может быть, вы просто увидели то, что вам подсказал страх?

– Думаете, меня можно напугать простой атакой?

– Не простой атакой, а очень мощной, как показывают другие выжившие свидетели.

– Покровский так сказал?

– Свидетели, – подчеркнул Золкин, – утверждают, что немецкие солдаты продолжали вести бой, даже потеряв конечности. Как такое может быть?

– Не знаю. Спросите у врачей. В сорок первом и начале сорок второго у захваченных «языков» я часто находил коробочки с таблетками. В основном это был «первитин», такой стимулятор…

– Я знаю, что это. «В основном»? Было что-то еще?

– В середине сорок третьего мы взяли офицера, у которого при себе имелся новый препарат. «Язык» рассказал, что это не наркотик, к нему нет привыкания и он не затуманивает рассудок. При этом он придает сил, смелости и существенно повышает болевой порог. Человек не чувствует боли, даже если получает тяжелое ранение.

– Чувствовать или не чувствовать – это половина проблемы. Если повреждение серьезное, человек погибает вне зависимости от ощущений. Вы же рассказываете, что немцы продолжали атаку, получив несколько очередей из автомата. Видите разницу?

– Конечно, вижу. Но объяснений у меня нет. Только факты.

– Хорошо. Подойдем к вопросу иначе. Вы допускаете, что атака этих «неубиваемых» немцев как-то связана с содержимым взорванного состава?

– Если в качестве связующего звена взять егерей из «Эдельвейса», допускаю.

– То есть найденное в уцелевшем вагоне оборудование может оказаться чем-то вроде лаборатории по превращению простых солдат в берсерков?

– В кого?

– Мне сказали, что вы довольно грамотный и начитанный человек. Неужели не читали? Скандинавский эпос…

– Только русские былины.

– Это довольно близко. Но не суть. Древние викинги, если по-русски – варяги, это слово вы наверняка слышали, могли входить в состояние берсерка. Это что-то вроде ярости, но не безумной, а с сохранением способности вести тактически грамотный бой. Что самое важное, эмоции подкреплялись объективными изменениями в организме. Увеличивалась сила, выносливость и почти не кровоточили полученные в бою раны. Похожий случай?

– Вроде того, – Филин пожал плечами. – Немцы известные экспериментаторы. Если не стеснялись держать солдат на стимуляторах, запросто могли и дальше пойти в своих опытах. Я только не понимаю, товарищ майор, почему вы обо всем этом со мной беседуете? В медицинской химии… или как лучше сказать… в фармакологии я не разбираюсь, хоть и начитанный.

– Вот мы и подошли к главному, капитан.

– К чему?

– К вашей роли, Филин, в этом заковыристом деле. К вашему заданию, полученному в абвере. – Золкин вдруг подался вперед и пронзил-таки капитана ледяным буром. Нет, теперь это оказался серый ледяной стилет, а не бур.

– Абвера ведь больше нет. – Филин едва заметно усмехнулся. – Что-то другое теперь вместо него. Или я ошибаюсь?

– От перемены вывески суть не изменилась. – Майор повысил голос. – Как мало времени понадобилось, чтобы тебя завербовать, я удивляюсь! Что тебе пообещали, Филин? Железный крест? Мешок золотых зубов, вырванных у евреев в концлагере?!

– Не пойму, кого вчера контузило…

Удар у Золкина оказался отменный, поставленный. Хлесткий, без замаха, точный и оглушающий. Именно оглушающий, поскольку метил майор Филину в ухо. Звон пошел, как от церковных колоколов, да не только в пострадавшем ухе, а внутри головы. Она будто бы превратилась в большой набат.

Но Филин усидел на шатком стуле. Удивительно, но факт. И это, похоже, удивило не только Никиту. Золкин потер кулак и внезапно опять сменил гнев на милость.

– Ты пойми, капитан. Если запутался или испугался, я пойду навстречу. Решим эту проблему. Лагеря не миновать, тут уж, как водится, но хотя бы к стенке не встанешь. Разве не куш? Жизнь ведь одна.

– Не понимаю вас, товарищ… гражданин… майор.

