Текст книги "Эфемериды"

Яков Есепкин
Эфемериды
Готические стихотворения

© Яков Есепкин, 2021

© Де'Либри, 2021

* * *

Часть первая

Мелос

* * *

 
Минем адов зловещие тлены,
Виноградные узрим ключи,
Любят ангелы кущи вербены,
Благи нам померанцы свечи.
 
 
Кто в фаворе у сильфов сребряных,
Отдал кто фаворитам Луны
Камень перстней и брошек багряных
Недыханность – мы кровью темны.
 
 
Без алмазов последнее лето
И божница его тяжела,
Арамейское вретище это
Истончила слепящая мгла.
 
 
Антиох ли взалкал к Лорелее,
Пред Годивой стал отрок пылать,
А наскальной волны тяжелее
Нет равно, цвети зла исполать.
 
 
Вот сугатные бросим доспехи,
Расточимся по горним крыльцам,
Будут дикой охоты потехи
Сниться вечно горящим кровцам.
 

* * *

 
Только пепел превыше золы,
В нети нас позовут отобедать,
Хлебоимно содвинут столы –
Царских яств должно всяку отведать.
 
 
Бледноогненной солью рядно
Изукрасив, орут зазывалы,
В наших веждах высотных давно
Отражаются разве подвалы.
 
 
Ничего боле не ужаснет,
Чем сие до костей пробиранье.
Кровь гнилая вотще полоснет
В многослезное это собранье.
 
 
Скорбь убийц по иным временам
Потушили, иначе с чего бы
Стали дарствовать столпники нам
Во десницах спирт ангельской пробы.
 
 
Не сыскать воям жалкой родни,
Ратных маршей не помнят музыки,
И те слезы – ты их не храни,
Затекут пусть в червовые лики.
 

Трилистник чаяния

I

 
Аз, Господе, реку со черных домовин,
Гробов нощных, иным достались благокрасны,
Эти агнцы не ждут-заждались окарин,
Им и трубы Твое, и псалмы немогласны.
 
 
Все склоняется тать над испрахшей сумой,
Иль неможно доднесь и любови низринуть
Бледных перстов жалких, в юродие немой
Удушавших царей, сребро юдам откинуть.
 
 
Были перси белы у безмужних невест,
А теперь и уста до костей пробелели,
Оглянися, Отец, нету ныне окрест
Ни живых, ни мертвых, посвященных во Лели.
 
 
Ах, над нами зажгли юровую Звезду,
Пусть лучом воспронзит некупельные лета,
Их ложесен и усн опознай череду,
Нищих татей, оне удостойны извета.
 
 
Те ж к Тебе, Господь свят, пировати пришли
Бойны чада, отвек изалкавшие жажды,
Ангелы Твои что копия занесли –
Не убить, не убить преугодников дважды.
 

II

 
Как свилися вольно змеи в райских цветках,
Прежде в царствии грез немятежно блажили,
Только ныне молчим, пряча персть в рушниках,
Правда, святый Господь, а ведь мы и не жили.
 
 
Богородицы лик украсили Звездой,
Сон-цветочки вия по сребристом окладе,
Нету ангелов здесь и поят нас водой,
Ах, из мертвых криниц занесли ее, чаде.
 
 
Иисус почернел и не имет венец,
И Его голова преклоняется нице,
Узреть что восхотел двоеперстный Отец,
Мало ль крови течет в неборозной кринице.
 
 
Смертоприсный венок мы Христосу плели,
Исплели изо слез, тяжко траченых кровью,
А и боле ничем не посмели-могли
Притолити в миру жажду бойных любовью.
 
 
В каждой розе сидит гробовая змея,
И не видим уже мы ни Бога, ни Сына,
То ли алчут оне, то ли мука сия
Должна гробно зиять до святого почина.
 

III

 
Это иноки днесь подошли ко столам,
Страстотерпцы одне и невинники сиры,
Их неможно забыть копьевым ангелам,
Коль не пьют мертвых вин – отдавайте им лиры.
 
