Текст книги "Слово авторитета"

Глава 4
ОТГРУЗИМ ОРУЖИЕ И ПО ПИВУ!

Старший лейтенант Блюме был педант. Об этом были наслышаны все его сослуживцы. Но мало кто знал, что подобную черту он не выработал многочасовыми упражнениями на плацу, а получил в качестве ценнейшего подарка от далеких предков, некогда поселившихся в предместье Кенигсберга. Он тщательно скрывал свою немецкую кровь, но она сказывалась в нем, доставляя неприятности не только ее обладателю, но и окружающим.

Блюме любил, когда день был разбит по минутам, и не терпел всякого рода случайностей. Однако вся его служба была сопряжена с неожиданностями, к которым никогда нельзя было приноровиться, и если не наткнешься на пьяного майора, тогда непременно получишь какой-нибудь сюрприз от «любимого» личного состава.

В этот раз вместо положенного по графику отпуска командир полка откомандировал его сопровождать в Москву оружие. Мечту о солнечных деньках и о теплом Черном море пришлось отложить дней на десять. Впрочем, свалившаяся на плечи обязанность не из самых сложных: трясешься себе в купе, попиваешь чаек и следишь за тем, чтобы солдаты от безделья не ковыряли пломбы на ящиках с оружием.

До Москвы из Челябинска путь неблизкий, но и далеким его тоже не назовешь. Вполне достаточный для того, чтобы перечитать скопившуюся в почтовом ящике периодику да полистать несколько глянцевых журнальчиков, приобретенных по случаю на перроне.

Уже перед самой Москвой состав неожиданно тормознули. Простояв целый день, он отправился на какую-то запасную линию, где протомился еще трое бездарных суток. Старший лейтенант Блюме глухо матерился, понимая, что все его надежды на полноценный отдых летят к чертовой матери и очень велика перспектива проторчать в глухом тупике еще недельку-другую. Самое удивительное было в том, что комендант не был оповещен о прибытии груза. И теперь он с недоумением взирал на злополучные ящики, проклиная в душе настырного старлея и проблему, которая так нежданно свалилась на его бесталанную голову.

Связаться с командиром полка тоже не удалось: пару дней назад тот отбыл в Сочи и, видно, сейчас, натянув на толстую задницу узенькие плавки, усиленно охмурял восемнадцатилетних девиц. Его заместитель майор Быстров, такой же крутобокий, о предстоящей командировке не подозревал и спешно открестился от всех проблем.

Через неделю ожидания старший лейтенант понял, что приехал в ни-ку-да. А еще через день его вагоны отцепили от состава и приказали ждать дальнейших указаний. Единственное, что было отрадно в этом случае, так это командировочные, которые неумолимо работали на его карман, как включенный счетчик. А тут еще комендант, прослышав про их беду, выделил подъемные, которых Блюме хватило не только на личные нужды, но и на угощение подуставшим солдатам.

Освобождение явилось в облике сорокапятилетнего майора. Помятый, с застывшими желтоватыми глазами – полное ощущение того, что его выволокли из-под тяжелого грузовика, – он, небрежно козырнув, протянул старлею хилую руку. Блюме невольно обратил внимание на два жирных пятна на рукаве кителя: ага, видно, майор заворачивал в форму жирную сельдь, после чего занюхивал рукавом проглоченные стопарики.

– Вы – старший лейтенант Блюме? – чуточку небрежно, как и следовало обращаться старшему по званию, спросил майор.

– Так точно, – строго отвечал старший лейтенант, стараясь не показать своих истинных чувств.

– Я майор Латышев, из Таманской дивизии. Ваше оружие переходит в полное мое распоряжение. – Он чуть замедленно достал документы и вручил их лейтенанту.

Бумаги, затертые слегка на краях, свидетельствовали, что путь они проделали немаленький, прежде чем оказаться в руках Блюме. Старший лейтенант не исключал и такой возможности, что если уж документы не пошли в качестве кулька для рыбной требухи, то наверняка стали очевидцами недавнего офицерского разгула.

