Текст книги "Разведчики"

– Впереди тепловоза платформа с пулеметами, – шепотом и на удивление верно подбирая слова, доложил Бадмаев. Впрочем, дальше он «исправился». – Пять вагона, потом платформа и три вагона окна есть. Еще десять железный вагона и снова окна один. А последний вагон товарняк, только крыша нету. Зенитка есть четыре штука. Большой поезд.

– Тепловоз? – Филин удивленно взглянул на старшину. – Ты уже видел такие? В тайге у себя?

– Читал мало-мало. – Ашир ответил серьезно и вновь кивком указал на поезд. – Вагон гудит. Холодильник, да?

– Похоже на то, – шепнул Филин и едва заметно пожал плечами. – За трупами приехали. Мы им полную загрузку обеспечили. И еще больше будет, когда опять в наступление пойдем. Коротковат состав.

– За трупами не так ехать. – Бадмаев в сомнении качнул головой. – Тут охрана – эсэсовцы. Много штука. Зенитка есть, пулемет, граната на палках. И дышать мертвым надо нету.

– Что значит – дышать? – Никита удивленно вскинул бровь.

– Дырка крыша труба. Это чтобы воздух заходил. Нет? Да? Зачем мертвым трупам воздух?

– А ведь ты прав, Бадмаич, – помедлив, согласился капитан. – Детали подсекаешь качественно. И соображаешь. Хвалю.

– Служу трудовому народу, – совершенно непонятно, с иронией или на полном серьезе ответил старшина.

– То есть слишком умным прослыть тебе невыгодно. – Капитан ухмыльнулся. – Хитер басурманин.

– Почему?

– Уже давно «служу Советскому Союзу» положено говорить, забыл? – Филин легко толкнул старшину локтем. – Отходим.

С моментом отхода Филин угадал. Как раз в тот момент, когда разведчики врубили задний ход, двери в вагонах с окнами как по команде открылись, и на черную насыпь старой железнодорожной ветки посыпались солдаты в черной униформе. У капитана мелькнула мысль о весенней пашне и прилетевших грачах.

«Общение с творческими личностями вроде Васнецова даром не проходит. – Никита отогнал лишние мысли, притормозил и попытался подсчитать количество «грачей», хотя бы в десятках. – Под две сотни точно. Прав Бадмаич, не труповозка это. Что-то другое. Что? Леший знает. Но сто к одному – секретное».

Эсэсовцы разделились на две большие группы: одна встала вокруг поезда оцеплением, а другая двинулась в лес. Не по цели, это стало понятно сразу, скорее прочесать на всякий случай, но Филину все равно пришлось окончательно переключиться с умственной работы на физическую и скрыться от «грачей» в зарослях. Пока не заклевали…

Ефрейтор Покровский встретил товарищей укоризненным взглядом, но быстро сообразил, что объяснительные разговоры будут позже, а сейчас надо быстро и бесшумно уносить ноги. Эту часть курса подготовки разведчика Леха успел освоить на пять баллов, поэтому не подвел старших товарищей. А между тем Филин ощущал печенкой, что Покровского распирают какие-то ценные мысли или наблюдения.

«Ничего, потерпит».

Лишь когда группа проползла по той же ложбинке, которая обеспечила им скрытный переход через линию фронта, и успешно кувыркнулась в наши окопы на передке, капитан дал команду пять минут отдышаться и вопросительно взглянул на Покровского.

– Егеря, – выдохнул ефрейтор и, стянув капюшон, ладонью изобразил козырек над бровями. – На Кавказе видел таких. Форма, эмблемы… горные стрелки… дивизия «Эдельвейс».

– Здесь? – Филин поморщился. – Какого рожна?

– А я почем знаю? – Леха утер со лба пот. – Шли быстро, на восток. И тихо так… ну, как вы умеете. Даже тише. Даже не пыхтели.

– Быстро и не пыхтели? – Филин усмехнулся. – И тебя не заметили?

– Я… не понял, – вдруг признался Покровский.

– Что значит – ты не понял? – Капитан подался к Лехе, уставился ему в глаза и понизил голос: – Заметили или нет?

