Текст книги "Шестая загадка"

25
Пятница, 10 августа 2001, раннее утро

– Почему ты мне не позвонил?

– А что бы это изменило?

Он придушенным шепотом повторил мои же вчерашние возмущенные слова:

– Для меня это изменило бы многое!

Я был слишком подавлен, чтобы улыбнуться. На фоне серенького рассвета мелькали голубые сполохи полицейских мигалок. Судмедэксперт в белом халате осторожно счищал грязь с маленькой человеческой кости, белевшей в корнях сосны. Мы с Кравицем стояли на краю свежевырытой ямы и смотрели вниз. К нам не без опаски подошла молоденькая сотрудница полиции. Она была в форме и в ярко-оранжевых босоножках на высокой платформе. Когда людей дергают посреди ночи, они иногда делают удивительные вещи. Я очень надеялся, что она работала под прикрытием на какой-нибудь вечеринке в стиле техно, иначе коллеги будут припоминать ей эти босоножки ближайшие лет десять.

– Подозреваемый доставлен в больницу, – сообщила она. – Врачи говорят, он еще несколько дней не сможет давать показания. У него сотрясение мозга средней тяжести.

– Жалко, что не сдох.

– Так точно, шеф.

– Забудь, что я это сказал.

– Это приказ?

Она легким движением потрепала меня по плечу, словно хотела показать: мы из одной команды. Я с трудом преодолел искушение объяснить ей, что она заблуждается. Она работала в полиции. Если ей случится попасть в трудное положение, у нее всегда под рукой волшебная палочка – ее рация. Достаточно нажать тревожную кнопку, и все патрульные машины в радиусе двадцати километров бросятся ей на помощь. К счастью, я нисколько не жалел, что лишен подобной привилегии.

– Шавид совсем озвереет.

– Пусть звереет.

– Серьезно. Он захочет с тобой рассчитаться. Это дело должно было стать его звездным часом. Последней ступенькой на пути к должности генерального инспектора полиции.

– Прям дрожу от страха.

Кто-то зажег фонарь, и нас залило белесым светом.

– Как ты догадался, что это Реувен?

– Не сразу. Но если остальных девочек убил кто-то другой, то очевидно, что он – наиболее вероятный кандидат на роль первого убийцы.

– Ты уверен, что он ничего не знает об остальных?

– Если бы ты был серийным убийцей и искал соучастника, ты выбрал бы Реувена?

Он не ответил. Его грызла другая мысль:

– Иначе говоря, по остальным убийствам мы не продвинулись ни на шаг?

– Нет.

– И время вышло, – дрогнувшим голосом произнес Кравиц. – Сегодня утром он ее убьет и захватит следующую жертву.

– Знаю.

Я жутко устал. Усталость сдавливала мне ребра и мешала дышать. Но Кравиц не был готов капитулировать.

– Может, это все же Яворский? Он живет в Лоде. Это недалеко отсюда.

– Тебе понадобится найти связь между ним и пропавшими девочками, а это непросто.

– Ты все еще не веришь, что это он?

– Нет.

– Я уже говорил тебе, что ты ужасно выглядишь?

– За последние три минуты ни разу.

К Кравицу подошел парень из криминалистической лаборатории – высокий, небритый, с не по уставу длинными волосами.

– Тут всего одно тело.

– Ты уверен?

– Нет. Специально морочу тебе голову.

– Придется перерыть весь двор.

– Моя смена заканчивается через четыре минуты.

– Это тебе так кажется.

Боль, до того сверлившая мозг, превратилась в грохот отбойного молотка, как будто в глубине моей черепной коробки сидел всеми забытый узник и колотил по прутьям решетки.

– Я пошел.

– Куда?

– Сообщу матери.

– Это наша работа.

– При чем здесь работа? Я должен сделать это сам.