– Почему же вы не пришли сразу? – стараясь не показать своего раздражения, спросил Блюме.

– Послушай, старлей, ты меня что, инспектировать собрался? Чином не вышел! А потом, кроме тебя, у меня еще масса дел имеется. Скажи спасибо, что вообще подошел, а то так бы ты и куковал здесь до первого снега.

Документы, хоть и замасленные, внушали уважение. На одной из бумаг обнаружилась даже размашистая подпись начальника штаба Московского военного округа. Несмотря на масштаб подписей, майор относился к документам без должного пиетета.

– Постойте, здесь написано, что я должен отправить винтовки не в воинскую часть, а в какое-то управление ВОХРа.

– Ну? Что тебя смущает? – удивился майор.

Старший лейтенант его немножко забавлял. В беспросветной зеленой молодости он распознал себя прежнего – безнадежного оптимиста, как ему когда-то казалось. И нужно выпить море водки и отмаршировать по экватору Земли несколько витков, чтобы превратиться в прожженного скептика.

– Но это снайперские винтовки, – удивленно и негромко поведал военную тайну старший лейтенант и еще тише добавил: – Боевые! А тут какой-то ВОХР их будет охранять.

– Вот что значит зелень, – всерьез позавидовал молодости старлея сорокапятилетний мужик. – Послужишь с мое, так ты еще и не такое увидишь. Мы тут как-то в часть одну приехали инспектировать. Смотрим, в поле танк стоит, причем один из последних. Да еще при боекомплекте. Спрашиваем: в чем дело, почему танк не на месте и чей он? А там солдатик один на броне сидит при оружии. И начал он нас убеждать, что это его танк и что он купил эту технику. Мы это вначале за шутку приняли, так он начал кипятиться и говорить, что вся родня деньги на танк собирала. А как отслужит свой срок, так непременно заберет танк к себе куда-то в горы. А ты говоришь, снайперские винтовки. Тут такого дурдома насмотришься, что не приведи господи! – поднял руку майор для крестного знамения. Креститься не стал, раздумал.

– Ну и что же этот солдат? – не выдал своего удивления старший лейтенант.

– Генерал дал команду скрутить молодца. Наши схватились было за табельное оружие, а солдатик челюсти сжал и предупредил, что, если хоть шаг сделаем в сторону его собственности, – начнет стрелять. Вот так бы они государственное добро охраняли! – вновь сбился на веселый лад майор.

– И что, отошли?

– А как тут не отойти, когда тебе в лоб «АКМ» суют, – очень искренне удивился майор Латышев. Он начал всерьез принимать старлея за чудака. – Сели в свой «уазик» и укатили подальше.

– Ну, а об инциденте-то сообщили?

– Сообщили. А что толку, старлей. – Майор выглядел раздосадованным. – Везде разброд. Я уверен, что к нему даже мер принято не было. За что его судить? За то, что он танк купил? Но ведь он действительно выложил за него немалые деньги. Да и в дисбат его не отправишь. Выкупят родственники. Не его судить надо, а того, кто развалил всю эту систему. Кто порядок в бардак превратил.

Старший лейтенант не унимался:

– А с танком-то чего?

– А что с ним сделается-то? – удивился вопросу Латышев. – Сейчас, наверное, врыт где-нибудь в горах и палит потихонечку по местам расположений. А ты мне все про какие-то винтовки толкуешь!

– Да как-то не положено… – пожал плечами старший лейтенант, растерянно держа документы.

– А потом, хочу тебя утешить, старший лейтенант: винтовки твои будут находиться в оружейной ВОХРа не вечность, а всего лишь неделю… Ну, максимум две. И уйдут по назначению. И не забывай о том, что охрана там все-таки военизированная. Служба сейчас эта в почете. Сутки работаешь, трое отдыхаешь, и получают они примерно столько же, сколько мы с тобой. И дедулек в тулупе ты там уже не встретишь, как раньше бывало. Служба в ВОХРе почетной становится. Отслужу свое, так туда пойду, – сказал он задумчиво. – Ну так что, подпишешь документики или отворот мне дашь?.. Нет, ты смотри, я не настаиваю, дело-то хозяйское! Просто хочу предупредить по-дружески, что своим отказом можешь принести хлопот не только себе, но еще и вышестоящему начальству. А подобный почин не очень-то приветствуется в нашей системе. Сказать, может быть, ничего и не скажут, но могут затаить недоброе.

