Текст книги "Слуга Божий"

– Откуда ты, парень? – спросил я его.

Великан в ответ выругался. Очень невежливо, особенно учитывая, что минуту назад я промывал ему глаза от шерскена. Второй воткнул пленнику в рот кусок тряпки, а Курнос уселся ему на спину и сломал мизинец на левой руке. А потом сломал безымянный, средний и указательный. Всякий раз слышался хруст, а потом стон из-под тряпки, глаза же великана становились все больше. Второй склонился, приложил палец к губам, приказывая пленнику вести себя тихо, и вынул кляп. Великан болезненно дышал, густая слюна стекала у него изо рта.

– На мои вопросы отвечать тотчас, – сказал я ласково. – Ибо, как говорит Писание, «нет ничего тайного, что не сделалось бы явным; и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу»[14]14
  Марк. 4:22.


[Закрыть]. Потому повторю: откуда ты, парень?

– Из Тириана, – прохрипел он.

Тирианон-наг, обычно называемый Тирианом (убейте меня, но не знаю, откуда это варварское название происходит[15]15
  В отличие от Мордимера мы можем предполагать, что происходит это название из кельтского языка (древнеирландская форма: Tir inna n-Oc) и означает – в нашем мире – «страна (вечной) молодости», место жительства Племен богини Дану.


[Закрыть]), был небольшим, хотя и богатым городком у самой границы марки. Насколько мне было известно, там можно заработать неплохие деньги на охране купеческих кораблей, которые путешествуют в довольно опасные районы вверх по реке. Но этот бедолага подумал, что сделает карьеру в Хез-хезроне. И карьера его заканчивалась теперь здесь, в руинах крепости Сареваальд. Плохое место для смерти, но с другой стороны, а какое место для смерти хорошо? О том, что он умрет, знали все мы. Вопрос заключался лишь в том, будет ли эта смерть быстрой и в меру безболезненной – или же наш забияка окажется у адских врат, воя от боли, искромсанный на кусочки. Впрочем, после длительного и тесного знакомства со мной и моими инструментами даже ад показался бы ему раем. Но, во-первых, у нас не было достаточно времени для длительного знакомства, а во-вторых, ясное дело, не оказалось у меня при себе инквизиторских инструментов.

– Куда они ушли? – спросил я.

Пленник не ответил, но я вежливо выждал минуту. Потом Первый ударил его ногой прямо в рот так, чтобы захлебнулся кровью и собственными зубами. Вторым ударом сломал ему нос.

– Куда они пошли? Что там такое? – повторил я вежливо и легонько стукнул его по сломанному носу. Великан заскулил.

– Не знаю, – простонал он, сплевывая красным. – Не знаю, прошу вас. Я всего лишь охраняю. Они возвращаются в полдень. Приносят деньги… много денег… Молю Господом нашим Иисусом Христом, не убивайте меня, буду вам служить, как верный пес, молю…

Глядя на него, я видел не большого и сильного бойца, но обиженного мальчика, который желал, чтобы его наконец перестали бить. Я любил, когда в людях происходит эта перемена, и хотя мог видеть ее часто, продолжал испытывать удовлетворение, когда сам становился причиной такой перемены.

Курнос глянул на меня, а я на миг задумался. Обычно я прекрасно знаю, когда человек врет. Этот же вроде бы говорил правду. Курнос, если честно, явно рассчитывал на развлечение, но, во-первых, не было у нас времени, а во-вторых, я не люблю напрасной жестокости. Я всегда говорил, что палачи и их помощники за напрасной жестокостью скрывают плохое владение Искусством. Ведь не в том дело, чтобы причинить жертве боль, часто – даже не в том, чтобы вырвать у нее признание, но лишь в том, чтобы заставить раскаяться. Чтобы страдающий и сокрушенный преступник упал в объятия инквизитору и, рыдая, признался в своей вине, всем сердцем возлюбив того, кто даровал ему радость боли и направил на тропу веры. Понятно, что нынче речь шла не о раскаянии и милосердии. Нам как раз требовались признания. Быстрый и точный ответ. Если, понятное дело, он сумеет таковой дать. И если оказалось, что великан знает немного, то это ведь не из-за отсутствия доброй воли, верно? Зачем же тогда ему страдать?

