Текст книги "Маршалы Наполеона Бонапарта"

После поражения при Ватерлоо Ней имел шанс скрыться: дружески расположенный к нему маршал Сюше снабдил его деньгами и паспортом в ближайшую Швейцарию. Но легенда французского оружия, Les Brave des Braves не мог бежать, иначе какой же он «храбрейший из храбрых»? Роялисты арестовали Нея и заключили в тюрьму Консьержери. Сам Людовик XVIII, узнав, что Ней не согласился на бегство, будучи совершенно не мстительным человеком, ломал руки. «Как же он допустил, чтобы его поймали? Ведь мы давали ему столько шансов уйти!» – причитал король. В столице Франции царил ажиотаж: судят самого Les Brave des Braves! Лихие кавалерийские сорвиголовы гвардейские генералы Экзельманс и Орнано готовили его побег! Но власти в лице Фуше не дремали и успели арестовать Орнано и обезвредить Экзельманса.

Сформированный военным министром Сен-Сиром военный трибунал, в составе которого было немало братьев по оружию Нея – маршалы Монсей (председатель), Массена, Ожеро и Мортье, – оказался в трудной ситуации. С одной стороны, сам Les Brave des Braves, а с другой – именно он нарушил воинскую присягу, данную королю. Как быть? Военная слава Франции для них оказалась превыше всего. Мортье заявил, что предпочтет быть уволенным в отставку, Массена – что у него с Неем существует личный конфликт, а Ожеро попросту слег в постель. Старейший маршал Франции Монсей даже написал письмо королю с просьбой о помиловании человека, которому столько французов обязаны жизнью, а многие семьи – жизнью своих сыновей, мужей, отцов. За это прошение Монсея посадили в тюрьму.

Ней же совершил свою последнюю и, возможно, самую большую ошибку: боясь, что собратья по оружию сведут с ним счеты, он потребовал, чтобы его судил не военный трибунал, а палата пэров, членом которой он был. И гражданский суд палаты пэров приговорил Нея к расстрелу. Среди подписавших смертный приговор были не только представители древних аристократических фамилий, не склонные прощать безродного выскочку. Среди них оказалось пятеро недавних сослуживцев Нея: Келлерман-старший, Периньон, Серюрье, Виктор и Мармон, очевидно, имевшие большие основания свести с Неем счеты. Лишь СенСир с Макдоналдом сумели достойно выйти из этой передряги: первый проголосовал за высылку героя из страны, а второй и вовсе воздержался. Ожеро и Даву были в ужасе от расстрельного приговора. Первый, будучи уже на смертном одре, просто рвал и метал, понося всех, и себя в том числе, за случившееся. Второй выразил негодование через знаменитое письмо Людовику XVIII Желанному, и его для острастки «посадили на хлеб с водой» под надзором полиции.

Кстати, «храбрейший из храбрых» на суде и после него вел себя очень достойно. Один из его адвокатов попытался доказать, что, как уроженец Саара и Эльзаса, перешедших после падения наполеоновской империи к Пруссии, Ней не является французским подданным и потому неподсуден палате пэров Франции. Les Brave des Braves твердо возразил: «Я француз! И я умру как француз!» Он отказался стать на колени и не позволил завязать себе глаза, как того требовали правила расстрела. Прежде чем грянул залп, он успел выкрикнуть: «Французы! Я протестую против моего приговора! Моя честь…» По одной из версий, из 12 солдат экзекуционного взвода в маршала Нея выстрелило 11, один не целился, и пуля угодила в стену. По другой, потрясенные необходимостью убить своего любимого командира, солдаты-ветераны из расстрельной команды только ранили Нея, ни у кого из офицеров не поднялась рука добить Воинскую Славу Франции, и «храбрейший из храбрых» умер в мучениях от потери крови у стен Люксембургского сада. Так или иначе, но своему солдатскому долгу Les Brave des Braves остался верен до конца.

Интересно, что расстрел австрийцами маршала Мюрата после его неудачной попытки вернуть себе трон Неаполя прошел почти незамеченным. А вот казнь самими французами одного из своих самых славных сыновей – маршала Нея – вызвала огромное возмущение по всей стране, особенно в военной среде. Так или иначе, но Мишель Ней и Иоахим Мюрат – такие разные по характеру – закончили свой путь одинаково.