– Вот так прошли. – Ефрейтор стушевался, отвел взгляд и указал на Бадмаева. – Шагах в пяти. Я остолбенел просто. Неожиданно все получилось. Стрелять – не стрелять… пока соображал… они ушли. Думаю, начну палить, выдам себя, а там и вас накроют. Потом за нож схватился, да поздно.

– Как мимо столба прошли?

– Так точно.

– Ножку никакая собака не задрала, на столб помочиться?

– Товарищ капитан! – Покровский резко побагровел. – Я ж говорю, начал бы стрелять, всем… конец! Так я подумал. Или считаете, забздел?!

– Сколько их было?

– С десяток!

– А если честно?

– Да что вы меня… за сявку держите?! У меня пять боевых наград и два ранения! Да я…

– Отставить. – Филин крепко сжал Покровскому плечо. – Язык за зубы и дыши носом. Глубоко дыши, это приказ. Десять вдохов и медленных выдохов. Делай раз! Два-а! Раз… два!

Покровский послушно выполнил приказ и на десятом вдохе-выдохе успокоился, во всяком случае, сделался не багровым от гнева, а обрел вполне приличный цвет лица.

– В рапорте ни слова об этом, понял? – совсем тихо сказал Филин. – И устно дяде своему тоже не говори. Надо будет, я сам скажу.

– Не дядя он мне, – буркнул Покровский.

– Все равно – молчок. Скажу, что сам видел егерей или кого-то вроде них.

– Спасибо, товарищ капитан. За мной должок. Отквитаю.

– Это ты брось. – Филин разжал хватку и похлопал ефрейтора по плечу. – Уверен, что «Эдельвейс» это был?

– У них эмблемы… белый цветок на зеленом фоне и ботинки горные. И оружие не такое, как у всех фрицев, облегченное. А еще очки у всех. Темные такие, знаете, сбоку закрытые, чтобы снег не слепил.

– Очки? – Филин коротко взглянул вверх. – Пасмурно. Да и какой тут снег?

– Для форсу, может? – Покровский пожал плечами.

– Ладно, Леха, разберемся с этими егерями. Бадмаев, отдохнул? Тогда, группа, подъем. В штаб, за мной, бегом марш…

Подполковник Васнецов выслушал рапорт Филина внимательно, но с каким-то очень уж необычным спокойствием, почти равнодушием. Будто бы знал все наперед и теперь лишь получал подтверждение своих сведений. В глубине души Никите стало даже немного обидно.

«А если там, в странном поезде, новейшее немецкое оружие, и они применят его сегодня или завтра? Все успехи наступления псу под хвост? Есть такой риск? Есть. Факт. И отчего ж тогда Васнецов спокоен, как слон персидского падишаха? Может, на «Эдельвейс» отреагирует?»

На сообщение о егерях Васнецов отреагировал почти с тем же «энтузиазмом». Всей разницы – проронил пару фраз в ответ:

– С Кавказа их вывели еще год назад, после того, как мы Нальчик освободили. Где они теперь, точно не скажу. В Европе где-то. Так я слышал.

– Получается, так, да не так?

– А что не так? – Васнецов задумчиво уставился на карту. – Я ж сказал: в Европе. А мы как раз в нее и вошли. С горами в данной местности туго, но ситуации бывают всякие. Иногда особые подразделения требуются и в непрофильных районах.

– У немцев других особых не осталось? «Бранденбург-800», например.

– Ты что, за линией фронта фашистской пропаганды наслушался? – Васнецов понизил голос, выразительно округлил глаза и исподтишка указал на левую стену своего кабинета. За этой стеной находился кабинет начальника политотдела. – Нет такого полка давно. Вернее, есть, только теперь это обычная пехота. Теперь в смысле особых операций вся надежда у Гитлера на эсэсовцев да на всяких горных стрелков. Ну, может, еще на кого-то. Нам это все интересно постольку-поскольку.

– Так я и доложил… эсэсовцы поезд охраняют.

– А егеря?

– А егерей мы видели в лесу. Они параллельно «железке» двигались… я ж говорил…

– На восток, я помню. – Васнецов постучал тупым концом карандаша по отметке у самой линии фронта с немецкой стороны. – Вот сюда предположительно. Аккурат в наш район.

