Текст книги "Случайная жертва"

3

С того дня прошло шесть месяцев. Я лежу на спине и слушаю, как дождь стучит в окно. У меня в голове играет Me and Mrs Jones Билли Пола, но из соображений гуманности я не подпеваю. Ее голова лежит на моей груди, пальцем она выводит круги на моем бедре. В этой позе я могу без помех рассмотреть детали. Сказать, что ее тело ни в чем не обмануло ожиданий, внушенных свободной футболкой, – значит ничего не сказать. Маленькие темно-коричневые соски, поразительно белые груди и идеальная попа, формой напоминающая перевернутое сердечко. Я почти уверен, что у нее есть и другие части тела, но сосредоточиться на них я не в состоянии.

– Ты похудел, – сказала она.

– Ты только сейчас заметила?

– Сколько ты сбросил?

– Девять килограммов.

– И сколько ты теперь весишь?

Это был глубоко интимный вопрос, но я не стал пользоваться правом на неразглашение личной информации.

– Девяносто три.

– Что случилось?

– Был занят. Когда много работы, я всегда худею.

Разумеется, я соврал. На следующий день после нашего знакомства я пошел в спортзал и колотил там боксерскую грушу, пока та не начала молить о пощаде. Потом я набил холодильник сладким перцем. Я люблю сладкий перец. Он похож на меня: кроме внешней оболочки, в нем нет почти ничего, за исключением тех редких случаев, когда внутри обнаруживается еще один перчик поменьше. Тогда я чувствую себя детоубийцей.

– Ты меня любишь?

– Нет.

Она засмеялась. Вообще-то это походило не столько на смех, сколько на нежное воркование. Потом она перевернулась и нырнула вниз, по-прежнему продолжая мне улыбаться. За секунду до того, как начать, она спросила: «Ты смотришь?» Я кивнул. Противоположная стена спальни представляла собой огромное зеркало, и в нем отражалось все, что здесь происходило. Когда она в первый раз захотела попробовать, каков я на вкус, она заметила, что я смотрю в зеркало на ее ягодицы, особенно привлекательные в такой позе. Почему-то это ее заводило.

– Ты уверен, что не любишь меня?

– Абсолютно.

Я ее не любил. Мне нравилось, что она есть в моей жизни, что кто-то обращает внимание на то, что я похудел, и украдкой, пока никто не видит, прижимается ко мне на кухне. Мы соблазняли друг друга, как поступают все, кому важно знать, что они еще живы. Она – сидя в своей тюрьме, я – в своей.

Это началось две недели назад. Я мыл на кухне тарелку, после того как попотчевал себя двумя ломтиками диетического хлеба с трехпроцентной брынзой. Люстру я не зажигал – из гостиной падало достаточно света. Она спустилась из спальни, подошла к холодильнику и налила себе стакан яблочного сока. Я уже привык к ее ночным прогулкам и приветливо ей кивнул.

– Утром домработница вымоет, – сказала она.

Я пробормотал что-то, полагая, что сейчас она уйдет, но она села за стол и, попивая сок, уставилась на меня.

– Ты тут куда-то пропадал, – заметила Софи.

Я не ответил, хотя у меня закралось подозрение, что ей прекрасно известно, почему я прятался у себя в квартире.

– Что-то не спится, – пожаловалась она.

– Почему бы тебе не позвонить Рели?

– Терпеть не могу, когда меня подслушивают.

Жучок я обнаружил в распределительном шкафу в первый же день и оставил его на месте. Это удобнее, чем объясняться с ротой полицейских. Все серьезные беседы мы вели только по мобильному.

– Давно ты не спишь?

– Третью ночь.

– Плохие сны снятся? Или, наоборот, слишком хорошие?

– Не скажу.

– Почему?

– Ты еще маленький.

Вот оно. Проскочило между нами, пока еще робко, давая каждому из нас возможность обратить все в шутку или отговориться каким-нибудь отвлеченным замечанием. Я все еще мог уйти на обход, не обидев ее. Но я не двинулся с места.

– Трудно?

– Что?

– Быть одной.

– У тебя есть кто-нибудь?

– Нет.

– Вот ты мне и скажи: трудно это?