 
Не боятся огня восковые шары,
А на перстах у нас кровь и слезы срамные,
Велико Рождество ан для всех мишуры
Не хватает, Христос, где ягняты гробные.
 
 
Геть днепровской волной в черной пене дышать,
Кровь худу изливать на местечек сувои,
Розы-девки, равно станут вас воскрешать,
Так скидайте рядны пред всетаинством хвои.
 
 
Тех ли ждали в чаду, мы, Господе, пришли,
Залетели птушцы в обветшалые сени,
Али тонкий нам знак до Звезды подали,
Во трапезной же мы преклонили колени.
 
 
Ничего не узрим на вечере Твоей,
Пусть сочельник лиет в мессы нощные снеги,
Мы до маковки все унизаны лишь ей,
Искрим – белы птенцы в огне Божией неги.
 

* * *

 
К престолу Вседержителя венки
Возложим и оденемся в ливреи,
И кровию отмоем рушники,
Подаренные нам на юбилеи.
 
 
Мы станем падшим ангелам служить,
Исполним на века предназначенье,
В лакейских и кладовках будем жить
И там внимать Господнее реченье.
 
 
Любовью расплатились по счетам
И заняли холопам щедрой славы.
Ко тратным неотбеленным холстам
Днесь выйдем – всетемны и величавы.
 
 
И вот они, иные времена,
Пророчествуют жалкие калики.
Высокие забыты имена.
Во плесени купаются владыки.
 
 
Привнесена во храмины хула,
Слезами позалили злато-струны,
Убийц от поминального стола
Не оторвать и силою коммуны.
 
 
Пал Китеж-град, в Арзрум и Эривань
Лишь стража тьмы приличественно входит.
Персты на пересылках не порань,
Пусть под столами яства знать находит.
 
 
Где крест наш и венец – в золе они,
Сверкают разве адские цесарки,
Губители холодные одни
По кругу погребному водят чарки.
 
 
Алмазы это жалкое питье
Наружу исторгнет, а мы их бросим,
Трапезничайте, ироды, жнивье
Гортензии завьют, ужо искосим.
 
 
А косы наши острые давно
Свивает золотушная терница,
Любили чернозвездное вино:
Так будет вам вельможная темница.
 
 
На раменах у нас кресты лежат,
Иль снять сии горящие распятья,
Кривицкий василек елику сжат,
Искритесь, херувимские обьятья.
 
 
Сколь чарки соалмазные мелки
И чашечный фаянс августом значен,
К трапезным ледоносные цветки
Снесем, хоть каждый пламенем охвачен.
 
 
Не дичи ли у августа просить,
Мы были в мире нищими царями,
Начнут по венценосным голосить,
Синицы всех отыщут за морями.
 
 
Когда величье эра узнает
И ангелы над безднами летают,
Лишь царственный юродивый не пьет,
Кащеи золотые лишь считают.
 
 
Алмазы не к вину, а ко венцам,
Идут они высокому сословью,
Бесплодным небожемчугов ловцам
За них не рассчитаться даже кровью.
 
 
Жемчужную сукровицу Звезда
Пресветит двоелучием холодным
И патина зерцальная тогда
Отпустится эпохой нищеродным.
 
 
Нас только смерть поднимет на щиты
И завернет в холстинные знамена,
И к высям – во бесславие тщеты –
Мы взденем перебитые рамена.
 

* * *

 
Мы и мертвые будем во злате гореть,
Погасить ли святые огни,
Голубки залетят, а и нам умереть
Невсебранно в Христовой тени.
 
 
Разольется великая мгла на дворах,
Только мы и пребудем светлы,
Страшно это мытарство о черных юрах,
Где сребрение тягостней мглы.
 
 
Диаменты нам бросят и цвет-васильки,
И увидит Господь со Креста,
Как мы истемна желтые вьем лепестки,
Наша смерть золота, золота.
 

Мелос

Черная суббота

I

 
Пока еще земная длится мука,
В седой воде горит реальный свод,
У жизни есть надмирная порука,
Которую ничто не разорвет.
 