Я глянул на Курноса и покачал головой. Потом уперся великану в спину и дернул его голову вверх. Хрустнуло. Быстрая и безболезненная смерть. Курнос явно остался недоволен.

– «Когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный»[16]16
  2-е Кор. 5:1.


[Закрыть], – процитировал я Писание, глядя на тело. Правда, я не думал, будто наш великан оказался у небесных врат, но – что же: всегда следует надеяться.

Близнецы сбросили тело великана со склона, и оно сгинуло где-то в густых кустах. Не скоро его найдут. На миг я задумался над тщетой человеческой жизни… Эх!

Камень, скрывающий вход в подземелья, и правда был тяжел. Мы едва справились вчетвером. Когда уже собирались сойти вниз, Первый внезапно задержался:

– А если кто назад его передвинет?

– А кто сюда может прийти? – пожал я плечами. – И кто сдюжит такое сделать? Да и потом, я уверен, что есть и другой выход. Я бы, например, не вверил нашему покойнику свою жизнь.

– Х-х, ссука, – прошипел Курнос, поскольку споткнулся на ступенях и едва не слетел вниз.

Лестница была крутой, длинной и отвесной. И закончилась так внезапно, что Первый, не разобравшись, ткнулся в стену.

– Нет хода, – сказал он, поводя фонарем. – А, не, типа есть, – пробормотал через миг и потянулся к заржавевшему рычагу у самого пола.

– Не трогай, – крикнул я.

Тот отскочил, словно обжегшись.

– Ловушка?

– А черт его знает, – ответил я, хотя был почти уверен, что именно ловушка. По крайней мере, я бы устроил именно такую.

Мы начали внимательно осматривать стены. В конце концов, здесь погибли люди, и что-то ведь их убило. Так отчего бы ловушке не быть, например, в самом начале пути? Второй обстоятельно простукивал стену костяшками пальцев, а потом усмехнулся и осторожно вынул один из камней. Ниша была глубока и к тому же сужалась: не рассмотреть, что скрывается внутри. Второй взял у меня палку и всадил ее внутрь. Придавил, когда ощутил сопротивление. Что-то отчаянно скрежетнуло, и стена слева отодвинулась, открывая узкий, низкий коридор.

– Ну что же, как видно – нам вперед, – сказал я, но происходящее совсем перестало мне нравиться.

Если вообще хоть когда-то нравилось. Сто пятьдесят крон в который раз показались мне не такой уж большой суммой, чтобы рисковать жизнью. Кроме того, когда я заглянул в открытый Вторым коридор, сразу понял: вряд ли спутники Элии проходили здесь. Туннель был низким – и чем дальше, тем ниже, – с мокрыми от сырости стенами. К тому же из его зева шел отвратительный смрад, воняло гнилью, словно в коридоре много лет не было ни сквознячка. Я не мог представить себе Элию Коллер, ползущую на четвереньках в этой тьме, задевая потолок своими красивыми, уложенными волосами.

Я сказал об этом парням, и те некоторое время молчали, обдумывая мои слова. Размышления никогда не были их сильной стороной, но сейчас я не хотел принимать решение самостоятельно.

Дал им чуток времени на раздумья, а сам, с лампой в руках, продолжил изучать камень за камнем. И все-таки нашел, что хотел. Маленькое углубление. Отверстие для ключа. Но – весьма специфического ключа. Может, перстня, может, амулета. Причем наверняка требующее дополнительного заклинания. И этот путь был для нас закрыт. Конечно, я мог применить особые умения Первого, но идти дальше он бы оказался не способен. А ведь впереди могли встретиться и другие неожиданности. Так почему не попытаться пройти этим низким, отвратительным туннелем? Но – в темноте? А вдруг там ловушки?

Правда, зная обычаи древних строителей, я полагал, что туннель этот – просто запасная дорога, приготовленная на случай, если тот, кому нужно пройти, забыл или потерял ключ. Коли так, туннель мог быть сколь угодно неудобным, но наверняка – без ловушек. Трудно представить, чтобы хозяин подземелья всякий раз преодолевал ловушки, поставленные нанятыми им же строителями.

– Ладно, пошли, – решился я, поскольку товарищи мои лишь тупо пялились во тьму.