– Есть разные хитрости.

– Какие?

– Начертить схему?

Ее рот чуть приоткрылся в удивлении. Я обратил внимание, что она накрасила губы алым блеском. Ну конечно, именно так и поступает всякая женщина, когда в полтретьего ночи идет налить себе стакан сока.

– Ты всегда говоришь все что взбредет в голову?

– Да.

– И как тебе удается избежать последствий?

– А мне и не удается. Вечно вляпываюсь в неприятности.

– Всегда?

– Всю жизнь.

Треть своей взрослой жизни я провел в закрытых помещениях, читая протоколы допросов. Первое, чему учит это занятие, – слышать за сказанным вслух недосказанное. Наверное, еще можно было попытаться спасти меня: мы оба помнили, как однажды ночью в Румынии Кляйнман подкараулил возле казино партнера, который его обманывал, и проделал у него в голове отверстие величиной с вентиляционную шахту. Я отвел от нее взгляд. Это как на похоронах – когда знаешь, что, стоит посмотреть кому-то в глаза, чего доброго, рассмеешься. Она спокойно пила свой сок, предоставив решать мне. Через десять минут я уже прижимал ее к холодильнику и стоя входил в нее, одной рукой обхватив ее за бедра, а второй с силой сжав грудь.

В истекшие две недели мы по меньшей мере трижды давали друг другу клятву покончить с этим, в последний раз – ровно пять часов назад. Сейчас она пыталась дотянуться до прикроватной тумбочки. Я хотел ее обнять, но она оттолкнула мою руку, достала из ящика детское масло «Джонсон и Джонсон», села у меня между ног и с довольным видом принялась медленно меня массировать. Я сдерживался как мог и напрягал мышцы живота в ожидании, когда она заберется на меня сверху, но тут до нас донеслись звуки, никакого отношения к происходящему не имевшие. Мы не сразу расслышали их, а когда расслышали, замерли. «Да?» – громко произнесла она, и я не мог не восхититься тем, как она владеет своим голосом – в нем идеально сочетались скука и досада женщины, которой мешают досмотреть очередную серию «Отчаявшихся домохозяек».

– Извините, – сказали за дверью. – Джош, кто-то уже минут десять крутится возле ворот.

Это был Гай. Двадцативосьмилетний парень, отслуживший в элитной пехотной бригаде «Голани». Обычная биография: после армии – Индия, затем Нью-Йорк, в настоящее время – студент третьего курса юридического факультета колледжа Рамат-Гана. Я знал Гая с пеленок. Его отец, старый полицейский служака по прозвищу Чик, когда-то принимал меня на работу в окружное управление в Яффе. Мы с Чиком не виделись несколько лет, но перед тем, как нанять Гая, я заглянул к нему попить чайку и обо всем рассказал. Вообще-то я полагал, что он посоветует мне дать сыночку от ворот поворот. Он сделал большой глоток и задумался. Есть такие люди, которые умеют молчать, не вынуждая тебя заполнять паузу в разговоре. «Он в курсе, что ты пошел ко мне?» – наконец спросил он. «Нет», – ответил я. Тогда он бросил на меня лукавый взгляд и сказал: «Ну и ладно. Я тоже не проболтаюсь».

Я быстро оделся и вышел. По крайней мере, у Гая хватило мозгов не дожидаться меня у двери в спальню.

Я нашел его внизу. Он сидел на кухне, в темноте, и смотрел на улицу через прибор ночного видения, способный различать цели на расстоянии до 250 метров. Эта штука стоила 1880 шекелей, включая футляр и удивленно поднятые брови Генделя, обнаружившего бинокль в списке расходов.

– Двое, – тихо сказал Гай. – Стоят там уже минут двадцать.

В венах у меня бушевал адреналин.

– Иди во двор, – сказал я, – возьми их на мушку и жди, пока я не подойду. Как только я окажусь рядом с ними, выскакивай из ворот с пистолетом в руке.

Он без всяких споров бросил: «О’кей». Я выскользнул через заднюю дверь, обежал вокруг дома, перемахнул через забор и, прячась за машинами, приблизился к ним почти вплотную. Они не успели даже повернуться ко мне, когда первый получил коленом по печени и начал хватать ртом воздух, а второй схлопотал левый в челюсть и осел на землю. Через несколько секунд появился Гай с фонариком и осветил их лица. Совсем молодые, перекошенные от страха и боли.