 
И к вьющемуся золоту простора
Сквозь требник черноблочной пустоты
Сгоняет неизбежность приговора
Последние тяжелые мечты.
 
 
Накат небес, загробных кущ темнее,
И черный снег, поставленный сгорать
Меж бездн столпом, – чем ближе, тем страшнее
Держаться за пяту и умирать.
 

II

 
Днесь трагик перед взором Мельпомены
Робеет, и клянут материки
Не видевшие огнеликой сцены
Чердачники, парчовые сверчки,
 
 
Да на подмостках спят ученики
Пред серебристым взором Мельпомены;
Днесь листья попадаются в силки
Кустов, а жизнь рождается из пены
 
 
И к телу приколачивает явь,
И в опере поют басами черти,
И ты в душе оплаканной оставь
Все, должно тлеть чему и после смерти.
 

III

 
Оставь, как оставляют навсегда
В миру по смерти красной упованья,
Теперь сочится мертвая вода
Меж губ и ложно молвить дарованья
 
 
Огонь и святость боле не велят,
Пусть лгут еще певцы и словотворцы,
Им славу падших ангелов сулят,
А мы, Фауст, преложим разговорцы
 
 
Пустые, хватит этого добра
В изоческих юдолях, за надежды
Оставленные дарствовать пора
Черемников, ссеребренные вежды
 
 
Потупим и зерцальницы в желти
Свечной преидем благо, адской флоры
Церковные боятся, но прости
Сим юношам и старцам, Терпсихоры
 
 
Иль Талии не знавшим, им одно
Сияло богоданное светило,
А мы и четверговое вино
Пили, и благоденствовали, мило
 
 
Нам это вспоминание, церковь
За утварями свет подлунный прячет
От регентов своих, лазурью кровь
По требе не становится здесь, плачет
 
 
О юноше Иуде весело
Божественная Низа, льются вина
В огнях превоплощенные, зело
Балы, балы гремят, нам середина
 
 
Земной и бренной жизни тех огней
Свеченницы явила, в изголовье
Оне стояли морно средь теней
Юродствующих висельников, совье
 
 
Полунощное уханье прияв
За вечности символ, мы о порфирах
Зерцала перешли, убогий нрав
Главенствует в аду, на мглы гравирах
 
 
Теснятся огнетечия химер,
Альковные блудницы воздыхают
О царственных томлениях, манер
Искать ли здесь приличных, полыхают
 
 
Басмовых свеч завитые круги,
Чурные ворогини зло колдуют
Над гущею кофейной, сим враги
Духовные, в окарины и дуют,
 
 
Иосифу сколь верить, без числа
Кружащиеся нимфы, хороводниц
Вниманием балуют ангела,
Упавшие с небес высоких, сводниц
 
 
Вокруг точатся мрачные чреды,
Кого для панн сиреневых отыщут
Оне теперь, нетеневой среды
Тяжелые смуроды, лихо свищут
 
 
Разбойные соловки тут и там,
О Шервуде забудь попутно, рядом
Пеют унывно ведемы, к хвостам
Русалок льнутся черти, неким ядом,
 
 
Живым пока неведомым, оне
Их поят и лукавые скоринки
Отсвечные в глазницах прячут, вне
Кругов огнистых гои вечеринки,
 
 
Померкнувшие фавны говорят
На странном языке, мертвой латыни
Сродни он, божевольные горят
Порфировые донны, герцогини
 
 
С кровавыми перстами веретен
Барочные кружевницы на прочность
Испытывают адскую, взметен
К замковым сводам пламень, краткосрочность
 
 
Горения желтушного ясна
Гостям, текут хламидовые балы
Фривольно, ядоносного вина
Хватает рогоимным, а подвалы
 
 
Еще хранят бургундские сорта,
Клико с амонтильядо, совиньоны
Кремлевские, арома разлита
Вкруг свечниц золотящихся, шеньоны
 
 
Лежат мелированные внутри
Столешниц парфюмерных, примеряют
Урочно их чермы и упыри,
Личин замысловатость поверяют
 