Только в 1853 г. на месте, где был казнен «храбрейший из храбрых», воздвигли памятник. Воинская доблесть Франции – Ней и Мюрат – единственные маршалы Наполеона, которые не пережили краха своего кумира и погибли красивой, солдатской смертью! Когда Наполеон узнал о том, как они умерли, он якобы произнес всего одну фразу: «Герои не нуждаются в надгробных речах!» Это они и им подобные (Дезе и д’Эспань, Ланн и Лассаль, Сент-Илер и Бесьер, Монбрен и Гюденн и многие другие), лихо звеня саблями и шпорами, стремительным галопом пролетели по Европе и в расцвете сил ушли в свой последний солдатский переход – в Бессмертие, став легендами французского военного искусства.

P. S. В полководческом даровании Ней, безусловно, уступал и Массена, и Ланну, и Даву, и Сюше, и Сульту. Он не был стратегом и не умел согласовывать свои действия с другими наполеоновскими полководцами. Скорее, Ней был величественным исполнителем воли Наполеона – замечательным «ведомым», нежели самостоятельным военачальником, блестящим «ведущим». И тем не менее маршал Франции Мишель Ней был знаковой фигурой предельно насыщенной кровью и порохом фантастической, героической эпохи Наполеоновских войн. Иначе и быть не могло: сам Бонапарт, человек весьма ревнивый до воинской славы, назвал его Les Brave des Braves. Правда, такого эпитета он удостоился после гибели другого «храбрейшего из храбрых» – Жана Ланна. В отличие от многих маршалов, Ней мыслил только о славе военачальника, идущего в бой на десять шагов впереди самого быстрого из его солдат. Ней обожествлял храбрость, и его отношение к войне было почти мистическим. Бесстрашный, горячий, резко реагирующий на обиду, но столь же быстро прощающий все, кроме оскорблений, задевающих честь, Ней – это квинтэссенция того, что составляет легенду о Наполеоне. Когда сами французы его расстреляли – умерла и легенда…

Иоахим Мюрат
«Храбрейший из королей и король храбрецов»

Был час ночи, и шел проливной, ни на миг не ослабевающий дождь, когда Бонапарт вызвал к себе молодого командира эскадрона конных егерей. Он действовал по подсказке члена Конвента Дельмаса, который запомнил решительность и бесстрашие этого офицера при защите Конвента от взбунтовавшихся горожан. Влетевший в зал капитан с потрясающими темными локонами до плеч, развевающимися над блестящим доломаном, и с роскошной саблей, малиновым звоном бьющей по тренькающим шпорам, был именно тем человеком, в котором сейчас нуждался Наполеон. Ему был отдан короткий приказ: как можно быстрее пробиться в арсенал и привезти пушки в Тюильри. Нужно было галопом пройти через город, занятый мятежниками, которые попытались овладеть артиллерией. Молодой командир, охотно, даже весело принявший этот приказ, выполнил его блестяще. Браво рявкнув: «По коням! За мной!! Вперед!!!» – в сопровождении 300 конных егерей он промчался вихрем по улицам ночного Парижа, сшибая и опрокидывая всех, кто вставал на его пути. Отбросив прибывшую раньше него в арсенал пешую колонну противника (на равнинной местности он лихо обошел вражескую толпу с флангов и порубил ее в капусту), около двух часов пополуночи капитан овладел 50 пушками и в шесть часов утра 5 октября 1795 г. доставил их Наполеону в Тюильри. Мгновенно огнедышащие жерла были направлены на мятежников у церкви Сен-Рош. Прагматичный артиллерист Бонапарт сам отдал приказ: «Огонь!!!» А удалой кавалерийский капитан вошел в историю…