– Ну да. Но ведь это просто пехота. Егеря или нет, что у них при себе, ротные минометы от силы? Танков мы не нашли. За артиллерию не скажу, так глубоко мы не заходили…

– Танки вот здесь. – Васнецов ткнул в отметку на приличном удалении. – Напротив позиций 5-й армии большой резерв припрятан. Прикрывают удобный путь на Кенигсберг. Наш участок не такой торный, зато вот здесь, на стыке с левыми соседями, прикрыт противником слабо, потому и заинтересовал командование.

– И что вам не нравится?

– Вот это и не нравится, Никита. Лес да буераки – не тот рельеф, чтобы немец решил, что нам тут не пройти. Еще не по таким кушарям проползали. И вдруг, поди ж ты, ни укреплений, ни минных полей толковых, ни какой другой эшелонированной обороны. Везде есть, да в десять рядов, серьезнее, чем у Маннергейма была, а тут пусто. Будто бы заманивают нас.

– Или наоборот.

– Или наоборот. – Васнецов кивнул. – Блефуют.

– Что делают?

– На понт берут. Делают вид, что ловушка тут, а на самом деле и впрямь не имеют достаточных сил, чтобы все прикрыть. Имея одни шестерки, изображают лицом, что тузы на руках.

– А-а, теперь понятно. Теперь буду знать, как это по-умному.

– Вот и хорошо. – Васнецов вздохнул. – Иди отдыхай.

– А как же с поездом, Андрей Михайлович? Доложите?

– Доложу, иди. – Подполковник, не отрывая взгляда от карты, махнул рукой. – Вот если бы зайти отсюда, да во фланг… и отрезать фрицев. Все тогда, аллес капут, дорога открыта.

– Вы так и предложите. – Филин притормозил.

– Кто будет меня слушать? Я кто, командующий фронтом? – Васнецов встрепенулся. – Ты еще здесь? Кру-гом! Шагом марш отдыхать!..

Палатка разведчиков стояла в общем ряду, но выделялась тем, что поблизости был сооружен небольшой, покрытый маскировочной сетью навес, под которым стоял стол и две лавки. Бадмаев и Покровский пробыли в штабе считаные минуты, начальство сразу обозначило, что ему будет достаточно рапорта командира группы. Поэтому возвращения Филина бойцы ждали не на крылечке штаба, а в «расположении», под этим самым навесом. Покровский, пытаясь одолеть сонливость, чистил оружие, но больше клевал носом, а Бадмаев караулил кашу для командира – заботливо кутал котелок в телогрейку.

Завидев капитана, бойцы взбодрились. Старшина снял с котелка «шубу» и жестом пригласил командира к ужину.

– Все нормально? – исподлобья взглянув на Филина, спросил Покровский.

– Как посмотреть, – буркнул капитан, усаживаясь за стол. – В масштабах Генштаба – да. Вы поели?

– Пузо сыто. – Бадмаев поставил рядом с котелком открытую банку тушенки, положил на стол ложку и большой ломоть хлеба. – Чай нести пойду.

– Неси. – Филин кивнул.

– Васнецов озадачился насчет поезда? – проводив старшину взглядом, спросил Покровский.

– Не сходится у него что-то. – Филин выложил полбанки тушенки в кашу, перемешал и принялся уплетать за обе щеки. – Сомневается.

– Не поверил? – Покровский удивленно вскинул брови и уставился на командира. – Надо было фотоаппарат с собой взять? А про егерей он что сказал?

– То же самое, – неразборчиво из-за набитого рта ответил Филин.

– То есть, пока гром не грянет, штаб не перекрестится?

– Разберутся. – Филин поморщился. – Мы свою задачу решили. Где Бадмаич с чаем?

Капитан обернулся в сторону полевой кухни… и вдруг свалился на землю, опрокинув заодно лавочку. Свалился не потому, что внезапно сделался неуклюжим. Его сбросил Покровский. Ефрейтор, словно заправский футбольный вратарь, прыгнул через стол и свалил командира на пожухшую траву.

В следующее мгновение метрах в десяти рвануло так, что Филин едва не расстался с принятой только что пищей. Уши заложило ватой, и капитан какое-то время не слышал, а только ощущал взрывы. А еще он чувствовал барабанящий по спине дождь из комьев земли.