 
Гармонией чурной, еще таким
Бывает редкий случай к верхотуре
Земной явиться с миссией, каким
Их огнем тлить, в перманентном гламуре
 
 
Блистают дивно, Фауст, отличи
Цесарок адских, те ж творят деянья
Расчетливо, каморные ключи
Гниют внизу, а шелки одеянья
 
 
Запудривают бедные мозги
Певцов, глядят на броши золотые
И верно покупаются, ни зги
В балах не видно, где теперь святые,
 
 
Где требницы высокие, горят
Одних черемных свечек средоточья,
И чем царевны мертвых укорят
Мужей иль женихов еще, височья
 
 
Давно их в терни, серебром персты
Порфировым и цинками увиты,
Певцам бывает мало высоты,
Но присно достает бесовской свиты
 
 
Внимания и милости, от мук
Сих баловней камен легко избавить,
Реакция быстра на каждый звук
Небесный, всуе черемам картавить
 
 
Негоже, им дается за пример
Хотя б и твой сюжетик, друг полночный,
А дале тишина, узнай химер
Меж пигалиц рождественских, урочный
 
 
Для каждого готовится пролог
Иль в требе мировой, иль с небесами
Равенствующий, юности за слог
Платить грешно, а святость голосами
 
 
Барочных опер высится туда,
Где быть и должно ей, но те пифии
Свергают времена и города,
Их узришь, в бесноватой дистрофии
 
 
Никак не различить оскал тигриц,
К прыжку вобравших когти, злобногласных
Пантер черногорящих, дьяволиц
Холодных, с адским замыслом согласных,
 
 
Одну я мог узнать пред Рождеством,
Сквозь хвои мишуру она глядела
Из матового зеркала, с волхвом
О чем-то говорила или пела
 
 
По-своему, хрустальные шары,
Сурьмой и златом вдоль перевитые,
Тисненые глазурью, до поры
Взирая, мигом очницы пустые
 
 
Засим в меня вперила, жалость к ней
Мне, друг мой, жизни стоила, однако
Печаль не будем длить, еще огней
Заздравных ждут нас течива, Лорнако,
 
 
Итурея, Тоскана ль, Коктебель,
Немало дивных местностей, где спрячут
Нас мертвые камены, эту бель
Височную легко узнать, восплачут
 
 
Утопленные ангелы, тогда
Явимся во серебре и порфирах,
Нам в юности безумная Звезда
Сияла, на амурах и зефирах
 
 
Давно кресты прочатся, таковы
Законы жизни, планов устроенье
Влечет демонов, истинно правы
Не знавшие бессмертия, троенье
 
 
Свечное и патиновых зерцал
Червницы зрим, Фауст, нас флорентийский
Ждет красный пир, еще не премерцал
Взор ангела Микеля, пусть витийский
 
 
Горчит отравой бальною язык,
Цыганские бароны бьют куферы
Серебряные эти, но музык
Боятся фьезоланские химеры
 
 
И дервиши Себастии, певцы
Лигурии и сирины Тосканы,
Елику наши бойные венцы
Сиим не по размерам, возалканы
 
 
Одне мы, аще много в червной тьме
Злоизбранных, стооких и безречных,
По нашей всепорфировой сурьме
Лишь смертников узнают неупречных.
 

* * *

 
Как цвели мы, Господь, во разорном саду,
Как хотели отраву изжить,
И приветить начальную Гостью-Звезду,
И Христосу всечинно служить.
 
 
Ах, давно эти мраки горят для иных,
Где ж серебро их нощных огней,
Не осталось искры от веночков земных
И от всех не осталось теней.
 
 
Слезы вылием ниц, а и будем тлести,
Мародеры не сносят крестов,
Нас добили на самом исходе пути –
Меж багряных и черных цветов.
 

По направлению к югу

Месса

 
Сотни жаб в изумрудной проказе
На концерты сбежались, ярясь.
И антоновки падают наземь,
Циклопической коркою – в грязь.
 