Курносу, чтобы не чиркать головой по потолку, пришлось идти едва ли не на четвереньках, но даже так он продвигался крайне осторожно. Знал: случись что – именно по нему придется первый удар.

Потом оказалось, что коридор заканчивается глухой стеной. Но стоило надавить на нее – и распахнулись секретные дверки. Мы оказались в большом зале. Если я хоть что-то понимал, именно сюда мы попали бы, если б использовали магический ключ. Говоря же короче: я был прав. Мы воспользовались забытым черным ходом.

В одну из стен зала были вделаны проржавевшие железные кандалы, и я готов был поклясться, что кое-где, едва заметные, на стене остались рыжие потеки.

– Пыточная? – спросил я Курноса.

Курнос некоторое время прислушивался к голосу стен. Может, он и выглядит глуповатым, мой Курнос, но есть у него свои таланты, коими наделил его в доброте Своей Господь. Гениальная память, а кроме того – умение считывать эмоции, чувства, мысли и слова, отпечатавшиеся в стенах. Нет, ничего особенного. Он не может войти в комнату и передать разговор, который вели здесь неделю назад. Но может, например, сказать, был разрушенный дом корчмой или лупанарием.

– Да, возможно, – ответил он на этот раз несколько неуверенно. – Чувствую здесь много боли, Мордимер, но это было очень давно.

Близнецы же стояли близ мощных железных дверей. Сверкавших так, словно годы не оставили на них и следа. Двери как двери, разве что без ручки и замка. Просто металлическая плита в стене. Курнос осторожно дотронулся до нее рукой.

– Кто не боится смерти? – спросил голос, звучавший отовсюду и ниоткуда.

Близнецы нервно оглянулись и обнажили кинжалы.

– Мертвые, – ответил я. Загадка была простой, а находить ответы на подобные вопросы – это то, чему, среди прочего, меня учили.

Но дело принимало серьезный оборот. Если подземелья охранялись заклинаниями из арсенала черной магии, то ждал нас непростой путь. А ведь бедный Мордимер Маддердин только-только обзавелся концессией и хотел просто заработать пару-другую грошиков на краюху хлеба да кружку воды, но уж никак не окончить свои дни в руинах древнего замка.

– Тогда войди в страну мертвых, – ответил голос, и стальная плита бесшумно исчезла в стене.

– Я воздержусь, – бормотнул Первый. – Ноги, братка?

– Я тебе дам – «ноги»! – сказал я, даже не глядя на него.

Второй отрицательно помотал головой, а его брат пожал плечами:

– Да я так, типа, просто спросил.

Мы вошли в коридор, а плита опустилась за нами столь же бесшумно, как и поднялась. Мы же оказались перед следующей металлической плитой, и снова Курнос прикоснулся к ней рукой.

– Кто умирает на рассвете? – спросил тот же голос.

– Сон, – мгновенно отозвался я – поскольку не знал, сколько у меня есть времени на ответ.

Преграда пропала, как и первая.

– А что будет, если не угадаешь? – забеспокоился Первый.

– Например, давилка, – ответил Курнос и глуповато рассмеялся.

Я кивнул. Да, это было вполне вероятно. Но нас могли поджидать вещи куда хуже механических ловушек, и, похоже, я начал их ощущать. Неожиданно для себя я задрожал, а тоненькая струйка холодного пота поползла вдоль хребта до самого копчика.

– А че ты, типа, не сказал: «ночь»? – спросил Второй.

– А я наугад, – пожал я плечами и усмехнулся, хотя вообще-то мне было не до смеха.

– Кто грызет без клыков? – спросил голос у третьей плиты.

– Совесть, – ответил я не задумываясь – несколько обескураженный легкостью загадок.

Впрочем, я понимал, что большинство обычных людей давно были бы мертвы.

Теперь мы стояли перед лестницей. Близнецы глуповато хихикали и похлопывали меня по плечам.

– Слушайте, идиоты, – осадил я их. – Русый тоже добрался до этого места. Значит, худшее еще впереди.

– А че это, типа, добрался?

Боже мой. С кем я работаю?

– Потому что трупов не было. Даже костей не было, придурки!