На лице Латышева было отчетливо написано, что он давно устал от всех этих начальственных заморочек, а в оплывших глазах явственно обозначился размер майорской пенсии.

– Ладно… Подпишу. Где тут черкнуть?

– А вот здесь, старлей, там, где написано «принял»… и еще твоя фамилия. Рассмотрел?

– Да.

– Ну вот и отлично!

Размашисто, накрутив с пяток замысловатых закорючек, Блюме расписался.

– Пойдет?

– Быть тебе командующим округа, – оценил майор его каракули.

– Ну что, теперь я свободен? – Блюме ощутил нечто похожее на облегчение. Такое впечатление, что пятнадцать суток отсидел.

– Ты шутишь, старлей? – изумленно воскликнул майор Латышев. – А как я, по-твоему, оружие буду загружать? На собственном горбу, что ли? Или, может быть, вохровцев привлечь? Нет уж, старший лейтенант, давай так с тобой договоримся – отвези оружие под охраной, как и положено. Передадим вохровцам с рук на руки, а там можешь гулять по своим делам.

– Хорошо, – невольно согласился старший лейтенант, понимая, что другого решения просто не существует. Но самое скверное заключалось в том, что его одолело нехорошее, липкое предчувствие с омерзительным душком. Где-то в глубине души уже закралось подозрение, что дело этим не закончится. – Так и сделаем.

– А потом давай по пиву, – радостно подхватил майор, – знакомство-то надо спрыснуть. А то что же такое получается: встретил хорошего человека и не выпил с ним. Да это сущий непорядок!

– Выпьем, – согласился Блюме, ощущая, что его заточение подходит к концу. Сегодняшним же вечером можно будет надеть гражданку, завалиться в какой-нибудь кабачок и отыскать девчонку без комплексов, чтобы могла скрасить нелегкие военные будни.

Глава 5
ГРАМОТНО СРАБОТАЛИ – ПАРА ТРУПОВ И НОЛЬ УЛИК

Здание, где хранилось оружие, расположенное в районе Текстильщиков, больше напоминало средневековую крепость, чем гражданское строение. Невысокое, всего лишь в три этажа, выкрашенное в белый цвет, оно запросто могло бы сойти за рабочее общежитие, если бы не высокие каменные стены, поверх которых была закреплена колючая проволока «егоза» и пропущен ток высокого напряжения. Но даже если допустить, что смельчак способен взобраться на каменную твердыню, то он непременно должен будет свернуть себе шею, прыгая почти с семиметровой высоты. Для усиления по углам территории были установлены четыре вышки, на которых в три смены несли вахту служивые ВОХРа.

За стенами привычная обстановка: гараж на пару десятков машин, немного в стороне котельная, да вот еще банька. На территории порядок, какой может быть только в военных гарнизонах, где руководство привыкло считать, что начало боевых задач берет точку отсчета с безукоризненно подметенного плаца. Все свидетельствовало о том, что порядок здесь не только любят, но и ценят. А подобная привычка чаще всего вырабатывается у тех, кто половину своей жизни провел в воинских частях.

Чуть разочаровала лишь аккуратно вскрытая консервная банка. Она лежала на самой середине асфальтовой дорожки, бросая вызов принятому здесь порядку, и каждый, кто проходил мимо, осторожно обходил ее стороной, как будто бы опасался, что под тонкой жестью может прятаться полкило тротила.

Начальник следственного отдела МУРа полковник Крылов не дошел до мозолившей глаза банки всего лишь шаг. Неожиданно он остановился и, повернувшись к мужчине лет пятидесяти, спросил:

– Значит, никаких следов?