 
Серпень грязь эту щедро омоет,
Коемуждо здесь оды слагать,
Хор демонов ли с жабами воет,
Войной кровию их и пугать.
 
 
Тяжелы августовские брашна,
Легких вин молодых изопьем,
Аще глупая юность бесстрашна,
Мы хотя именины вспоем.
 
 
Веет ветер ночного эфира,
Свет все краше, пространство – сырей.
И уже дуновенье Зефира
Рассекает немолчный Борей.
 
 
Оттого ль праздный шум тропосферы
Страшно внятен, как ровное фа,
Что трехсложные гробит размеры
Золоченая смертью строфа?
 
 
Знает Вог, но от пресного лона
Черных вод устремляясь в зенит,
К пышным нетям небесного трона
Помраченная мысль не летит.
 
 
Время юной состариться деве
И зияющей рваться листве.
И горит на осенних деревьях
Все, что сгнило в моей голове.
 

* * *

 
Когда с небес пасхальная вода
Лилась и вечность рушилась впервые,
Пред бездною прощаясь навсегда,
С тобою были мы еще живые.
 
 
Двойное отраженье где искать
Безумное зерцало не ответит.
Свечою стал сей образ догорать,
Досель огонь пенатам скорбным светит.
 
 
Среди созвездий, в космосе огней
Соль слез кровавых есть святая трата,
Пока не остается и теней
В шкатулке межвселенского заката.
 
 
Саднящие мгновенья пронеслись,
На мрамор яд возлег смертельным слогом.
И вспыхнула последней раной высь,
Где мы уже мертвы пред вечным Богом.
 

* * *

 
Мы царствие Божие тщились прейти,
Всеблаговест-звон ссеребрить,
Но рядно легли во средине пути,
Христоса ли кровью дарить.
 
 
Кто смерти обучен, идет по Звезде,
То маялись мы, то вели,
И птицы горели в цветущей воде,
И на небе рыбы текли.
 
 
Лазури Господние – красны цветки,
Сим литии пурпур виют,
И там засветятся еще васильки,
Где ангелы нас отпоют.
 

Первый архаический триптих

I

 
Хоть бы скорбь нам простят – не хотели скорбеть
Мы, Господе, в алтарь Твой затиснулись краем,
Смерды ж бросили всех по карьерам гибеть,
Звоны святны пия, без свечей угараем.
 
 
Нищи мы во миру, царевати сейчас
Нам нельзя и сойти невозможно до сроку,
Вот и празднуем днесь, коемуждо свой час,
От пеяний жалких много ль странникам проку.
 
 
Змеи тронно вползли в богоимны сердца,
В пухе цветном персты, буде трачены лики,
И Звезда высока, и не виждим венца,
Присно блудные мы, а и бьются калики.
 
 
Пусть сердечки свое крепят мор-ангелы
Ко иглице хвойной вместе с златью игрушек,
Снег на елях горит, крася нощно столы,
Всё нейдем балевать – зло яремо удушек.
 
 
Прелюбили пиры, а влачились в рядне,
За любови тоску чад Твоих обвинили,
Весело им теперь сребра пити одне,
Мы, Господь, на крестах разве их и тризнили.
 

II

 
Четвергуем теперь, вина красные пьем,
Да порожец равно змейна Смерть обивает,
Как юроды уснут, мы еще и споем,
Горше жизни любовь, а горчей не бывает.
 
 
Коли святки горят и стучатся купцы
В наши сени, пускай веселят пированья,
Ан в хорошем кругу и сладят леденцы
Горечь хлебов жалких, нищету волхвованья.
 
 
Гурбы снежные днесь постелила сама
Богородице-свет, разукрасила хвою,
Научились молчать, буде присно чума,
И Звезда чрез пухи златью льет моровою.
 
 
Мы свободны, Господь, цветно лепим снежки,
Перстной кровию втще осеняем глаголы,
Балаганы везде и галдят дурачки,
Чудотворные те ль заскверняют престолы.
 