Я развернулся и, ни с кем не простившись, чуть шатающейся походкой двинулся по узкой улочке. За забором одного дома стояли трое соседей, разбуженных яркими огнями и воем сирен, и взволнованно обсуждали происходящее. С другого двора выскочила поджарая ханаанская овчарка и принялась меня обнюхивать. За ней появился золотистый ретривер Аталии.

– Может, пойдешь со мной, Джошуа? – предложил я псу. – Ни тебе, ни мне не захочется рассказывать ей все это в одиночку.

Он заскулил и побежал вперед. Перед домом он остановился и, по-своему, по-собачьи, выражая недоумение, склонил голову набок.

Я понял, что дом пуст, еще до того, как нажал на звонок. Молчание покинутых домов похоже на сонную утреннюю тишину не больше, чем мертвец на спящего. На всякий случай я трижды надавил на звонок и подождал, подперев стену плечом. Для очистки совести обошел вокруг дома и заглянул на задний двор. Никого. Только слежавшийся песок и редкие травинки сорняков, напоминающие волосы онкологического больного после химиотерапии. Вернувшись к машине, я поднял с пола термос с кофе. Жаки давно уехал – скорее всего, торопился вернуть «Тойоту», пока никто не заметил ее исчезновения. Я допил холодный кофе и взял курс на Тель-Авив.

Когда я вошел в квартиру, уже почти рассвело. Агарь, свернувшись в комочек, лежала с открытыми глазами на диване. При виде меня она приподнялась, но, перехватив мой взгляд, замерла. Из ее горла против воли вырвался вой. Она попыталась встать, но ноги ее не слушались – они отказывались выполнять команды, отдаваемые мозгом.

– Ты ее не нашел?

– Нет.

– А где ты был?

– Я нашел второго убийцу. Но это долгая история.

– Второго убийцу?

– Вставай, я отвезу тебя домой.

– Я не хочу оставаться одна.

– Я побуду с тобой.

Я помог ей подняться, и мы пошли к выходу: она впереди, я на шаг позади, поддерживая ее под локоть, чтобы не упала.

– Постой.

Она остановилась.

– Повтори еще раз.

– Что?

Я отвел ее к дивану, попросил дойти до двери и снова последовал за ней.

– Ну конечно! Именно так!

– Что так?

– Когда хотят кого-то защитить, идут не впереди него, а сзади.

Я пошел в спальню. Кассета с пожара все еще находилась в видеомагнитофоне. Я включил запись. Мужчина в черном. Яворский, шагавший перед Яарой, больше меня не интересовал. Я полностью сосредоточился на девочке, следя за каждым ее движением. Вот она идет, вот спотыкается, мужчина подхватывает ее и что-то ей говорит. Она кивает. Экран закрывает женская спина.

Женская спина, черт возьми!

Я остановил картинку и принялся ее рассматривать. Потом вернулся в гостиную. Рухнул на диван и прижал ладони к вискам, но это не помогло привести в порядок сумбурно мечущиеся мысли. Поначалу я чувствовал только одно – беспомощность. Кейдар был прав, это уравнение с одним неизвестным. Спустя несколько минут факты начали складываться в систему. В моем сознании появлялись, исчезали и снова появлялись человеческие силуэты. Я вспоминал обрывки фраз, услышанных в эти дни: они доносились до меня, как спутниковая трансляция, прерывающаяся из-за атмосферных помех. Агарь стояла напротив и молча смотрела на меня, боясь помешать. Лихорадочное возбуждение, охватившее меня, вернуло ей способность управлять своим телом. Левой рукой она с такой силой вцепилась в правое предплечье, что на коже проступили синие пятна, похожие на цветочные лепестки.

– Разожми руку.

– Что?

Она не сразу сообразила, о чем я.

– Она не…

– Который час?

Она посмотрела на свои часы – «Кельвин Кляйн» в серебристом корпусе. Такие продают в самолетах.

– Без четверти семь.

Я встал. Усталость никуда не делась, просто стала другой – так рана, затянувшаяся коркой, перестает причинять боль. На столе лежал мой черный рюкзак. Я достал из него «глок», убедился, что он заряжен, и сунул за пояс.