Удача Русого застала меня врасплох. Он прошел туннелем и ответил на загадки. Мне не хотелось верить, что его проспиртованный мозг сумел справиться с таким уровнем абстракций.

И едва я подумал о судьбе Русого, как мы увидели на ступенях тень. Отскочили назад, приготовившись к схватке, но тень спокойно пошатывалась, словно в музыкальном ритме, который слышала она одна.

– Зачем вступаете во Тьму? – запела. – Ступайте к свету, дети Дня. Оставьте Ночь для тех, кто мертв.

В этом пении было нечто столь пронзительное и жалобное, что мне захотелось взвыть. Подумалось о луге на берегу реки и о девушке, что собирает незабудки, о соке травинок на зубах. О солнце, о шуме воды, о голубом небе. И о домике с красной крышей, что стоит средь сада, полного упоительно пахнущих, усеянных белым цветом лип. И тогда одна из стен пропала. И там, за нею, были река, и незабудки, и девушка, и небо, и солнце. Девушка была высокой, с пшеничного цвета волосами, которые трепетали под ласковым дыханием ветра. Там было место, о котором я мечтал всю жизнь, поэтому без раздумий шагнул вперед.

Второй сбил меня с ног и заехал кулаком в брюхо. Я упал и обрыгал себе кафтан. Когда поднял голову, увидел, что мне не хватило шага до пропасти в полу. А в ней торчали толстые заостренные колья. На них я приметил тело мужчины в кольчуге. Шлем свалился с его головы, и были видны вихры русых волос.

– Вот и Русый, – сказал Первый таким тоном, будто несказанно гордился своими проницательностью и быстротой разума.

– Что ты там увидел, Мордимер? – спросил Второй, довольный собой, поскольку нечасто случалось ему спасти меня.

– Ты б от смеха обоссался, – пробормотал я. – Меня больше интересует, что там увидал наш приятель Русый.

Тень изгибалась еще с минуту, словно ожидая, что кто-нибудь все же соблазнится создаваемыми ею фантомами, а потом просто исчезла со ступеней.

– Проклятие, и во что же мы вляпались? – шепнул Второй.

Я старательно счищал с кафтана блевотину. Нужно признать, что проклятущий близнец врезал мне от души.

– В говно, – ответил и в который уже раз в этих подземельях почувствовал страх. – В глубокое такое говно, малой.

– Ты вытащишь нас отсюда, правда, Мордимер? – Глаза Первого сделались словно плошки. – Я не хочу умирать! Я еще так молод! Прошу, Мордимер!

Курнос ухватил его за плечи и стукнул головой о стену. Не сильно, но достаточно, чтобы близнец пришел в себя. Что-то здесь было, что-то, что вызвало в Первом этот панический страх. То же, что показывало мне луга и девушку. Первый ведь не из пугливых. Всегда осторожен, но не паникует. А тут вел себя, словно девица, увидевшая шеренгу солдат со спущенными штанами.

– А ты что, хочешь жить вечно? – засмеялся я, глядя ему в глаза. – Не в нашем случае, близнец! Вперед, – велел я и ступил на лестницу.

Ступени были липкими, такими липкими, что, шагая, я с трудом отрывал подошвы. Гадость.

– Ну что там, а? – услышал позади голос Второго.

– Спокойно, парни, – сказал я, остановившись наверху лестницы и осматриваясь. – Дальше – куда захотим, – добавил, поскольку ход разделялся на четыре коридора.

Я присел на камни.

– Минутку передохнем, – глотнул из фляги и отдал ее парням.

Курнос выругался, поскольку пил последним и осталось ему немного. Бросил пустую флягу за спину, и стук эхом отразился от лестницы. А уж эхо гуляло в этих стенах преизрядное! Я представлял себе, как Элия Коллер и ее спутники следят за нами и делают ставки, насколько далеко сумеем пройти. Может ли быть, что мы лишь пешки, которыми двигают по шахматной доске – да еще и с расставленными на ней ловушками? Скорее всего – нет, просто у меня слишком богатое воображение. Но, может, это и хорошо, поскольку люди, не имеющие воображения, пребывают нынче в том самом месте, где и Русый со товарищи.

– Пойдем на север, – сказал наконец Курнос, и я не стал оспаривать его решение.