Героя звали Иоахим Мюрат (25.03.1767, Лабастид-Фортюньер – 13.10.1815, Пиццо, Калабрия). Этому высокому, стройному, плечистому молодцу с изящными губами, орлиным носом и такими бездонно-синими глазами с поволокой, что на него заглядывались женщины всех возрастов и сословий, было всего 24 года. Выросший в маленьком гасконском городе Лабастид-Фортюньер, где с трех лет сажают на лошадь (вот откуда у него вольтижерское ухарство, приводившее в изумление и соратников, и врагов!), Мюрат рано начал самостоятельную жизнь. 11-му (по другим данным, 12-му) ребенку в семье то ли кабатчика, то ли хозяина постоялого двора или даже управляющего имениями Талейранов Пьера Мюра Жорди и Жанны Лубьер предстояло стать священником. Это мало устраивало резвого и пылкого молодого человека, и он бросил обучение на кюре в Тулузском университете теологии (семинария Святого Лазаря). (Потом ходили слухи, возможно распускаемые самим Мюратом, обожавшим невероятные байки о своей лихой молодости, что на самом деле истинной причиной такого демарша послужила некая любовная история и сопутствовавшая ей дуэль.) Так или иначе, но аббатом он не стал. Зато 23 февраля 1787 г. красивый, сильный, решительный и безрассудно храбрый Иоахим поступил солдатом в 12-й Арденнский конно-егерский полк, расквартированный в Тулузе. Шикарный темно-зеленый мундир с белыми отворотами, сексуально обтягивающие его мускулистые ноги штаны-венгерки, сморщенные гусарские сапожки, длинная сабля и лихой скакун – вот что к лицу несостоявшемуся клирику! Звон амуниции и бряцание оружия, прерывистое ржание боевых коней и зовуще-бодрящие звуки горнов, воинственный вид бравых красавцев-кавалеристов и ореол их побед – вот что манило его! Именно здесь этот прирожденный любовник и дуэлянт чувствует себя «на коне»: соблазненных дам, а также проткнутых и порубленных кавалеров на его счету будет предостаточно.

Прослужив некоторое время в королевской армии и оказавшись замешанным в предреволюционном бунте против офицеров-аристократов, Мюрат был уволен и вернулся домой. (Молва гласит, что на самом деле Иоахим оказался заурядным казнокрадом, и его попросту «попросили» из армии.) Здесь Мюрата ждал отнюдь не ласковый прием: отец и раньше не жаловал выбор сына (и даже пытался добиться его отставки, но не вышло), а скандальное увольнение со службы и вовсе вывело старика из себя! Пьер Мюра перестал давать сыну деньги на… карманные расходы. Пришлось отставному кавалеристу поступить в бакалейное заведение в Сен-Сере. Иоахим не растерялся: он становится одной из популярнейших личностей в округе и уже 8 февраля 1792 г. вместе со своим приятелем Бесьером (еще одним будущим наполеоновским маршалом) оказывается делегирован в национальную революционную гвардию для замены мушкетеров из королевской стражи. Мюрат впервые в столице – в революционном Париже! Для него – предприимчивого и находчивого – это шанс! «С приходом революции моя судьба переменилась к лучшему, – пишет он своему любимому брату Пьеру 19 ноября 1792 г. – В моем возрасте, с моей храбростью и военными талантами я могу

Ф. С. Делпеш. Маршал Мюрат. Гравюра. 1830 г.

пойти дальше. Господь не допустит, чтобы я обманулся в своих ожиданиях». Иоахим настолько увлекся революцией, что даже всерьез подумывал поменять фамилию Мюрат на еще более громкую – Марат – в честь зарезанного Шарлоттой Корде «друга народа». И тут он дважды оказывается на волоске от гибели. Сначала его попытались арестовать по делу о попытке бегства Людовика XVI за границу, но он вовремя скрылся на фронте, в рядах революционной армии. Затем, после переворота 9 термидора, для всех якобинцев настают «черные дни» (наш герой со всей истинно кавалерийской удалью поддерживал именно их). Его разговорчивость, а точнее, болтливость сыграла с ним злую шутку: «компетентные органы» заинтересовались, зачем он хотел взять себе имя Марат? Лишь чудом Иоахим избежал гильотины!