– Все ты понимаешь. – Золкин вздохнул и посмотрел на капитана почти с участием, как добрый наставник или вовсе отец… ну или сердобольный отчим. – Кто состоял в твоей диверсионной группе? Подполковник Васнецов, старшина Бадмаев и ефрейтор Покровский – это установленные лица, тут вопросов нет. Кто еще? Кто-то из штарма?

– Я из штаба армии никого в глаза не видел.

– Значит, так и запишем? Не отрицаешь, просто лично не знаком с агентурой высшего звена?

– Ничего мы не запишем. – Филин прислушался. В ухе больше не звенело. В голове тоже. Организм снова выкидывал загадочные фортели. – Мне ваши обвинения обидны, вот это запишите.

– Отрицаете все, значит?

– Не все. Земля вращается вокруг Солнца, например, это отрицать глупо. – Филин поморщился и склонил голову. – Бейте в другое ухо, а то вы правый кулак ушибли.

– Вот засранец! – вполне искренне проронил Золкин и опустил уже занесенную для второго удара руку.

Майор сел на свое место и достал из кармана коробку папирос «Казбек». После «Герцеговины Флор» эти считались лучшими на вкус, только слабоватыми. Филин сам не курил, но слышал от ребят.

– Кури, капитан. – Золкин протянул папиросы Филину, но так, чтобы тот непременно подался вперед, когда будет брать. Известная уловка.

– Слабоваты. – Никита остался сидеть как сидел.

– В сравнении с чем? С немецкими сигаретами?

– С махоркой.

– Все-то вы, фашистские диверсанты, знаете. – Золкин откинулся на спинку стула. – Вот послушай, как я вижу всю картину. Завербовали вас всех по-разному. Васнецова еще в сорок первом, когда он из окружения выходил. Дали ему задание дослужиться до приличного звания и занять определенную должность в разведке, чтобы без проблем связь держать с абвером. Разведчики ведь сами по себе, в своем соусе варятся. Пойди проконтролируй, с кем они якшаются и какие дела у них за линией фронта. Ефрейтора Покровского немцы на Кавказе срисовали, обработали да отпустили. А Бадмаева вы сами по его темноте да по невежеству сообщником сделали, вслепую. Жаль его, басурманина, – так ты его называешь? – да только незнание не освобождает от ответственности.

Золкин взял паузу и закурил, пуская дым кольцами. Филин видел, как это делали другие, но у майора получалось образцово. Кольца выходили жирные, ровные, долгоиграющие. Форму они теряли, только когда разбивались о потолок. Качественные получались кольца, просто монументальные, как и сам товарищ-гражданин майор.

– Ждете, что спрошу про себя? – Филин не стал играть в принципиальную «контру», а как бы нехотя пошел на поводу у Золкина.

– Ну а что сказать про тебя? – Майору понравился этот шаг навстречу. – Ты у нас не завербованный. Ты немец. Правильно? Как твое настоящее имя? Ганс, Фриц, Иоганн? Знаешь, на чем ты прокололся, Ганс? На своей начитанности. Она прет из тебя так, что это даже в личном деле отражено. Не могло у парня с зачуханного сибирского полустанка быть столько книг под рукой. Да каких книг! Но главное, их надо было не просто прочитать, а еще и понять. Тут, герр Филин, образование требуется. Полное среднее – это к бабкам не ходи, а то и высшее. Да не военное, а университетское. Какой университет заканчивал? Берлинский?

– Не заканчивал пока.

– Вот, опять не отрицаешь, молодец. Не закончил, значит, студентом призвали, бывает. У меня тоже два студента в группе. Одному только выпускные экзамены сдать оставалось, а тут вы приперлись. Так с сорок первого с незаконченным высшим и воюет.

– Повезло, что воюет до сих пор. Я похожим образом с пятого курса Томского университета на фронт ушел. Но звание получил, тут все-таки тоже повезло.

– Да, тебе тоже повезло, но не в этом. Повезло, что только сейчас, а не раньше хозяева ноги о тебя вытерли. Выкинули, как использованное изделие номер два. За всю безупречную службу такое вот выходное пособие. Фашисты они и есть фашисты… скоты, точнее не скажешь.