 
И смеялись оне, слезы ткли во рядны,
Благочинно тряслись, ангелов потешали,
Только в смерти, Господь, мы не стали смешны,
А в бытьи – так сребром нашу голь украшали.
 

III

 
То ли внове январь, то ль, успенье поправ,
Святки льют серебро на отбельные лики,
Гурбы снежно горят вкруг ядящих орав,
Пусть вспоют немоту перстевые музыки.
 
 
Как хоругвь, пронесли хвойну цветь до Креста,
Наши ели цвели дольше святочных звонов,
А и доля была не в урок золота,
Кровью скрасили мы бездыханность рамонов.
 
 
Вот окончилась жизнь, истекли роднички,
У Ревучих озер собрались неживые,
Побытийно агнцы стали много жалки,
И пеяют псалмы череды хоровые.
 
 
Да сановные их восприметим басы,
Рукава завернем – смердов зреть обереги,
Кровны пухи не бьют мор-пастушки с косы,
Трачен Смертию всяк заступивший береги.
 
 
И лукавили ж, нас приводя на порог,
Указуя Звезду, во пирах сатанели,
Сбили чадов, Господь, хоть бы червный мурог
Вижди в смерти – на нем присно красятся ели.
 

* * *

 
Прожженные последним поцелуем,
Отмеченные пеплом и крестом,
Томимся мы и боле не взыскуем,
У каждого – зерцало надо ртом.
 
 
А что певцам умершим недыханность,
Манят их сочинения, Равель,
Простится им пленительная странность,
Сколь вечен синекурный Коктебель.
 
 
Мы все любили замковые горы,
Там нынче тени демонов снуют,
Эльфийские и ангельские хоры
О Сиде песни Зигфриду поют.
 
 
Порок смешной теперь вольтерианство,
Опасней меланхолии печать,
Готический изыск иль дантианство
Певца велят любого замолчать.
 
 
Смотри – сие обложки меловые,
Титульные виньетности горчат,
Сандаловые, паки хмелевые
Аромы о мистериях точат.
 
 
Поверишь ли, но правда воссияет,
Хотя бы в зазеркальном торжестве,
Пред Божеским огонем смерть взметает
Багрец кровавый свой на мураве.
 
 
В глорийской праздной вечности, быть может,
В сей каморе циклических огней,
Ты узришь – Мельпомена скорбно множит
Подобья роз и северных теней.
 
 
Замкнула вежды радуга рыданий,
Нам выпекла их присная зола,
Теперь уж от посмертных воздаяний
Пребудет ноша жизни тяжела.
 
 
Чрез брадиики смарагдовой вербены
Лишь минем на рыдване вертоград
С барочным замком, вычурные стены
Чьи туя выжгла либо виноград.
 
 
И где же аз? Ни глада нет, ни мора
И крыс чумных за мертвой резедой,
И лики из всеангельского хора
Горят, горят под темною водой.
 

* * *

 
Есть за сретенье десная плата,
Только горний огонь расточим,
Узрят вершники столпные злата,
Это мы, это мы премолчим.
 
 
Речь нельзя и безмолвствовать боле
Смертоимно, и встречи жалки,
Ангелочки во чистом ли поле –
Вечной муки синей васильки.
 
 
Днесь белы наши скорбные лики,
Царский благовест имут кресты,
Знались мы под Иродом велики,
Туне всем ссеребрили персты.
 
 
Смерть и красит худые одежды,
Щедро черной лазурок лия
На именные ясные вежды,
Будет, Господи, правда Твоя.
 

* * *

 
Вернут ли нас в Крым, к виноградникам в темном огне,
К теням херсонесским хлебнуть золотого рейнвейна
Затем, чтоб запили мы скорбь и не в тягостном сне
Могли покружить, яко чайки, над водами Рейна,
 
 
В порту Анахайма очнемся иль в знойный Мадрид
Успеем к сиесте, а после по вспышкам понтонным
Пронзим Адриатику – все же поймем, что горит
Днесь линия смерти, летя по тоннелям бетонным.
 