Так или иначе, но, когда на поле боя высылали конных егерей, Мюрат мчался вперед и рубил саблей с таким азартом, что его сослуживцы быстро пришли к выводу, что не больше чем через год или его уже не будет в живых, или же он станет командиром. Начав с квартирмейстера 21-го конно-егерского полка, через год Иоахим Мюрат уже капитан эскадрона! Его продвижению по службе не помешал даже очень короткий, но невероятно страстный роман с некой Мион Басти, о котором наш удалой кавалерист поспешил лихо… забыть.

А затем наступило 13 вандемьера! С той ветреной, дождливой октябрьской ночи 1795 г., когда быстротой и напористостью своих действий Мюрат во многом предопределил исход дальнейших событий, началась его блестящая карьера. Звезда по имени Иоахим Мюрат вспыхнула рядом с кометой по имени Наполеон Бонапарт! «Поймав за хвост жар-птицу», Иоахим стал адъютантом Наполеона, оценившего храбрость и энергию молодого офицера. Таких людей он замечал мгновенно и старался удержать подле себя. Пути их соединились надолго – почти на 20 лет, и Мюрат принял участие почти во всех наполеоновских войнах. Тщеславный гасконец сполна реализовал свои честолюбивые планы, став маршалом Франции, герцогом Клеве и Берга, а также королем неаполитанским. Более того, ему выпала особая честь подхватить знамя лучшего кавалерийского командира, выпавшее из рук полулегендарных принца Руперта Рейнского (одного из героев Тридцатилетней войны и битв в ходе Английской буржуазной революции) и Зейдлица Прусского из армии Фридриха II Великого! Войти в тройку самых лихих кавалерийских рубак Нового времени – явление уникальное!

Иоахим Мюрат, наверное, самый колоритный из полководцев Наполеона. За пять лет он прошел путь от капитана до дивизионного генерала! Бесшабашно смелый, великодушный, добрый, он был любим войсками и за картинную красоту боевого кавалериста. Одним из первых став при Наполеоне маршалом Франции, этот нахал и бахвал лично водил в атаку свои эскадроны, вооружившись лишь… золотым маршальским жезлом! Его балаганные выходки обсуждались на биваках всех армий Европы, но подражать ему не решался никто! Недаром в салонах у дам он пользовался бешеным успехом. Хвастливый Мюрат даже выгравировал у себя на сабле надпись: «Честь и дамы». Правда, в одной из столь обожаемых им неистовых… любовных схваток с «легкой кулевриной» он получил неприятный презент – галантную болезнь – от миланской красавицы мадам Рига, известной коллекционерши кавалерийских офицеров.

В знаменитой Итальянской кампании Бонапарта Мюрат, лихо рубивший врага при Дего и Монтенотте, Миллезимо и Мондови, становится бригадным генералом и командует кавбригадой у генерала Кильманна. Но нам ничего не известно об участии Мюрата в знаменитых сражениях при Арколе и Риволи.

Потом Иоахим оказывается под началом Жубера, затем – Дюгуа и, наконец, в самом конце кампании – у Бернадота, доблестно сражаясь при Тальяменто. В Египетском походе Мюрат с его гусарами и драгунами особо отличается в сухопутной битве при Абукире. Прорубившись к турецкому вожаку Мустафе-паше, Иоахим получил от него пистолетную пулю в нижнюю челюсть. Захлебываясь собственной кровью, Мюрат рубанул басурмана по руке, отсек пару пальцев, и… Мустафа-паша опустил оружие. После того боя первую саблю французской армии больше всего волновало, не обезобразит ли его лицо пулевая рана. Оказалось, что шрам придал ему еще больше мужественности, которая так ценилась прелестницами той романтической эпохи.