Курнос обычно знает, что говорит, но, на мой вкус, северный коридор выглядел препаршиво. Стены его были выложены кроваво-красным кирпичом. К тому же в нем что-то двигалось. Подрагивало, словно горячий воздух над костром. Но мы пошли. Казалось, стена трепещет, то сжимается, то расширяется, словно лениво подумывает, раздавить нас или еще немного подождать. Коридор вилял из стороны в сторону, закручиваясь под совершенно неожиданными углами, сплетался сам с собой. Все, что нас окружало, казалось пугающе неестественным. Скорее напоминало не настоящие казематы, а мир, в который мне доводилось проникать с помощью молитв.

– Ты уверен, что нам сюда? – спросил я Курноса, однако тот даже не стал отвечать.

И сразу после этого я почувствовал мертвых. Когда-то, еще в детстве, я думал, что каждый их чувствует, поскольку запах мертвых столь навязчив, столь резок, почти болезненен. Но потом оказалось, что большинство людей просто не имеет понятия, о чем я говорю. А здесь мертвые были, я знал об этом: они таились в шаге от нас.

Я начал молиться своему Ангелу-Хранителю и надеялся лишь, что тот прислушается к молитве. Понятное дело, могло случиться и так, что Ангел-Хранитель услышит молитву, однако ответ его окажется хуже, нежели ожидающая нас опасность. Он мог решить, например, что я попусту его отвлекаю, вызывая по столь никчемному поводу, – а Ангелы больше всего не терпят такого к себе отношения. И поверьте мне: разгневанный Ангел – хуже жутчайших ваших кошмаров. Да и непостижимы пути, коими идут мысли Ангелов.

Я увидел, как лицо Первого становится белым, словно полотно. Он знал, когда я начинаю молиться Ангелу и к чему может привести такая молитва. Но с мертвыми мы сами не справились бы. Не здесь и не сейчас. Не без святых реликвий, благословения и чистоты сердец. Ибо с чистотой сердца у некоторых из нас было куда как непросто…

Однако запах словно бы ослабел. Мертвые колебались. Молитва их не испугала, но они знали, что к нам может явиться Ангел. А уж он для них был страшнее всего. Он вверг бы их на самое дно адовой глотки, откуда печальное полубытие на земле казалось бы истинным раем. Откуда же умершим знать, что мой Ангел не слишком охотно приходит на помощь? В мыслях я даже допускал, что на самом деле он такой же сукин сын, как и я, – и потому старался не испытывать его терпения.

Я молился. Слова текли из меня, словно чистый, прозрачный ручей. Я полагал, что именно так должен был молиться Господь наш перед тем, как сошел с Распятия и покарал грешников огнем и мечом. Наконец я почувствовал, что мертвые отступают. Они отказались от охоты, и лишь миг еще я ощущал в своем сознании их боль и тоску о потерянной жизни.

Я не знал, что это за мертвые и почему не познали они милости небес или проклятия адского пламени, почему продолжают влачить свое существование на земле. Не раз и не два читал я споры теологов на эту тему, но ни одно из объяснений не могло меня удовлетворить. Да ведь мы – инквизиторы – не люди мысли. Мы – люди действия и оставляем другим шанс доказывать законосообразность наших поступков. Ясно было одно: против мертвых нет средства. Разве что выступить против них, вооружившись реликвиями и благословениями, но и это не всегда помогало. Очень удачно еще, что мертвые предпочитали держаться мест, забытых Богом и людьми, – таких, например, как Сареваальд. Никогда их не видели там, где обитает много народу. Быть может, именно такое одиночество и придавало им сил? Как знать…

Но когда я почуял мертвых, то понял все. Я догадался, отчего прекрасная Элия и ее товарищи спускаются в подземелья Сареваальда, и был почти уверен, что же они несли в тяжелом свертке. И признаюсь: все угрызения совести, какие могли быть у вашего нижайшего слуги, мгновенно испарились. Теперь я уже знал, что совмещу приятный заработок у Кнаппе с обязанностями инквизитора. Это была очень утешительная мысль, поскольку, служа тупому мяснику с набитым золотом кошелем, я ощущал себя не в своей тарелке. Но таков уж наш мир, в котором люди благородные, честные и направляемые порывами сердца (и, скромности для, промолчу, о ком здесь речь) терпят беды, а всякие негодяи, мошенники и обманщики живут в достатке.