 
И вновь на брусчатку ступив пред бессонным Кремлем,
Подземку воспомнив и стяги советские, Ая,
На стенах в бетоне и меди, мы к Лете свернем,
Все Пирру святые победы свои посвящая.
 
 
Нельзя эту грань меловую живым перейти,
Лишь Парки мелком сим багряным играться умеют,
Виждь, нить обрывают, грассируя, мимо лети,
Кармяная Смерть, нам равенствовать ангелы смеют.
 
 
Еще мы рейнвейн ювенильный неспешно допьем
И в золоте красном пифиям на страх возгоримся,
Цирцеи картавые всех не дождутся в своем
Отравленном замке, и мы ли вином укоримся.
 
 
Еще те фиолы кримозные выпьем в тени
Смоковниц троянских до их золотого осадка,
Фалернские вина армический лед простыни
Оплавят в дворце у безмолвного князя упадка.
 
 
Святая Цецилия с нами, невинниц других,
Божественных дев пламенеют летучие рои,
Бетоном увечить ли алые тени благих,
Еще о себе не рекли молодые герои.
 
 
Сангину возьмет ангелочек дрожащей своей
Десницею млечной и выпишет справа налево
Благие имена, а в святцах почтут сыновей
Скитальцы печальные, живе небесное древо.
 
 
Красавиц чреды арамейских и римлянок тьмы
Всебелых и томных нас будут искать и лелеять
Веретищ старизны худые, из червной сурьмы
Голубок на них дошивать и с сиими алеять.
 
 
Ловите, гречанки прекрасные, взоры с небес,
Следите, как мы одиночества мрамр избываем,
Цитрарии мятные вас в очарованный лес
Введут, аще с Дантом одесно мы там пироваем.
 
 
Стратимовы лебеди ныне высоко парят,
А несть белладонны – травить речевых знаменосцев,
Летейские бродники вижди, Летия, горят
Они и зовут в рай успенных сиренеголосцев.
 
 
Позволят архангелы, не прерывай перелет,
А я в темноте возвращусь междуречной равниной:
Довыжгут уста пусть по смерти лобзанья и рот
С любовью забьют лишь в Отчизне карьерною глиной.
 

* * *

 
Исчезнут нощные химеры,
Прельется милованный бой,
И нас за Божии размеры
Возьмут архангелы с собой.
 
 
Господь, пурпурных цветных точек
Мы не оставим во письме,
Достало каждому заточек,
Свечей в цианистой тесьме.
 
 
Где ныне цезари и князи,
Что фарисеи временят,
Ни краски нет, ни славской вязи,
И вновь томительно звонят.
 
 
Мы даже слова не сказали,
А тщились цвет благой искать,
Нас поименно растерзали,
Чтоб не могли к Тебе взалкать.
 

Готический микророман

 
Куста луннолистного сколки,
Бумажных собратьев его,
Берег, как реликт, – ничего
От них не осталось на полке.
 
 
То было благое письмо,
Виньетки в нем были лазурны,
В фамильное глянешь трюмо:
Лишь те же истлевшие урны.
 
 
Огонь белоснежный горит
Внутри усыпальницы веры,
Пред златом гробниц мессонит
Кровавые плачут химеры.
 
 
Не в трех ипостасях оне ль,
Не наши ли терни листают,
Вдыхая аттический хмель,
С валькирьями нощно летают.
 
 
Зимой ничего не спасла
Алекто, и в лунном накате
Парят надо мной без числа
Их гиблые черные рати.
 

* * *

 
Захочешь крови голубой
Испить рождественскою ночью,
Тогда возникну пред тобой,
Чтоб зрела призрака воочью.
 
 
Бери, бери скорей сосуд,
Давно засохла в нем отрава,
Кровавой лентой изумруд
Совился днесь и звезды справа.
 
 
Под мишурою наша ель
Теперь еще горит в Аиде,
И стал я ангелом ужель,
Пея псаломы аониде.
 