Между прочим, в восточном походе Бонапарта Мюрат прославился еще и умением красиво… жить. Он окружил себя восточной роскошью. Его походная палатка была изысканно убрана ценными коврами. И в этом интерьере новоявленный паладин-«простолюдин» покуривал особо благовонный табак, попивал редкие вина, дегустировал всевозможные восточные сладости. При этом он предпочитал почивать раздетым, что было весьма рискованно в условиях постоянно рыскающих мамелюкских разъездов. Как его ни увещевали соратники, вальяжный Иоахим небрежно бросал, что для него не проблема вскочить на коня в исподнем, и тогда его воины точно не потеряют его в кромешной тьме восточной ночи. Но это лишь штрихи к многогранному портрету…

Безусловно, весом вклад Мюрата в события 18 брюмера 1799 г., когда он, Лефевр и Леклерк повели своих гренадер в атаку на депутатов и Наполеон стал-таки первым консулом Франции! А ведь был момент – миг колебаний, – когда Бонапарта, главу военного переворота, депутаты чуть было официально не объявили вне закона со всеми вытекающими из этого последствиями! Эта стремительная «штыковая атака» Мюрата сделала его командующим консульской гвардией и… мужем бойкой, жизнерадостной и соблазнительной сестры Бонапарта, взбалмошной и циничной Каролины (1782–1839), ранее звавшейся Марией Аннунциатой. А ведь среди претендентов на руку любвеобильной сестрички Наполеона между прочим значились такие колоритные фигуры, как Ланн, Дюрок и якобы Моро с Ожеро! Да и сам Наполеон поначалу не очень-то стремился породниться с лихим кавалеристом – для зятя главы государства одного этого было мало: «Я просто не могу позволить, чтобы моя семья породнилась с такой посредственностью!» Но Жозефина (молва гласила, что она особо благоволила к неотразимому красавцу-кавалеристу) смогла оказать такое влияние на мужа (в ту пору еще ее обожавшего), что именно Мюрат стал ее родственником и отцом четырех племянников и племянниц Бонапарта – Ахилла (1801–1847), Летиции (1802–1859), Люсьена (1803–1878) и Луизы (1805–1889).

Поначалу Мюрат был до безумия влюблен в свою «драгоценную малышку Каролину». А потом чувства поутихли, и взаимная любовь превратилась в… сговор. По воспоминаниям хорошо знавших сестру Бонапарта людей, она всю жизнь ненавидела Жозефину Богарне и «все силы души, страсть и проницательность» употребила на развод своего брата с этой «старухой». Именно она поставляла ему молоденьких и доступных девушек, чтобы брат смог удостовериться в способности быть отцом. Одна из них – Элеонора Дэнюэль де ла Плен – родила мальчика по имени Леон. Но сам Бонапарт был в курсе, что его зять Мюрат тоже посещал лоно де ла Плен, причем примерно в тоже время, что и он! Так кто же отец Леона? В конце концов вдову Богарне все же устранили, и Каролина, к тому времени уже королева неаполитанская, сумелатаки влезть в доверие к новой императрице австриячке Марии Луизе и стать крестной матерью сына Наполеона. Долгие годы, напрочь лишенная совести и жадная до почестей и денег, вечно пребывающая в восторге от собственной персоны, тонкая и умелая интриганка Каролина, ловко пользовавшаяся родством со своим венценосным братом, руководила Иоахимом Мюратом. Это, впрочем, отнюдь не помешало ему уже в очередном походе в Италию в 1800 г., оказавшись в Милане, «всласть пошалить со своими старыми подружками». И так будет всю оставшуюся жизнь: как только труба позовет лихого кавалериста Мюрата в поход, он не будет упускать шансов «облагодетельствовать» заморских красавиц, а жена – наставить ему рога. Ассортимент ее любовников будет крайне широк: от министров и генералов (среди них был и Жюно) до адъютантов. Она сможет устроиться и после смерти мужа, но никогда не будет прощена своим семейством, в том числе матушкой Летицией, за предательство венценосного брата, которому всем была обязана.

В судьбоносной для Наполеона битве при Маренго Мюрат снова в гуще схватки: его мундир весь иссечен пулями. Впрочем, Мюрат, как очень редко бывало в будущем, не стал приписывать все заслуги себе. Он по праву отдал должное молодому генералу Келлерману-младшему, который, по справедливости, был главным героем французских кавалеристов в тот достопамятный день.

После наступления мира Иоахим принимает деятельное участие в совершенствовании французской армии. Этот бесшабашный рубака показывает тонкое знание психологии боя, в частности, именно ему принадлежит идея водрузить на голову консульских (а потом и императорских) гвардейцев высокие медвежьи шапки. «Найдется ли противник, – вопрошает Мюрат, – чей моральный дух позволит ему выдержать приближение большого числа гренадер, которым такая шапка придает больший рост и самый воинственный вид?»