– Я с тобой.

– Пошли.

Второй раз за утро я ехал в мошав Гинатон. Движение стало плотнее, но основной поток шел в обратном направлении, к Тель-Авиву. Я старался держать максимальную скорость и без конца перестраивался из ряда в ряд, едва ли не впритирку к бамперам и дверцам чужих машин, отвечавших мне возмущенными гудками. Агарь сидела, вцепившись в кресло, но кроме побелевших запястий ничто в ней не выдавало, насколько она взвинчена.

– Ты хочешь еще детей?

– Что?

– Детей. Это такие маленькие создания, которые вечно болтают всякие глупости.

– Ты именно сейчас меня об этом спрашиваешь?

– Да или нет?

– Да.

– Я тоже.

Она посмотрела на меня в замешательстве, но ничего уточнять не стала. Через десять минут мы уже стояли под сосной во дворе Реувена. Там ничего не изменилось, разве что яма стала больше, а возле забора, рядом с оранжевой сумкой-холодильником для сэндвичей – предметом снаряжения, который ни одна следственная группа никогда не забывает захватить с собой на место преступления, – лежал черный пластиковый мешок с телом. Кравиц сидел в своей машине с распахнутой дверцей и разговаривал по телефону. Я подошел к нему и помахал рукой: закругляйся. Он извинился, повесил трубку и, вопросительно изогнув бровь, посмотрел на меня. Нам было по пятнадцать, когда я наблюдал, как он отрабатывал перед зеркалом этот изгиб.

– Нашли только одно тело?

– Да.

– Тут есть трактор?

– Трактор?

– Да.

– На заднем дворе.

Это был зеленый «Нью-Холланд» модели 80–66 с ковшом, начищенным до такого блеска, что в нем можно было выращивать культуры бактерий. В последний раз я сидел в тракторе лет в шестнадцать, но все рукоятки находились примерно на том же месте, что и тогда. Агарь забралась на сиденье рядом со мной. Кравиц, который наконец сообразил, что я затеваю, завел мотор и крикнул девушке на оранжевых платформах, чтобы садилась к нему в машину ехать с ним. Я быстро добрался до дома Аталии. Ворота были для трактора слишком маленькими, и я на мгновение заколебался. Все, что я имел, – это еще одна теория в голове. Если я ошибаюсь, счет за белый деревянный забор, превращенный в мелкую труху, мне придется оплачивать из собственного кармана. Я покосился на Агарь. Она опять вцепилась себе в руку, в том месте, где все еще виднелись старые синяки.

– Я же сказал, отпусти руку.

Я дал по газам и въехал во двор, оставив за собой громыхающую мешанину из металлической проволоки и разлетающихся в щепки досок. Не тормозя, я крутанул тяжелый руль вправо, потом влево и влетел на задний двор. Я не стал заглушать двигатель и спрыгнул на высохшую землю. Трава росла повсюду, кроме широкого песчаного квадрата на южной стороне двора. Я вернулся в кабину трактора, поднял ковш и начал вгрызаться в землю. Это случилось, когда ковш опустился в третий раз. Раздался отвратительный скрежет металла по бетону, напоминающий звук столкновения при тяжелой аварии или электрический разряд в голове, когда бур стоматолога задевает нерв. Стоявший позади Кравиц что-то закричал, но мне было все равно. Я продолжал выворачивать землю до тех пор, пока серый бетон не начал проступать повсюду. Только после этого я соскочил с трактора.

– Ищите дверь! – закричал я. – Здесь должна быть дверь!