Единственным моим утешением могли бы стать слова Писания: «легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому в Царствие Божие»[17]17
  Матф. 19:24.


[Закрыть].

– Мы почти на месте, – хмуро сообщил Курнос. – Где-то здесь они все… – замолчал он на миг и добавил: – Недалеко от нас.

– Ха, – вздохнул с облегчением Первый.

Я знал: он утешается мыслью, что вскоре придется иметь дело с людьми. С конкретными персонами из плоти и крови, которых можно ткнуть мечом либо кинжалом, поломать им кости или отрубить голову. Я не хотел его разочаровывать, однако знал, что за этими стенами мы можем повстречать не только людей. Но – а что же делать? Если уж встали мы на сию стезю – придется идти до конца.

– Проверь, – приказал я Первому.

Первый припал к стене и раскинул руки. Сейчас он казался распятым на камне. Вошел в транс, и внезапно глаза его закатились, обнажая белки. Что-то бормотал под нос, пальцы вбил в стену с такой силой, что закровили, – а слюна, смешанная с кровью, сочилась из его рта. Наконец Первый обмяк, словно груда ветоши.

– Видел, – прошептал с трудом. – Если пробьем здесь… – прервался и закашлялся опять.

– Ну! – подогнал его.

– Будем в зале, где и они… и будем в нем сверху.

У нас имелась кирка, но думать, что никто не услышит, когда станем ковырять эту старую толстую стену, было бы опрометчиво. Можно, конечно, пойти по коридору дальше, но я голову готов был дать на отсечение, что там скрывались еще какие-то неожиданности. Например, мертвые могли явиться снова. В конце концов, пока что нам сильно везло. Элия и ее товарищи наверняка двинулись коридором, что вел вниз, однако они были хранимы от зла, которое таилось в этих стенах. На нас же оно могло обрушиться в любой миг. А я ручаюсь: вы и знать бы не захотели, как выглядит нападение мертвых.

Значит, Второму следовало пробить для нас туннель – и об этом я ему сообщил.

– О, пожалуйста, – простонал он. – Только не это. Мордимер, дружище, ну пожалуйста.

О мой Бог, на какие же чувства его пробило! «Дружище»? Нет, близнец, мы с тобой не друзья, а даже если бы и были – я все равно отдал бы такой приказ. Хотя прекрасно знал, что Второй может погибнуть. Конечно, он владел некоторой силой, но ограничением для всякого, у кого есть сила, остается одна простая вещь: примени ее, и ты можешь погибнуть. По крайней мере, когда используешь ее с таким напряжением. А я велел Второму зачерпнуть из самых глубин тела и разума. Из самого ядра, сути и центра его силы.

– Начинай, – приказал я холодно.

Если Второй умрет – продолжит Первый. Он обладал меньшей силой, нежели брат, но мог справиться. А если не удастся и ему, погибнем все мы! Я ведь не зря только что спрашивал, не собираются ли они жить вечно…

Первый сунул в рот брату кусок тряпки и обвязал ее веревкой. Мы знали, с какой жуткой болью ему придется столкнуться, и никто не хотел, чтобы крик Второго обрушил все камни в этих подземельях. Я отвернулся. Однажды я уже видел, как Второй создает туннель, – и этого мне хватило на всю жизнь. Эти глаза, наполненные болью и безумием. Кровь и слизь, текущие из носа, ушей, рта… Что ж, мы, инквизиторы, привыкли созерцать человеческие страдания, хотя лишь худшие из нас находят в этом грешную радость. Я пообещал, что выделю Второму большую часть из гонорара Кнаппе, чем другим. Он это заслужит.

Понятное дело, выделю, если он отсюда выйдет, а в этом я уверен не был.