Чуть позже звуки просочились сквозь «вату», и Никита услышал подтверждение того, что и сам уже понял. Кто-то неподалеку истошно вопил «Мины!». Затем сквозь грохот взрывов пробился заунывный вой накрывающих расположение полка крупнокалиберных мин, командные выкрики и топот.

Прикрывший собой командира Покровский отполз в сторону, и Филин приподнялся, пытаясь оценить обстановку. Плотность огня была такая, что убраться из опасной зоны представлялось абсолютно невозможным. Несколько бойцов попытались рвануть короткими перебежками, от воронки к воронке, в сторону леса, но добежал до деревьев один из десятка.

Капитан вновь прижался к земле и пополз к ближайшей воронке. Ефрейтор Покровский съехал в неглубокую рытвину тремя секундами позже.

– Наш прокол! – крикнул Алексей. – Как мы не заметили, что фрицы подтянули минометы к передку? Это ж сто двадцать вторые лупят, колесные, их в окопах не спрячешь!

– Зарядом номер шесть могут издалека бить! – тоже пытаясь перекричать грохот, ответил капитан. – Километров с пяти запросто! А мы глубже трех не забирались!

– Почему по второй линии бьют?

– Почем знать? Может, на переднем крае такая же история. Бадмаича видишь?

– Нет пока! Да вы не волнуйтесь, товарищ капитан, он вперед меня мины услышал. Я ж сначала засек, как он кружки с чаем бросил. Потом уже я на вас прыгнул. Что делать будем?

– Стихнет, к передку поползем, если другой команды не поступит. Не нравится мне этот артналет на ночь глядя. Не вписывается он.

– Куда?

– Никуда.

– Васнецов не зря сомневался, думаете?

– Ничего пока не думаю. – Филин выглянул из воронки. – Слышишь?

– Поутихло?

– Нет. Со стороны передка. Пулеметы заработали… все сразу, похоже. И минометы, теперь наши, восемьдесят вторые.

– Фрицы в атаку пошли?

«Отбой тревоги, строиться!» – донеслось издалека.

Многочисленные воронки тут же зашевелились. Люди выползали из спасительных выбоин в земле и, все еще инстинктивно пригибаясь, выстраивались неподалеку от разрушенного лагеря. Покровский быстро отыскал разбросанные взрывной волной автоматы, выудил вещмешки из-под дырявого брезента завалившейся палатки и вопреки инстинктам выпрямился. Несколько секунд вертел головой, а затем шумно выдохнул и махнул рукой.

– Бадмаев, мы здесь!

– Сюда иду! – донеслось в ответ. – Дырка крови нету?

– Целые!

– Лопатка давай бери! – Старшина присоединился к товарищам на удивление быстро, хоть и шел, казалось, вразвалочку. – Копать надо. – Он указал на ближайшую воронку.

– К передку пойдем, с первой ротой, – сказал Филин.

– Передок сам идет. – Бадмаев указал стволом автомата за спину. – Мало-мало время здесь будет.

– Ты увидел что-то или услышал? – насторожился капитан.

– Сам смотри давай. – Старшина расчехлил поданную Покровским лопатку и указал на привязанный к командирскому вещмешку футляр бинокля. – Много-много фрицы сюда идет. Пулеметы горячо уже, мины падать, гранаты бросать, а фрицы не делать стой, раз, два. Леха, давай копай иди.

– Навалились, значит, – сделал вывод из «рапорта» старшины Филин. – А поддерживает их что? Танки тоже идут?

– Танки нету. – Бадмаев помотал головой. – Машины совсем нету. Левой, правой только, марш, марш.

– Без поддержки и все равно прорываются? – удивился Покровский. – Что за ерунда?

– Отставить окапываться, – принял решение Филин. – Выполняем свою обычную боевую задачу. Изучаем обстановку на переднем крае и докладываем в штаб.

– Туда уже доложили. – Алексей кивком указал вправо. – По телефону.

Мимо лагеря в сторону передовой промчалась сначала машина связистов, а затем на территорию, не сбрасывая скорости в повороте, влетели два «виллиса». Из одного выпрыгнул подполковник Васнецов.