– Согласен. – Филин скрыл ухмылку. Почему-то он не боялся Золкина. Он больше вообще ничего и никого не боялся. Будто бы в какой-то момент… сутки назад, наверное, эта функция выключилась. Алевтина правильно сказала – «не механизм», но вопреки ее правильному заявлению, Филин все больше и больше ощущал себя и не вполне обычным человеком. Нет, не механизмом, тут доктор Еремина была права, но и не тем, кем был раньше, до тридцатого октября. Кем же тогда? Кто бы знал! – Вы обещали всю картину показать.

– А сам что?

– Сам уже обрисовал. Задание было, потом артналет, потом атака. Очнулся, сюда пришел, тут взрыв. Потом вы.

– Я, значит, в одном ряду с атакой и диверсией? Ладно, Филин. Слушай, как на самом деле все было. Тебе поступил приказ обеспечить прорыв большому диверсионному отряду фрицев. Казалось бы, всего-то. Но тут имелась закавыка. Отряд был по брови накачан наркотиком новейшей разработки. Ты-то думал, что они тихо пройдут и растворятся в наших тылах, а они вдруг пошли напролом. И никакие егеря, которые у этих горе-диверсантов инструкторами были, остановить этот порыв не сумели. Когда все пошло наперекосяк, фрицы решили замести следы и подключили к делу крысу в штабе армии. Он-то и дал указание лупануть из «катюш» по нашему передку, а потом и по секретному составу, который этих чокнутых диверсантов сюда привез. Но после того, как гвардейцы вспахали ваши позиции, не осталось повода обстреливать полустанок, где стоял состав. Васнецов ведь не доложил наверх, какие вы интересные открытия сделали, придержал информацию. Но решать вопрос требовалось непременно, и тогда, Филин, началось самое интересное. По составу все-таки ударили реактивные минометы. Только не «катюши», а «ишаки» – немецкие, шестиствольные, ну ты в курсе. Точность у них тоже не ахти, да и возможности поскромнее, поэтому и устояли вагоны на рельсах. С точки зрения немцев – опять прокол! Что ж делать? Решили атаковать. Раз пошли отбивать состав, два – впустую. И вдруг случилось чудо. На игровом поле опять появился ты, мин херц. Появился и тут же отправился выполнять новое задание – взрывать поезд. И ведь сделал это, Железный крест тебе в глотку плашмя! То, что в одном из вагонов не сработал радиоприемник детонатора, – не твоя вина, техника ломается, это бывает. В остальном-то ты преуспел, гауптман. Браво.

– Вам бы романы писать, товарищ-гражданин майор.

– Я подумаю. Что скажешь? Все правильно?

– Мне понравилось.

– Да? – Ответ явно озадачил Золкина.

– Есть одна маленькая неточность. Малюсенькая. Это все не обо мне и не о моих товарищах. Вы всю эту лирику из текста выкиньте, а крысу в штабе армии найдите, будет вам тогда и достоверная история, и орден.

– Значит, не нашли мы взаимопонимания, герр Филин. – Золкин снова заледенил взгляд. – Это плохо. Но, как офицер армии победителей, в этом уже нет сомнений, проявлю благородство и дам вам, гауптман, последний шанс на спасение. Расскажите, каким наркотиком были накачаны ваши солдаты и в чем секрет этого поезда? Подозреваю, что дело не только в химии, но и в какой-то аппаратной обработке личного состава. Такие полукруглые приборы в изголовьях лежаков – это что? Откройте эти секреты, и я гарантирую вам жизнь.

Даже вздумай Филин что-то ответить, это ему не удалось бы. В палатку вдруг заглянул один из подчиненных Золкина и взглядом о чем-то просигналил командиру. Майор повел себя странно. Он вскочил и пулей вылетел из брезентового шатра. То есть без малейших колебаний оставил «гауптмана герра Филина» в гордом одиночестве. Никите стало обидно второй раз за полчаса. Поматросил и бросил? Только разговорились, уровень бреда поднялся до переливной горловины, пошли нешуточные угрозы и на-а тебе… спектакль окончен, поклон, занавес. Нет, даже поклона не было, просто занавес. Обидно, доннер-веттер!