– Я их знаю, – сказал Гай. – Просто местные мальчишки.

Я перевернул того, которому достался удар по печени, и в круге света от фонаря обнаружил под ним раздавленный косяк. Поднял его и зажал между пальцами.

– Вы оба арестованы, – сказал я. – Звоните родителям, пусть приходят в участок с адвокатом.

Они изменились в лице. Все вышло так легко, что мне даже стало их жалко.

– Да ладно вам, – промямлил один из них. – Это же всего лишь косячок.

– А это всегда начинается с косячка, – назидательно произнес я, – а заканчивается тяжелыми наркотиками.

Они продолжали на меня пялиться, но мой адреналин уже выдохся.

– Все, – сказал я, – валите отсюда.

Они поднялись и исчезли с приличной, учитывая полученные тумаки, скоростью. Похоже, я старею, подумал я. Мы с Гаем прислонились к стоящей позади машине и отдышались. Я предложил ему косяк, и после краткого размышления он затянулся. Мы оба молчали, мучительно соображая, что нам делать с тайной, отныне ставшей для нас общей. Ему явно хотелось что-то мне сказать, но он не решался. Над входной дверью зажегся свет. На пороге стояла она, одетая в длинную рубашку.

– Тысячу раз говорил тебе, – подходя к ней, сказал я, – если ты слышишь подозрительные звуки, то не бежишь проверять, что происходит, а остаешься в своей комнате и запираешь дверь на ключ. Неужели трудно запомнить?

Это прозвучало жестче, чем я планировал, и она ничего не ответила. Окинула меня долгим взглядом, развернулась и ушла в дом.

Мы оба поняли, что между нами все кончено.

4

Через четырнадцать часов я проснулся у себя в квартире, чувствуя приближение чего-то вроде панической атаки. Я знал, что вчера что-то упустил, но не мог понять, что именно. Набрал ее номер. Трубку снял Игорь. Сказал, что все в порядке. Она встала рано, в хорошем настроении, съездила выпить с подругой кофе на площадь Государства, но уже вернулась и теперь готовит обед.

– Хочешь с ней поговорить?

– Нет, – ответил я, добавил: – Может быть, позже, – и пошел бриться.

Где-то я читал, что наше настроение с утра зависит от состояния печени. Есть люди, у которых печень включается в работу сразу после пробуждения, и они порхают по дому, все из себя счастливые и энергичные, пока не явится кто-нибудь вроде меня, чтобы их убить.

Я сварил черный кофе без сахара, сел в кресло и пролистал газету. Пока что никаких заметок о том, что Кляйнман покушался на мою жизнь из-за того, что я сплю с его женой, там не было, поэтому я перешел к новостям спорта. Примерно через час я перебрался за письменный стол – дедушкино наследство, – чтобы прослушать накопившиеся на автоответчике сообщения. Там был обычный мусор, включая вопли одной истеричной дамочки, что я сломал ей жизнь. Как будто это я заставил ее ехать с любовником в приморский отель близ Эвен-Йехуды, да еще и счет подписывать собственным именем. Под ее крик (то, что у нее прекрасно развиты легкие, было ясно уже по снимкам, сделанным во время слежки) я выписал счет компании по информационным технологиям из Герцлии, в которой с большим опозданием обнаружили, что их бухгалтер все расходы на жену и детей оплачивал деньгами фирмы. После многих лет работы в моей области начинаешь верить в то, что люди – эгоисты и лжецы, готовые на все, если им кажется, что это сойдет им с рук. Это наша профессиональная особенность. Конечно, в действительности все обстоит иначе. Ученые давно доказали, что на свете есть человек, который совсем не такой. Он живет в Новой Зеландии, и его зовут Джо.

Но вот и последнее сообщение. «Господин Ширман, – произнес женский голос. – Меня зовут Эла Норман, и я буду рада, если вы сможете мне перезвонить». Я оттягивал момент возращения в дом Софи, поэтому позвонил. Она говорила так нерешительно и тихо, что сперва показалась мне страшно напуганной. Я назначил ей встречу в офисе через два часа и, только положив трубку, сообразил: это не страх, а замешательство. Ей не хотелось рассказывать мне то, что она собиралась рассказать.