Филин отряхнул с гимнастерки землю, надел пилотку и направился прямиком к начальству.

– Доложи обстановку! – с ходу потребовал подполковник.

Филин набрал воздуха, чтобы ответить, но вместо него ответил кто-то в лесополосе, отделявшей лагерь от подступов ко второй линии окопов на передке.

«К бою!»

Рявкнул невидимый командир так, что перекрыл и грохот разрывов, и пулеметную чечетку, которые становились громче с каждой минутой. Да что там… с каждой секундой!

Построившиеся бойцы тут же ринулись к лесу, даже углубились в него, но спустя несколько секунд снова появились на опушке. Теперь спиной вперед. Солдаты пятились, непрерывно стреляя по невидимому пока противнику. И невидимый враг стрелял в ответ. Вокруг завжикали пули – одной с Васнецова сбило фуражку, и офицеры были вынуждены залечь.

– Копать! – непонятно, скомандовал или выругался Васнецов. – Что за чертовщина?! У нас две линии обороны, там пулеметов понатыкано, как иголок на еже, пушки, минометы… как могли немцы без артподготовки, поддержки танков и авиации прорваться?!

– Артподготовка была…

– Не смешите мое чувство юмора, Филин! – Васнецов поморщился. – Вижу, крупным калибром вспахано. Только это, сами понимаете, все равно что помочиться в пожар. Не артподготовка, а балаган!

– Фрицы! – крикнул Покровский.

– Огонь! – Филин прицелился в первого появившегося из леса немецкого солдата.

Дистанция была убойная, не больше ста метров, и стрелял Филин всегда с ювелирной точностью. В том, что все пули короткой очереди легли в цель, капитан не усомнился ни на миг. Более того, он отлично видел, как от груди фрица отлетели какие-то ошметки. Но солдат лишь притормозил, качнулся назад, а затем вновь двинулся прямиком на Филина.

Никита влепил в противника еще две очереди подряд, но вновь ничего не произошло.

– Они в доспехах, что ли?!

– Я! – Опять крикнул Покровский и выстрелил из невесть откуда взявшейся у него винтовки.

Тяжелая винтовочная пуля прошила немца насквозь. Враг приблизился достаточно, чтобы Филин увидел, как очередные «ошметки» полетели и вперед, и назад. Но солдат опять лишь покачнулся, теперь, правда, сильнее, и продолжил движение. Еще несколько десятков немецких солдат вышли из леса и тоже двинулись навстречу шквальному огню оставшихся в лагере бойцов и офицеров.

Филин окинул наступающую цепь взглядом и вдруг сделал странный вывод. В немецком строю не было ни одного офицера. А еще наступающие солдаты почти не стреляли. Их автоматы начинали тарахтеть, только когда немцы сближались с нашими на минимальное расстояние. Практически – стреляли в упор.

– На, получи! – вновь проявил себя Покровский. На этот раз он бросил в немца гранату.

Бросил ефрейтор хорошо, граната разорвалась под ногами у фрица, взрывная волна оторвала его от земли, немного отбросила назад, и он наконец-то рухнул навзничь. Вот только у Филина сложилось странное впечатление, что убить врага Покровскому не удалось. Немец довольно активно шевелился, словно пытаясь перевернуться и принять положение для стрельбы лежа. Нет, может быть, враг бился в агонии… как знать… но нехорошее подозрение все-таки у Филина появилось.

Он снова бросил взгляд на цепь и чуть дальше, на опушку леса.

– Вот они, офицеры, – невольно проронил капитан.

На опушке в нескольких местах появились немцы в камуфляже и в кепи вместо касок. Филин присмотрелся к ближайшему и заметил, что сбоку головной убор офицера украшает особая нашивка. Разглядеть ее в деталях не удалось, но капитан зафиксировал, что изображено там нечто белое на ярко-зеленом фоне. Пресловутый цветок эдельвейс?

Додумать у Филина не получилось. Немецкие командиры начали отдавать какие-то приказы, и солдаты открыли беглый огонь. Пришлось срочно менять позиции, снова укрываться в воронках.