 
Ах, горько ангелам тлести
Меж небоцарственных зеленей,
Страстные кончились пути,
Сынкам не встать мертвым с коленей.
 
 
Субботы грезились и мне
Темней серебра у девятки,
Нельзя о Боге и вине
Солгать еще тебе хоть в святки.
 
 
А хорошо ли без меня
Свечельной кровью упиваться,
Хмелиться ею и, огня
Страшась, в черни собороваться.
 
 
Были те свечи извиты
Для ангелочков лепосмертных,
Алкала туне царя ты,
Божись и вин ищи десертных.
 
 
Пей тяжело из суремы
Шаров и чар за новоселье,
Иные призрачные тьмы
Явятся – будет вам веселье.
 
 
Во славу это питие,
Господь с тобой, когда святая,
Пускай на басмовом остье
Каждит макушка золотая.
 

* * *

 
Звон лиется, и темен Господний порог,
Мы и сами угольев черней,
Хоть кровавой слезою нагорный мурог
Изукрасим в тернице огней.
 
 
Много взяли у нищих земные князья –
Разве торбы от хлебных даров,
Будут яствия-хмель им, а после кутья,
Как явимся с монарших пиров.
 
 
Литании, Господе, теперь не звучат,
Днесь обходят провидцев судеб,
На пирушках солодные вина горчат
И черствеет владыческий хлеб.
 
 
По канавам лежали Твое ангелки,
Всех мы свили раскрасной тесьмой
И во траченый пурпур вплели васильки,
Чтоб не узрели Смерти самой.
 

* * *

 
Во десницах сквозь вечность несут
Всеблаженные стяги знамений,
Но и ангелы днесь не спасут,
Иоанн, зря мы ждем откровений.
 
 
Что еще и кому изречем,
Времена виноваты иные,
Богословов распяли зачем:
Силуэты их рдеют сквозные.
 
 
Сколь нельзя нас, возбранно спасать,
Буде ангели копия прячут,
Будем, Господи, мы угасать,
Детки мертвые мертвых оплачут.
 
 
Мировольных паси звонарей,
Колоколен верхи лицеванны
Черной кровию нищих царей,
Рая нет, а и сны ворованы.
 
 
Бросит ангел Господень письмо,
Преглядит меж терниц златоуста,
Музы сами тогда в яремо
Строф трехсложных загонят Прокруста.
 
 
А урочными были в миру
Золоченые смертью размеры,
Но Спаситель окончил игру,
Черны лотосов гасят без серы.
 
 
Речи выспренней туне алкать,
Нет блудниц, нет и мытарей чистых,
Оглашенных к литиям искать
Поздно в торжищах татей речистых.
 
 
Ах, литургика ночи темна,
То ли храмы горят, то ль хоромы,
Не хотим белояствий-вина,
Что, Господь, эти ангелы хромы.
 
 
Припадают на левую ость,
Колченогие точат ступницы
О мраморники, всякий ягмость
Им страшнее иродской вязницы.
 
 
Ныне бранные оры в чести,
Князь-диавол на скрипке играет,
Стоит в сторону взор отвести,
Струны смертная дрожь пробирает.
 
 
Челядь всех не должна остеречь,
Отпоют лишь псаломы торговки –
Полиется калечная речь
И успенье почтит четверговки.
 
 
Как узрят в нас величье одно,
Ото смерти блаженных пробудят
И за здравье излито вино
Разве кровию нашей подстудят.
 

* * *

 
Нас чужими рекли именами,
Всех лишь вера спасала одна,
И взнеслась чрез адницы пред нами
Во цветочках златая стена.
 
 
Может, райские это чертоги
О лазурных горят неводах,
Долго мы обивали пороги,
Сплошь они в раскровавых следах.
 
 
А нельзя за грехи нас приветить,
Надо звездами вечно успеть,
Дай, Господь, ангелочкам ответить,
Будем литии слушать иль петь.
 
 
Или молча стоять без ответа,
Хоть и раны зело глубоки,
Горней кровью сквозь огнь черноцвета
Память всех пусть блеснут васильки.