На улице я обнаружил, что зима внезапно уступила место хамсину. Пока я преодолевал дистанцию в тридцать метров, отделяющую меня от «Вольво», я почувствовал, будто плавлюсь, а к тому времени, как добрался до Тель-Баруха, моя рубашка так пропиталась потом, что превратилась в солонку, к которой зачем-то приделали рукава. Я спросил у Игоря, наблюдалась ли какая-нибудь активность. Игорь – блондин с коротко стриженными волосами, уверяющий, что служил в российском спецназе (это что-то вроде нашей военной разведки при Генштабе). Приходили два вчерашних пацана, отрапортовал он, искали свой косяк, но увидели Игоря и дали деру. Я еще немного поболтал с ним, оттягивая неизбежное, но деваться было некуда, и я вошел в дом. Софи сидела в гостиной и выглядела абсолютно спокойной, только нетерпеливо покачивала ногой, отчего цепочка на щиколотке исполняла какой-то танец. Я устроился в белом кресле и посмотрел на нее.

– Хочешь, я это скажу?

– Что именно?

Я не ответил, и после короткой паузы она кивнула. Набрав полную грудь кондиционированного воздуха, я произнес речь. Наверное, не слишком блистательную, но вот ее основные тезисы: мы взрослые люди, что было, то было, но мы оба знали, что эти отношения ведут в никуда, и вот теперь мы до этого никуда добрались. Когда я договорил, никто не вскочил и не разразился овациями, но, по крайней мере, она подняла на меня взгляд. К моему удивлению, по щеке у нее скатилась слезинка.

– В другой жизни, – сказала она.

– Ты о чем?

– В другой жизни у нас могло бы получиться.

– Да, – согласился я, не придумав ничего лучше.

– Ты боишься его?

– Нет.

– Тогда почему?

Она имела право узнать правду, и, прежде чем ответить, я задумался.

– Потому что я прокололся.

– Прокололся?

– Меня наняли охранять тебя. В широком смысле слова. Чтобы тебе не всадили пулю в лоб. И чтобы никто не лазил по ночам к тебе в постель.

– А ты залез.

– Да.

– Мне тоже этого хотелось.

– Я был обязан не допустить этого.

– Потому что я – его жена?

Поскольку ответ на этот вопрос – да, я предпочел заткнуться. Добавить к сказанному мне было нечего, и я поспешил уйти, пока точка ноющей боли в виске не разрослась до размеров футбольного мяча. Софи проводила меня до двери и на пороге поцеловала в щеку.

– Дружба? – спросила она.

Я улыбнулся ей, как провинившийся кокер-спаниель, и вышел. Только этого мне не хватало – подружиться с женой наркобарона на семнадцать лет меня моложе, с которой у нас была тайная связь.

Все еще на взводе, я не очень обращал внимание на знаки дорожного движения, поэтому у меня осталось немного свободного времени до встречи со стеснительной клиенткой. Я быстро принял душ и перенес экспозицию хумуса из гостиной на кухню. Когда раздался звонок в дверь, я выглядел хладнокровным детективом, готовым в любой момент спасти человечество от зеленых человечков с антеннами на голове.

– Господин Ширман?

– Джош.

– Я Эла Норман. Мы разговаривали по телефону.

Она произнесла это еще на лестничной площадке, словно старалась отсрочить момент, когда будет необходимо войти. Я это уже проходил. Людям почему-то кажется, что, стоит им переступить мой порог, путь назад будет отрезан. Я посторонился, пропуская ее в квартиру, и быстро ее оглядел. Примерно три тысячи лет назад, когда мы с Кравицем только поступили в полицию, у нас был наставник – пожилой йеке[1]1
  Йеке – в Израиле прозвище выходцев из Германии. – Здесь и далее – прим. пер.