Послышался сдавленный вой, и я понял, что Второй приступил. Кляп хорошо сдерживал крик, но в этом приглушенном горловом вое было столько страдания… даже не знаю, сталкивался ли я когда-нибудь с подобной мукой. Я не святой, не единожды видел пытки, не раз пытал и сам, но даже люди, которым мы поливали яйца горящей серой, не страдали столь ужасно. К тому же я чувствовал боль близнеца, а не просто слышал ее и наблюдал. Боль засела где-то внутри моей головы, взрывалась ослепительными красками, жгла самые чувствительные зоны мозга раскаленными иголками. Я до крови закусил губу, чтобы не закричать. Не хватало только утратить контроль над собственными чувствами! О нет! Не в этом мире, милые мои!

Наконец Второй потерял сознание, но боль его еще некоторое время вибрировала у меня под черепом. Я повернулся, взглянул. Близнец лежал под стеной, а его брат, склонившись, брызгал ему в лицо из фляги. Второй выглядел жутко. Лицо сделалось алебастрово-белым, голубые узлы вен пульсировали под кожей, словно превратились в огромных, оживленных его странной силой червей и теперь хотели вырваться наружу. К тому же Второй, хотя и без сознания, лежал с открытыми глазами – из их уголков сочилась кровь. Раньше лицо его выглядело чуть полноватым, теперь же кости скул едва не прорывали натянутую и тонкую, словно пергамент, кожу.

Но дыру он пробил знатную. Высотой в три пяди и такой ширины, что крепкий мужчина мог свободно по нему двигаться на четвереньках. Все было проделано совершенно бесшумно. Камни, кирпичи, раствор – просто исчезли. Не осталось никакого мусора – только горсть каменной пыли на земле. А куда пропали остатки стены? Кто же мог это знать? Да и кому, сказать по правде, было до этого дело? Главное: теперь перед нами открывалась дорога в главный зал – туда, где Элия Коллер и ее спутники предавались грешным делишкам.

Мы скользнули сквозь туннель Второго. Близнеца оставили под стеной: зачем бы тащить его туда, где через мгновение начнется драка? Я подозревал, что он не скоро очухается, а значит, на обратной дороге нам его придется нести. Если обратная дорога, конечно, будет. К тому же со Вторым вообще все могло закончиться плохо, независимо от того, доставим его в Хез-хезрон под опеку доктора или нет. Он мог сойти с ума, превратиться в овощ. Однако я надеялся, что просто проснется утром, сплюнет и спросит: «Как прошло, парни? Деньжата нам уже отдали? Где девки и винцо?»

Мы оказались на неком подобии балкона для музыкантов. Внизу был огромный, хорошо освещенный зал с выложенным розовым мрамором полом. Посредине возвышался черный камень, совершенно здесь неуместный, на нем лежала обнаженная женщина. Как я и предполагал. Именно ее принесли в свертке спутники Элии. Я видел, что руки и ноги жертвы приколочены к камню, а из ее ран сочится – в четыре сосуда – кровь.

– Дела, – шепнул Первый.

Вокруг кровавого алтаря изгибались в странном танце шестеро в ярко-красных туниках. К потолку поднимался тошнотворный дым из кадильниц. Танцоры что-то пели, но была это странная песня без слов и мелодии. Среди прочих я увидел и Элию Коллер. Прекрасную, златоволосую Элию.

Курнос глянул на меня.

– Она должна быть моей, – проговорил горловым шепотом.

– Она уже принадлежит лишь Господу, – ответил я печально.

Первый взглянул на меня вопросительно. Ну что же, нам необходимо было спуститься, и поэтому мы тихонько привязали три веревки к балюстраде. Спуститься нужно было одновременно, поскольку только Бог ведал, какие неожиданности таились внизу. Мы и спустились – быстро и одновременно. А потом, с криком и оружием в руках, ринулись к богохульникам.

Все произошло настолько стремительно, что никто и глазом моргнуть не успел. Курнос ударил одного из мужчин рукоятью сабли. Близнец врезал второму палкой в пах, я же бросил третьему в глаза горсть шерскена и одновременно ударил еще одного в голову с полуоборота концом палицы. Чуть сильнее, чем нужно. Голова треснула, словно перезрелый арбуз. Вот что бывает, когда ты на взводе.

И тут Элия Коллер начала кричать, мужчина, которому врезали в пах, протяжно завыл, тот же, которого я ослепил, качался теперь по полу и тер пальцами веки. Ой, зря. Если вотрет шерскен в глаза, останется слеп до конца жизни. А значит, не увидит пламени костра, когда оно поползет по сухим дровам к его ногам.