– Так точно, – ответил тот. Выглядел он виновато, как будто был уличен в двух десятках вооруженных ограблений. – Я говорил с ним… Он утверждает, что они были в масках.

Начальника управления ВОХРа звали Валерий Петрович Абрамов. Только в прошлом году он вышел в отставку и справедливо полагал, что эта работа будет неплохим подспорьем к подполковничьей пенсии. Но кто бы мог подумать, что совсем бесхлопотная должность может принести столько неприятностей: полгода назад разодрались два вохровца и едва не перестреляли друг друга из табельного оружия. А в этот раз помещение украшает парочка остывших трупов, да еще вот похищено несколько ящиков со снайперскими винтовками да три ящика с пистолетами «ТТ».

Валерий Петрович обратил внимание на то, что седых волос у него заметно прибавилось. И это всего лишь восемь месяцев работы! Кто бы мог подумать, что его прежняя должность заместителя начальника по тылу по прошествии года покажется тепличным местечком.

– Может, он кого-то узнал?.. Всякое бывает, – спросил полковник, сурово посмотрев на Абрамова, изрядно вспотевшего. Утро начиналось скверно, теперь понятно, почему всю ночь его мучили кошмары.

Валерий Петрович достал платок и бережно промокнул мокрые виски. Посмотрел на ткань. На тонком хлопке обозначились два неровных влажных пятна. Начальник ВОХРа волновался так, словно на него собрались повесить парочку нераскрытых убийств.

– Никого не узнал, говорит, что все они были в масках. Накостыляли ему, связали, но убивать не стали. Видно, пожалели, старик все-таки, – сделал несмелое предположение Абрамов.

– Понятно, – качнул головой полковник, давая понять, что ответом удовлетворен.

Перешагивать консервную банку Геннадий Васильевич не стал. Примерившись носком ботинка, легонько поддел ее, и жесть, словно обрадовавшись, весело забренчала, пока не закатилась в придорожный куст боярышника.

Там ей и место.

У самого входа молоденький следователь снимал показания у пожилой уборщицы, которая первая натолкнулась на трупы. Женщина энергично размахивала руками, без конца охала, и у каждого, кто становился свидетелем этой сцены, невольно закрадывалось подозрение, что старушка была главным действующим лицом смертоубийства.

У входа в служебное помещение дежурили два безусых сержанта. Наверняка они пришли в органы вчера, ну самое большее неделю назад. Но на их серьезных лицах было написано, что едва ли не каждое дежурство им приходится иметь дело с трупами. В их обязанность входило не пускать никого из посторонних, и на каждого, кто приближался ближе десяти метров, они смотрели отчужденно, как на возможного преступника.

Полковник подавил в себе улыбку и в сопровождении Абрамова направился к зданию.

– Значит, один труп на первом этаже?

– Да, вон в той комнате, – виновато произнес Абрамов.

– Ладно, давайте посмотрим.

Убитый сидел за столом, положив стриженую голову на руки, как раз напротив двери. Его вполне можно было принять за спящего, если бы не крохотное отверстие в середине затылка. Кровь вокруг раны уже запеклась, и короткие русые волосы, слипшись, торчали во все стороны.

Здесь же, у самых ног, с метром в руках суетился эксперт. Он напоминал портного, который снимает мерку на костюм. Но самое большее, на что мог рассчитывать убиенный, так это на крепкий сосновый гроб.

– Что можешь сказать? – спросил полковник, когда эксперт наконец распрямился.

– Смерть наступила примерно три-четыре часа назад… Стреляли с близкого расстояния. Я так думаю, что с сантиметров пятнадцати стреляли, не дальше. Наблюдается огромное количество гари, порох…

– Гильзу нашли?

– Да, – сказал эксперт.

– Что-то еще ценное обнаружили, скажем, следы, отпечатки?

– Все было сделано очень чисто. Такое впечатление, что стрелял профессионал или, во всяком случае, человек, который неплохо знает свое дело.