До сих пор неясно участие Мюрата в истории захвата, осуждения и расстрела несчастного герцога Энгиенского. По словам жандармского генерала Савари, которому принадлежало общее руководство операцией, «Коленкур устроил похищение герцога Энгиенского, но не кто иной, как Мюрат, его судил, а я – велел его расстрелять».

В войне с Австрией и Россией в 1805 г. этот прирожденный рубака хорош только там, где не надо думать, а можно лишь лихо пробиваться сквозь оборону противника! Мюрат был неспособен рассчитать и предвидеть последствия своих действий и нередко ставил остальные войска в сложное положение. Вспомним хотя бы дело под Кремсом и переговоры-перемирие с Кутузовым под Голлабруном. Мюрат являет более смелости, нежели ума. Однако это не мешает ему добиться огромной популярности в армии, где героические атаки чрезвычайно повышают его престиж. Вот под Аустерлицем он – в родной стихии! Его неподражаемое искусство поставить все на карту и… выиграть стало фирменным стилем жизни!

Именно он устроил невероятную «гасконаду» на Таборском мосту через Дунай, охранявшемся арьергардом австрийской армии под командованием старого князя Ф. Ауэрсперга (Ауэсберга). Сильная артиллерийская батарея простреливала все подступы к нему. Австрийский генерал-майор имел категорический приказ взорвать мост при отступлении. Французов ожидал нелегкий бой. Но три военачальника – три наглых гасконца Ланн, Мюрат и Бертран (или де Бельяр) – отважились на дерзкую авантюру. Одна из версий (возможно, наиболее «гладкая») гласит: в полной парадной форме троица лихих смельчаков отправилась без охраны к князю Ауэрспергу, размахивая белым флагом и крича «Перемирие! Перемирие!». Смельчаки уверенно растолкали опешивших австрийских гусар и непринужденно представились как парламентеры. Заверив австрийского командующего, будто подписано перемирие, расточая комплименты и любезности, эти парижские бонвианы настолько увлекли его живой, остроумной беседой о красоте венских и парижских дам (уж им-то, признанным ловеласам, было что вспомнить), что старый дамский угодник князь Ауэрсперг, вспомнив молодость, забыл о своем прямом воинском долге. Пока продолжалась поглощавшая все его внимание беседа, спрятанные в прибрежных кустах гренадеры Удино бесшумно взошли на мост. Стоявший вблизи австрийский артиллерийский капрал закричал Ауэрспергу, что их предают и надо взорвать мост. Он даже попытался это сделать. Маршалы выразили изумление недисциплинированностью капрала, который осмелился указывать своему начальнику. Раздосадованный князь приказал немедленно наказать его. Эта комедия длилась всего несколько минут. Когда Ауэрсперг понял, что его обманули, было уже поздно: гренадеры без единого выстрела захватили мост. Вскоре драгуны подчиненного Мюрата генерала Себастьяни без помех вошли в Вену, где их трофеями стали 500 пушек, 100 тыс. мушкетов, огромное количество боеприпасов и в придачу тонны венских кружев и кружевного дамского интимного белья! (Вена не без оснований соперничала с Парижем за право считаться европейской столицей женской моды той поры.)

В 1806 г. в войне с Пруссией Мюрат снова еще раз подтверждает, что в преследовании разгромленного врага ему нет равных: он с ходу, всего лишь с маршальским жезлом в руках, на плечах у бегущего врага берет город за городом, крепость за крепостью! После скоротечной капитуляции хорошо укрепленного Штеттина Бонапарт хвалит удалого молодца: «Любезный брат, я поздравляю вас со взятием Штеттина. Если наша легкая кавалерия так берет укрепленные города, мне придется распустить инженерные войска и отослать на переплавку наши осадные орудия».