– Гранатами огонь! – крикнул Васнецов и добавил нечто неразборчивое.

– Командир ранен!

Филин обернулся. Покровский снова очутился в гуще событий. Он помогал Васнецову достать из кармана перевязочный пакет. Подполковник стискивал от боли зубы, но ни за что конкретно не держался – определить, куда угодила пуля, не получалось.

– Отходим! – крикнул Филин. – Покровский, выноси командира! Бадмаев, ко мне!

– Огонь на себя надо! – заняв позицию рядом с Филиным, заявил старшина. – Стрелять дырка есть, убить нету! Граната хорошо. Снаряд лучше будет. Их держать без пушки нету. Большие пушки надо. Много-много.

– Я где тебе связь найду, чтоб огонь вызвать? – Филин отмахнулся. – Гранаты закончатся – уйдем.

– За нами пойдут. – Старшина осуждающе покачал головой.

– Работай, Бадмаич! Хватит хлопушками кидаться. Тащи нормальные «лимонки»!

– Окружают! – заорал вдруг Покровский.

Голос ефрейтора утонул в невероятном грохоте. Земля вокруг внезапно взметнулась в воздух и заполыхала. Фонтаны горящей почвы проросли настолько плотно, что прежний обстрел минами калибра сто двадцать два миллиметра показался действительно «балаганом».

Похоже, не только у старшины Бадмаева возникла мысль, что устранить необычную проблему можно только радикальным способом. В штабе, видимо, пришли к тем же выводам и отдали непростой, но необходимый приказ гвардейским артдивизионам. Участок немецкого прорыва оперативно накрыли «катюши».

Как успели настолько быстро сориентироваться, навести и принять решение? Для Филина ответ на этот вопрос остался покрыт мраком. Тем самым, что наступает даже средь бела дня, если гвардейские реактивные минометы начинают перепахивать и выжигать землю вместе со всем, что на ней имеется.

Глава 3

Наше время, Москва

«…К столетию окончательной победы Великого Октября – образованию Советского Союза, вся страна подводит итоги, рапортует о достижениях и показывает наглядные примеры торжества социалистических идеалов. Но если вы думаете, что эти примеры выражаются только цифрами прироста валового продукта, количеством квадратных метров введенного в строй бесплатного жилья или километрами построенных автодорог, вы ошибаетесь. Есть о чем рапортовать и работникам медицины, народного образования и сферы культуры.

Советский народ подходит к знаменательной дате здоровым, грамотным и всесторонне развитым. Система тотальной профилактики, вакцинации, витаминизации, бесплатного санаторно-курортного лечения и реабилитации позволяет нашим гражданам чувствовать себя отлично круглый год, а программы дополнительного образования позволяют легко осваивать новейшее оборудование, что в сумме многократно повышает производительность труда.

Весом и вклад работников культуры…»

Отрывок из передовицы газеты «Труд», надиктованной по радио

Радиокомпания «Москва» никогда не вещала на каких-либо частотах или в амплитудном диапазоне, но существовала столько, сколько себя помнил Леонид Зимин. В детстве он просыпался и засыпал под гимн из радиоточки, у которой была всего одна «крутилка», причем не имеющая функции выключения. Громкость убавлялась до минимума и только. Позже появился трехканальный приемник с двумя ручками и тремя клавишами. Можно было выбрать общий канал, музыкальный или «театр у микрофона».

Зимин всегда выбирал третий вариант. Это было нечто завораживающее. Нынешние аудиокниги могут сравниться с теми постановками лишь в редчайших случаях. И это не потому, что в детстве все было лучше: небо выше, деревья зеленее, вода мокрее. Тогда в радиопостановках участвовали лучшие актеры. Теперь же заманить кого-то из грандов на «озвучку» – редкая удача. Так утверждал один знакомый предприниматель, как раз занимающийся производством аудиокниг.

Позже радио по проводам, казалось бы, кануло в Лету, уступив место эфирным радиостанциям, а после – интернет-вещанию, но так лишь казалось. Радиокомпания «Москва» по-прежнему существовала. Более того, она переживала второе рождение, поскольку тоже вышла в Интернет.