– Понятно, – безрадостно протянул полковник.

На столе перед убитым – прошлогодний «Огонек». В плане просвещения информация безнадежно устарелая, но вполне приемлемая для того, чтобы хоть как-то скрасить унылые часы дежурства. У посиневших пальцев спичечный коробок, наполовину открытый. Под ладонью надломленная спичка, один конец которой остро заточен и слегка смят. Ага, похоже, что она выполняла роль зубочистки. Значит, накануне убийства произошел самый последний ужин в его жизни. Немного подальше чашка кофе, на донышке застыла кофейная гуща. На фарфоровых стенках крупицы сахара. Похоже, что покойник очень мирно перелистывал журнальчик и ковырялся в зубах спичкой в то время, когда убийца подкрадывался к нему со спины. А ведь путь тот прошел немаленький, метров десять, и за этот отрезок он ничем не выдал своего присутствия. Убийца не стукнул дверью, не чихнул, передвигался бесшумно, под ним не скрипнули даже половицы. Но не мог же он добраться до охранника по воздуху. Во всяком случае, подобное в мировой практике пока не случалось.

– Как же все-таки так получилось, что посторонних не заметили с вышки? – спросил полковник, оторвав взгляд от застывших пальцев покойного.

– Понимаете, я на этой должности не так давно, – мялся начальник ВОХРа, усиленно разглядывая носки своих ботинок, – признаюсь, опыта у меня маловато. Действительно, на этих вышках должны были дежурить, но буквально часа за два позвонил один из дежурных и сообщил, что у него умер тесть, а другой слег с температурой. Замены за короткое время я им подобрать не успел. А с остальных вышек заметить посторонних было невозможно. Здание мешает… И надо же такому случиться, что в этот день произошло ограбление! – уныло воскликнул Абрамов. – Конечно, если бы они были на вышках, то наверняка бы заметили преступников! Как они только пронюхали… Да мы и сами удивились, когда нам снайперские винтовки сдали на хранение, – добавил он.

– Ладно, пойдемте дальше, – проговорил полковник.

Геннадий Васильевич вышел в коридор. На лестнице в грязном темном халате шуровала тряпкой бабка лет семидесяти. Ее тощее лицо напоминало печеное яблоко, такое же темно-желтое, а сморщенная кожа напрочь была лишена всех живительных соков. Ее мало интересовали драмы, происходящие в здании, и она терпеливо отрабатывала аванс, выданный накануне.

На влажной черной тряпке, возможно, оставались последние улики.

– Вы бы ноги вытирали, а то натопчут тут, а я за всеми подбирай, – ворчливо произнесла старуха.

– Кто ее впустил? Сказано же было – никаких посторонних, – в сердцах выдавил полковник.

– А кто здесь посторонний-то? – воскликнула бабка. – Это я, что ли, посторонняя, которая двадцать лет без малого здесь проработала?

– Ты бы, Никитична, рот-то не раскрывала напрасно, все-таки с полковником милиции разговариваешь, – строго укорил ее начальник охраны.

– А мне все едино, что полковник, что генерал, грязь-то, она не разбирает! Притащут тут по полпуда, а я потом выгребай. Хоть бы добавили десяточку, так нет же, жмутся!

– Это моя вина, товарищ полковник, не усмотрел. Никитична – бабка у нас очень старательная, другой такой во всей Москве не сыщешь, вот и приходится ей прощать острый язык. А потом, кто сейчас пойдет на такую мизерную зарплату? Сами понимаете. Но ваши люди здесь уже смотрели и ничего такого не обнаружили. Если бы что-то было, так я бы человека приставил, охраняли бы уж как положено, – очень серьезно заверил Валерий Петрович.

– Да уж, я вижу. – Полковник предусмотрительно вытер подошвы о влажную тряпку.

Внизу под лестницей курили трое совсем молодых ребят. И не понять, кто они – то ли начинающие следователи, то ли стажеры. Крылова всегда удивляла способность посторонних проникать в охраняемое здание. Выставишь пост, проинструктируешь людей, но через все кордоны обязательно просочится человека два-три, не имеющих никакого отношения к предстоящему делу. Следовало бы спросить у них, кто они такие, но полковник благоразумно решил поберечь силы, понимая, что день только начинается.