Дверь нашла девушка-полицейский. Выкрашенная белой краской, она пряталась за большим кустом, который выглядел чуть более свежим, чем остальные. Девушка крикнула что-то и потянула дверь на себя. Мы подбежали к ней. Дверь не поддавалась, и скоро мы поняли почему: на ручке висел тяжелый мотоциклетный замок, обтянутый резиновой перчаткой. Кравиц – да, именно Кравиц – вытащил из начищенной кобуры пистолет калибра 9 миллиметров и выстрелил в замок. Перед этим он посмотрел на меня, и я кивнул. Если я ошибся, против него возбудят дело по обвинению в стрельбе в густонаселенном районе, а Шавид купит себе новый фломастер, чтобы поставить жирный красный крест на его карьере. Тем временем девушка, скользнув мимо нас, нагнулась и распахнула маленькую металлическую дверь. Я хотел крикнуть ей, чтобы не лезла вперед, но она уже исчезла в проеме. Мы последовали за ней испуганной кучкой, похожие на семью фермеров, убегающих от надвигающегося торнадо, и… оказались в детском саду.

Это была квадратная комната, размером самое большее четыре на четыре. В дальнем конце стояло раскладное кресло-кровать. На полу лежал раскрытый на середине «Гарри Поттер и узник Азкабана». На стене напротив висел постер к фильму «Русалочка». В другом углу располагалась тумбочка с телевизором и видеомагнитофоном, рядом – яркая стопка кассет студии Диснея. Возле тумбочки – ящик для игрушек, раскрашенный в веселые красно-сине-желтые полоски и доверху наполненный куклами Барби, настольными играми и коробками с пазлами.

– Где она?

Агарь била дрожь. Мелкая, неостановимая, мучительная. От усилия справиться с собой у нее свело челюсть. Я не ответил. Кравиц с коллегой принялись быстро обыскивать комнату в надежде найти хоть какую-то подсказку, не безуспешно. Агарь продолжала неотрывно смотреть на меня.

– Как ты узнал? – спросила девушка-полицейский.

– Благодаря тебе, – ответил я, обращаясь к Агари.

– Мне?

– Ты сказала, что для тебя десятое августа означает только дату похищения дочери. Мне еще тогда следовало сообразить. Но в начале этой истории эта дата имела то же значение для единственного человека – Аталии.

– А как ты догадался, что искать надо во дворе?

Это спросил Кравиц. Он перестал рыться в игрушках и выпрямился. В комнате стояла полутьма, и я не мог разглядеть его лицо, но он держался напряженно и не выпускал из руки пистолет, словно ждал, что она вот-вот сюда явится. Достав из кармана красный мячик, он начал с силой его мять.

– Оба раза, когда мы встречались, она шла со двора. В первый раз у нее в руках был пакет яблок, во второй – швабра и тряпка. Сегодня утром, когда я пришел к ней рассказать, что мы нашли тело, я зашел за дом и увидел, что здесь ничего нет. Я не сразу сообразил, но здесь нет яблонь, и убирать здесь нечего. Шваброй и тряпкой песок не моют. Значит, во дворе есть еще что-то.

– Где моя дочь?

Ее голос, произнесший эти три слова, перепрыгнул через две октавы, и это вывело меня из гипнотического морока этой маленькой тюрьмы.

– Который час?

– Пять минут девятого.

Проклиная себя, я сорвался с места. Я постоянно опаздывал на сутки. Скоро половина девятого. В это время исчезла дочь Аталии. Это было ее время. Остальные и дернуться не успели, а я уже сидел в машине, одной рукой набирая номер телефона, а другой выруливая на трассу.

– Кравиц.

– Слушаю.

Он тяжело дышал, видимо, гнался за мной.

– Мне нужен вертолет.

– Где я его тебе возьму?

– Ты хочешь увидеть девочку живой?

– Да.

– Тогда поднимай вертолет над песками Ришон-ле-Циона.

– Почему там?

– Вспомни о трупах Веславской, Абекассис, Леви и Маром. Их нашли в песках Ришона. Она убивает их там. Надо было еще вчера оставить там засаду.

– Там огромное пространство, как ты ее найдешь?

– У тебя есть рация?

– Да.

– Узнай, какую машину водит Аталия Айзнер.

– Минуту.

Это заняло три минуты, и каждая вонзалась мне в сердце, как иголка под ноготь.