Пятым из мужчин оказался мой знакомый шулер – Ганс по прозвищу Золотая Ручка. Он стоял и трясся. Смотрел на меня перепуганно.

– Милости Божьей, Мордимер, – застонал.

Элия оказалась более отважной: метнулась ко мне, целя ногтями в глаза, но Курнос подставил ей подножку – и она упала. Я ударил ее в лицо – изо всех сил: даже хрустнуло. Потом узнал, что сломал ей нос и челюсть. Первый же поглядывал на девушку, что лежала, связанная, на камне. Та была мертвой или в трансе, близком к смерти: глаза закрыты.

– Куколка. – Первый провел рукою по ее груди. – Я ведь могу… а, Мордимер? Скажи, что могу?

Я кивнул, поскольку ей уже ничего не навредило бы, а близнец любил развлекаться с мертвыми женщинами. Порой мне казалось, что те возбуждают его сильнее живых.

– Я ведь тебя предупреждал, – обратился я к Гансу, – но ты не захотел прислушаться к словам друга. – Правда, я не был ему другом, но так оно звучало куда лучше.

Шулер сел на пол и спрятал лицо в ладонях. Из-под пальцев текли слезы. Было это зрелище настолько же жалкое, насколько и отвратительное.

– Мы не делали ничего плохого, – простонал он. – Это же просто уличная девка, Мордимер. Ведь ее никчемная жизнь не могла интересовать Бога!

– Идиот, – сказал я без гнева, поскольку Золотая Ручка был уже трупом, а что толку злиться на труп? – Вы взывали к мертвым и приносили им человеческие жертвы. Богу и Иквизиториуму нет дела до жизни этой девки, дружище. Но есть им дело до ваших бессмертных душ, которые вы загубили и изваляли в грязи, – исключительно до них. До ваших душ, которые без нашей помощи отправились бы прямиком в ад! Благодари Господа, что я пришел помочь тебе!

– Как ты мне поможешь, Мордимер? – Глаза шулера были словно у обиженной собаки.

– Буду беседовать с тобою до тех пор, пока в глубине сердца не постигнешь своей вины, пока весь ты, всей душой, разумом и телом – или скорее тем, что от тела останется, – не возжелаешь искупить грехи и отречься от дьявола. И когда примиришься с Богом и людьми, предам тебя пламени, Ганс.

– А стоит ли, Мордимер? – крикнул он. – Ради нее? – ткнул в девушку на камне, над которой сопел Первый.

– Ничего-то ты не понял. Не ради нее. Ради тебя, – ответил я, покачав головой, поскольку уже знал, что наши разговоры в Хез-хезроне, в подвалах Инквизиториума, затянутся. – Но поверь мне: поймешь наверняка…

– Мы добывали золото, Мордимер. – Шулер поднял голову, и в его глазах блеснула надежда. Он не мог смириться с мыслью, что действительно уже мертв. – Мы добывали золото, много золота. Хочешь? Сколько? Тысячу крон? Пять тысяч? Десять? А может, сто тысяч, Мордимер?!

– Сто тысяч? – спросил Курнос, и я увидел, как в его глазах разгорается опасный блеск.

Я готов был поспорить: он даже не представлял себе, что можно сделать со ста тысячами крон.

– Мы приносили жертвы мертвым и получали деньги, – хрипло говорил Ганс. – Раз тысячу, потом – пять тысяч, потом – еще две тысячи. Присоединяйтесь к нам, ко мне, убейте их, если хотите, я знаю все, я…

Я врезал кончиком палицы ему по зубам – так, что он опрокинулся на спину.

– Курнос, – сказал я ласково, – не глупи. За все приходится когда-то платить. Они уже платят.

Первый закончил развлекаться с мертвой девицей, и тогда внезапно появился мой Ангел-Хранитель. Не в сиянии, не со светящемся нимбом и не под триумфальный рев небесных труб. Появился он в образе худого человека, одетого в серый плащ. Только вот под темным капюшоном сверкали волосы, будто сотканные из чистого сияния. А из-под плаща выглядывала изукрашенная рукоять меча. Я, не раздумывая, пал на колени и краем глаза отметил, что Курнос с близнецами поступили так же.