Однако едва слышная трансляция, кусок которой уловил Зимин, шла вовсе не через Сеть. Бормотала натуральная радиоточка! Леонид сначала не поверил глазам, но вспомнил, где находится, и невольно восхитился. Учреждения советской культуры действительно участвовали в повышении производительности труда. С хорошим настроением работалось эффективнее. А что может поднять настроение лучше, чем приятные воспоминания из детства?

Леонид вернулся из короткого путешествия по розовым лужайкам лирического отступления, пробежал взглядом по тексту, отложил листок с рукописной расшифровкой, зажмурился и на какое-то время замер. На смену личным воспоминаниям вновь пришли нарисованные воображением картины фронтовой жизни. И смерти тоже. Печатное слово – не картинка, не сцена из объемного фильма и не звуковая дорожка радиопостановки, но подействовало сильно. Леонида будто бы самого накрыло грохочущим огненным шквалом и присыпало горящей землей.

Теперь ему стало понятно, почему история разведгруппы капитана Филина написана не в формате мемуаров, не от первого лица. Видимо, дальше речь шла о ком-то и о чем-то другом. Но что тогда в этих художественных записях станет связующим звеном для всех эпизодов? И кстати спросить, какого фейхоа выбран именно художественный формат? Какой смысл в других документах, если основной текст художественный, то есть наполовину, как минимум, вымышленный?

«Сначала следует спросить, почему текст зашифрован? Простецки, как говорится, от честных людей, но ведь зашифрован. Что это за военно-секретные выкрутасы?»

Леонид вновь придвинул прошитую стопку листов с текстом и расшифровал первую строчку на новой странице.

«Хорошо, когда твоя мама учитель русского и литературы. Дома есть своя небольшая библиотека…»

Лирическое отступление. Явно. О чем пойдет речь дальше, пока не понять.

– Товарищ Зимин.

Леонид настолько увлекся процессом, что перестал обращать внимание на окружающую действительность. Не заметил даже, как подошла очаровательная Варвара Александровна. Вздрогнув от неожиданности, Леонид поднял взгляд и снова замер.

Сотрудница библиотеки смотрела на гостя как-то иначе. Во взгляде прибавилось тепла, и улыбалась она теперь не дежурно, а почти искренне, как хорошему знакомому. Это выглядело очень мило и доставляло удовольствие, но одновременно настораживало. С чего вдруг такие перемены?

Леонид не спешил доверять окружающим. Это на плакатах и в стихах «человек человеку друг, товарищ и брат». В жизни все несколько иначе. Эти три понятия зачастую не имеют ничего общего.

Брат есть брат, семья превыше всего, одна кровь, ему можно доверять на девяносто процентов, и он порвет за тебя любого друга и товарища, не говоря уже о враге. Другу, если настоящий, проверенный десятилетиями, можно доверять процентов на семьдесят. Настолько же от него можно ожидать поддержки, если возникнут проблемы.

Почему девяносто и семьдесят? Люди, бывает, меняются, и зачастую не в лучшую сторону. На то они и люди, а не каменные изваяния.

А вот товарищу… доверия от силы на пятьдесят процентов и никаких ожиданий. Нет, это не антисоветчина, это простое жизненное наблюдение. В нем нет осуждающей нотки, все оправданно и вполне в рамках коммунистической морали. Ведь товарищ в первую очередь заботится о себе, во вторую – о семье, в третью – об интересах государства и только после всего этого – о других товарищах. И если последний пункт не стыкуется с предыдущими, товарищ не задумываясь примет «правильную» сторону.

Применительно к текущей ситуации… не следовало путать ситуацию с проституцией, как в анекдоте про Василия Ивановича и Петьку. То есть глупо думать, что товарищ Варвара резко сделалась другом просто так, из внезапно нахлынувшей личной симпатии. Скорее она приняла некое решение или получила ценное указание и теперь преследовала личные корыстные цели либо действовала в интересах государства. Первое обиднее, второе – тревожнее.

– Слушаю вас, Варвара Александровна.

– Просто Варвара, – и снова улыбка, теперь без дураков, на поражение.

Опасения подтвердились. Товарищ Варвара несколькими едва уловимыми телодвижениями дала понять, что интересуется Леонидом чуть больше, чем того требуют должностные инструкции. Проще говоря, начала слегка кокетничать. Совсем немного, этак интеллигентно, чтобы не спугнуть.