[Закрыть] по фамилии Штайн. Он на десять секунд заводил нас в допросную, а потом заставлял подробно, на многих страницах, описывать подозреваемого, которого мы только что видели: рост, вес, цвет глаз, волосы, особые приметы. Потом сравнивал наши записи с настоящими данными и смеялся над нами, как злая ведьма из сказки про Гензеля и Гретель. У Кравица это получалось лучше, чем у меня, но у Кравица, с тех пор как нам исполнилось по двенадцать, все получалось лучше, чем у меня. Может быть, поэтому он – заместитель начальника Центрального управления израильской полиции, а я карабкаюсь на деревья, чтобы сделать удачный снимок волосатых яиц мужей, изменяющих своим женам.

– Метр шестьдесят восемь, пятьдесят шесть килограммов, – сказал я – просто так, чтобы тряхнуть стариной.

Она удивленно обернулась и с секундной задержкой возразила:

– Метр семьдесят.

Неправда, конечно. Если о своем весе лгут восемьдесят процентов женщин, то о росте – все сто. Всегда добавляют сантиметр-другой. Я сел за свой стол, она – напротив меня. Иссиня-черные, гладкие, почти как у японки, волосы, подчеркивающие светлую кожу. Высокие скулы. Серые, с капелькой лилового в глубине, глаза. Рот немного широковат. Восхитительное тело. Длинная шея, маленький крепкий бюст. Я поставил бы ей не меньше восьми с плюсом.

– Это ваш офис или квартира?

– И то и другое.

– Это удобно?

– Ну… – протянул я, демонстрируя мастерство светской беседы.

Она задумалась, явно выстраивая в уме вступительную речь. Клиенты всегда приходят с заготовленной заранее вступительной речью, которая чаще всего разваливается в ту минуту, когда они садятся в кресло передо мной. Чтобы пойти к незнакомому человеку, прихватив с собой чековую книжку, и просить его заняться твоими самыми интимными делами, надо иметь очень веские основания.

– Я – близнец, – заявила она.

Я взял со стола желтый блокнот, написал слово «близнец» и обвел его в кружок. Никакого смысла в этом не было, зато давало понять, что я стою тех денег, которых мне еще не заплатили.

– Мужчина или женщина? – задал я вопрос.

– Кто?

– Ваш близнец.

– Я точно не знаю.

Если бы я умел недоуменно приподнимать бровь, то сделал бы это.

– Женщина, – после короткой паузы сказала она. – Я думаю, что это женщина.

Может быть, если прищурить один глаз, у меня это все-таки получится?

– Вы полагаете, что у вас есть сестра-близнец, но точно этого не знаете?

– Да.

– Откуда вам о ней известно?

– Я ее чувствую.

Я отложил ручку и блокнот в сторону. К каждому, кто работает по нашей специальности, потоком идут психи. Посади пять частных детективов за бутылкой водки, и рано или поздно услышишь рассказ про парня, убежденного, что спецслужбы вмонтировали ему в зуб радиопередатчик, или про мужика, которого похитили инопланетяне, или про даму, уверенную, что у нее на антресолях поселился дух ее покойного мужа и разговаривает с ней по-немецки. Кстати, последняя история произошла лично со мной. Женщина лет шестидесяти плакала не переставая и приговаривала: «Но откуда он знает немецкий? Он никогда не знал немецкого. Мы же из Ирака».

– Вы думаете, что я сумасшедшая?

– Честно? Да.

Проблема заключалась в том, что она не выглядела сумасшедшей. Зато производила впечатление человека, у которого кошки на душе скребут.

– Правда ведь, это случается с каждым ребенком? – спросила она. – Когда ему кажется, что он неродной, что его перепутали в роддоме? У меня всегда было ощущение, что у меня есть сестра-близнец, но от меня это скрывают. Вот только это было не просто ощущение. Всякие обрывки фраз… Прерванные разговоры, когда я входила в комнату… Я несколько раз слышала, как мама, рассердившись на меня за что-то, в сердцах бросала отцу по-испански: “Podemos tomar la otra”.

Я не произнес ни слова.

Не дожидаясь моей просьбы, она перевела:

– «Надо было брать другую».

– Вы испанка?

– Наполовину. Отец из Мадрида. Но мама тоже говорит на ладино[2]2
  Ладино, он же сефардский, – язык евреев испанского происхождения.