Мюрат в авангарде наполеоновской армии в конце 1806 г. вступил в многострадальную Польшу. Его лихая кавалерия снова летит вперед: сорвиголовы Бомон и д’Эспань, Клейн и Лассаль, Монбренн и Эксельманс рвутся к Варшаве. 28 ноября 1806 г. Мюрат во всем блеске своего театрально-воинственного костюма первым появился в Варшаве. По этому случаю он облачился в польскую военную форму: зеленый бархатный кунтуш, украшенный мехом и золотыми бранденбургами (застежками), расшитые сапоги и конфедератка с драгоценными камнями, увенчанная покачивающимся на скаку белым пером. На кону судьба разодранной Пруссией, Австрией и Россией Польши. Мюрата поляки встречают как освободителя. Иоахим пьянеет от успеха, он тронут оказанным ему приемом, намеками, приятно щекотавшими его гасконское самолюбие (Мюрат всегда мечтал о короне), на то, что он наидостойнейшая кандидатура на роль главы возрожденного польского государства. Сладкоречивые польские паны только подливают масла в огонь: был же несколько веков назад королем Польши французский принц, впоследствии король Генрих III Валуа! Но у Бонапарта иное мнение, иные взгляды на польский вопрос, и Мюрату не светит польская корона. В той войне Иоахим со своими кавалеристами все время на острие копья: Нове-Място, Лапачин, Голымин, Берфрид, Деппене, Либштадт, Вольфсдорф, Хоф – вот не полный список конных сшибок Клейна и Лассаля под началом самого Мюрата.

А затем последовала тут же ставшая легендарной атака всей кавалерии Мюрата в критический для Наполеона момент сражения при Прейсиш-Эйлау! Очевидцы и участники этой героической атаки потом единодушно – как французы, так и русские – вспоминали и писали, что ничего подобного никогда не видели! Это было нечто эпическое – из времен гомеровских войн!

К 10:30 утра ситуация на заснеженном морозном поле Прейсиш-Эйлау для Наполеона сильно осложнилась. Наступавший в центре корпус маршала Ожеро уже был истреблен почти полностью, и обозначилась угрожающая брешь. На флангах тоже ничего не получилось. Нетронутыми оставались лишь ревниво оберегаемая Старая Гвардия и кавалерийский резерв Мюрата. К численному преимуществу Беннигсена добавилась потеря Наполеоном инициативы. Положение ухудшалось с каждой минутой.

Вскоре небо полностью заволокли тяжелые тучи, пошел сильный снег, и стало темно, как ночью. В двух шагах ничего было не разобрать! Воспользовавшись замешательством противника и невиданно густым снегопадом, русские сами перешли в контрнаступление. Когда во время бушующей метели гвардейские полки русских гренадер Дохтурова, разгоряченные двойной порцией водки, сплошной лавиной двинулись вперед, опрокидывая штыками французские части и приближаясь к кладбищу, где, используя церковную колокольню как наблюдательный пункт, скрывался от морозного ветра Наполеон, он не удержался от возгласов восхищения: «Какая отвага! Какая отвага! Браво! Брависсимо!»

Т. Жерико. Отступление из Москвы. XIX в.

Схватка была неслыханная! В снежной пелене огромные массы людей с обеих сторон вонзали трехгранные штыки друг в друга. Около получаса не было слышно ни пушечных, ни ружейных выстрелов: только крики и ругань резавшихся без пощады тысяч храбрецов. Солдаты падали сотнями. Груды мертвых тел загромождали центральную часть поля. А снег все не стихал.

Вскоре сам Бонапарт оказался в непосредственной опасности. Вокруг него сплошным дождем ложились вражеские снаряды и гранаты; сбитые ими ветки сыпались на голову французского императора, словно дождь; справа и слева падали замертво люди из его свиты. Редко кто из адъютантов прорывался в ставку Бонапарта. (Русская артиллерия в этом сражении по всем статьям превзошла французскую.) Наполеон стоял на том же месте, невозмутимый, спокойный. Он верил в свою судьбу: пуля для него еще не отлита. Лишь его хладнокровие удерживало солдат от бегства. Окружавшие императора пешие гвардейские роты истреблялись и тут же заменялись новыми егерями и гренадерами. Доблестные русские гвардейцы почти прорвались к его ставке. Еще чуть-чуть, и его убьют или захватят в плен… Один подогретый водкой русский гренадер был зарублен мамелюками-телохранителями у самых ног императора. Испуганные возможным пленением императора Бертье и Бесьер потянули его лошадь за уздцы. Но Наполеон наотрез отказался покидать свое место. Он бросил на грозно катящуюся к нему могучую лаву 4–6 тыс. русских гвардейских гренадер всю свою резервную кавалерию: 11 с лишним тысяч всадников Мюрата и конногвардейцев Бесьера (7 тыс. драгун, 3 тыс. егерей и 1600 кирасир).