«А будь я попроще, она подмигивала бы более откровенно? Или расстегнула бы пару пуговиц на блузке? Что она задумала? Или что ей приказали? Нет! Не так надо формулировать вопрос. Почему она вдруг пошла на контакт второй степени? – Леонид мысленно прокачал варианты, и его осенило. – Неужели я первый, кто расшифровал записи?! Тогда в углублении контакта нет ее интереса, это идея кураторов из КГБ, точно. Если, конечно, она сама не из Конторы».

Версия, что простейший шифр поддался только Леониду, не выдерживала никакой критики. Но другие варианты в голову не приходили. Черт! В нее теперь вообще ничего не приходило, даже кровь! Вся отлила куда не следует. Все-таки два года холостяцкой жизни – это перебор. Алена ушла 8 марта 2020-го, дата примечательная, не забудешь. С тех пор Леонид сторонился женщин. И ничего вроде бы, привык за два года подменять всякие дурные мысли работой и не смотреть на сотрудниц или знакомых дам как на женщин. Ну, не в плане этикета, а в том самом смысле… в интимном.

«За два года? Уже почти два с половиной! Да и смотреть на Варвару равнодушно просто невозможно! У моих сотрудниц не тот класс или что там… уровень притягательности? Короче говоря, все не то! От макушки до каблуков. А тут…»

Леонид вдруг очнулся и резко опустил взгляд. Он даже коротко выдохнул и склонился почти к самой поверхности стола. Происходило что-то непонятное. Ни с того ни с сего Зимин вошел в какой-то гормональный штопор и принялся обожествлять Варвару Александровну, которую еще минуту назад воспринимал исключительно ровно.

«Какого фейхоа?! Куда меня понесло? И с чего вдруг?»

Леонид медленно выпрямился и вновь посмотрел на Варвару. Не в глаза, в район подбородка. Она снова улыбалась, будто бы ничего не произошло.

– Хотите чаю или кофе? – Голос у нее сделался бархатным.

«Дьявольщина! – Леонид почувствовал, что его снова охватывает нездоровая дрожь. – Это гипноз? Ну не любовь же. Точно, гипноз. Она хочет подчинить меня или хотя бы деморализовать».

– Разве здесь можно? – Зимин скользнул рассеянным взглядом по бумагам.

– Здесь нельзя, но есть буфет. Хотите сделать перерыв?

– Я только начал… – Леонид осекся. – Да, пожалуй, кофе не помешает. Спасибо. Вы…

– Я составлю вам компанию, – закончила его мысль Варвара. – Можете оставить бумаги на столе, их никто не тронет. Идем?

Что оставалось делать? Леонид поднялся, одернул рубашку, свежую, но отглаженную по-холостяцки, без вдохновения, и пошел, словно привязанная лодка в кильватере красивой яхты. Сходство усиливали грациозные покачивания корпуса яхты ниже ватерлинии. Обтягивающая форменная юбка подчеркивала идеальные формы Варвары Александровны.

«Еще одна такая аллюзия, матрос Зимин, и вам каюк. – Внутренний голос походил на сочный бас мичмана Петракеева, самого колоритного персонажа на борту минного тральщика «Бесстрашный», приютившего в свое время Леонида на все три года срочной службы. – Надо встряхнуться. Не любовь же это с первого взгляда, на самом-то деле! Обычные чекистские фокусы. Они это умеют. Но почему именно я? Я ведь мог и вовсе не заявиться в этот спецархив. Просто попал под раздачу? Ничего личного, как говорят в буржуйских боевиках? Вот ведь угораздило!»

Буфет располагался за пределами особо охраняемой зоны, однако проблем не возникло ни при выходе из спецархива, ни по возвращении. Суровые тетеньки, охрана и милиция сделались расслабленно-лояльными и даже не взглянули на прицепленный к нагрудному карману пропуск.

И кофе в буфете подали не абы какой, растворимый, а натуральный. Правда, из кофемашины, а не сваренный вручную. Впрочем, для общепитовского заведения и это следовало считать высшим пилотажем.