На втором этаже они встретили двух человек в белых халатах. Те тоже о чем-то негромко разговаривали. Похоже, что эскулапы уже успели констатировать смерть и теперь с чувством выполненного долга травили скучноватые анекдоты.

– Где второй?

– В этой комнате, – живо подсказал начальник охраны. И, опередив полковника на полшага, распахнул массивную дверь.

Получилось торжественно, как будто Абрамов по меньшей мере приглашал его на презентацию, а не на свидание с покойником.

В комнате находились четыре человека. Двое – старший оперуполномоченный майор Малышев и девушка лет двадцати пяти – сидели на продавленном диване; третий – еще один опер из МУРа, капитан Свиридов, – неторопливо копался в книжном шкафу, просматривая убогую библиотеку; четвертый – эксперт Федорчук – стоял около покойника, растянувшегося на полу, и громко, напоминая артиста, декламирующего стихи, вещал:

– Возраст покойного двадцать восемь лет… правая рука согнута в локтевом суставе… голова слегка запрокинута назад… глаза полуоткрыты. – Федорчук настолько вошел в сценический образ, что не сразу заметил вошедшего полковника. – Справа у виска округлое отверстие…

Девушка напоминала примерную студентку старших курсов и быстро, опасаясь пропустить хотя бы слово, записывала сказанное. Когда она поднимала голову, в ее глазах было столько обожания, сколько можно встретить только у пятикурсницы, безнадежно влюбленной в сердцееда-профессора.

Не исключено, что между ней и наставником что-то уже завязалось. Во всяком случае, капитан явно не из тех людей, способных упустить такой лакомый кусочек.

Заметив наконец полковника, Федорчук смущенно умолк и незаметно стрельнул глазами в сторону застывшей в ожидании девушки. Похоже, он был не очень доволен, что охмурение молодой особы будет происходить в два приема.

– Так что тут у вас?

– Труп, товарищ полковник, – мелко отомстил Федорчук.

– А ты, я вижу, остряк, – хмыкнул Геннадий Васильевич.

Труп был распластан на полу: одна нога согнута, другая прямая, руки разбросаны. Такое впечатление, что покойник куда-то торопился, да вот на мгновение прервал свой бег. Еще секунда-другая, и он, собравшись с силами, вновь устремится в никуда.

Полковник обошел убитого. У головы натекла небольшая кровавая лужица. На самый краешек уже кто-то слегка наступил, оставив узенький след.

Выстрел в голову. В висок. Такое чувство, что оба вохровца специально подставляли головы под пули убийцы. А ведь это два молодых мужчины, физически хорошо развитые, с неплохой реакцией. И никаких следов сопротивления.

– Какие ваши соображения? – посмотрел полковник на Малышева.

Майор поднялся.

– Я думаю, что выстрел был произведен очень неожиданно для охранника. Убийца или был в комнате, или незаметно подкрался. Очевидно, покойный в это время смотрел какой-то фильм и был очень увлечен, – показал Малышев взглядом на старенький телевизор, стоящий в самом углу комнаты, – и просто не слышал шагов.

– Странно получается: два выстрела – и оба смертельны, и что любопытно, никаких следов борьбы. А ведь ребятки-то были не слабые, – покачал головой Геннадий Васильевич. – Я ведь о них уже справлялся. До этого оба они служили в милиции и были не на самом плохом счету… Что-то здесь не вяжется.

Вот как бывает. Пошел человек на службу, чтобы отбарабанить самые заурядные двадцать четыре часа. Наверняка был полон планов, думал о том, как великолепно проведет следующие трое суток. И даже предположить не мог, что костлявая уже занесла над ним косу и приладилась поудобнее, чтобы опустить заточенную сталь со всего размаха на самое темечко.

– Что-нибудь обнаружили? – повернулся полковник к эксперту.