[Закрыть].

– Она могла иметь в виду что угодно.

– Я тоже так думала.

– Но однажды к вам подошел на улице незнакомый человек и сказал: «Привет, Шошана, как дела?» И теперь вы знаете, что у вас есть сестра-близнец.

Она рассердилась, но голос не повысила:

– Он не называл меня по имени. Только спросил, помню ли я, что мы вместе учились в школе.

Я снова подвинул к себе блокнот – в основном, чтобы использовать в качестве защиты, если она вдруг на меня бросится.

– Как-то на улице Бен-Йехуда ко мне подошел человек, – сказал я. – Он утверждал, что служил со мной в артиллерии, а зовут меня Габай. Я объяснил ему, что он обознался, и мы разошлись. Но если бы я верил в то, что у меня есть брат-близнец, я бы, конечно, решил, что он перепутал меня с ним.

Она приняла это с достоинством, но сдаваться не собиралась.

– Это случилось четыре года назад, – продолжила она. Я несколько дней сходила с ума, но потом решила махнуть на это рукой. У меня тогда… – Она запнулась, подбирая подходящее выражение: – У меня был трудный период.

Выяснять, что она имела в виду, не входило в мои намерения. Не сейчас. Вместо этого я спросил:

– Что еще?

Она долго смотрела на меня, пытаясь понять, не смеюсь ли я над ней. Я хранил на лице бесстрастное выражение – абсолютно нейтральное, хоть сдавай в ООН напрокат.

– Десять месяцев назад, – начала она, – скончался мой отец. Я разбирала его бумаги и нашла вот это.

Она достала из сумочки черно-белый снимок. На фотографии, сделанной в больнице, я увидел высокого полноватого мужчину; он был в белой рубашке с короткими рукавами и узким галстуком, какие когда-то носили официанты кафе «Пинк». На вид ему было лет тридцать с небольшим, но лысина уже стала неотъемлемым элементом его облика, и он пытался компенсировать это за счет тоненьких усиков, типичных для жителей испаноязычных стран. Но мой интерес привлек не он, а они. Лежащие у него на руках, по одному на каждой, соприкасаясь головками, два младенца.

Я перевернул фотографию. На обратной стороне стояла только дата: «12.05.71».

– Понятно, – сказал я. – Можно мне пока оставить ее у себя?

– Пожалуйста.

– Вы что-нибудь предпринимали?

– Нет.

– Опять трудный период?

– Нет, – ответила она. – Хотя, вообще-то, да. После его смерти она… – Она снова запнулась, набрала в грудь побольше воздуха и продолжила: – Мы с ней не очень-то ладим. Поэтому я сунула фотографию в сумку и не стала ничего выяснять.

– С ней – это с вашей матерью?

– Да.

– И что же произошло сейчас?

Она заколебалась, словно мучительно вспоминая, каким тоном планировала сообщить мне это, чтобы не выглядеть буйно помешанной, но так и не вспомнила и просто сказала:

– Она в беде.

– Кто?

– Моя сестра-близнец.

– Откуда вы знаете?

– Я же говорила.

– Вы это чувствуете?

– Да.

Без извинений и мудреных объяснений. Да, и все. Сам не знаю почему, но это лаконичное «да» не позволило мне указать ей на дверь.

– Я очень много об этом читала, – добавила она.

– О чем?

– Об однояйцевых близнецах.

– И?

– Есть огромное количество научно зафиксированных случаев. Они чувствуют друг друга.

– И в какие же неприятности она угодила?

– Этого я не знаю. Это ведь просто предчувствие.

– А вы попробуйте.

– Она напугана. Кто-то ей угрожает. Не знаю. Что-то в этом роде.

– И давно это началось?

– Несколько месяцев назад. Это ощущение накатывает, а потом исчезает. Но в последнее время оно усилилось.

– И вы хотите, чтобы я нашел ее и помог ей?

– Да.

Я услышал странные звуки и тут же понял, что они исходят у меня из горла.

– Сто восемьдесят шекелей в час плюс расходы.

Она напряглась, но тут же, чтобы я не успел передумать, сказала:

– Хорошо.

Возможно, из нас двоих сумасшедший как раз я.