– Синий «Фольксваген-Поло».

– Вертолет?

– Уже в воздухе. Машину выделило управление дорожным движением. Подлетает с юга Тель-Авива.

– Скажи им, чтобы искали машину.

– Уже сказал.

– Хорошо.

– Если ты ошибаешься, мне конец.

Сначала меня переклинило от его эгоизма, а потом я понял, какую ответственность он на себя берет.

– Не занимай телефон.

– Ты тоже.

– Если Агарь будет рваться за мной, останови ее. Хоть силой.

Я бросил телефон на сиденье и посмотрел на часы. Из-за бешеной гонки я чуть не влетел под кузов старой «Скании» с голубыми номерными знаками Восточного Иерусалима. Он перезвонил мне в восемь двадцать три, когда я уже был в городе и двигался по двухрядному шоссе, огибающему западные районы Ришон-ле-Циона. Справа возвышались белые высотки, слева раскинулись песчаные дюны, покрытые темной растительностью, похожей на зеленые коврики, какие стелют перед душевыми кабинками в отелях, чтобы пожилые посетители не поскользнулись и не сломали шейку бедра. Телефон снова зазвонил.

– Они нашли их. Перед съездом к «Суперленду» есть развилка. Поднимись на холм в направлении водосборников. Она припарковалась метрах в двухстах. Пилот заметил двух человек рядом с машиной.

Я вдавил педаль газа в пол и на скорости 140 километров в час повернул направо и проскочил на красный сигнал светофора. Через две минуты я был возле ее машины. Подо мной раскинулся «Суперленд» – огромный парк аттракционов. Несмотря на ранний час, колесо обозрения уже медленно крутилось. Каким-то странным образом я понял, почему она убивает их именно здесь: она говорила им, что они едут в луна-парк. Я вытащил «глок» и снял его с предохранителя. Я больше не смотрел на часы. Движение большой стрелки слишком меня пугало.

– Куда теперь?

– Птичка над тобой. Они видят тебя. Иди влево, они совсем рядом.

Я отшвырнул телефон и, сделав всего пять шагов, увидел обеих. Они стояли в десяти метрах от меня: тоненькая девочка с длинными каштановыми волосами и высокая стройная женщина у нее за спиной. Одной рукой она гладила девочку по волосам, а в другой держала нож с деревянной темно-коричневой рукоятью и двадцатисантиметровым лезвием. Я хотел тихонько подобраться к ним, чтобы без шума обезвредить ее, но тут увидел, что она поднимает руку с ножом.

– Не делай этого.

Она быстро повернулась, схватила девочку и поставила ее между нами, приобняв за грудь. Ножа я больше не видел, но, судя по ее напряженным плечам, она его не бросила.

– Я как чувствовала, что ты придешь.

– Убери нож и отойди от девочки.

– Не указывай мне, что делать.

Мой пистолет был нацелен ей прямо в лоб, но она смотрела в дуло так, будто там ей открывался восхитительный вид. На ней была белая мужская рубашка и джинсы. Я не сводил глаз с ее рук, пытаясь предугадать ее следующее движение. И все время говорил. Как в таких случаях предписывает инструкция: говорить не переставая, оттягивая внимание убийцы на себя и выводя его из равновесия. Девочка стояла спокойно и тихо. Ее губы были похожи на губы Агари.

– Почему?

– Что почему?

– Почему ты это делала?

– Из-за тебя.

– Из-за меня?

– Я же тебе говорила. Я ждала такого, как ты. Того, кто не перестанет искать. А они перестали. В первые недели я еще им звонила. Они держались вежливо, но я сразу поняла, что они перестали искать. Мне нужно было, чтобы поиски продолжались.

– Из-за этого все похищения были похожи на первое?

– А что мне оставалось? Я хотела заставить их продолжать поиски с того места, где пропала Дафна. Все, что я знала об исчезновении Дафны, я повторяла с остальными. Я хотела, чтобы они обратили внимание на аналогии, чтобы сказали себе: «Надо искать первую девочку. Она ключ ко всему. Если мы ее найдем, найдем и всех остальных». Я все воспроизводила точно. Время, число, матери-одиночки, возраст девочек. Я ни в чем не ошиблась.