На лице Федорчука отразилось замешательство, он явно тяготился присутствием старшего по званию.

– Нашли гильзу. Стреляли из обреза. Причем с очень близкого расстояния. С какого именно, сказать пока трудно, но, думаю, с метра… может быть, с полутора. Смерть наступила мгновенно. В коридоре следы от обуви, немного песка, но отпечатков пальцев нигде не обнаружено. Уверен, здесь побывал человек, который умеет держать оружие и заметать следы.

Полковник посмотрел на диван. Совсем старенький, сейчас таких и не делают. Наверняка крепко послужил не одной паре влюбленных. И вот, выработав положенный ресурс, отправился на покой к вохровцам. Не исключено, что охрана до сих пор использует его по назначению.

Геннадий Васильевич невольно задержал взгляд на туфлях девушки. Они были ярко-красного цвета. Он невольно поймал себя на мысли, что этот цвет очень подходил к ее вороным волосам. И вообще, девушка смотрелась на диване очень кстати.

– А где пострадавший-то?

– Он в соседней комнате, товарищ полковник, – выступил вперед Абрамов. И, уже сочувствуя пострадавшему, добавил: – Его всего колотит, такое пережить не дай бог кому! На валерьянку он крепко подсел, флакон за флаконом глушит.

– Ладно, пойдем к нему, – развернулся полковник и краем глаза заметил на лицах присутствующих явное облегчение. Что поделаешь, он и сам был таким и не очень-то жаловал собственное начальство.

Помещение, где обнаружился пострадавший, было совсем крохотным, но вполне достаточным для того, чтобы поставить шкаф для одежды, небольшой квадратный столик и табурет. У окна на затертой лавке, сколоченной на скорую руку, сидел мужчина лет шестидесяти. Полный, с отвислыми щеками, под глазами огромные синяки, на скулах и бровях запекшаяся кровь.

За столом, опершись локтями, сидел опер и привычно, безо всяких интонаций, учинял допрос:

– Значит, вы говорите, что не видели, как они вошли?

– Не видел, – мужчина болезненно поморщился, было видно, что каждое слово ему дается не без труда, – я в это время зашел в каптерку.

– А что вы там хотели? – беспристрастно спросил опер. – Разве положено во время охраны расхаживать по комнатам?

Крылов знал опера. Он был из районного отдела. Уже немолодой, лет сорока пяти, тот был отменным профессионалом и так въедался в дело, что своей цепкостью напоминал клеща. Странно было другое – почему он до сих пор ходил в майорах.

Мужичонка был слегка смущен.

– Ну, как вам сказать… Ведомство-то у нас не совсем военное… А тут шутка сказать – снайперские винтовки… Здесь все гражданские и дисциплины-то особой нет. Вот я и пошел из каптерки кофейку взять. А то ночь-то длинная, ко сну клонит. А тут с этой отравой как-то повеселее будет.

– И что же это получается? Вы кофе гоняете, а в это время у вас оружие тащат.

– Ну это не совсем так. – Мужчина выглядел обиженным. – При оружии у нас всегда кто-то остается. И в этой комнате мы находимся по очереди. Попасть в нее тоже непросто, сначала нужно войти в здание, а оно всегда закрыто. В него мы никого не пускаем, разве только своих. Потом нужно пройти через весь первый этаж, подняться по лестнице на второй. Здесь и находится помещение для хранения оружия.

– Эта комната у вас всегда закрыта?

Дядька вытер со щеки запекшуюся кровь, после чего растер ее в ладонях.

– Конечно же, по инструкции положено держать ее закрытой, – сказал он виновато. – Но в помещении все свои, закрываться как будто бы и не от кого. Поэтому, если говорить откровенно, мы не всегда так поступаем. Мы же друг друга часто подменяем, это все время открывать-закрывать. Ну и просто заглянуть, как говорится, словом перемолвиться.