Это была одна из величайших кавалерийских атак в истории, виртуозно запечатленная на знаменитой акварели Симеона Фора. Сам блистательный Мюрат в невероятно живописном костюме, преисполненный презрения к смерти, с хлыстом в руках, не вынимая сабли из ножен, и его многочисленная расфуфыренная свита во весь опор летели в снежной вьюге впереди своих 80 великолепно снаряженных эскадронов. Замерзшая земля звенела под десятками тысяч подков. Ни пушечный, ни ружейный огонь, ни сомкнутые ряды штыков – ничто не могло преградить французам путь. Волны набравших полный ход кирасир, драгун, конных гвардейских гренадер и егерей Дальманя, Мильо, Клейна, д’Ополя и Груши на огромных трофейных прусских лошадях врезались в центр генерала Сакена. Они все смяли, все затоптали и в бурном порыве налетели на русский резерв.

Но их напор уже ослаб: полторы тысячи лихих французских кавалеристов, в том числе д’Ополь с Дальманем, не вернулись из этой яростной атаки, и резерв остался на месте. Впервые в жизни Мюрат увидел, что против урагана его неистовых сабель можно устоять: нужно лишь умеючи выставить длинные жала трехгранных штыков, которые вспарывают животы лошадям и вышибают всадников из седел. Конница отхлынула и под прикрытием высланных им на помощь Наполеоном мамелюков вернулась назад. Звездный час французской тяжелой кавалерии закончился.

Сеча стихла.

Стих, как по команде, и снегопад.

Так кавалерия показала Наполеону, что она может быть крайне эффективна не только в разведке, прикрытии, преследовании либо фланговом маневре, но и в лобовой атаке на центр противника, особенно если ее ведет такой непревзойденный кавалерист, как Мюрат. Именно этот могучий конный контрудар если и не решил исхода сражения, то, по крайней мере, спас Бонапарта от очень больших неприятностей – возможно, от первого поражения в его военной карьере! Беннигсен так и не разглядел слабость французского центра и упустил наилучший шанс в этом кровавом бою победить поначалу уступавшего ему численно Наполеона. Но и тот не рискнул развить успех конного рейда Мюрата, бросив на затоптанный центр врага свой последний резерв – элитную, гвардейскую пехоту.

Мюрата не оказалось под Фридландом, но при Гейльсберге он так увлекся боем на саблях с вражескими драгунами, что попал в окружение, и если бы не лихой Лассаль, то эта кавалерийская рубка могла стать для него последней!

В испанской кампании Мюрат вырубает восставших мадридцев и заслуживает похвалу Бонапарта: «Я вполне доволен решительностью, проявленной вами!» Размечтавшийся Иоахим уже примеряет корону испанских Бурбонов, но ему приходится довольствоваться троном неаполитанского короля. Эта роль понравилась Мюрату, и, если бы не требования Бонапарта содержать и поставлять ему войска, а также отдать все ранее пожалованное (10 млн франков), он был бы доволен. Наполеон на этом не успокаивается и заставляет Иоахима не использовать в своей итальянской армии те же воинские звания, что и во Франции. Особенно чины бригадного и дивизионного генералов – никто не может быть ровней высшим французским офицерам! Мюрат вынужден изобретать другие наименования. Его уже нет при Ваграме – он блюдет интересы своего покровителя в Италии. К тому же Бонапарт с некоторых пор не очень доверяет зятю – до него доходят слухи об интригах Мюрата с Талейраном и Фуше, которые стремились заменить Наполеона на троне Франции более покладистым правителем.