Она гордится собой, промелькнуло у меня. Каким-то безумным образом гордится своим педантизмом и точностью.

– Наверное, трудно по два года держать их у себя.

– Нисколько. Они меня любили. Я очень хорошо за ними ухаживала. Спроси ее, как ее зовут. Ну спроси!

– Как тебя зовут?

– Дафна.

– А я кто? – спросила Аталия.

– Моя мама. Мама Аталия.

Девочка говорила тихо, но четко произнося каждое слово, как будто повторяла за магнитофоном. Она обратила ко мне пронзительный взгляд, словно пыталась мне что-то сказать. Было еще не очень жарко, но в горле уже першило от первых песчинок, принесенных хамсином.

– Вот видишь. Она сама говорит. Я о ней заботилась. Я обо всех заботилась. Я покупала ей подарки.

– Поэтому вы ходили в торговый центр?

– Мы ходили за одеждой. Я сильно рисковала, но хотела, чтобы она была не хуже других. Не хватало еще ходить замарашкой.

– А если бы она сбежала?

– Я бы ее наказала. Хорошая мать должна уметь наказывать.

Безумие, снедавшее ее изнутри, теперь вырвалось наружу во всем своем уродстве.

– Тогда почему ты их убивала?

– Тому, кто забрал Дафну, нужна была девочка, а не женщина. Надо было, чтобы полиция находила тела девочек. Я много читала на эту тему. Те, кто любит девочек, не похожи на тех, кто любит маленьких женщин. Если бы их поймал настоящий похититель, он бы их мучил, совал бы в них разные предметы, а я ничего такого не делала. Я спасла их от него.

– Ты больна.

Она прикусила нижнюю губу, и у нее по подбородку потекла струйка крови.

– Спроси у любой матери, на что она готова пойти, чтобы спасти свою дочь. И каждая тебе ответит: на все. Убивать, грабить, лгать. На что угодно. Я должна была спасти свою дочь.

– Ее убил Реувен.

В первый раз за все время нашего разговора ее непоколебимая самоуверенность дала трещину.

– Ты врешь.

– Не было никакого извращенца. Мы нашли ее останки под сосной у него во дворе. Он случайно убил ее и испугался. Думал, что ты разозлишься на него, и спрятал труп.

– Ты врешь! Врешь! Врешь!

– Помнишь, что ты мне говорила? Все родители уверены, что их дети живы, даже те, кто твердо знает, что это не так.

– Она не умерла.

– Она умерла в день своего исчезновения. Десятого августа восемьдесят девятого года.

– Она не умерла!

Она издала полный отчаяния вопль. Так кричат хищные птицы, упустившие из когтей добычу за два взмаха крыльев до гнезда. Ее тело напряглось, одна рука начала сжиматься на горле девочки, а вторая, с ножом, подниматься вверх.

Я и с большого расстояния хорошо стреляю, а на такой дистанции промахнуться было невозможно. Ее плечо белело передо мной мишенью. Я мог выстрелить ей в руку или в бедро – в любом случае пуля отбросила бы ее назад, подальше от девочки.

Я выстрелил.

На мгновение настала полная, окончательная, неподвижная тишина. Первой из оцепенения вышла девочка. Она шевельнулась, попыталась перешагнуть через лежащее на песке тело, но ноги у нее подкосились, и она упала на колени. Она заговорила с мертвой женщиной, повторяя одно и то же слово:

– Яара. Яара, Яара, Яара. Меня зовут Яара. Яара меня зовут. Я – Яара. Яара, Яара, Яара.

Издалека донесся металлический скрежет. В парке аттракционов запускали карусель. Вертолет пошел на снижение, поднимая вверх струйки песка, которые завивались кольцами, похожими на парящих в воздухе желтых змей.