– Ну конечно, как же без этого, – сочувственно проговорил майор. В его голосе прозвучал едва различимый холодный сарказм. Если бы допрашиваемый знал его поближе, то наверняка от услышанной фразы его обуял бы самый настоящий ужас. – Все мы люди и должны как-то расслабляться.

Крылов был уверен, что опер заметил его сразу, едва полковник перешагнул порог кабинета, но старательно делал вид, что не замечает стоящих в дверях людей.

Дальнейшее ожидание выглядело бы просто глупо.

– Полковник Крылов, – сдержанно представился Геннадий Васильевич, – дело забирает МУР, позвольте, я поговорю с потерпевшим.

Крылов с интересом наблюдал за тем, как поведет себя опер-клещ. И не без уважения отметил, что майор действовал очень достойно, безо всякой суеты в движениях. Всем своим видом давал понять, что подчиняется установленному порядку: аккуратно сложил разложенные на столе бумаги в белую папочку, помеченную какими-то замысловатыми знаками, и, не сказав ни слова, поднялся из-за стола.

Прогибаться майор не умел, и характер торчал в нем несгибаемым стержнем. Кто знает, может, в этом заключался главный секрет того, что он никогда не нацепит себе на погоны очередную звезду.

Уже у самой двери майор развернулся, вспомнив, что забыл на столе шариковую ручку. Полковник даже уловил на его неулыбчивом лице некоторое замешательство – а стоит ли возвращаться? Но вера в предрассудки оказалась в нем не столь крепкой – смахнув двумя пальцами ручку с шероховатой поверхности, он, не глядя на Крылова, сунул ее во внутренний карман пиджака и вышел, неслышно прикрыв за собой дверь.

Крылов устроился на тот же самый стул. За спиной, в шаге от него, стоял начальник охраны. Неловкости Крылов не ощущал, пускай себе стоит, если нравится.

Геннадий Васильевич никогда не задавал вопросов сразу, и совершенно не важно, что за личность перед ним – подозреваемый или обычный свидетель. Собеседник должен созреть для предстоящего разговора. А потому для начала можно затеять обыкновенную игру в гляделки и минут пять не говорить вовсе. Подобный прием действует даже на человека с очень устойчивой психикой, а что говорить о тех, у кого вся душа состоит из темных пятен.

Не каждый способен выдержать подобное испытание.

А разглядывать собеседника Геннадий Васильевич за двадцать пять лет службы научился, как никто другой. Причем он умело делал вид, что его совсем не интересует человек, сидящий напротив, а его ответы он вынужден выслушивать лишь в силу служебной необходимости. Но на самом деле все было не так; он подмечал многое, если не сказать – все. Жесты, мимику, прислушивался даже к дыханию, следил за руками, которые были лучше всякого барометра, и, конечно же, следил за цветом кожи – у наиболее чувствительных натур на протяжении короткого разговора она может принимать едва ли не все цвета радуги.

Полковник достал портсигар, старенький, мельхиоровый, еще дедовский, с едва различимой гравированной надписью на потемневшей поверхности. Бабка подарила, в канун помолвки. Открыл. Сигареты лежали рядком, аккуратненько, как карандаши в ученическом пенале. Закуривать не стал – закрыл со щелчком. После чего небрежно скинул в наружный карман пиджака.

Мужчина сидел спокойно, даже равнодушно. Такие отрешенные лица можно встретить только у людей, стоящих в очереди или где-нибудь в общественном транспорте, терпеливо дожидающихся своей остановки.

Да и собственную жизнь такие воспринимают философски, как некую переходную субстанцию из одного состояния в другое.

Уже через минуту Крылов понял, что заработать психологического капитала не удалось.

– Значит, вы и есть тот самый пострадавший? – бодро и одновременно с сочувствием спросил полковник.

– Он самый и есть, – безрадостно протянул мужчина.

– Как вас… по имени-отчеству?

– Иван Степанович… Федосеев, – сдержанно, но с каким-то скрытым достоинством отозвался охранник.

– Давно вы здесь работаете?

– Давно… Уже лет восемь будет.

– Значит, вы здесь старожил?